Когда в пять утра Чезаре встал, чтобы идти в прачечную, постель матери была пуста и аккуратно прибрана. Парень мысленно истолковал это как добрый знак. Раз она пошла на работу спозаранку, значит, худшее было позади и ее больной вид накануне был вызван только унижением и усталостью.

Шагая, как всегда, вместе с Риччо в сторону Крешензаго, он не заговаривал о его вчерашнем предложении, и друг тоже помалкивал, не сомневаясь, что когда Чезаре решит, то сам ему скажет.

На работе вдова вела себя так, словно между нею и Чезаре ничего не произошло, и парень принял это как должное. Он и сам вел себя по-мужски: ничто в его лице или в поведении не выдавало его — внешне он был точно таким же, как и всегда.

На закате, когда он сложил последнее белье и присоединился к Риччо на пороге прачечной, вдова уже зажгла свет в окнах своего домика, но в этот вечер Чезаре ее не видел, поскольку была очередь старшей работницы вручить хозяйке ключи.

Не успел он ступить на порог, вернувшись с работы домой, как Аугусто, ожидавший его на улице, бросился навстречу.

— Маме плохо! — запыхавшись, крикнул он.

— Что с ней? — встревоженно спросил Чезаре. Все его сомнения и страхи, отступившие было утром, в то же мгновение нахлынули вновь.

— Мама в больнице. И Джузеппина там с ней, — выпалил мальчик с детской прямотой.

— Как в больнице? — удивленно спросил Чезаре.

— В больнице, — растерянно повторил ребенок, разводя руками.

— А младшие?

— Они дома. Едят. Потом я уложу их спать.

Соседка, работавшая с Эльвирой в прачечной, подошла к ним, держа в руках объемистый сверток.

— Ваша мать заболела, — сказала она Чезаре. — У нее был жар, она бредила, порывалась идти куда-то… Позвать бы доктора, но если нет вот этого, — она выразительно потерла большой и указательный палец, — ты знаешь, об этом нечего и говорить. Тогда Тонино пошел к Порта Венеция и вызвал «скорую помощь».

— Они пришли с носилками сюда? — спросил Чезаре. На местном наречии этих санитаров называли «галопини», они толкали перед собой носилки на железных колесах, покрытых резиной. Это была «скорая помощь» для бедняков, и он уже сталкивался с ней не раз. Грустное это было зрелище — видеть больных, доставляемых в больницу, словно какой-то груз на тачке. Нищенское покрывало, под которым лежал больной, нередко выбивалось из-под него, и края ткани развевались на ветру, подобно белым флагам над головой побежденного.

— Нет, это произошло в прачечной, — ответила женщина.

— А как это случилось?

— Она потеряла сознание. Потом пришла в себя, но нам, женщинам, показалось, что надо отправить ее в Ка Гранда.

Так называли в Милане знаменитую больницу для бедных, в которой те, кто не мог позволить себе вызвать врача, могли получить хоть какую-то помощь. Там все же спали на чистых простынях, ели три раза в день и находились в согласии с Богом, поскольку молились там часто.

— Вы правильно сделали. Благодарю вас. Если можете, приглядите за малышами, — сказал он, зная, что в любом случае не эта, так другая соседка побудет с младшими братьями, пока они с Джузеппиной не вернутся домой.

— Не беспокойся, — кивнула та, протягивая ему объемистый узел. — Вот белье синьоры Мартинелли, жены золотых дел мастера из Карпродио. Твоя мать очень хотела, чтобы ты отнес его, прежде чем пойдешь к ней в больницу. Говорит, чтобы ты не беспокоился, в Ка Гранде ее вылечат.

— Конечно.

Первым побуждением Чезаре было развязать узел и бросить это проклятое белье в пыль на дворе, но тут в голову ему пришло нечто заставившее его успокоить свою ярость.

— Я отнесу его сейчас же, — сказал он бесстрастно. — Я все устрою.

На дороге, которой возчики пользовались, чтобы проехать на берег Навильо, он с яростью собрал весь лошадиный помет, валявшийся по пути, и голыми руками напихал его в простыни, наволочки и скатерти, принадлежавшие этой синьоре. Узел заметно потяжелел и стал издавать запах отнюдь не свежий, но именно этого он и хотел.

Дернув за оловянную ручку колокольчика, Чезаре услышал его резкий звон на втором этаже просторного и элегантного дома, дома для богатых людей.

В приоткрытую дверь высунулась женщина, похожая на прислугу.

— Мог бы и не ломать, он звонит и без того, — выбранила она парня за звонок.

— Я не хотел дергать так сильно.

— Вот и не дергай в следующий раз. Так чего ты хочешь?

— Я сын Эльвиры. Здесь белье, которое синьора отдавала стирать моей матери.

— Сейчас заберу. Синьора ждет его, — сказала женщина.

— Не беспокойтесь. Если откроете дверь, я сам поднимусь. Моя мать поручила мне отдать его лично синьоре.

Женщина поколебалась секунду, потом решилась.

— Хорошо, — ответила она и сбросила цепочку с двери.

Перед дверью в прихожую она повернулась к Чезаре.

— Дай его все же мне, — почти приказала она.

— Я же вам сказал, что должен отдать белье лично синьоре, — отрезал парень.

— А синьора сказала мне, что не может терять время с тобой.

В открытую дверь видны были ковры, инкрустированные столики, красивые безделушки на них, шелковые занавески на окнах.

Резким движением руки Чезаре отодвинул служанку и ворвался в гостиную, как ураган. Он быстро развязал узел и, держа его за два конца, бросил, как из пращи, белье на пол, рассыпав конский помет по углам. Навоз был повсюду: на беломраморном полу, на коврах, на столиках, на мебели и занавесках. Служанка завопила, как безумная, а хозяйка, вбежавшая, чтобы узнать, что означает это светопреставление, закачалась и едва не упала в обморок.

— Ваш заказ, синьора, — улыбнулся Чезаре, поклонившись.

Ошеломленная служанка не знала, что и делать: то ли искать флакон с нашатырем для хозяйки, то ли бежать звать полицию. Пока она таращила свои большие воловьи глаза, не зная, на что решиться, Чезаре Больдрани исчез.