Глава 12
Жаль было уезжать с озера, но дела звали Эдвину в Сан-Франциско. Она вместе с Беном присутствовала на ежемесячных совещаниях в редакции, демонстрируя свой интерес к газетному делу, а впрочем, ей и в самом деле было интересно. Но все равно она пока чувствовала себя довольно неуютно на отцовском месте: столько надо всего знать, даже чтобы просто понимать, о чем идет речь на совещаниях. Эдвина не испытывала желания самой руководить газетой, но хотела сохранить ее для Филипа и была очень благодарна Бену за его советы.
После августовского собрания у Эдвины выдался тяжелый день. Она выпалывала сорняки в саду, когда пришел почтальон с огромной посылкой из Англии. Эдвина решила, что это от тети Лиз, но не могла вообразить, что же там такое лежит.
Она попросила миссис Барнс поставить посылку в холле, а потом поднялась туда сама с руками, испачканными землей, с травинками и листьями, прицепившимися к черному платью. Она взглянула на посылку, и у нее екнуло сердце. Фамилия отправителя была не Хикэм, а Фицджеральд. Эдвина сразу узнала четкий, аккуратный почерк матери Чарльза.
Она пошла на кухню помыть руки, а потом осторожно отнесла посылку в спальню. У Эдвины дрожали пальцы, она не могла догадаться, что же такое прислала ей леди Фицджеральд. А вдруг это что-нибудь из вещей Чарльза? Ей было страшно открывать посылку.
В доме стояла тишина, мальчики ушли к друзьям, Шейла повела довольных малышей в парк посмотреть на новую карусель, так что никто ей не помешает.
Эдвина аккуратно распаковывала посылку. Она путешествовала целый месяц, прежде чем попала сюда, и, несмотря на размеры, была странно легкой, словно в ней ничего не было.
Наконец упали последние обертки, и внутри оказалась гладкая белая коробка, а к ней было прикреплено письмо, написанное на голубой почтовой бумаге с гербом Фицджеральдов в левом верхнем углу. Но Эдвина не стала читать письмо, ей было слишком любопытно, что же в коробке.
Она развязала ленту, подняла крышку и затаила дыхание: внутри были ярды и ярды белого тюля и изящный белый венок из атласа, искусно расшитый мелкими жемчужинками. Это оказалась свадебная фата, которую должна была привезти с собой леди Фицджеральд.
Припомнив, какое сегодня число, Эдвина поняла, что завтра как раз должна была состояться их с Чарльзом свадьба. Она пыталась не думать о ней, но теперь не могла. Все, что у нее осталось после крушения радужных надежд, — это фата, лежащая на ее дрожащих руках. Облако тюля заполнило комнату.
Эдвина надела фату, посмотрелась в зеркало, и слезы потекли по ее щекам. Фата оказалась точно такой, как она мечтала. Интересно, как бы выглядело ее подвенечное платье? Конечно, такое же красивое, но только никто этого никогда не узнает. Материя пошла ко дну вместе с «Титаником».
Эдвина до сих пор не позволяла себе вспоминать о свадьбе, но теперь, когда у нее вдруг появилась фата, мысли о несбыточном счастье вызвали новый поток слез.
Она, все еще с фатой на голове, присела, тихо плача, на кровать и открыла письмо. Первый раз она так сильно ощущала безнадежное одиночество, сидя в черном траурном платье и в пышной белой фате.
«Дорогая моя Эдвина», — начала она читать, и голос леди Фицджеральд словно зазвучал в комнате.
Они с Чарльзом были очень похожи: высокие, худощавые, с прекрасной осанкой — типичные английские аристократы.
"Мы очень часто думаем и говорим о тебе. Трудно поверить, что ты уехала из Лондона всего четыре месяца назад… тяжело поверить во все, что случилось за это время.
Я очень беспокоюсь, посылая тебе эту фату. Я боюсь, что ты расстроишься, когда получишь ее, но мы с отцом Чарльза долго думали и решили, что она должна быть у тебя. Пусть она останется как символ счастливых дней и той огромной любви, какую Чарльз питал к тебе.
Ты была самым дорогим в жизни для него, и я знаю, что вы были бы очень счастливы. Спрячь ее, моя дорогая девочка, не думай о ней слишком часто… но, может быть, иногда взгляни на нее и вспомни нашего любимого Чарльза.
Мы надеемся опять тебя увидеть когда-нибудь. Наша любовь всегда останется с тобой, с твоими братьями и сестрами. Мы очень любим тебя, дорогая, и всегда будем помнить тебя…"
Ослепшая от слез Эдвина не могла уже разобрать подписи: «Маргарет Фицджеральд».
Она сидела на кровати, пока внизу громко не хлопнула дверь и не раздались детские голоса. Малыши уже вернулись из парка, а она так и просидела в комнате весь день, думая о Чарльзе и своей несостоявшейся свадьбе.
Она осторожно сняла фату, сложила ее в коробку и только успела закрыть крышку, как в комнату ворвалась смеющаяся Фанни и бросилась к Эдвине. Она не заметила ни слез, ни потухшего взгляда сестры: девочка была слишком переполнена впечатлением от прогулки, чтобы обратить внимание на настроение старшей сестры.
Эдвина убрала коробку на полку и стала слушать, как Фанни, захлебываясь, рассказывала про карусель. Там были лошадки, и медные кольца, и золотые звезды, и музыка играла все время, и еще можно было кататься на разрисованных саночках, если не хочешь на лошади, но лошади в сто раз лучше!
— И там еще были лодочки, — продолжила было Фанни, но потом нахмурилась. — Нам не нравятся лодки, да, Тедди?
Тот покачал головой, входя в комнату, а вслед за ним шла Алексис. Она внимательно посмотрела на Эдвину, будто почувствовала неладное, но не понимала, что именно.
И только Филип, когда дети ушли спать, осторожно спросил Эдвину:
— Что-то случилось? — Он вечно беспокоился за нее, заботился о ней и старался, как мог, заменить малышам отца. — Ты в порядке, Вин?
Она медленно кивнула, собираясь рассказать ему о фате, но не могла вымолвить ни слова. Интересно, помнит ли он, какое завтра число?
— Да, в порядке… я получила письмо от матери Чарльза, леди Фицджеральд…
— О! — В отличие от Джорджа, который по молодости ничего бы не понял, Филип сразу почувствовал, каково сейчас Эдвине. — Как она?
— Ничего, я думаю. — Она печально взглянула на Филипа. Ей нужно было с кем-то поделиться, пусть даже с семнадцатилетним братом. Дрожащим голосом она сказала:
— Завтра была бы… была бы…
Дальше говорить она не могла и отвернулась. Но Филип мягко коснулся ее руки, и Эдвина повернула к нему залитое слезами лицо.
— Ничего… прости…
— О, Винни! — В его глазах тоже стояли слезы, когда он прижимал к себе Эдвину.
— Почему это случилось? — прошептала она. — Почему?.. Почему там так мало было шлюпок? Ведь такая малость… шлюпки для всех… и все было бы иначе.
Но существовали еще другие «почему»… Например, почему «Калифорниец» отключил радиостанцию и не услышал отчаянных сигналов бедствия с «Титаника», раздающихся по всей Атлантике. Он был всего в нескольких милях и успел бы прийти на помощь…
Столько было «почему» и «если б только», но они уже ничего не значили, и Эдвина плакала на плече у брата накануне дня, который мог бы стать самым счастливым в ее жизни.
