8
Я не видела Люциуса два года. Он похудел, и виски его сильно поседели. Хотя это ему очень идет. На нем элегантный бордовый смокинг с кремовым воротником и лацканами, лицо излучает успех и цинизм. Люциус осматривает меня с ног до головы.
Ну, внешне он ничего не обнаружит. Я действительно хороша и свежа, у меня дорогой изысканный вид в вечернем платье, со сверкающим бриллиантовым колье маман на шее и тщательно уложенными волосами. Только вот как играть счастливую жену? Как укрыться от острого, всепроникающего взгляда этих зеленых глаз? Я глубоко вздыхаю и лезу вон из кожи.
— Рада познакомиться, — говорю я по-английски, как радушная хозяйка. — Вы говорите по-французски?
— Да, вполне сносно, — отвечает развеселившийся Люциус, — но, может, мадам знает немного английский?
— Она его действительно знает, — гордо отвечает за меня свекровь. — До замужества Тиция работала в Лондоне в одной крупной фирме у известного архитектора. Не такого знаменитого, как вы, мистер Хемпс, но все же. Тиция, ты можешь спокойно поговорить по-английски с господином архитектором. Как-никак у вас одна профессия, и, может, найдутся общие знакомые?
Разносят аперитивы, и маман удаляется, потому что прибыли музыканты. Мы обмениваемся двумя натянутыми фразами, но тут между нами втирается Теа и завладевает Люциусом.
— По-английски он может поговорить и в Лондоне, не так ли, мистер Хемпс? — кокетливо замечает она. — А мы во Франции, и вам наверняка приятнее послушать безупречный французский. Тиция на это неспособна, — она бросает взгляд в мою сторону, — она вообще-то родом из Вены, и ее родной язык — немецкий. Она все еще делает слишком много ошибок!
Теа уводит его от меня, и я чувствую облегчение. Весь вечер она не отходит от него, что не мешает ему преследовать меня взглядами.
Во время концерта Люциус не спускает с меня глаз. За ужином он то и дело украдкой поглядывает на меня. Он сидит наискосок от меня, между Теа и Мединой, явно оказывающими ему внимание, и даже пытается втянуть меня в разговор.
— Вы вообще не едите мяса? — с наигранным удивлением спрашивает он меня. — С каких пор, мадам Сент-Аполл, если позволите спросить?
— Десять лет, господин архитектор, — сухо отвечаю я. Как будто сам не знает. Я чувствую себя, словно в кабаре.
Наконец с ужином покончено.
Ночь теплая, мы пьем кофе на террасе. Фокусник оказался посредственным и не увлек нас. Но потом появляется жонглер, смуглый индус в золотом тюрбане, и спасает вечер. Неожиданно становится уютно. Разгоряченные коньяком, мужчины снимают свои пиджаки и под его руководством пытаются жонглировать. Сначала маленькими мячиками, потом сверкающими серебряными булавами. Всех захватывает стихия веселья, как на детской игровой площадке. Слышны хохот и крики.
В общей кутерьме рядом со мной вдруг оказывается Люциус.
— Пойдем со мной, — говорит он вполголоса по-английски, — и, пожалуйста, оставь свое кривлянье! Не переношу этого. Пошли куда-нибудь, где можно спокойно поговорить. Прошу тебя!
— Если хотите, мистер Хейес, я покажу вам парк, — говорю я громко по-французски в надежде, что это звучит безобидно.
— С огромным удовольствием, мадам Сент-Аполл, — отвечает еще громче Люциус и предлагает мне руку. Я оглядываюсь. Невестки жонглируют стаканами, Фаусто, Гелиос и свекор еще раньше удалились в сторону водопада. Ганимед демонстративно ухаживает за Молли и Пам. Все остальные, включая маман, прыгают вокруг жонглера. Нас никто не хватится!
Мы молча спускаемся по каменным ступенькам в сад. Внизу я освобождаюсь от руки Люциуса. «Сохраняй дистанцию! — говорит мне мой инстинкт. — Сейчас он сделает тебе больно!»
У Люциуса ядовитый язык. Если захочет, разобьет меня в пух и прах. Через две минуты от моей выдержки камня на камне не останется, или даже быстрее, если он постарается. Это надо предотвратить. Мы молча шагаем рядом. Мимо благоухающих кустов, мимо редких растений, лишь вечером, после захода солнца, раскрывших свои цветы с красно-желтыми разводами и источающих дурманящие ароматы.
Один садовник привез их из Греции. Якобы они хорошо растут только на Средиземноморье. Однако в «Каскаде» они чувствуют себя прекрасно. Ах, какой теплый, душистый воздух! Совсем как летом.
Люциус откашливается и становится серьезным. Мы достаточно удалились от дома, и нас никто не услышит.
— Неужели тебе нравится жить с этими снобами? — задает он свой первый вопрос. — Эти люди тебе не компания. Все это хотя и смотрится грандиозно, но ты перестала быть самой собой!
— Почему ты так решил? — Он объясняет:
— Ты художница, Тиция! А эти люди думают только о прибыли. Твои невестки на редкость глупы, к тому же они тебя не любят.
— Ты фантазируешь, — тут же протестую я, — я живу великолепно, куда лучше, чем с тобой.
— Да? Ты не производишь впечатления особенно счастливой женщины. Ты очень изменилась. У тебя закомплексованный, жеманный, неестественный вид. Раньше ты не была такой! — Он пытливо смотрит на меня. — Вот что я тебе скажу: ты слишком мало занята. Тебе нужна работа. Хорошая, интересная работа. Слушай! Я получил заказ от Вильямсонов. Мы сделаем его вместе. Ты поможешь мне. Ну, что скажешь?
— Не могу. Я ухожу от дел.
— Ты серьезно?
— Да. Мой свекор требует этого. И Фаусто это устраивает.
Люциус ошарашенно смотрит на меня.
— Этого не может быть! Ты сочиняешь!
— Нет, это правда. В будущем году я в это время скорее всего буду не одна.
— У тебя будет ребенок? — в ужасе спрашивает Люциус. — Зачем ты причиняешь себе такое зло?
— Почему бы и нет? Все-таки что-то новое.
— Ты с ума сошла? А твой талант? Детей иметь может любой. Такие одаренные люди, как ты, редко встречаются. Мне очень не хватало тебя, Тиция. У меня до сих пор никого нет, никто не заменил тебя… ни в делах, ни в личном плане, если хочешь знать.
Люциус замолкает.
— Сказать по правде, я не хочу этого знать, — подаю я голос через какое-то время. — У тебя было шесть лет времени. Ты всегда только мучил меня…
— А твой Фаусто? — тут же перебивает меня Люциус. — Он тебя не мучает? Погоди, вот пройдет первая любовь. Потом ты сможешь сравнить. И сравнение будет в мою пользу. К тому же ты можешь мне сказать, чего он добился в жизни, твой муж? Унаследовал деньги — и все, полагаю. У меня тяжелый характер, согласен. Но я создал огромную фирму. Совершенно самостоятельно! Я самый популярный архитектор в Англии. Все, чем я владею, я завоевал сам!
— Фаусто…
— … далеко не самый интеллигентный человек, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, какое он производит впечатление? Закоренелого дамского угодника!
— Это подло! У Фаусто…
— … явная склонность к наркомании. Он пьет в огромных количествах, но так, что никто этого не замечает. Он принимает наркотики?
— Фаусто? Никогда! Клянусь тебе, ему…
— …вообще нечего сказать! Ни одного остроумного замечания за весь вечер! О чем ты говоришь с ним, когда вы остаетесь одни? Полагаю, что он хорош в постели. Но без интеллекта это быстро наскучит! Тиция, будь искренней: мы с тобой были лучшей парой!
— Оставь меня в покое. Это в прошлом! Я больше никогда не поеду в Англию.
Он хватает меня за руку.
— Тиция! Я люблю тебя. Я все исправлю. Если захочешь, заведешь ребенка. Я только из-за тебя взял заказ у Вильямсонов. Я знал, что они соседи Сент-Аполлов, и надеялся, что мы встретимся. Пожалуйста, прости меня. Вернись!
— Но я не хочу!
— Знаешь, ты стала еще красивее.
Он уже обнимает меня, прижимает к себе и пытается поцеловать. Я оцепенело замираю, но потом вырываюсь и убегаю прочь, в темноту. Люциус бежит за мной. У него длиннее ноги, зато я хорошо знаю территорию. Здесь начинается самшитовый лабиринт. Он ведет к водопаду, в конце парка пенящемуся по искусственному нагромождению скал.
Этот лабиринт сделан по старинным образцам, и живые изгороди в нем высотой в три метра. Он не освещен. Вот я уже внутри. Два-три тупика, поворот, и я в безопасности. Здесь он меня никогда не найдет!
Люциус сразу же берет неверное направление.
— Тиция!
Я не двигаюсь. Едва дышу.
— Мадам Сент-Аполл! Где вы?
Я слышу шуршание где-то совсем неподалеку. Он блуждает по кругу, проходит мимо меня, делает еще круг, зовет, ищет и наконец отказывается от своей затеи. Отряхивает смокинг и прыгает обратно на дорогу. Я слышу, как под его ногами скрипит гравий. Люциус решительной походкой направляется к дому. Шаги стихают. Наступает тишина.
Я стою меж зеленых изгородей. Сердце готово выскочить из груди. Люциус согласен идти на уступки. Как всегда слишком поздно! Даже ребенка согласился завести! Раньше об этом не могло быть и речи. Поэтому я годами глотала таблетки в Лондоне, а они вовсе не шли мне на пользу! Люциус никогда не хотел от меня ребенка. Поэтому я и ушла от него.
Что теперь делать? Я так взбудоражена, что должна прийти в себя. Я пережидаю, как мне кажется, целую вечность, потом медленно трогаюсь по направлению к водопаду. Почему — сама не знаю. Но мне хочется побыть одной. Не могу пока вернуться к остальным и делать вид, что ничего не произошло.
Лабиринт я знаю как свои пять пальцев.
Я ничего не боюсь, мне здесь нравится. Пахнет листвой и древесиной, почва под ногами покрыта мхом. Иду бесшумно. Я уже довольно далеко от дома и слышу плеск воды. Но еще громче в ночи разносится голос свекра.
— Тридцать восемь анонимных писем, — слышу я, ничего не понимая, — открытки, записки с каракулями. В офисе, в машине, на стеклоочистителях. Звонки. Днем и ночью. Все, хватит!
Я резко останавливаюсь. Что там опять? Неужели это сегодня никогда не кончится? Или я действительно страдаю галлюцинациями?
— Если так будет продолжаться, я заявлю на нее в полицию!
Нет, голос настоящий. Знакомые интонации. Гермес взбешен, уже не знает удержу.
— А теперь слушайте меня хорошенько: к кому из вас двоих имеет отношение эта сумасшедшая?
— Понятия не имею, папа! — Это голос Гелиоса. — Не знаю никого, кто был бы способен на такое.
— Я тоже не знаю! — Это Фаусто.
— Один из вас все еще общается с ней. Она знает, что вы сегодня здесь. От кого же? От святого духа? Уже четыре раза звонила. Разговаривала с вашей матерью. Непременно хотела заглянуть! Для разъяснительного разговора, как она выразилась. Я считал, что все уже выяснено. Особа удовлетворена. Разве нет? Чего еще она от нас хочет?
— Ни малейшего представления, папа, — бойко говорит Фаусто.
— Вот что я вам скажу. Разбирайтесь со своими безобразиями, пока ваши жены о них не пронюхали. Фаусто! Ты ведь знаешь, чем обязан Тиции. Гелиос! Ты клялся, что с той историей все покончено. Я не желаю разводов. У Сент-Аполлов всегда были прочные браки. Если изредка что-то и случалось, то кратко и сладко, мы понимаем друг друга. Но не подобные вещи, и уж тем более не с такой фурией! Эта женщина ненормальная! Три года назад семейный совет решил, что мы не желаем больше иметь с ней дела. Потрудитесь вспомнить. Ей отказано от дома! Я не позволю себя шантажировать. Контакты с ней мне противопоказаны. Я и Мелине это сказал.
— Мелина не видела ее уже несколько лет! — подает голос Гелиос.
— Возможно! Но особа сумасшедшая! Она как репей. Последний раз говорю: на чьей бы совести она ни была, привейте ей манеры. Да как следует! Еще раз объявится — будет светопреставление!
— Хорошо, папа! — отвечают в один голос Фаусто и Гелиос.
— И если мы уж коснулись щекотливых тем, Фаусто, я никогда не прощу тебе, что ты забрал из нашей фирмы свою часть наследства дяди Кроноса. Это против моей воли! Ты нанес чувствительный удар фирме! Что ты делаешь с этой кучей денег?
— Я хотел иметь собственную фирму, — в голосе Фаусто звучит детское упрямство, — и я ее имею. И очень доволен!
— Что это за фирма, позволь спросить?
— «Аполл-недвижимость»! Хорошее название, а?
— Фирма недвижимости? Ты с ума сошел? Любой знает, что квартирный рынок неустойчив. Цены подскочили неимоверно, вот увидишь, вскоре ни один человек больше не будет покупать. И тогда будет грандиозный крах. Сколько у тебя сотрудников?
— Я пока один, папа.
— Почему же ты продал акции? Ведь тогда тебе не нужно имущество!
— Потому что я хочу начать по-крупному, папа! Я не желаю считать каждый франк, хочу покупать то, что мне нравится, потому что если раскрутить все по большому счету, телега сама покатится!
— Такой ахинеи я вообще никогда не слыхал, — Гермес мечет гром и молнии, — ничего не катится само по себе в этом мире, только вниз, в пропасть! Тут уж, можешь не сомневаться, помогать не надо! За что Бог послал мне этих сумасбродных детей? Фаусто, я тебе дам совет на всю жизнь…
Больше я не слушаю. С дрожащими коленками пробираюсь назад. Итак, тут действительно замешана женщина. Я это подозревала. Таинственная возлюбленная Фаусто, которая пишет свекру анонимные письма и терроризирует его звонками. Значит, не Биби грозила мне по телефону, а эта гнусная личность. Подружка Мелины. Которую она хотела спарить с Фаусто. А раньше она была связана с Гелиосом? Неясно. Зато ясно одно: подтверждаются мои самые мрачные опасения. Все в курсе: Мелина, Теа, свекровь, Гелиос, Гермес — все знают о ней, а я, законная жена, узнаю последней. Обидно!
Я размышляю до ломоты в голове. О каких «безобразиях» говорил свекор? Она должна быть удовлетворена. Очевидно, получила недостаточно денег и хочет больше! За что? А еще хочет занять мое место в постели Фаусто. Желает стать мадам Сент-Аполл вместо меня. Знает ли об этом мой дорогой свекор?
А фирма «Аполл-недвижимость»! Просто пощечина мне! И как можно так хладнокровно лгать? Основал эту фирму, ни словом мне не обмолвившись. Продал акции, свою часть наследства дяди Кроноса. Тот с горя в гробу, наверное, перевернулся!
Где же деньги? Что-то я их не видела. Ни единого франка! И если у него столько свободных средств, почему он разграбил наш общий счет? Ложь на лжи. И отца обманул. Потому что хотя бы одна сотрудница у Фаусто есть. Та самая консультантка по цвету, от которой пришел в ужас президент Валентен. Ведь она приходила из фирмы «Аполл-недвижимость»!
Боже! А может, это та женщина, которая работала вместе с Фаусто до нашей свадьбы? Валькирия? Превозносящая саму себя так, что людям становится дурно? Которая сбивает лепнину, выдирает мраморные камины и все выстилает серой плиткой? Ужас какой! Тогда у фирмы нет ни малейшего шанса, и она вскоре обанкротится. Но зачем Фаусто связываться с теми, кто тащит его в пропасть? Не такой уж он дурак!
Или прав Люциус, и Фаусто действительно не слишком интеллигентен? Ведь я просто не хотела себе в этом признаться. Когда я познакомилась с Фаусто, мой французский был далек от совершенства. А не разбираясь в тонкостях языка, многое понимаешь неверно! И прежде всего человеческий характер. Люциус прав. Когда мы остаемся одни, нам не о чем говорить всерьез. Все кончается дурачеством. Честно говоря, я влюбилась в тело Фаусто и интеллект дяди Кроноса!
Вот, наконец, и дом. Здесь все еще царит необычайное веселье. Все огни горят, а гости, мои невестки и маман под предводительством индуса устроили танцы с факелами. Ганимед держит за руки обеих английских дочек. Люциуса нигде не видно.
На террасе я опускаюсь на стул и неотрывно смотрю на прыгающие фигуры, пока все не плывет у меня перед глазами. Я никогда не спрашивала Фаусто, что стало с его декораторшей. Может, она была не только его сотрудницей, но и возлюбленной? И питала большие надежды, пока я не перебежала ей дорогу?
