«Следуй своему вдохновению»! Эти слова Джозефа Кэмбелла эхом отзывались в сердце Джесси, когда она шла по тропинке, ведущей от монастыря, и внимательно смотрела под ноги, чтобы не упасть. Книгу Джозефа ей подсунул друг Джимми – Клиффорд Смит. В своей обычной манере – цедя слова сквозь сжатые зубы: «советую почитать».

Именно Клиффорда она попросила приглядывать за ее квартирой, которая оставалась в Лондоне. Лучший друг Джимми, он, тем не менее, довольно долго оставался за пределами ее внимания. Поскольку он являлся издателем, его имя часто фигурировало в пригласительных листах, которые получали Джесси и Колас. Время от времени он сам звонил ей, приглашая, если она оказывалась свободна, на какую-нибудь очередную выставку в фотоцентре или на встречу с каким-нибудь редактором журнала, от которого она могла получить выгодный заказ.

В отличие от Джимми, который был в восторге от снимков Джесси и скупал десятки журналов с ее работами, Клиффорда больше интересовали секреты ремесла, и он обсуждал каждую ее работу по отдельности, вникая во все детали процесса, понимая, о чем идет речь. «Меня интересует, – признавался он сам, – что стоит за той или иной работой. Как проявлялась пленка, как печаталась, какая бумага пошла на это и тому подобное».

Представитель огромного полиграфического концерна, он признался ей, что теряется в этих коммерческих джунглях. И больше всего ему хочется завести свое собственное издательство – небольшое, но где можно было бы печатать только самые лучшие вещи. Его надежды могут сбыться, когда он получит наследство.

«Кстати, я считаю тебя очень хорошим фотографом, настоящим художником, поэтому надеюсь, что ты станешь автором моего будущего издательства».

– Я – художник? Я всего лишь фотожурналист. Единственное, что меня ожидает в будущем – это замужество и пара детишек. Я буду помогать Джимми заниматься Гелиосом – он собирается превратить его в настоящий райский уголок Эгейского моря. Разумеется, я буду продолжать фотографировать. До тех пор, пока мне будут давать заказы.

– Будь внимательна к негативам. Аккуратно упаковывай их.

– Конечно.

– Я имею в виду температурный режим. Перестань хранить их в обувной коробке. Конечно, «Шарль Журден» – очень хорошая фирма, но для твоих негативов это не самое лучшее место.

Джесси засмеялась.

Прощальный вечер с Клиффордом она и Джимми провели у «Гатвика».

– Помни, солнце мое, следуй только за своим вдохновением и не бойся ничего. И те двери, о которых ты даже не имела представления, сами распахнутся перед тобой.

Все сомнения относительно Джимми, которые у нее еще оставались в Лондоне, когда они приехали сюда, развеялись окончательно. Пестрые кусочки впечатлений здесь слились в единое целое, в один законченный образ.

Подготовительные работы на острове, которые наметил Джимми, подходили к концу. Даже небольшая таверна теперь сверкала новенькими голубыми ставнями, а установки для хранения продуктов стояли в отремонтированных и приведенных в порядок подсобных помещениях.

Мысль о ребенке, о его рождении время от времени посещала Джесси самым неожиданным образом. Он родится до того, как закончится бракоразводный процесс. Значит, он будет незаконнорожденным по представлениям, которые существовали некогда в обществе. Как такая мысль вообще могла появиться у людей? Как это ребенок может быть незаконнорожденный? Как хорошо, что сейчас она может записать имя его отца в свидетельство о рождении без каких-либо трудностей.

Дмитрий Андреас Константин Георгопулос Колас – отец. Джесси Кэтлин Лоуренс – мать.

Прямо напротив дома приводнился гидроплан. Джимми дома не было, он, наверно, сидел в таверне с рабочими. Джесси решила, что настало время сообщить ему о ребенке. Но ей хотелось сделать это, когда они останутся с глазу на глаз. Попозже, когда они лягут в постель.

Она умылась и переоделась. Сделала маникюр. После этого перемотала отснятые пленки, зарядила новые в фотоаппараты. А те, что были готовы, сложила в специальный контейнер. Она проявит их позже.

Джесси не сердилась на Джимми – это в его духе настолько увлечься работой, что забыть обо всем на свете, в том числе и о том, что она сидит одна. Наверно, его задержали те, что прилетели на гидроплане – опять какие-то лицензии и прочие бюрократические дела. Они, конечно, задержатся, чтобы поужинать. Здесь не принято приглашать за стол к мужчинам женщин. Единственное, чего она не могла понять – почему она не слышит голоса Джимми. Таверна в нескольких минутах ходьбы от их дома. Он мог бы извиниться и выйти на несколько минут, чтобы предупредить ее. В конце концов, на самый крайний случай, он мог бы послать Янни или еще кого-нибудь из рабочих с запиской.

Она подождала еще немного, приготовила себе легкий ужин и устроилась с книжкой Джозефа Кэмбелла в руках. Очевидно, она все-таки устала сильнее, чем ей казалось, потому что проснулась уже в темноте и поняла, что лежит на кровати. А рядом с нею лежит Джимми. Она легко пробежала пальцами по его лицу, хотела поцеловать его, но побоялась разбудить. Бедный мальчик, как он устал.

– Милый! – прошептала она. Ей почему-то показалось, что он не спит. – Ты притворяешься? – Зачем бы ему это делать – недоумевала она. – Ну, ладно, я прощаю тебя. Спи спокойно. До завтра.

Когда она проснулась, он сидел в кресле неподалеку от кровати. Она ощутила беспокойство еще до того, как он заговорил. На нем был костюм, галстук: так он одевался для поездки в Лондон. Его кейс и сумка стояли рядом.

– Мне очень жаль, дорогая. К сожалению, чиновники что-то напутали. Не соблюдены какие-то формальности. И получается, что моя деятельность на острове незаконна. Инспектор настаивает, чтобы я немедленно вылетел в Афины для уточнения документации.

– Почему же ты не разбудил меня? Дай мне пять минут, и я буду готова.

– Очень досадно, но в гидроплане нет места. Там и яблоку негде упасть.

Она не сдавалась:

– Тогда пошли его назад. Это ведь займет всего пару часов. Мы остановимся в отеле и пообедаем в «Плаке», где…

Он нахмурился, лицо его потемнело:

– Я буду очень занят. Ничего не поделаешь.

Она почувствовала, что в ее голосе начинают звучать истерические нотки:

– Но я собиралась проявить пленки. У меня уже столько накопилось. – Она перевела дыхание и добавила, что пообещала ткачихам показать их изделия в Афинах, чтобы найти им покупателей. – Они дали мне образцы. И я обещала, что у них будут деньги. Из этих тканей можно делать сумки…

– Джесси!

Дискуссия закончилась. Он появится через два дня, максимум через три. Почему бы ей не пофотографировать это время. А на столе он выложил стопку драхм для ткачих. Зачем откладывать, пусть она сразу отдаст деньги женщинам. Что еще?

– Есть еще кое-что. – Сказать о том, что он в скором времени может стать отцом?

Тут Джесси вспомнила слова Рейчел о том, что женщина должна проявлять хитрость. Провожая ее в Лондон, Рейчел обхватила лицо ладонями и глядя прямо в глаза проговорила:

– Вступая во взаимоотношения с мужчинами, помни, что совершаешь странного рода сделку, в которой ты всегда должна делать вид, что его интересы для тебя важнее, чем твои собственные. И вот еще что, – добавила бабушка с улыбкой Моны Лизы, – умей переменить предмет разговора. Не позволяй им угадывать, о чем ты думаешь на самом деле.

– Ну так… – он уже двигался к выходу. Теперь уж, конечно, не самое лучшее время заговаривать о таких вещах.

– Пленки – да, это, пожалуй, подходит. – Она уже точно знала, что будет сожалеть, если скажет то, что хотела. – Боюсь, что я уже все истратила.

Но Джимми понял, что она придумала это на ходу, поэтому вдруг развернулся, подошел к ней и крепко обнял:

– Это займет всего лишь несколько дней. Обещаю. Я вернусь так быстро, что ты и не заметишь моего отсутствия.

Прошла неделя, прежде чем гидроплан появился над заливом, из него выскочил Джимми и поспешил к ней навстречу. Что-то было не так. Костюм его был помят и не вычищен, узел галстука сбился набок. Волосы встрепаны, на щеках отросла щетина.

– Джесси! – Он обнял ладонями ее лицо. – Дорогая! Я так скучал по тебе все это время, мне так не хватало твоего присутствия. Прости, что мне так поспешно пришлось уехать.

И когда он снова оказался здесь, любящий, нежный, внимательный, Джесси опять забыла про все свои смутные подозрения и страхи. После того как они предались любви, оба лежали изнеможенные и расслабленные в объятиях друг друга.

– Но все ли на самом деле хорошо? – спросила она. – Удалось ли уладить все эти дела с чиновниками?

– Да, с этим все улажено, – ответил он. – А теперь ты мне расскажи, чем занималась то время, пока меня не было. Наверное, закрутила бешеный роман с кем-нибудь? С кем же? Уж не с Тассо ли?

Тассо Капедис был самым старым человеком на Гелиосе. В юности он изрядно пьянствовал и бездельничал. А теперь его скрючило радикулитом, и он с трудом передвигался, опираясь на палку.

Неуклюжая шутка – совсем не в стиле и не в духе Джимми. Но каждый по-своему ведет себя в стрессовых ситуациях. Она знала, насколько Джимми не выносит все эти бюрократические ухищрения чиновников, как не любит ходить по их конторам, и не удивилась бы тому, что бумажные крючкотворы могли обвести его вокруг пальца.

Чтобы отвлечь и успокоить его, она во всех подробностях и как можно более яркими красками принялась описывать все, что видела примечательного за то время, пока он был в Афинах. О монастыре, где она оставила часть денег Джимми монахине-акушерке. На остальные деньги она накупила тканые изделия женщин. В городе, несомненно, такие стоят намного больше.

Рассказала и о том, как снимала Янни и других рабочих в лучах жаркого солнца. Ей попалась на глаза созревшая фига, и она сфотографировала ее с очень близкого расстояния, так что отчетливо видна структура плода, его цвет, но сам плод не сразу можно распознать. Это усилило яркость и выразительность снимка, обогатило его ощущением полноты и целостности жизни, сделало снимок материальным воплощением этого непередаваемого чувства.

Она рассказала ему обо всем, чем жила эти дни, исключая одно – что она ждет ребенка, и мысли о нем занимали немало времени. После того как они провели вместе несколько дней и все потекло по-старому, ей показались глупыми прежние сомнения и смутные опасения. Джимми, казалось, оставил все волнения в Афинах, потому что вел себя как мальчишка. Он уходил на побережье, где рабочие строили здание, и включался в самую черную работу вместе с ними. А когда после окончания намеченного он щелкал пальцами и закидывал голову в восторге, она понимала, что чувствовали женщины, когда мужчины танцевали на берегу сиртаки.

Целую неделю они наслаждались жизнью так, словно ничто не омрачало ее. И страсть, и чувство привязанности друг к другу никогда еще не было таким сильным. Ее беременность становилась все заметнее. И она решила, что дальше не стоит откладывать. Теперь она была уверена, что он будет так же счастлив, как и она. Она решила, что проведет вторую половину дня, фотографируя монахинь, которые занимаются еженедельной стиркой, затем снова спустится к ткачихам. Она заказала им несколько дорожек для кресел, чтобы иметь возможность наблюдать и фотографировать их во время работы.

Акушерка-монахиня, по имени Анна, при встрече снова погладила Джесси по животу и проговорила: «Кала!» Что Джесси переводила для себя как «хорошо». Вслед за Анной и другие монахини повторили свое «кала», проходя мимо нее с чистым, мокрым бельем, которое им теперь предстояло развесить. Черные платья монахинь, белые сорочки, развевающиеся на ветру, белые облака, плывущие по небу. Все это создавало какое-то необычайное ощущение величия, чистоты и покоя, которое возникает наедине с природой.

Удачными должны были получиться и снимки с ткачихами. Они весело переговаривались друг с другом, должно быть, отпуская соленые шутки, потому что та, что была помоложе, густо краснела, а остальные разражались веселым смехом. Ткачихи привыкли к фотоаппарату и перестали замечать его, и выражения лиц, которые Джесси выхватывала то при одном освещении, то при другом, были такими же непосредственными, как если бы они сидели одни.

Уже приближаясь к дому, она испытала беспокойство. Она сразу почувствовала, что дом пуст. Конечно, поскольку солнце еще не село, Джимми мог задержаться в таверне или на работах, мог просто отдавать распоряжения на завтрашний день, как это случалось не раз. Но дурное предчувствие не покидало Джесси.

– Янни! – окликнула она человека, который вырос на пороге дома.

Хотя Гелиос радовал ее своей уединенностью и покоем, могло случиться так, что в Афинах прослышали о строительстве, которое вел Джимми, и на него напали. Почему этот человек закрывает свет так, что она не может разглядеть его лица?

– Янни, зажги свет, – проговорила она как можно более спокойным голосом, но тут же вспомнила, что он не говорит по-английски.

– Джимми, – произнесла она раздельно. – Где Джимми?

В ответ стоявший в дверях мужчина протянул ей записку.

«Моя любимая Джесси!

Пока ты эту неделю жила здесь, я в Афинах встречался со своей женой. Моя семья настолько решительно выступила против развода, что послала специально нанятых для этого людей, и они привезли Фелициту. Я виделся с нею.

Все эти разговоры насчет неправильно оформленных бумаг и всего прочего – оказались всего лишь трюком, который они применили, чтобы выманить меня отсюда. Ты не представляешь, как я был ошеломлен, когда вошел в контору и увидел свою жену. Одно из тех качеств, которые меня восхищают в тебе – это чувство юмора, поэтому, надеюсь, ты сможешь представить, что я почувствовал, когда моя жена гордо заявила, что прощает меня. И это после всего, что она вытворяла?!

Я сказал ей и всем своим родным, что вопрос о разводе уже решен, и я не собираюсь менять решения. Если она не хочет разводиться со мной – я хочу развестись с ней, поскольку знаю про ее любовников. Вот что произошло в Афинах, когда я вернулся к тебе, моя любимая. Ты и Гелиос – две мои заветные мечты.

Знаю, что мои поступки выглядели несколько странно. Но мне сначала хотелось отойти от встряски, чтобы спокойно рассказать тебе обо всем, чтобы у тебя не возникало никаких сомнений, чтобы ты доверяла мне и чтобы мы могли пожениться со спокойной совестью. Нам было так хорошо. И я уже почувствовал, что могу рассказать тебе обо всем. Ты выглядела такой красивой сегодня утром, такой нежной и воодушевленной, увешанной фотоаппаратами, как маленькая девочка, которая вырвалась на каникулы подальше от строгих воспитателей.

И я собирался поведать тебе обо всем сегодня вечером, сегодня ночью. Но вскоре после того, как ты ушла, зазвонил телефон. Моя жена пыталась покончить жизнь самоубийством. Гидроплан появился над заливом. И у меня хватило времени только на то, чтобы написать тебе прощальную записку».

Он и его жена вернутся в Лондон, как только она поправится настолько, чтобы перенести путешествие. Он оставил наставления в своем афинском офисе, чтобы оттуда пересылали деньги для Джесси и выполняли все ее требования.

Он понимал, что такой поворот событий слишком неожидан, вызовет много толков в Лондоне, и Джесси вряд ли захочется присутствовать там, пока они не утихнут. Он также знал, что она не закончила работу и хочет доснять нужные кадры.

«Пожалуйста, оставайся на Гелиосе столько, сколько тебе хочется самой. И продолжай снимать, твори свои волшебные фотографии. Ты можешь поездить и по другим греческим островам, посмотреть на них. Пригласи кого тебе хочется. Сестру, наверно? Я ведь знаю, как ты скучаешь по ней. Пользуйся афинским офисом для организации всего, что тебе необходимо.

Однажды ты призналась мне, что исповедуешь философские взгляды, которые можно выразить словами: «Следуй за своим вдохновением»… Я знаю, что без тебя я утрачу и то вдохновение, которое так озаряло мою жизнь. Но от всей души надеюсь, что оно не оставит тебя.

Джимми».