В следующую пятницу, в полвосьмого утра, Джованни ввалился в комнату брата, открыл ставни, жмурясь от яркого света, и повернулся к Энцо, лежавшему в постели.

– Вставай! – приказал он. – Живо!

Энцо натянул одеяло и прикрыл рукой глаза от солнца.

– Какого черта!..

– Сказано – вставай! – Джованни нахмурился.

– С чего вдруг! – Энцо закрыл глаза. – Я же говорил, что не пойду. – И он повернулся на бок, спиной к брату.

– Нет, пойдешь.

Джованни сдернул с него одеяло.

– Вставай. Сейчас позвонил отец Анжело и сказал, что Лено Никколи исчез.

– Ну так что?

Энцо оставался лежать.

– А то, что ты пойдешь на мою свадьбу, хочется тебе этого или нет. У Франчески больше никого нет. Надо, чтобы кто-то привез ее в церковь. Это сделаешь ты. – Джованни ткнул брата в бок. – Понятно?

Энцо сел. Взглянул на Джованни и втайне порадовался, заметив на его лице тревогу.

– А если я откажусь?

Джованни покачал головой.

– Это вопрос семейной чести, Энцо, – холодно сказал он. – Я не желаю, чтобы эта свинья оставил меня в дураках. Ты не можешь отказаться. Ясно тебе? – С этими словами он направился к двери и, оглянувшись, добавил: – Слушай, неужели нельзя раз в жизни сделать одолжение? Все-таки у меня сегодня свадьба.

Энцо почувствовал острый укол ревности.

– Ладно уж, – ответил он как мог спокойно, но душа его так и кипела яростью.

Джованни вышел и стал спускаться по лестнице, а Энцо прислушивался к его тяжелым шагам. Потом схватил со стола стакан, швырнул об стену и смотрел, как он разлетелся на тысячу осколков.

Когда в десять часов Энцо появился возле лавки Никколи, она была закрыта. Он заметил свет только в одном окошке наверху. Весь дом казался пустым.

Он громко постучал, но, не дождавшись ответа, обошел дом вокруг и свистнул. Вернувшись к крыльцу, он увидел молча стоявшую в лавке Франческу.

Увидев его, она отперла дверь и вышла. Энцо бросились в глаза блеск ее волос на солнечном свету и нежный румянец на щеках – краска тревоги и замешательства. Накрахмаленное голубое платье из ситца пахло свежестью; волосы рассыпались по плечам. Она показалась ему ребенком, более невинным и прекрасным, чем когда-либо.

Они молча поглядели друг на друга. Энцо протянул ей руку.

– Брат ждет тебя, – тихо сказал он. Прикосновение к ее руке наполнило его непонятным смущением. Ее боязненное возбуждение словно током пронзило его самого. Голова его пошла кругом.

– Ты… – голос его прервался. Он откашлялся и хрипло закончил: – Ты готова?

Она кивнула.

– А вещи где?

– У падре Анжело.

Он обвел глазами дом. Ему хотелось потянуть время. Вдруг он заметил, что она смотрит на него с беспокойством.

– Нам пора, – сказал он.

– Да.

Она казалась безучастной. Лишь мелко дрожавшие руки выдавали ее волнение.

Он взял ее за руку, и они медленно двинулись вдоль по улице. Женщины смотрели им вслед из окон, но ни одна не крикнула слов поздравления.

Франческа Никколи шла на свою свадьбу в печали и одиночестве, и жители Митановы провожали ее молчанием.

Вечернюю зарю Франческа встретила с облегчением: слава Богу, этот ужасный день кончился. Она села на крыльце рядом с Беппе и смотрела, как уходит за горизонт солнце, унося с собой зной и оставляя на земле тишину и прохладу. Дневной свет угасал, день переходил в ночь. Сердце девушки тревожно билось: она не могла одолеть страха, который внушал ей Джованни.

Все вокруг погрузилось во тьму. Ее муж ушел несколько часов назад, и она ждала его, как было велено, не зная, куда он делся и скоро ли вернется. Свадебный обед нетронутым стоял на столе, а ее вещи нераспакованными лежали в прихожей. Джованни привез ее сюда, выгрузил вещи и уехал вместе с Энцо.

Уезжая, он со смехом приказал ей быть готовой к его возвращению. Сама мысль о нем была ей отвратительна. И вот она сидела там, где ее оставили, напуганная, но какая-то отрешенная. Она знала одно: что бы ни выпало ей на долю, даже если ей изменит мужество, воля ее останется несломленной.

Приближалась полночь. Тишина убаюкивала ее, но, услышав шум мотора, Франческа вскочила.

Джованни въехал во двор и резко затормозил. Машина стала. Джованни неуверенно вылез и захлопнул за собой дверцу.

– Ты что тут делаешь?

Его гигантская тень накрыла худенькую фигурку девушки.

– Тебе что было сказано – готовься к моему возвращению.

Он был заметно пьян, но на ногах держался.

– Я не поняла, что ты имел в виду, – солгала она.

Джованни ухмыльнулся.

– Ступай наверх и приготовься. Я сейчас приду.

Но страх сковал ее, и она бессильно опустилась на ступеньку крыльца.

– Кому сказано – иди в комнату! Беппе тебя проводит. Мы будем спать в бывшей маминой комнате, там кровать пошире.

Джованни провел горячим жирным пальцем по ее щеке. Рука его противно пахла салом. Она отшатнулась. Он заметил ее отвращение и страх, и его благодушное настроение мигом испарилось.

– А ну пошла наверх! Не выводи меня из терпения!

Она поднялась и попятилась прочь. Джованни догнал ее и схватил за плечо.

– Франческа! – Он сжал ей плечо и приблизил к ней лицо. – Успокойся!

Его глаза сверлили ее насквозь, жаркое дыхание ударило ей в лицо. Взгляд его горел ненасытным желанием. Он ущипнул ее за шею.

– Иди. – Джованни опустил руку. – Иди. – Он играл с ней, как кошка с мышкой. – Иди, я не заставлю тебя ждать.

Несколько секунд она боролась с чувством гадливости. Увидела, что Беппе уже ждет ее по ту сторону двери. Снаружи стоял Джованни. Франческа почувствовала себя в ловушке. Она сделала глубокий вздох, чтобы справиться с охватившей ее дрожью.

– Поторапливайся, – рявкнул Джованни.

Франческа ступила за порог темного пустого дома и пошла по лестнице вслед за Беппе.

Энцо шел домой пешком. Его одинокая фигура терялась в тени деревьев. Ему не хотелось ехать вместе с Джованни, он боялся увидеть Франческу накануне первой брачной ночи с его братом. Это зрелище было бы для него невыносимым. Ревность сжигала его.

Хорошо, что вокруг было так тихо. Тишина успокаивала нервы, отрезвляла сознание. Спасибо тишине. Шаги его громко раздавались по округе. Казалось, он был один в целом мире.

И вдруг он услышал крик.

Он пронзил ночную прохладу, этот болезненный, щемящий крик, почти животный вопль беспросветного отчаяния. Энцо замер и вслушался в наступившую затем тишину. Крик повторился. На этот раз он был слабее. Энцо понял, что то был за крик. Закрыв лицо руками, он пытался отогнать от себя ужасные видения. Но они не уходили. Энцо рухнул на землю.

Он корчился в пыли, не отнимая рук от лица, а в ушах у него не переставая звенел пронзительный голос. То был голос женщины, которая должна была принадлежать ему. И он сводил с ума. Некуда было от него деться.

Этот голос властно завладел всем его существом и вызвал волну ярости, которая подступила к горлу и перехватила дыхание. Теперь уже ничего не осталось в его душе, кроме этой слепой ярости, навсегда поселившейся в каждой клеточке его существа, ставшей единственным путеводителем его жизни.