6
Непривычно тихо было в кабинете. И пусто. Агеева вдруг почувствовала себя совершенно одинокой в этом огромном, безжалостном мире. Усмехнулась, подумала: про жестокость мира говорят, как правило, те, кто ничего об этом не знает. А он и вправду жесток. Это не патетика, не красивые слова, а просто-напросто констатация факта. Жесток потому, что развивается по своим, неведомым человеку законам, бесстрастно перемалывая все, что стоит на его пути. А стоит чаще всего красивое, доброе, талантливое… Люди не перестают сокрушаться: какой был человек, ему бы жить да жить, творить, радовать человечество, а он исчез. Несправедливо, неестественно?
Естественно. Потому, что мир жесток и совершенно равнодушен к человеку.
Что движет этим миром, кто управляет им — неизвестно, что бы там ни говорили все, кто когда-либо пытался говорить на эту тему. Логика действий могущественных сил неподвластна разуму человека, поэтому и нельзя ничего предугадать. Вот она, Валерия Агеева, мэр города — сегодня самый популярный и уважаемый человек в Прикубанске, а завтра может случиться что-то из ряда вон выходящее, и люди, которые нынче восторгаются ею, будут плеваться при одном упоминании ее имени. Что это будет: клевета, провокация, подлог или гнусное предательство — неведомо, но с тех пор, как стала мэром, она знает, что такое может произойти в любой день.
Привыкла уже…
Да, есть у нее враги, у всех они есть. Да, плетутся вокруг ее кабинета интриги, идет тайная борьба за власть, за лучшие позиции к моменту старта очередных выборов. А где этого нет? Дело совсем в другом. В том, что мир жесток и непредсказуем.
С этим она давно смирилась. Но вот одиночество… К нему разве можно привыкнуть? Так хочется, чтобы рядом был сильный, добрый, нежный друг… Особенно теперь, когда Борис каждое ее слово о работе, о выборах воспринимает с нескрываемым раздражением.
Агеева вздохнула, невесело усмехнулась: когда наваливается свинцовая усталость, в ней просыпается философ, вернее, выпускница философского факультета. Могла бы рассказывать студентам о Фоме Аквинском и Шопенгауэре, но вместо этого должна заниматься… Что там еще осталось на сегодня?
Она придвинула блокнот с рабочими записями и планом сегодняшних мероприятий, в которых ей нужно было участвовать. Совещание с руководителями частных банков, компаний и директорами государственных предприятий по поводу предстоящих новогодних праздников. Все будут скулить, что денег на подарки детям и ветеранам, на елки и иллюминацию нет, придется поднажать. Встреча с адвокатами по вопросу о новом здании для городской коллегии — пусть берут какую-нибудь развалюху и ремонтируют, люди богатые, у нее лишних зданий нет. Встреча с южнокорейскими бизнесменами, облюбовавшими «Импульс» для выгодного сотрудничества. Стригунов напоет об ограничении по первой очереди, придется улыбаться и выкручиваться. Бизнесменов нельзя отпугивать. Однако долги энергетикам такие, что впору город без тепла и света оставлять… А вечером в кинотеатре «Родина» какой-то певец. Имя забыла, песен его не слышала, но нужно будет поприветствовать от имени горожан…
И еще не решен вопрос с видеокассетой. Куда он сгинул, этот Осетров? Заблудился, что ли?!
Она закрыла блокнот, швырнула его в сторону. Толстая книжица в переплете врезалась в хрустальный стакан с карандашами, опрокинула его на пол. Агеева вскочила с кресла, всплеснула руками: красивый стакан, подарок американских журналистов, раскололся напополам. Такая досада! Когда она, сидя на корточках, собирала карандаши и авторучки, ожил селектор.
— Валерия Петровна, к вам Павел Иванович Осетров, — послышался голос Марины.
Агеева вернулась в кресло, так и не успев собрать рассыпанные карандаши, сердито сказала:
— Наконец-то! Пусть войдет.
Едва Осетров показался в дверях, Агеева поняла: кассета исчезла. Это было заметно по глазам главного редактора. Ну, и что же он скажет в свое оправдание? А впрочем, это не важно. Теперь нужно думать, что означает исчезновение кассеты, чем грозит ей? Хотя… кое-что она уже знает после визита Вашурина.
Осетров подошел к столу, печально развел руками.
— Садитесь, Павел Иванович. Рассказывайте.
— Да что рассказывать, Валерия Петровна. Кассета прямо-таки испарилась. Все время была на месте, а когда понадобилась… — он трагически покачал головой. — Я буквально всю телестудию вверх дном перевернул, потому и задержался…
— Вы говорили, что кассеты, представляющие определенную важность, находятся в сейфе у человека, который отвечает за них, верно?
— Совершенно верно.
— Почему вы надумали переворачивать студию вверх дном, когда достаточно было выяснить у этого человека, выполняет ли он свои служебные обязанности или нет?
— Не выполняет, Валерия Петровна. Никакого вразумительного объяснения. Да вы и сами знаете, как сейчас люди к дисциплине относятся.
— Сама не знаю, Павел Иванович! — нахмурилась Агеева. — Сама отношусь как к естественной необходимости, без которой не бывает дееспособного коллектива! Если вы знаете другое, поделитесь своей мудростью, попробуйте убедить меня. Не получится — идите огурцы продавать!
— Я не говорю, что дисциплина не нужна, но сейчас не так-то просто заставить людей… стимулов особых нет. Но я уже принял меры, Валерия Петровна. Редактор отдела новостей уволен за грубое нарушение как раз-таки трудовой дисциплины.
— Редактор отдела новостей? — переспросила Агеева.
— Да, его фамилия Истомин, он заменил Богаченко, вы, наверное, видели его на экране. Хороший журналист, но после такого вопиющего безобразия…
— Что он сказал в свое оправдание?
— Сказал, что была кассета, недавно видел ее, а теперь исчезла. Потом грубить стал, но со мной такие номера не проходят, я его живо на место поставил.
— Немедленно проведите служебное расследование, материалы передайте в прокуратуру. Вы отдаете себе отчет, что это нарушение Закона о выборах? К каким последствиям это может привести в нынешней накаленной атмосфере?
— Ну, разумеется, разумеется… Завтра же все, что выясним, передадим в прокуратуру.
Агеева нервно забарабанила тонкими пальцами по столу.
— А сами что думаете по поводу исчезновения материала?
— Кто-то из ваших поклонников постарался. Истомин частенько оставлял ключи от сейфа в кабинете на столе, ну, знаете, бывают срочные выезды, то пожар, то дорожное происшествие, то убийство… Ключи на столе, а он помчался к машине. Какой-нибудь хулиган и воспользовался этим, спер кассету…
— Не притворяйтесь дураком, Павел Иванович! Вы прекрасно понимаете, с какой целью была похищена кассета. Истомин у вас полгода работает, откуда он появился здесь, почему вы доверили ему отдел?
— Из Краснодара приехал. Вообще-то, коренной прикубанец, но жил в Краснодаре, а потом разошелся с женой и вернулся. Богаченко взял его в отдел, а когда уходил, рекомендовал на свое место. Я не стал возражать, как журналист он меня вполне устраивал. Мне показалось, что вы знаете его…
— Когда кажется, креститься надо! — резко оборвала его Агеева.
— Я понимаю, Валерия Петровна… Поэтому и уволил его. Нам такие работники не нужны.
— А нам — такие главные редакторы. Запомните хорошенько: если этот материал где-то проявится, вы понесете не только административную ответственность.
Осетров вытащил из кармана толстого клетчатого пиджака носовой платок, шумно высморкался и лишь после этого глухо выдавил:
— Чего ж тут непонятного… Но я уверен, такого просто быть не может. Зачем? На результаты выборов это никак не повлияет. Напротив, только укрепит ваш авторитет…
Агеева посмотрела в окно. На пожелтевшей лужайке у мраморной лестницы мэрии сиротливо торчали голубые ели, будто девушки в песцовых шубках среди фуфаек однокурсников, приехавших копать картошку в отстающий колхоз… Она тоже такая, кабинет — ее песцовая шубка… Неужели Вашурин все еще надеется поправить свои дела? И кто ему передал кассету? Истомин? Андрей?
Привычным движением она отбросила со лба непокорную рыжую челку, глянула на Осетрова злыми зелеными глазами.
— Можете быть свободны, Павел Иванович. Завтра доложите о выполнении моих указаний. Всего доброго.
Агеева откинулась на спинку кожаного кресла, устало прикрыла глаза. Нужно было успокоиться, собраться с мыслями. В конференц-зале уже сидели руководители заводов и компаний, они вряд ли по доброй воле раскошелятся на новогодние мероприятия, значит, нужно просить, убеждать, кому-то и пригрозить… А в голове — сплошной сумбур. И все из-за той дурацкой кассеты! Если она у Вашурина, возникает вопрос: зачем? Допустим, для того, чтобы подстроить ей, Агеевой, какую-то гадость. Какую? Что он вообще задумал?
Осетров заявил, что кассету похитил кто-то из поклонников! За кого он ее принимает? За дуру? Скорее всего, знает, что сейчас она его не тронет: это будет расценено как давление на средства массовой информации. А потом — она уедет в Москву, он будет по-прежнему главным редактором телестудии. Или ему за кассету обещали место генерального директора?
В самом деле, кто передал кассету Вашурину? Андрей? С тех пор, как вернулся из Краснодара, делает вид, будто знает ее не больше других… Больше других, Андрюша, больше! Но почему-то не хочешь вспоминать об этом. Еще один вопрос. Но это несущественно. Лишнее это, лишнее, не стоит и думать. А вот остальные вопросы… Господи, хоть бы кто-то подсказал ответ! Хоть бы кто-нибудь помог!
Борис? Наверное, он уже дома.
Агеева торопливо набрала номер телефона, замерла, вслушиваясь в длинные гудки.
Длинные гудки… Борис, похоже, привык обходиться без нее. Жена, которая все время занята, с утра до поздней ночи живет проблемами города, — что это за жена? Привык сам готовить, стирать… А может, и в постели нашел ей замену, поэтому не торопится домой?
Когда-нибудь она узнает об этом. Лучше бы — после выборов. Агеева бросила трубку, встала, одернула длинный голубой пиджак, поправила юбку. Господа руководители заждались уже.
— Валерия Петровна, участники совещания ждут вас, — сказала Марина, когда Агеева вышла из кабинета. — Пришли все приглашенные, кроме Ильи Олеговича Стригунова. Он только что звонил, просил передать вам, что придет вместе с южнокорейскими бизнесменами, тогда и обсудит вопросы, вынесенные на совещание.
— Вот как? Понятно. Спасибо.
— Обижается на вас, Валерия Петровна, — неожиданно добавила Марина.
Агеева подошла к столу, внимательно посмотрела на свою секретаршу. Прежде она служила первому секретарю горкома КПСС Стригунову. Когда он помог Агеевой стать мэром, попросил пристроить девушку, оказавшуюся без работы после запрещения партии. Агеева не смогла отказать, хоть и знала, что Марина душой и телом предана Стригунову. Наверное, шпионит, докладывает обо всем, что здесь происходит, но это пока никак не отразилось на авторитете Агеевой. Что Марина сообщила ему сегодня?
— На что же он обижается?
— Энергию отключили, в два остановилось все производство. Сказал, что ваш супруг сразу же отправился домой. Над ним уже посмеиваются: главного энергетика жена оставляет без работы.
— Сразу же… значит, в два часа он уехал домой?
— Да. Илья Олегович надеялся, что к этому времени Борис Васильевич встретится с вами и постарается убедить вас не отключать энергию, сделать исключение если не для «Импульса», то хотя бы для него лично.
— Пока не убедил!
Тревожная догадка холодной змеей обвила сердце. Борис освободился в два часа, но до сих пор не вернулся домой… Не гуляет же он по улицам в такую отвратительную погоду! Ну, и как это понимать?
