5

Алекс и Памела уже заканчивали завтракать, когда вошел Джонеси, выполнявший роль сиделки при Еве, и сказал, что «мадам будет признательна, если дочь сможет уделить ей полчаса».

– Ты не совсем верно выполняешь ее поручение, – поправила его Алекс. – Мадам не просит, а приказывает.

– Я в точности передал то, что она сказала.

– Как она? – спросила Памела.

– Она еще сама не своя, в самом деле, сама не своя. Вот и все, что я могу сказать. Она приняла ванну – как обычно, – но это заняло у нее всего лишь десять минут. Это очень странно. Мы отослали массажистку, не стали заниматься лицом – вы ведь знаете, как такого рода вещи всегда волновали ее. Что-то тут не так, – медленно закончил Джонеси и вышел.

С лица Алекс еще некоторое время не сходило выражение недоумения, когда она смотрела вслед ушедшему молодому человеку.

Джонеси оказался в услужении у Евы лет семь назад, так что Алекс не доводилось встречаться с ним до сих пор, и она никак не могла понять, почему женщина, которая отдавала предпочтение только мужчинам-самцам, приблизила к себе юношу, который заботился о своем лице и холил себя так же, как и сама Ева. Волосы у него были выкрашены в розовый цвет, веки подведены голубым, щеки подрумянены, а линию губ делала еще более выразительной тщательно подобранная губная помада.

По словам Макса, он не только заботился о Еве и о ее гардеробе. Ему одному позволялось накладывать ей на лицо и шею душистые компрессы из травяных настоев, когда она уставала и нуждалась в отдыхе, он один мог протирать ее лоб губкой, смоченной уксусом, если болела голова, держать ее за руку, когда она начинала жалеть себя. Джонеси стал не только единственным поверенным Евы, который знал все тайны мадам. Только он имел право критиковать хозяйку. По словам Макса, Джонеси стоило только покачать головой, сложив губы сердечком, и Ева тотчас принимала сигнал и исчезала на минутку, чтобы снять бриллиантовый браслет или поменять шарф.

– Где она заполучила этого юношу? – спросила Алекс.

– В Голливуде. Ева закрутила тогда роман с кинозвездой, а Джонеси был у него камердинером. Вскоре выяснилось, что ее любовник бисексуал, и у него параллельно в приятелях два четырнадцатилетних мальчика. В отместку она ушла от него и увела Джонеси.

Этот раскрашенный маленький эльф являлся копилкой тщательно оберегаемых голливудских тайн. Он веселил Еву, заставляя ее смеяться, когда она выслушивала пикантные истории об интимных наклонностях и делах кинознаменитостей. Знаменитостей, которых Ева боготворила долгие годы. Вытаскивать это на божий свет, естественно, было невозможно, Джонеси предупредил, чем это могло обернуться и для него, и для нее. Именно благодаря Джонеси Ева познакомилась с одной бывшей суперзвездой, которая ко времени их встречи представляла собой взрывоопасную смесь неумолимого возраста, сексуальности и следов бурно прожитой жизни, состоявшей из съемок, секса, наркотиков и спиртного. Но эта стареющая звезда была сказочно богата – в свое время в зените своей славы молодая тогда актриса купила поместье, заплатив за землю по десяти долларов за акр, а через тридцать пять лет она продала его в тысячу раз дороже. К этому времени карьера бывшей звезды стремительно двигалась к закату, ее место заняли другие, как это часто случается в Голливуде. Она была исключена из списка А, в который вносили фамилии исполнителей лишь главных киноролей. И тогда Ева увезла актрису на свою оздоровительную ферму, которая находилась на берегу озера Тахо, где она и провела шесть недель. Ева занималась только ею: плаванье, массаж, гимнастика, компрессы, снова плаванье и так с утра до вечера. И когда актриса через полтора месяца вернулась, чтобы присутствовать на церемонии вручения Оскара, то выглядела она на двадцать лет моложе. Исчезла одутловатость лица, кожа приобрела прежнюю свежесть и эластичность, а тело – гибкость. Она произвела настоящую сенсацию. Ей сразу же предложили роль, правда, пока эпизодическую. И актриса, которая привыкла всегда видеть свое имя только в первых строчках титров, согласилась. Более того, она взяла контракт и провальсировала с ним, словно выпускница театральной школы, получившая диплом. Тем, кто допытывался, каким образом ей удалось добиться такого эффекта, она отвечала: «Это все Ева Черни!»

Молва о Еве распространялась стремительно. Друзья так чудесно помолодевшей актрисы говорили: «В этом Эдемском саду Евы Черни вы можете избавиться от всего лишнего – от двойного подбородка до нежелательной беременности».

Понятно, что после такой рекламы многие знаменитости захотели прибегнуть к услугам Евы. Клиенты ждали своей очереди месяцами. И на этот раз Ева все просчитала очень точно.

Джонеси вел Алекс вверх по лестнице и по дороге говорил:

– Я слышал о ваших взаимоотношениях с матерью – вы как бы в немилости. Не знаю, понимаете ли вы, как нелегко приходится вашей матери. Она одновременно управляет громадной компанией, создает свою продукцию и занимается рекламой. Не мешайте ей, пусть она идет своей дорогой, а вы занимайтесь своим делом.

– Моя мать ничего другого и не потерпит.

Джонеси кивнул:

– Перед ней стоит сейчас нелегкая задача: какую роль выбрать в этой неожиданной ситуации.

– Я вижу, вы хорошо знаете мою мать…

– Да, пожалуй, я один, не считая, конечно, вас, могу утверждать, что видел другое лицо мадам. А их, наверное, целая дюжина, если не больше. – Он испытующе глянул на Алекс. – Мой совет вам – подчинитесь ей и позвольте вести вас туда, куда она захочет. И не забывайте – она настоящая звезда, ведь звезды не только на небе, но и в Голливуде.

Он распахнул двойную дверь, пропуская Алекс вперед.

Алекс не бывала в покоях своей матери, и обстановка снова ошеломила ее своей роскошью. Любая мелочь здесь являла собой подлинную ценность, была настоящим произведением искусства. Гостиная – белая с золотом – была уставлена цветами. Но в спальне, дверь в которую снова открыл Джонеси, – торжествовал розовый цвет, к которому Ева всегда питала особенное пристрастие. Огромная кровать с балдахином была оформлена шелком и бархатом. Два цвета преобладали здесь – нежно-розовый и глубокий малиновый. Ковер, устилавший всю комнату, словно излучал легкое серебристое сияние. Из цветов были только розы.

Ева сидела у огромного окна с видом на озеро – створки его были распахнуты – в большом французском кресле. Ноги ее, укрытые тонким одеялом, покоились на низкой скамеечке. На ней было черное свободное платье с простым вырезом, которое еще больше подчеркивало перламутровый цвет кожи. Казалось, что на ее лице не было ни капли косметики, но Алекс было хорошо известно, каким образом Ева добивается такого впечатления.

Ева выглядела печальной и опустошенной, но Алекс-то знала, что перед ней сидит в первую очередь актриса, талант которой может быть сравним с талантом Элеоноры Дузе или Сары Бернар.

Ева повернулась в их сторону.

– Ах, это ты, – сказала она, – мне не привиделось. Ты здесь…

– Да, такая же большая, как сама жизнь, и гораздо более некрасивая… – Едва заметная судорога исказила на мгновение лицо Евы, но возможно, Алекс это лишь показалось.

– Садись, – Ева указала на кресло, которое напротив.

– Спасибо. Я постою. От старых привычек очень трудно отвыкать.

Ева задумчиво осмотрела дочь:

– Ты не переменилась, как я вижу.

– А ты разве надеялась на это?

– Я ни на что не надеялась, – ответила Ева, и голос ее оставался таким же безжизненным, как и выражение лица. – Теперь я вообще ни на что не надеюсь.

– Очень сочувствую, – проговорила Алекс.

– Да… я знаю, что вы продолжали поддерживать связь, несмотря на мой запрет.

– Никакие запреты для меня не имели значения, поскольку я покинула этот дом. И я для тебя тоже не существовала.

– Зачем же ты тогда здесь?

– Ради Криса. Дать ему возможность умереть, поскольку ничего уже нельзя было сделать.

– Это ты отдала распоряжение отключить аппаратуру?

– Да. Кто-то должен был решиться.

Ева отвернулась к окну и долго молчала, глядя на озеро.

– Вот здесь, – она коснулась головы, – я осознаю, что он мертв. А вот здесь, – она коснулась груди, – я не могу смириться с этим. Но все равно, спасибо тебе. – Она опять умолкла.

Алекс ждала.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.

– В самом деле? Что же именно?

– Чтобы ты занялась похоронами Криса. Я не в состоянии справиться с этим. – Ева приложила белый батистовый платочек к губам. – Я хочу, чтобы его кремировали. Чистое мощное пламя… Сама мысль о том, что он будет лежат в холодной, сырой земле мне невыносима. Все остальное – решай сама. И еще: пусть не будет никого из посторонних. А когда все закончится, мне бы хотелось, чтобы его прах поместили в белую мраморную урну и захоронили. Видишь вот это дерево? Под его ветвями… Ему так нравилось играть в детстве в его тени. Помнишь?

– Мне не позволяли находиться рядом с Крисом.

– Меньше всего сейчас мне нужны упреки, – проговорила Ева, и в этот момент в бесцветном ее голосе промелькнуло нечто, напоминающее боль. – Мне казалось, что у нас получится… примирение.

– Почему? – спросила Алекс.

– Ты очень тяжелый человек, – голос Евы задрожал.

– Такой меня сделала ты.

Жест Евы мог означать: что сделано, то сделано, а затем она проговорила:

– Значит, ты не хочешь остаться даже ненадолго, чтобы я как-то могла возместить… восстановить…

– То, что никогда не существовало, нельзя восстановить. Ты выставила меня из дома семь лет тому назад. Ты тогда сказала, что я должна жить своей жизнью, потому что ты не могла дать мне того, в чем я так нуждалась. Не позволяла мне быть такой, какая я есть. В то время, я могла бы дать тебе то, чего ты ждешь сейчас. Тогда я, наверное, выплакала целое море слез, потому что не могла добиться твоего внимания. Время все меняет. Переменилась и я. Для меня это больше не имеет никакого значения.

Наступило молчание.

– Ты счастлива? – наконец спросила дочь Ева.

– Намного счастливее, чем я была в этом доме.

Ева кивнула:

– Да… могу себе представить.

– Все, что касается похорон, я сделаю, – продолжала Алекс. – Это мой брат, и это единственное, что я еще могу сделать для него. Но после поминок я вернусь в свой мир. Нам не о чем говорить. У меня нет желания выступать в роли суррогата-наполнителя той пустоты, которая образовалась в твоей жизни. Семь лет назад ты могла заставить меня делать все, что тебе вздумается. Теперь мы в расчете. – Помимо желания, голос Алекс задрожал от обиды и горечи.

Ева повернулась и посмотрела на нее.

– Да, ты всегда была сильной, – проговорила она.

– Мне ничего другого не оставалось – только полагаться на себя. С самого начала я понимала, что мне не от кого ждать помощи. Знаешь ли ты, – сказала Алекс, и ее голос снова напрягся, – что сегодня ты второй раз в жизни посмотрела на меня? А семь лет назад ты впервые изволила заговорить со мной. Ты даже не представляешь, что вытворяла со мной! Ты помнишь?

– Что сделано, то сделано, – ответила Ева. Голос ее уже обрел силу. – Ты не понимаешь – ничего не понимаешь.

– Нет, отчего же! Очень хорошо понимаю…

– На то были особые причины…

– У тебя всегда есть особые причины, которые полностью устраивают лишь тебя саму. Но они не устраивают меня. Ничто не может служить прощением. Я не ангел. И собираюсь оставить тебя со всем этим. Как только похороны закончатся, я уеду отсюда навсегда и уже больше никогда не появлюсь здесь снова. Никогда.

Алекс повернулась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась.

– Макс хотел бы повидаться с тобой, – проговорила она более спокойным тоном. – По делам компании.

Ева не повернула головы:

– Скажи ему, пусть поступает, как считает нужным, – ответила она. – Я не в состоянии сейчас заниматься делами.

Алекс тихо прикрыла за собой дверь.

Мора Хейнс, одетая в шелковый свободный халат, сидела у окна в спальне Макса, отщипывала кусочки круассана и намазывала их джемом, когда увидела в окно Алекс, направлявшуюся к озеру. Мора проводила ее взглядом и заметила:

– Не похоже, что их разговор закончился удачно…

Макс, просматривавший в кровати утренний «Интернейшенл Геральд Трибюн», спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Я видела, как шла Алекс. Моя няня-англичанка говорила в таких случаях: «в высшей степени возмущенная».

Макс, голый, резко встал с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда Алекс скрылась за кипарисами.

– Вот черт! – воскликнул он.

– Интересно, что это она там делает? Вот уж по кому не скажешь, что она безутешна… Но ведь они с Крисом никогда по-настоящему не были близки…

– Гораздо ближе, чем могло показаться на первый взгляд, – с недовольством в голосе отозвался Макс.

– Красота и уродство, – сказала Мора, слизывая капельку джема с пальца.

– Про Алекс не скажешь, что она – уродина, – возразил Макс.

– Зато Крис, несомненно, был воплощением красоты. Как жаль, что все в мире так несправедливо устроено, – Мора потянулась, чтобы налить себе еще немного кофе. – Мне кажется, если бы она хоть немного внимания уделяла своей внешности, это пошло бы ей на пользу. В ее пренебрежении к себе есть что-то агрессивное и вызывающее.

– Тебе не понять, почему она стала такой, – сказал Макс и двинулся в ванную, уходя от разговора.

– Конечно, – Мора направилась следом, – ты вечно выступаешь ее защитником. – Она оперлась о косяк, глядя, как он набирает горячую воду для бритья. – Почему?

– Алекс и я – старые друзья. Я люблю ее. У нее удивительный склад ума, и она великолепно пишет. Если бы ты читала хоть что-то, кроме своих женских журналов, ты бы смогла оценить ее.

– С каких это пор ты стал ценить в женщине ум? – с улыбкой спросила Мора, улыбаясь и развязывая пояс халата и накрывая Макса его распахнутыми полами. Мора была ниже Алекс и значительно стройнее и тоньше ее. У нее были удивительно гибкая спина, красивые плечи и длинные ноги. Черты лица ее красивы и современны. Волосы – пепельного цвета и улыбка женщины, которая знала, что хороша собой.

– Я уже показал тебе этой ночью, как ценю твою красоту – и не один раз, – сказал Макс, восхищаясь неотразимой прелестью ее тела.

– Покажи, как ты меня ценишь, еще раз, – промурлыкала Мора, – так, как умеешь только ты…

Алекс быстрыми шагами шла вперед, но не из-за того, что спешила. Ее подгонял гнев.

– Еще одно представление, – бормотала она про себя. – Боже мой, сколько же у нее масок! Прощение – как же! Ева Черни никогда не сожалеет о содеянном.

Она не могла поверить в искренность матери и считала, что та сейчас примеряет новый облик – облик скорбящей мадонны. Алекс считала, что теперь, когда у Евы отняли Криса, она захотела, чтобы дочь заняла его место. Алекс усмехнулась не без иронии: «если только, конечно, оно не окажется слишком тесным для меня».

Она подошла к одной из мраморных скамеек, которые Ева установила в местах, откуда открывался наиболее эффектный вид: озеро и горы вдалеке. Алекс сидела, чувствуя тяжесть – не столько физическую, сколько нравственную. «Мне не следовало приезжать, – размышляла она. – Я ведь заранее знала, что ничего хорошего из этого не получится. Я могу сосуществовать со своей матерью в этом мире, только когда мы находимся в разных точках земного шара. Она говорит, что осталась одна. А что же мне тогда сказать о своей собственной жизни? С кем я могла поговорить откровенно, на кого опереться? Только на саму себя. Нет, – перебила она себя. – Неправда. Сначала у меня была Пэтси. Потом появился Макс. – Воспоминание о гувернантке как всегда теплом отозвалось в сердце. – Надо будет непременно встретиться с нею, – повторила про себя Алекс. – Она поймет. Она всегда понимала меня».

А потом ее мысли опять вернулись к матери. И снова Алекс начали терзать сомнения: не слишком ли она несправедливо обошлась с нею? Может, Ева и в самом деле переменилась и то, что Алекс отвергла ее, добьет ее окончательно? Макс говорил, что Ева не отходила от Криса целых семь дней. Кто знает, о чем она передумала за это время. После таких переживаний в человеке многое может измениться.

«Господи Боже мой, – думала Алекс, – до чего же мне не хочется копаться во всем этом! Я так надеялась, что покончу со всем, навсегда обрубив все концы… А вдруг Макс прав? Вдруг Ева, столкнувшись лицом к лицу со смертью, почувствовала, что и она сама смертна, и пересмотрела свою жизнь?»

Алекс вздохнула. Она сидела все так же неподвижно, когда рядом с ней раздался знакомый голос:

– Ты плачешь?

– Я слишком рассержена для того, чтобы расплакаться. И к тому же я выплакала все свои слезы много лет назад.

– Тогда что же случилось? – спросил Макс.

– Мне кажется, что мать сейчас пробует себя в новой роли – чудо преображения.

– Она в своей жизни уже пробовала эту роль, ты же знаешь.

– Но это не только косметические ухищрения. Ей хочется, чтобы я заняла ту нишу, что опустела после гибели Криса.

– Плохо представляю тебя в роли статуэтки – разве что в виде статуи.

Алекс выдавила принужденную улыбку:

– Может быть, мне следовало бы порадоваться, что мать наконец-то заметила, что я существую на белом свете.

– Ты знаешь: я считаю, что Ева на самом деле подмечает все, в том числе и малоприятные вещи, – ответил Макс.

– Она с раскаянием в голосе спросила меня, не сможем ли мы найти «общий язык»…

– У нее всегда хватало выдержки и умения отказаться от прежних неверных ходов. Кто-то из ее соперников заметил, что она опасный противник, потому что способна на самые дерзкие и неожиданные выходки.

– Как же тогда быть, Макс? С одной стороны, я хорошо понимаю, что она играет очередную роль. Но с другой – мне начинает казаться, – а не играет ли она наконец саму себя? Могу себе представить, насколько она сейчас потрясена, но…

– Ты не веришь, что она способна страдать?

– Нет. Она слишком хорошо умеет заставлять других страдать.

– Тем не менее тебе придется оправдать ее за неимением улик.

– На это у меня уже нет никаких душевных сил… – Алекс помолчала. – Но может быть…

– Что?

– Может быть, она и в самом деле прочувствовала хоть что-то. Нет, не знаю, не уверена. Я совершенно не в состоянии правильно оценить… – и сердито продолжила. – Ты видишь сам, как легко ей удалось запутать меня, сбить с толку.

– И меня тоже.

Алекс вздохнула:

– Да нет, ты-то в полном порядке. Ты делаешь то, что считаешь нужным. Она сказала мне, что ей совершенно нечего беспокоиться из-за того, как идут дела компании.

– Но сейчас у нее весьма серьезные осложнения, – возразил Макс.

– Она поручила мне заняться похоронами Криса. Она хочет, чтобы Криса кремировали.

– Я чем-нибудь могу быть тебе полезным?

– Выясни, какие на этот счет в Швейцарии правила. Я не имею представления даже о том, где здесь находится крематорий.

– Предоставь все это мне.

Алекс благодарно улыбнулась ему:

– Что бы я делала без тебя?

– Ты и сама со всем прекрасно справляешься.

– Знаешь, о чем я думала до твоего прихода? О том, что она все еще сохранила способность влиять на меня, выводить из равновесия.

– Ничего плохого в этом нет. Мы ведь люди, а не камни.

– Она умертвила мои эмоции – пока я тщетно ждала хоть единого знака внимания с ее стороны.

– Если у тебя не осталось никаких чувств, то каким же образом ты можешь сердиться? Гнев – тоже эмоция. Мне кажется, что ты, как Медея, считаешь: «Мне не нужен никто». Но это не так. В тебе бушуют чувства, которые ты тщательно похоронила в самой глубине души, и они ищут выхода. Ты так и не смогла смириться с тем, что она отвергла тебя. И продолжаешь страдать по сей день.

– И, видимо, ничего не смогу уже с этим поделать.

– Нет, сможешь. В том случае, конечно, если мать переменит свое отношение к тебе.

– Разве она способна?

– Думаю, да. Она стала неузнаваемой с того момента, как Крис попал в аварию. Оглянувшись, она, наконец, увидела, какая пустыня расстилается позади, как только она закрывает глаза. И, может быть, только твое прощение способно будет снова загнать всех демонов в бутылку.

– Нет, это только ловкий прием, которым она пытается заставить меня занять освободившееся место Криса.

– Ева не дурочка. И прекрасно знает, насколько тебе отвратительны все ее штучки.

– Тогда зачем же пробовать, если она и без того знает, насколько это бесполезно?

– Потому что она сейчас переживает перемены в самой себе. Она как минер. Иной раз вытворяла такое, что я только глаза зажмуривал. Но ей из всех передряг удавалось выбираться в целости и сохранности.

– Она не имеет никакого понятия обо мне, – проговорила Алекс и засмеялась. – Разве это не так? – Смех прозвучал несколько странно.

Макс обнял Алекс за поникшие плечи:

– Послушай, все, что от тебя требуется, – это сказать: «Хорошо, я прощаю тебя» – и вернуться в свой Кембридж.

– Но это будет ложью. К тому же матери дай мизинец, и она проглотит тебя целиком. Она всегда хочет большего. Всегда.

– Но в большем ты можешь не уступать.

– Легко сказать, труднее сделать.

– Ты хоть сама-то понимаешь, что тебя мучает? Ты тридцатилетняя женщина, а твои переживания – переживания десятилетней девочки. Ты постоянно твердишь, что живешь своей собственной жизнью, но у тебя на шее такой же серебряный ошейник, как и у Криса. Наше прошлое – каким бы далеким оно ни было – продолжает лепить нас. И твои чувства сразу попадают в наезженную колею. Тебе хочется видеть ее, быть ближе к ней. Тебя терзают твои собственные демоны, дитя мое. И теперь ты встретилась с ними лицом к лицу… – Макс приподнял пальцем ее подбородок. – Ты ведь понимаешь, что я на твоей стороне?

– Ах, если бы можно было все вернуть на свои места…

– Нет, тебе придется пережить то, что называется «силой положительных мыслей». Не знаю, как это в оригинале у великого Данте.

– Ты первый, кто заставил меня заняться Италией, почувствовать ее.

– Тогда позволь мне, как Вергилию, провести тебя по пути искупления. И пусть твой логический склад ума служит помощником, а не руководителем. Ведь Ева – одна из самых непредсказуемых натур из тех, кого мне доводилось встречать. Она живет по своим правилам, следуя своей интуиции.

– Боже мой, только не надо доказывать мне, что это я во всем виновата. – Алекс повысила голос. – Я уже говорила ей и то же самое скажу тебе: я не могу простить ее. Это выше моих сил. И хватит об этом. Я не Господь Бог. Я всего лишь человек. Тридцатилетняя женщина, которая запаковала все свои чувства. Но благодаря кому? Если бы она хоть раз проявила какую-то теплоту ко мне. Хотя бы тень заботы. Она хоть когда-нибудь спрашивала тебя обо мне? Кто постоянно мешал мне встречаться с Крисом? И теперь она ждет, что я скажу: «Ладно, я прощаю тебя».

– Тогда зачем же ты взяла на себя хлопоты по организации похорон? Разве не для того, чтобы задержаться здесь? Все это нельзя устроить в пять минут.

– Только ради Криса. Чтобы все прошло достойно. Я останусь здесь до того момента, пока его прах не будет похоронен под каштаном позади дома. Только ради брата – последнее, что я еще могу сделать для него. И все. Если мне после этого не захочется видеться с ней – тем лучше. – Алекс встала. – А теперь, если ты не против, я займусь всеми этими приготовлениями.

Макс тоже поднялся и медленно, следом за Алекс, пошел к дому.