7
Декабрь в этом году выдался холодным. По ночам стоял сильный мороз.
Рождественскую елку установили на лужайке перед Собором, совсем как в те годы, когда Нина была маленькой девочкой. Когда она выглядывала в окно, ей казалось, что даже разноцветные фонарики, которыми были увиты ветки, те же самые, что и много лет назад.
Дарси и Ханна Клегг рассылали оригинально оформленные, отпечатанные типографским способом приглашения на рождественский вечер.
Они устраивали празднество на Рождество уже пятый год. Эти вечера всегда проходили успешно, и графтонские парочки вспоминали о них потом целый год.
Нина положила приглашение Клеггов на камин, и сейчас Гордон выловил его из груды рождественских открыток. Гордон зашел к Нине после того, как побывал по делу в Соборе. Весь западный фасад был уже в лесах, работы шли полным ходом.
— Ты пойдешь? — спросил Гордон, кивая на приглашение.
— Да, собиралась, а почему бы и нет? — ответила Нина.
Сегодня между ними ощущалась какая-то напряженность. Несмотря на то, что Нина стремглав кинулась вниз, как только раздался его звонок, и как только закрылась входная дверь, они кинулись в объятия друг друга, охваченные порывом желания.
— Я всего на несколько минут, — прошептал Гордон, расстегивая ворот ее блузки.
Потом они привели в порядок одежду, стоя в гостиной около холодного камина и угрюмо поглядывая друг на друга. Гордон отказался выпить чаю, объяснив, что Эндрю ждет его в конторе.
Нина почувствовала себя униженной, поняв слова Гордона по поводу приглашения как намек на то, что хорошо бы ей держаться подальше от рождественской вечеринки. Там она впервые после того, что произошло между ними, увидит Гордона рука об руку с Вики.
— Я не имел в виду, что ты не должна идти, — взяв Нину за руки, начал оправдываться Гордон. — Я все время хочу тебя видеть и рад каждой такой возможности, где бы это ни происходило. Я только боюсь, что мне не удастся скрыть от окружающих, насколько сильно я этого хочу.
— Ничего, сможешь. Как тогда, у Фростов.
«Рядом с Вики будет даже легче», — подумала про себя Нина.
— Это было совсем не просто.
Ответ прозвучал так тепло и сердечно, что и Нина почувствовала, что она несправедлива к Гордону. Правда состояла в том, что она будет ревновать его к Вики, а также в том, что ей придется разжевать и проглотить эту ревность, поскольку ничего другого не остается.
— Извини, — произнесла наконец Нина.
Они вновь приникли друг к другу, как будто желая этим проявлением нежности прогнать прочь все проблемы. Их души как бы сливались в одну, и оба были уверены, что понимают друг друга целиком и полностью. И так близко было от минутной отчужденности до прежнего восхищения друг другом.
Для Гордона этот дом эпохи Георга напротив Собора был одновременно и святыней, и чем-то вроде капкана. Когда Гордон был далеко, он все время думал о нем, а когда, наконец, попадал сюда, чувствовал себя скованным, двигался по дому осторожно, как будто крадучись, постоянно прикидывал в уме, сколько еще времени он может позволить себе провести здесь и прокручивал в памяти многочисленные уловки, к которым пришлось прибегнуть, чтобы выкроить это время.
Сегодня Эндрю был явно недоволен, когда Гордон объявил, что ему надо очередной раз наведаться в Собор. Действительно ли в глазах его мелькнуло подозрение или Гордону только показалось? За последнее время он уже несколько раз отлучался, довольно сбивчиво объясняя Эндрю причины. И несмотря на все это, Гордон и подумать не мог о том, чтобы держаться подальше от Аллеи Декана. Нина заполняла собой все его мысли и переживания. Теперь Гордон понимал, что чувствует неисправимый азартный игрок или наркоман, хотя и злился сам на себя за то, что сравнивал Нину с такими вещами, как рулетка и наркотики.
Сейчас он спросил ее, касаясь губами лба:
— Когда мы увидимся в следующий раз?
Нина пожала плечами. Жест бессилия перед судьбой.
— Когда ты снова сможешь выкроить часок.
С тех пор, как они ездили покупать Нине машину, все их встречи происходили именно так. Они виделись всего четыре или пять раз, все время второпях и все время с таким ощущением, что весь мир караулит их за дверью.
Сейчас Гордону казалось, что он буквально слышит, как бегут минуты отведенного им часа. Так гудит взрывное устройство, которое вот-вот сработает. За это время даже дыхание не успеешь перевести.
— Прости, — робко произнес Гордон. — Но тут уж ничего не поделаешь. Ты же знаешь, что, будь моя воля, я каждый час проводил бы только с тобой.
Нина кивнула, затем подняла голову. Гордон увидел, как сузились ее зрачки. Он представил себе мышцы, которые приводят в движение крошечную прозрачную линзу, отбрасывающую на сетчатку его перевернутое изображение, которое отвечающие за это клеточки мозга ставят с головы на ноги.
Так уж устроен мозг, что только он способен выстраивать все, с чем сталкивается, в логически правильную схему.
— Я завтра еду в Бристоль, — сказала Нина. — Надо заняться машиной.
С тех пор, как доставили «мерседес», он все время стоял в переделанной под гараж конюшне с другой стороны Аллеи Декана.
— К тому же надо кое-что купить для рождественских костюмов Марсель, — прибавила Нина.
— Я поеду с тобой, — сказал Гордон, мгновенно забыв о том, сколько дел намечено у него на завтра. Счастье, засветившееся в глазах Нины, было ему наградой.
— Правда?
— Что-нибудь придумаю, — пообещал Гордон, уже понимая, что напрасно поддался своему порыву.
Марсель ехала на работу в Понд-скул. Сегодня у нее были занятия, приносившие колледжу наибольший доход: интенсивные курсы, рассчитанные на двенадцать недель, за которые требовалось обучить последним чудесам кулинарии девушек, претендующих на работу помощниц по хозяйству на горных курортах. В сегодняшней группе занимается Кэтти Клегг, одна из девятнадцатилетних близняшек Дарси. Кэтти была типичной представительницей студенток кулинарной школы. Единственное, что ее интересовало по поводу еды, это сколько ее можно в себя запихнуть, прежде чем на тебе перестанет сходиться юбка.
Марсель размышляла о полном отсутствии энтузиазма у ее студенток и одновременно обдумывала сегодняшний урок. Ей предстояло продемонстрировать группе выпечку хлеба и кое-какие навыки по замешиванию теста, которые они будут развивать на следующей неделе во время практических занятий.
Полностью погруженная в свои мысли, Марсель ехала знакомым путем автоматически, почти не глядя на дорогу.
Доехав до перекрестка, Марсель выбрала более длинную дорогу, которая позволяла, однако, избежать утренней дорожной пробки, так как не пересекала главную улицу Графтона, а вела через железнодорожные пути. Гул, раздававшийся со стороны Соборной площади, означал, что приближается поезд.
Это была не основная линия, и поезда ходили здесь крайне редко. Взглянув через изгородь, Марсель увидела, что шлагбаум уже начинает опускаться. Заехав за поворот, она обнаружила, что въезд на пути уже закрыт и горят красные предупреждающие огни, означающие, что поезд уже совсем близко. Чертыхнувшись, Марсель затормозила перед воротами.
С другой стороны путей стояла машина. Сначала Марсель только машинально отметила про себя ее присутствие. Однако воспоминания о чем-то еще, таком же красном и блестящем, заставили ее оглянуться. Марсель узнала новый «мерседес» Нины Корт. Шикарная машина вызвала немало пересудов в их компании. За рулем сидела Нина, рядом с ней кто-то еще.
Поезд приближался. Марсель слышала стук колес и видела краем глаза, как он появляется из-за поворота.
В этот момент Марсель поняла, что Нина и ее пассажир смеются и что между ними существует тесная и скорее всего не просто дружеская связь, хотя она наверняка не смогла бы объяснить, что позволило ей сделать подобный вывод. Просто она была уверена — и все. Так же, как и в том, что парочка ее не замечает, и что мужчина, сидящий рядом с Ниной — Гордон Рэнсом.
Секунду спустя поезд скрыл от нее красный «мерседес». Это был товарный состав. Марсель насчитала шестнадцать вагонов, не считая вагона охраны. Пока поезд ехал, Марсель придумывала всякие вполне невинные причины, почему Гордон Рэнсом и Нина Корт могли оказаться вместе в будний день и производить при этом впечатление пары, которая наслаждается кратковременным бегством от действительности.
Промелькнул перед глазами вагон охраны, как будто краешек отодвигаемой занавески. Марсель вновь видела теперь руки Нины, сжимающие руль, — два белых пятна. Она увидела также, что головы пассажиров отодвигаются друг от друга. Ей видны были лица, не оставляющие ни малейшего сомнения в том, кто перед ней, и было ясно на сто процентов, что Гордон и Нина целовались, ожидая, пока проедет поезд.
Красные огни погасли. Сейчас поднимут ворота. Пока обе машины стояли в ожидании этого момента, Гордон и Нина заметили Марсель и поняли, что она наблюдала за ними.
Лица их мгновенно превратились в безжизненные белые маски, полные ужаса.
Поезд скрылся за горизонтом. Беззвучно поднялись ворота, затем — шлагбаум. Путь был свободен.
Включив зажигание, Марсель и Нина двинулись навстречу друг к другу. Марсель помахала рукой. Гордон и Нина натянуто улыбнулись в ответ. Марсель понимала, чего стоит этим двоим скрыть, проезжая мимо нее, выражение тревоги под повседневным обычным приветствием.
Мелькнув еще раз в зеркале заднего вида, «мерседес» исчез за поворотом дороги.
Марсель поехала дальше, пытаясь как-то переварить то, что она только что видела. Через несколько миль, все еще думая о Вики, привязанной к своему младенцу, Марсель заметила серый «пежо» Гордона. Он оставил его на стоянке у придорожного ресторана.
— Она видела тебя? — волновалась Нина. — Она узнала тебя?
Побледневший Гордон смотрел прямо перед собой на дорогу, пытаясь осознать всю важность того, что только что произошло.
— Она не могла видеть, как мы целуемся, — утвердительно сказала Нина. — Между нами был поезд.
— Думаю, она видела достаточно, — возразил Гордон.
Как могли они вести себя, как будто были невидимы, только потому, что им было так хорошо друг с другом.
Оба дрожали. Им инстинктивно хотелось свернуть с дороги и найти утешение в прикосновениях друг друга, но сделать это прямо здесь, в людном месте, означало повторить только что совершенную ошибку. Даже сейчас Гордон продолжал спрашивать себя «Куда отправиться в следующий раз? Где мы можем быть в безопасности?», не допуская ни на секунду мысли о том, что сегодняшнее происшествие заставит его отказаться от близости с Ниной.
— Можно придумать вполне правдоподобное объяснение, — сказала Нина. — У тебя сломалась машина. Я проезжала мимо и подвезла тебя. А, Гордон?
Он не мог сейчас думать ни о чем конкретном. Сейчас ему казалось странным, как смог он проявить такую беспечность и не предусмотреть, что рано или поздно кто-нибудь обязательно увидит их вместе.
— Ничего теперь уже не поделаешь, — возразил Гордон. — Лучше просто молчать и не вылезать с этой историей о сломанной машине.
— А Марсель ничего не скажет Вики?
Гордон задумался.
— Думаю, что нет. По крайней мере, прямо. Наверное попытается предупредить ее как-то более расплывчато. Что женщины обычно говорят друг другу в таких случаях?
— Никогда не была в подобных обстоятельствах.
Голос Нины звучал раздраженно.
Они ехали молча. Гордон пытался себе представить, что произойдет, если он сейчас объявит Нине, что с этой историей пора покончить, прежде чем случится что-то еще. Но это были лишь размышления, не имевшие ничего общего с его намерениями. Все зашло уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад.
Они доехали до перекрестка. Дорожный указатель известил, что до шоссе осталось всего несколько миль. На мгновение Нина сняла руки с руля.
— Что будет дальше? — спросила она. — Станем мы продолжать все это?
— Да, — немедленно отозвался Гордон. — Будем убегать отсюда как можно дальше, хотя бы на несколько часов.
Та уверенность, с которой Гордон произнес эти слова, в одно мгновение вернула Нине хорошее настроение. Их истории поверят, почему бы и нет. Это послужит им хорошим уроком: надо быть осторожнее.
Нина нажала на газ, машина поехала быстрее.
В демонстрационной кухне Понд-скул Марсель Уикхем колдовала над тестом для хлеба, а ее студентки пытались делать записи, позевывая и периодически отвлекаясь поболтать. Кэтти Клегг сидела в первом ряду, небрежно развалившись и поглядывая в окно.
Марсель достаточно часто давала уроки, чтобы делать это чисто автоматически. Пока она показывала и говорила, какая-то часть ее мозга вновь и вновь возвращалась к утреннему происшествию. Это заставляло ее задуматься о жизни всех своих знакомых.
То, что она увидела, вызывало в Марсель смутную тревогу. Марсель даже Дженис не признавалась в том, что в последнее время у нее появляется все больше оснований опасаться, что ее брак постепенно разрушается. Марсель, вообще, обсуждала с друзьями подобные вопросы разве что в форме грубоватых шуточек, которые чаще всего касались инфантильности и беспомощности их мужей. Они никогда не касались в этих разговорах собственного одиночества или своих разочарований, хотя иногда Дженис переставала подшучивать над мужьями и говорила, как будто стараясь приободрить сама себя:
— Но они ведь у нас не такие плохие, a, Map? В конце концов, могли попасться намного хуже.
Говоря это, Дженис обычно морщила нос и оправляла юбку на бедрах.
Действительно, их мужья могли быть пьяницами или бабниками, могли плохо с ними обращаться, могли, в конце концов, быть преступниками, но это ведь все писано не про них, разве не так? Жуткие мужья встречаются лишь в телесериалах и на страницах газет и не имеют никакого отношения к спокойной, устоявшейся жизни Графтона с его гольф-клубом, престижными школами и величественным собором в самом сердце города.
Марсель считала, что только ее брак тихо и неотвратимо умирает и в этом, наверное, есть и ее вина. Если бы она могла в чем-то побороть себя, возможно, Майкл опять стал бы относиться к ней теплее. До сих пор Марсель еще ни с кем, даже с Дженис, не поделилась своими опасениями. Ей не хотелось копать глубоко, не хотелось признаваться самой себе, сколько темного и непонятного таится за гладкой сияющей поверхностью их жизни.
Вот и сегодня утром. То, что увидела Марсель, задело ее не только потому, что ей стало обидно за Вики, хотя и поэтому, разумеется, тоже. У нее было такое чувство, как будто она проделала небольшую дырочку в занавеске, прикрывающей изнанку чужой жизни, и занавеска в этом месте непременно начнет рваться дальше, крошечная дырочка превратится в огромную дыру, из которой будут появляться и не давать покоя Марсель самые ужасные догадки и подозрения. Оказывается, не только в ее жизни были разочарования и неприятности. Спокойная нормальная жизнь, к которой так стремилась Марсель, теперь казалась ей тревожной, полной обмана. Так что же в Графтоне было реальностью, а что иллюзией? — спрашивала себя Марсель.
Звонок таймера духовки оторвал ее от невеселых мыслей.
— Миссис Уикхем! Хлеб, — напомнила одна из студенток.
— Спасибо, Эмма.
В свое время Марсель очень нравилось готовить что-нибудь вкусненькое для своих друзей и знакомых, хотя она и стеснялась в этом признаться. Сегодняшняя молодежь не придавала таким вещам никакого значения. Однако и для Марсель в последние годы — интересно, когда это началось? — кулинария стала работой, повседневной обязанностью.
Искусство и ремесло. Марсель вспомнился ее разговор с Дженис. Садоводство, кулинария и секс. Куда же делось удовольствие, которое получала она от всего этого раньше?
Было четыре часа. Марсель услышала за дверью голоса студентов из других групп.
— На сегодня все, — объявила она.
Марсель вышла из классной комнаты и заторопилась в учительскую забрать свое пальто, пока остальные учителя не собрались пить чай. Выйдя из здания школы, Марсель увидела впереди Кэтти Клегг, которая наверняка сбежала, не убрав все, что положено. Кэтти бежала вниз по ступенькам к молодому человеку, который только что вылез из «гольфа», припаркованного в неположенном месте. Из открытого окна машины доносилась громкая музыка.
— Барни! — радостно воскликнула Кэтти.
Марсель остановилась на верху лестницы, привыкая к морозу. Дыхание ее немедленно превращалось в облачко пара.
Барни Клегг обнял сестру.
— Привет, я дома, ты рада? Хорошо поготовили сегодня?
— Здорово, что ты приехал. На-ка, вот тут немного хлеба, ты ведь у нас вечно голоден.
Барни немедленно накинулся на кусок хлеба, который протянула ему Кэтти.
— Потрясающе! Это ты испекла?
— Не будь дурачком, Барни. Это Марсель. Если бы она увидела и попробовала мою стряпню, она пришла бы в ужас. Правда, Марсель?
Марсель медленно спустилась по лестнице и остановилась возле брата с сестрой. Оба одарили ее белозубыми улыбками. Марсель подумала, что Дарси Клегг не пожалел денег на то, чтобы дети посещали хорошего ортодонта. У брата и сестры было что-то общее, должно быть, черты сходства с их матерью, которую Марсель никогда не видела.
— Ты могла бы испечь еще лучше, Кэтти, если бы задалась такой целью, — сказала Марсель, прекрасно понимая, что говорит как классная дама, а не как мудрая наставница, способная вдохнуть в Кэтти кулинарное вдохновение на всю оставшуюся жизнь. Это огорчило ее. — Здравствуй, Барни. Приехал домой на Рождество?
Старший сын Дарси учился в агротехническом колледже.
— Да, — ответил Барни. — Приехал пожить немного дома. — Молодой человек улыбнулся, демонстрируя тот же шарм, которым отличался его отец, и тоненькие, как ниточки, линии в уголках глаз, которые со временем превратятся в точно такие же морщинки, как у Дарси. Барни был высок, широкоплеч, с белокурыми волосами и здоровым цветом Лица, какой бывает обычно у людей, проводящих много времени на свежем воздухе. В тренировочных штанах и бейсболке с кожаными рукавами он казался Марсель огромным, пусть не очень умным, но, безусловно, добродушным великаном, возвышающимся над ней, как гора.
— А как вы, Марсель? — спросил он. — Не считаете тяжкой необходимостью обучать Кэтти? Как семья?
Кэтти замахнулась на брата черным кожаным рюкзачком. Юноша и девушка напоминали Марсель двух здоровых, откормленных звериных детенышей, играющих около берлоги.
— Спасибо, у меня все хорошо, — улыбнулась она Барни. — Мне надо торопиться. Пора забирать детей от Дженис. Счастливого Рождества.
Марсель перешла через дорогу, направляясь к стоянке, а Кэтти и Барни залезли в машину, которая тут же сорвалась с места, и вскоре громкая музыка затихла вдали.
Сегодня была очередь Дженис брать детей из школы. Когда Марсель подъехала к дому Фростов, уже опустились зимние сумерки и небо казалось теперь низким и темным. Машина Дженис уже стояла на дорожке, ведущей к дому. Дети были на кухне. Там же сидела Вики Рэнсом с младенцем на руках. Две старшие девочки играли рядом.
Марсель взяла чашку чаю, которую протянула ей Дженис, и выслушала, что хотели сказать ей дети.
Джонатан забил гол во время футбольного матча, а Дейзи волновалась, что они опоздают на вечернюю репетицию.
— Молодец, Джон, — похвалила сына Марсель. — А ты, Дейзи, не волнуйся — у нас еще куча времени. Поужинаем и поедем в собор. Посмотри, Уильям же не волнуется. Правда, Уильям?
Уильям даже не оторвал взгляда от экрана телевизора.
Марсель присела на стол, по-прежнему держа в руках чашку чая и внимательно глядя на Вики Рэнсом.
Вики покачивала засыпающую малышку. Марсель поняла, что просто не в состоянии рассказать ей о том, что видела сегодня. Теперь ей стало еще тяжелее — к смутным догадкам по поводу того, что бы это значило, добавилась необходимость держать все в тайне. «Интересно, — подумала Марсель, — а не существуют ли еще какие-нибудь секреты, разделяющие троих женщин, сидящих вокруг кухонного стола».
Вики подняла голову. Марсель отметила про себя, что во время беременности у Вики появился второй подбородок, который не исчез и до сих пор.
— Я так устаю с тремя, — сказала Вики. — Элис часто просыпается ночью и всегда почему-то тогда, когда малышка только что уснула. Так и бегаю туда-сюда из комнаты в комнату, успокаивая их по очереди. Потом всю ночь сижу с Хелен кормлю ее, и мне кажется что мы с ней единственные люди на всем земном шаре, которые в этот момент не спят. Только в эти минуты я и могу насладиться тишиной.
— Я еще помню, как это бывает, — сказала Марсель.
— Но Гордон так помогает мне. Намного больше, чем с двумя старшими.
Марсель ясно представила себе, как, придя домой, Гордон старается загладить вину за то, что делал в другом месте, помогая Вики с ребенком. Она почувствовала, как в душе поднимается негодование на Гордона и на Нину Корт.
— Это хорошо, — автоматически ответила она Вики, видя в этот момент перед собой блестящую в лучах зимнего солнца красную машину и два лица, отшатнувшихся друг от друга.
В тот же вечер, только немного позже, Вики смотрела телевизор, сидя на своем любимом стуле, поджав ноги и сжимая в руках чашку горячего молока. Только мысль, что она может разлить молоко, удерживала ее от того, чтобы не задремать. Вики очень устала, но не было смысла ложиться до того, как она в последний раз накормит Хелен. Малышка лежала на диване в своей корзинке. Вики отпила глоток молока, и образовавшаяся на нем пенка осталась на ее верхней губе. Слизывая ее, Вики вспомнила свое детство, как она сидела рядом с матерью в ночной рубашке, а та слушала радио. Детское чувство безопасности как будто вернулось к ней, наполнив душу теплом и нежностью, которые распространялись теперь на Гордона и их детей.
В кухне Гордон убирался после обеда — готового блюда из цыпленка с кари, которое он не очень-то любил. Кухонный стол был весь в яичной скорлупе, оставшейся от ужина детей. Раковина заляпана вылитой в нее заваркой. Рядом в блюдечке с мыльной водой отмокали вилки и ложки, а в растворе для стерилизации плавали соски и бутылочки Хелен.
Гордон часто убирался на кухне. Вики небрежно относилась к домашнему хозяйству, он же любил чистоту и порядок. Вот уже много лет оба они заботились о том, чтобы эта разница во вкусах не портила им жизнь.
Убираясь, Гордон думал о Нине. Он вспоминал, устраивая себе как бы своеобразный тест, форму ее пальцев и ногтей, то, как растут вверх со лба ее волосы, звук ее голоса. Детали вспоминались без труда, и каждая из них казалась Гордону гораздо важнее всего остального, что составляло его жизнь. Теперь он точно знал, что любит Нину.
Когда Гордон остался доволен состоянием кухни, он пошел поискать Вики. Увидев мужа, та зевнула, затем лениво улыбнулась и вытянула руки, согнув пальцы, так что Гордон вспомнил о кошке.
— Вики? — Гордон мучился необходимостью скрывать от жены правду, тогда как ему хотелось все рассказать, выпалить единым духом, привести Вики в такое же смущение, в котором находился он сам.
— М-м-м, — невнятно пробормотала Вики.
«Я влюбился в Нину. Я хочу жить с ней. Я не могу не быть рядом с ней каждую секунду. Как мне объяснить тебе это?»
— Ты видела сегодня Марсель? — спросил он вместо этого.
«Она встретила нас на переезде. Я знаю, что она видела и что, следовательно, все знает».
— Да, — ответила Вики. Она была у Дженис — приехала забрать детей как раз, когда я сидела там. А что?
Итак, Марсель ничего не рассказала. Пока не рассказала.
— Да в общем, ничего, — сказал Гордон. — Просто что-то давно мы не виделись с Уикхемами. Я проезжал мимо Марсель на машине сегодня утром, вот и вспомнил.
Гордону показалось, что комната вздрогнула. Вздрогнули специально подобранные в цвет занавески и покрывала, книги, фотографии на стенах, чуть потершиеся за долгие годы службы обои — словом, все, что накопилось в этих стенах за годы их совместной жизни, вздрогнуло от его бессовестной лжи.
Вики вздохнула.
— Я знаю, нам давно пора собрать друзей у нас дома. Но, честно говоря, у меня нет сил. Может, сделаем это после Рождества?
Гордон положил руку на плечо Вики. Плечо было полным, и он чувствовал через одежду, как впивалась в кожу бретелька лифчика для кормящих матерей. Он так хорошо знал ее. Он понимал, что жена его бьется как рыба об лед, а он наблюдает за всем этим как бы со стороны. Они уже не вместе. Они уже не излучают больше общей энергии, как это было раньше.
— Ни о чем таком не беспокойся, — сказал Гордон. — Мы устроим что-нибудь, только если ты сама захочешь.
Вики опять потянулась. Ей была приятна забота мужа.
— Хорошо. Вернее, если мы оба захотим. Это не Хелен проснулась? Пожалуйста, посмотри.
Гордон склонился над корзиной. Глаза малышки были открыты. Они казались очень темными и глубокими и глядели сейчас прямо в глаза Гордону.
— Да, проснулась. Дать ее тебе?
Вместо ответа, Вики молча начала расстегивать пуговицы на блузке. Гордон увидел ее белье, из которого появилась оплетенная сеточкой голубых вен переполненная молоком грудь. Под грудью виднелась складка кожи на животе. В чашке лифчика лежала бумажная прокладка, от которой пахло свернувшимся молоком. Гордон вспомнил нежное, покрытое веснушками тело Нины и трогательно выпирающие косточки.
Он бережно поднял ребенка из корзины, поддерживая рукой ставшую уже довольно тяжелой головку. Прижав розовую щечку к своей щеке, Гордон почувствовал, как внутри нарастает жгучая боль, и ему захотелось закричать. Он вдохнул в себя запах волос дочки, и боль сделалась совершенно непереносимой.
Вики протянула руки, и Гордон с облегчением отдал ей девочку.
Вечером, накануне того дня, когда была назначена репетиция рождественской пьесы в костюмах, Марсель и Нина встретились в доме Уикхемов. Женщины не виделись друг с другом с той самой встречи на переезде. Нина принесла с собой маски животных, над которыми работала последние несколько дней у себя в мастерской. Она намучилась с ними, чувствуя себя во время работы так, как будто эти маски должны были стать своеобразным выкупом за все случившееся.
В столовой Нина, по очереди вынимая каждую маску из бумажного пакета, раскладывала их для просмотра и одобрения Марсель. Они были простыми и легкими. Скорее стилизованные представления людей о животных, чем попытки создать реалистическую картину. Марсель сразу поняла, насколько эффективнее должен воздействовать на зрителей такой стиль.
— Вышло просто замечательно, — сказала она, беря одну из масок овечек, чтобы рассмотреть поближе. Марсель приблизила маску к лицу и взглянула на Нину через овальные дырочки для глаз. Затем она опустила маску, и теперь две женщины смотрели прямо друг на друга.
— Вы уверены, что это — именно то, что вам нужно? — спросила Нина.
— Да, конечно, они просто замечательны. Я никогда не сделала бы ничего подобного.
Марсель бережно завернула маски в бумагу и отложила в сторону. По всей комнате были развешаны на плечиках костюмы, снабженные каждый бумажной этикеткой и готовые для репетиции.
На секунду воцарилась тишина.
Марсель не знала, что сказать. Наверное, надо придумать что-нибудь предостерегающее, что-нибудь такое, что пошло бы на пользу Вики. Ничего не приходило в голову. Марсель смотрела на Нину, которая крутила вокруг пальца обручальное кольцо. Оно было ей теперь велико. И Марсель вдруг почувствовала, что ей жалко Нину точно так же, как и Вики Рэнсом.
Нина тоже ждала. Она знала Марсель недостаточно хорошо, но Нине хотелось бы ей довериться. Может быть, сказать ей сейчас: «Не судите нас слишком строго и поспешно. Не надо думать, что это только то, что вы видели на переезде — самый банальный адюльтер».
Но как еще могла объяснить она то, что происходит между ней и Гордоном, подруге его жены? Рассказать ей о своем желании? О желании Гордона? О том счастье, которое дарят они друг другу, находясь вместе?
Нина вдруг отчетливо поняла, что ей нечего сказать Марсель в оправдание себя и Гордона. Ей нечего ждать от Марсель, кроме неприязни и недоверия.
Обе женщины начинали чувствовать себя неловко. Наконец, Марсель нарушила молчание.
— Спасибо, что помогли мне, — сказала она. — Наверное, пришлось потратить кучу времени.
Теперь они уже не могли заговорить о том, что обе знали. Момент прошел. Марсель злилась на себя и на Нину, поставившую ее перед этой дилеммой.
— Да нет, не так уж много, — соврала Нина. — Я рада, что смогла быть чем-то полезной.
Марсель никому ничего не расскажет. Теперь Нина была в этом уверена. «Мы должны быть осторожней впредь», — подумала она, чувствуя неожиданное облегчение и благодарность.
В столовую заглянул Майкл Уикхем. Было уже восемь вечера, но он был в костюме, как будто только что вернулся из больницы. Нине показалось, что он раздраженно поморщился, увидев двух женщин, копошащихся среди масок и костюмов. Однако Майкл довольно вежливо предложил ей выпить.
— Да, оставайтесь, выпейте с нами, — эхом откликнулась Марсель. — Хотя я чувствую, что выпивки явно недостаточно — за все, что вы сделали, я должна предложить вам по меньшей мере обед.
— Кстати, есть что-нибудь на обед? — сухо поинтересовался Майкл.
— Да, через полчаса все будет готово.
Гордон обещал Нине позвонить сегодня вечером. Вики собиралась выйти из дому часа на два, когда дети уснут.
— Я не могу остаться даже выпить, но все равно спасибо, — быстро сказала она. — Может, надо сделать что-нибудь еще?
Но помощь Марсель больше не требовалась. Нина попрощалась и поехала домой.
— Марсель что-нибудь сказала? — спросил Гордон. Он сидел на краю двуспальной кровати, глядя в незашторенное окно на черное небо. На полу у него под ногами валялись игрушки и детская одежда.
— Нет, — ответила Нина.
Это был один из их грустных и довольно бессмысленных телефонных разговоров. Иногда они забывали о разделяющем их расстоянии и разговаривали так, как будто касались при этом друг друга, но сегодня все, что они говорили, ни в малейшей степени не передавало того, что оба чувствовали. Они оба не понимали, зачем вообще ведут этот разговор, бросая в пространство ничего не значащие реплики.
— Когда я увижу тебя? — спросила Нина, накручивая на палец телефонный шнур.
— Я не знаю. Пока не знаю. На этой неделе вряд ли получится. И Эндрю ворчал вчера по поводу моих частых исчезновений.
Нина удивилась про себя, почему это Гордон должен отчитываться перед Эндрю, но вслух сказала:
— Это так сложно? Ну, тогда извини.
— Тебе не за что извиняться, — с усилием произнес Гордон, явно желая перевести разговор на другую тему. — Я люблю тебя.
— Я знаю, — бесстрастно ответила Нина.
Было ясно, что тон их разговора уже не изменится, что ни один из них не может предложить другому ничего в утешение. Гордон представил себе, что произошло бы, если бы он оставил дом и детей и поехал прямо к ней.
— Я еще позвоню тебе, — пообещал он.
— Да, позвони пожалуйста.
Нина повесила трубку, желая первой прекратить разговор.
Наступил вечер рождественского представления.
Нина не хотела идти, но когда подошло время, неожиданно для самой себя оказалась вместе с другими людьми, желающими посмотреть на представление на лужайке перед собором. «В конце концов, — сказала она себе, — ведь нельзя же вечно прятаться в доме».
Помещение капитула было полно народу. Нина медленно прошла вдоль рядов в поисках свободного места. Проходя, она кивала знакомым, которых замечала среди зрителей. Наконец, она нашла свободное место, довольно далеко от всех, кого знала, и села, сложив руки на коленях.
Майкл и Марсель сидели впереди, между ними крутился Джонатан. Марсель явно волновалась за Дейзи. С другой стороны от нее сидела Стелла Роуз. С отчужденным выражением лица она разглядывала окна. Джимми Роуз был католиком и очень редко соглашался сопровождать жену в «большой сарай», как он непочтительно называл собор. Через несколько рядов от них сидели Фросты с Тоби, облачившимся по такому случаю в черный пиджак. По традиции они поедут к Уикхемам выпить после представления. Дженис знала почти всех в зале и не успевала кивать головой проходящим.
Нина увидела, как вошло семейство Клеггов. Ханна была в норковом жакете по колено, с которым удивительно удачно контрастировали ее белокурые волосы. Ханна держала за руку Лауру, а Дарси вел Фредди. На малышах были двубортные синие курточки с вельветовыми воротничками. За отцом шли Кэтти и Люси, собирая дань бросаемых тайно или явно восхищенных взглядов. За близняшками шел крупный светловолосый юноша, которого Нина никогда раньше не видела. Когда молодой человек повернулся в профиль, пробираясь между рядами, она уловила черты фамильного сходства с Дарси.
Нина перевела взгляд со спутников Дарси на другой ряд. Когда она увидела Гордона, ее охватила ставшая уже привычной в таких случаях внезапная дрожь. Две старшие девочки сидели между ним и Вики. Вики сидела в конце ряда с белым свертком в руках. Волосы ее были коротко подстрижены и обильно побрызганы лаком. Все четверо смотрели прямо перед собой — образцовая семья, спокойно ожидающая начала представления.
Двери капитула справа от Нины отворились, и парами вошли хористы в белоснежных стихарях.
Они запели, и в зале воцарилась тишина.
— Однажды в городе царя Давида, — тянул хор.
Уильям Фрост пел соло. Его прекрасный голос, чистый и сильный, поднимался под своды здания. Через те же двери вошли двое детишек, изображавших Иосифа и Марию. На Марии было голубое одеяние, которое Нина видела недавно висящим на стуле в гостиной Марсель. Лицо девочки было перекошено от страха и волнения. Рядом с ней шел мальчик, одетый в серое, с маской ослика, которую сделала Нина, на голове.
Нина, Стелла Роуз, все графтонские парочки сидели под величественными сводами капитула, следя за сюжетом рождественской пьесы. Перед ними проходили пастухи в серых робах и короли в шикарных одеждах, подносящие подарки младенцу Христу, поющие и произносящие тщательно заученные уроки из Евангелия. Святое семейство, ангелы в белых одеждах и животные в масках склонились над колыбелькой. Дейзи Уикхем и Уильям Фрост вместе со школьным хором пели хорал, и серьезные лица детишек, казалось, отражали непознаваемое таинство Рождества Христова.
Пьеса была простой и великой одновременно.
Нина была тронута, она чувствовала, что то же самое испытывают люди, сидящие вокруг, ощущала себя единым целым со всем залом, к ней вновь вернулось ощущение покоя и защищенности, которое она не испытывала с тех пор, как девочкой присутствовала в этом же соборе на подобных празднествах.
Почти в самом конце представления Хелен начала плакать. Вики попыталась успокоить девочку, и Нина увидела лицо Гордона в тот момент, когда он наклонился к жене. Оно было другим, совсем незнакомым — словно это было лицо любого из сидящих в зале мужей и отцов, а не мужчины, который был ее любовником.
Вики с малышкой на руках выскользнула из капитула. Ее проводили понимающими улыбками. Щеки Вики горели, но голова была высоко поднята.
Зал встал, чтобы спеть последний хорал вместе с хором. Знакомые слова и музыка вновь заставили Нину почувствовать себя ребенком, стоящим рядом с родителями на том же самом месте и поющим тот же самый хорал. И, как будто воспринимая мир упрощенным, несовершенным сознанием ребенка, Нина вдруг остро пожалела, что некому прийти на смену той девочке, которой была она когда-то, что у нее нет своего ребенка, который встал бы на ее место.
Когда пьеса окончилась, Нина продолжала сидеть на месте, пока практически все присутствующие не покинули зал. Гордон прошел мимо с Эндрю и Дженис, не заметив ее. Клегги помахали Нине, а высокий молодой человек, который был, должно быть, сыном Дарси, кивнул, как будто был уверен, что хорошо знает ее. Когда Нина решила, что все ушли достаточно далеко, она тоже прошла через двери капитула и спустилась по ступенькам нефа. Нина посмотрела вверх на так хорошо знакомые готические арки, опиравшиеся на колонны. Именно отсюда начал тогда Гордон экскурсию по собору.
Нине не хотелось выходить через западные двери, так как она знала, что графтонские парочки наверняка соберутся на лужайке около елки, чтобы начать рождественский праздник. Если кто-то станет искать ее, пусть думают что она вышла с северной стороны.
Нина присела в тени нефа. Органист играл знакомую мелодию. Наверху, на галерее, горел свет.
Нина задумалась, не стоит ли ей помолиться, но не нашла слов, чтобы поведать Господу о своих грехах.
Через некоторое время один из служителей подошел и остановился около Нины. Это был очень высокий молодой человек, и сутана была ему коротковата.
— Боюсь, что собор уже закрывается, — произнес он, Нина оглянулась. Вокруг действительно никого уже не было.
— Я иду домой, — сказала она, улыбаясь юноше.
