20
На Стелле было золотое платье и сережки, которые подарила ей Ханна.
Она внимательно изучала свое отражение в небольшом зеркале, висевшем в ее спальне в доме Нины, стараясь взглянуть на свое лицо как бы со стороны. Но черты лица были слишком знакомы и не поддавались попытке смотреть отстраненно. Стелла отступила немного назад, уже в который раз признаваясь себе, что было несколько абсурдно одеваться подобным образом для обеда втроем на кухне.
И загадочная улыбка, заигравшая на губах Стеллы при этой мысли, на секунду действительно преобразила ее лицо.
Стелла повернулась к зеркалу спиной. На кровати лежали почти собранные чемоданы, рядом лежало расписание авиарейсов с вложенным в него билетом до Портленда, штат Орегон. Сегодня был ее последний вечер в Графтоне — завтра Стелла улетала в Штаты к сестре. Она не знала, как долго прогостит там и куда отправится, когда иссякнет гостеприимство сестры. Но эта неуверенность скорее приятно возбуждала Стеллу, чем тревожила.
Нина настояла на том, что необходимо отмстить ее последний вечер в Англии.
— Кого мы пригласим? — спрашивали женщины друг друга.
Одну за другой они отвергли идеи по поводу графтонских парочек, хотя обе понимали, что с удовольствием пригласили бы Гордона, чтобы устроить настоящий ужин ля-труа — вряд ли уже доведется когда-нибудь встретиться. В конце концов они, посмеиваясь, остановились на кандидатуре Барни Клегга.
Стелла спустилась в кухню. Ей нравилось жить в огромном полупустом доме Нины, вызывавшем ощущение свободы и независимости. Пожив немного без Джимми, Стелла только яснее поняла, что никогда не вернется к мужу.
Нина готовила. Она тоже успела уже переодеться в черное бархатное платье, отделанное черным же кружевом. Увидев Стеллу, она восхищенно присвистнула.
— Выглядишь потрясающе.
Стелле так и не удалось разглядеть себя как следует, но она знала, что Нина говорит правду. Прежнее безжизненное выражение сошло наконец с ее лица, щеки возбужденно горели. Она повернулась, демонстрируя платье со всех сторон.
— Я рада, что Ханна заставила меня купить его. Хотя ходить в нем некуда.
— А вот и нет. Мы можем ходить куда угодно, и сегодняшний вечер только начало. Выпей вот это.
Нина протянула Стелле бокал шампанского. Шурша платьем, Стелла подошла взглянуть через плечо Нины на содержимое блюдечек.
— Пахнет потрясающе. Барни будет счастлив.
— Барни всегда счастлив, — смеясь, сказала Нина.
Черное платье Нины было сильно декольтировано сзади, так что голой оставалась почти вся спина. Стелла смотрела на обнаженные плечи Нины, покрытые веснушками, и на тс места, где, сливаясь вместе, несколько веснушек превращались в пятнышко неправильной формы. Стелла протянула руку и погладила пальцем одно из таких пятнышек.
Нина успела уже привыкнуть к таким проявлениям интимности, и хотя она почти что жаждала одиночества, но одновременно понимала, что дом опустеет, станет холодным, когда Стелла уедет.
— Я буду скучать по тебе, — сказала она.
— Мне тоже будет тебя не хватать, — ответила Стелла.
Она подалась вперед и поцеловала Нину. Потом все так же сосредоточенно она стерла след губной помады, оставленный на лице Нины.
Позвонили в дверь.
— Наш мальчик, — ухмыльнулась Стелла и пошла открывать.
— О, Боже! — воскликнул Барни при виде чудесно преобразившейся Стеллы. На нем самом были джинсы и свитер, в руках он держал две бутылки шампанского. — Почему вы не предупредили меня?
— Не предупредили о чем? — притворяясь, что не понимает, лукаво сказала Нина, освобождая его от бутылок.
— Что надо было надеть отцовский фрак или что-нибудь в этом роде.
Женщины рассмеялись. У обеих был такой заговорщический вид, что Барни на секунду почувствовал себя лишним.
— Если бы мы захотели видеть праздничный костюм Дарси, мы бы пригласили его самого, — сказала Стелла.
— Я польщен тем, что остановились все-таки на мне.
— Это действительно должно тебе льстить, разве нет, Стелла? — Нина, улыбаясь, наполнила бокалы и подняла свой. — Счастливого пути, — пожелала она обоим. На следующей неделе Барни уезжал в Австралию.
Все чокнулись.
— Вы очень красивые, — просто сказал Барни, допив шампанское. — Обе.
Он слегка опасался их великолепия и атмосферы женского заговора, витающей в воздухе. У него было такое чувство, будто его взяли на время, чтобы изучить, а сейчас, закончив опыты, спокойно вернули своему поколению. Он бы чувствовал себя и вовсе неловко, если бы шампанское и запах вкусной пищи не поднимали ему настроение. Барни напомнил себе, что вскоре отправится навстречу новым приключениям, освободившись от тревожной атмосферы Уилтона. Он также вздыхал с облегчением, думая о том, что его роман с Ниной подходил к неизбежному и безболезненному концу. Он не хотел никому делать больно, но менее всего — себе самому.
Нина вновь наполнила бокалы. Они будут наслаждаться последним вечером, как наслаждались этим летом, проведенным друг с другом. У них был счастливый роман.
— Не пора ли приниматься за еду? — спросила Нина, жестом указывая на стол. Он был накрыт лучшей скатертью и украшен свечами в изящных подсвечниках. Барни отодвинул стул сначала для Нины, а потом и для Стеллы, и после этого уселся сам.
Когда шампанское подействовало и сняло напряжение Барни, вечер показался всем превосходным. Всем троим предстоял переезд, и это их объединяло, все трое хотели, чтобы прощание их было безболезненным. Нина и Стелла как бы приняли Барни в члены заговора. Они то льстили ему, то слегка поддразнивали, то пускались в дружеские откровения, так что вскоре Барни вполне освоился с отведенной ему ролью — почтительного рыцаря черной и золотой прекрасных дам.
Он довольно много выпил, и ему нравилось быть в центре участливого внимания двух этих женщин. К полуночи Барни уже был способен только сидеть на дальнем конце стола, очаровательно улыбаться, беспомощно моргать и время от времени — но очень редко — вставлять слово-другое в разговор.
Наконец Нина сказала.
— Барни, ты не можешь садиться за руль в таком состоянии. Оставь машину у меня. Я вызову тебе такси.
— А разве мне нельзя остаться с тобой? — Протянув руку, Барни поймал проходившую мимо Нину. Нина остановилась, и Барни прижался лбом к черному бархату ее платья.
— Я самый счастливый пьяница на свете, — бормотал он. — Надеюсь, я доставляю не слишком много хлопот.
Нина потрепала его по волосам.
— Вовсе нет, — сказала она. — Но сегодня тебе лучше поехать домой. Я позвоню тебе.
Она едва успела вернуться на свое место, когда раздался громкий стук в дверь.
— Ба-бах! — передразнил звук Барни. Он встал, но держался на ногах весьма нетвердо.
Женщины переглянулись.
— Я открою, — сказала Нина.
Это был Джимми.
— Я хочу видеть Стеллу, — уверенно произнес он. — Попрощаться, или что там еще делают в таких случаях.
— Она тебя ждет?
Джимми выглядел как всегда: если он и выпил, то это трудно было определить на первый взгляд. Но Стелла достаточно порассказала Нине, чтобы неожиданный приход Джимми вызвал у нее определенные опасения.
— Ждет ли она меня? А ты что, ее горничная или как? Нет, она не ждет, что я приду сегодня, мне не назначено, но я хочу ее видеть. Она ведь здесь, не так ли?
Разговор шел уже на повышенных тонах. Нина отступила, пропуская Джимми в дом.
— Ну что ж, входи.
Джимми спустился вслед за ней в кухню.
Барни стоял с чашкой кофе в руках, облокотившись на буфет. Стелла тоже стояла. Свечи, горевшие на столе, отсвечивали в ее золотистом платье. Джимми удивленно смотрел на нее, на Барни, на пустые бокалы на столе, начиная понимать, что нарушил своим появлением спокойное течение вечера.
— Я не знал, что у вас вечеринка. Извините.
Никто ничего не ответил. Стелла смотрела на мужа, высоко подняв голову.
Джимми неожиданно резко качнуло в сторону жены. Движение напоминало выпад, вольный или невольный. Невозможно было точно догадаться о намерениях Джимми.
— Нет, Джимми! — закричала Нина, а Барни, стряхнув с себя пьяное оцепенение, кинулся на него и схватил за руки. Джимми стряхнул его, даже не обернувшись.
Стелла спокойно протянула руку и перехватила запястье Джимми, прежде чем он успел ее коснуться. Она оборонялась, но одновременно поддерживала Джимми, не давая ему упасть.
— Что происходит? — недоуменно бормотал Барни.
— Все в порядке, — ледяным тоном произнесла Стелла.
— Ты так считаешь? Теперь это так называется? — лицо Джимми перекосило на одну сторону, как будто его вот-вот хватит удар.
К удивлению Нины и Барни, которые все еще стояли, готовые в любой момент прийти Стелле на помощь, Стелла положила руку на плечо мужа. Она подвела Джимми к тому месту, где весь вечер сидел Барни и помогла усесться.
Во входную дверь опять постучали.
— Это — твое такси, — сказала Нина Барни.
— Я не оставлю вас здесь с ним, если он…
Джимми не обращал на Барни никакого внимания. Он сидел у стола, обхватив голову руками. Стелла стояла рядом.
— Пожелай нам спокойной ночи, Барни, — твердо сказала Нина.
К ее удивлению и облегчению, именно так Барни и поступил. На пороге, прежде чем подойти к машине, он пробормотал, обращаясь к Нине:
— Я позвоню тебе. Прежде чем уехать, понимаешь? Может, зайду, если… Я напился до чертиков, вот в чем беда. Но я буду скучать по тебе и… по всему этому, — закончил Барни, обводя рукой прихожую Нины и явно имея в виду весь дом.
— Я знаю, — мягко произнесла Нина.
— Вы справитесь с Джимми?
Нина пообещала, что все будет в порядке.
Барни неловко поцеловал ее.
— Ну что ж. Спасибо тебе… ну, ты сама знаешь, за все это. И за то, что ты — это ты. За это — больше всего.
— Тебе тоже спасибо. За все, и за то, о чем ты даже не догадываешься.
Барни забрался в машину. Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Нину, но она уже исчезла в доме.
Нина ждала в прихожей, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в кухне. Слышны были только приглушенные голоса — и больше ничего. Секунду поколебавшись, она поднялась к себе в спальню.
— Я никогда не видел тебя в этом платье, — сказал Джимми. Длинный подол платья почти что лежал у его ног. Стелла напоминала ему сейчас средневековую даму. Но он понимал, что изменения произошли не только в одежде Стеллы, но в основном — в ее лице. Теперь это было лицо свободной женщины. Она выскользнула из их тесного кокона, расправив пару чудесных крыльев. А Джимми остался в прошлом, не в силах оторваться от земли, обреченный на одиночество.
— Когда ты уезжаешь?
Стелла сказала ему, и они обсудили подробности ее маршрута и планы, касавшиеся первых дней пребывания в Америке. Обоим было понятно, что их светская беседа — всего лишь маневр, что на самом деле они должны говорить сейчас совсем о другом.
— Ты объявил о продаже дома?
Джимми кивнул.
— Агенты не особенно меня обнадежили. Сейчас небольшой спрос на дома с тремя спальнями на окраине города в плохом состоянии, можешь мне поверить.
— Но надо попытаться, правда?
Половина нелюбимого дома принадлежала Стелле. Это всегда было как бы призраком ее независимости, хотя атмосфера в доме говорила о другом.
— Ты действительно так считаешь?
Черты лица Джимми вдруг обострились, исчезло выражение лисьей хитрости. Губы его искривило жалкое подобие улыбки, перешедшей в какую-то странную гримасу. Джимми выглядел смущенным и растерянным, почти испуганным.
— Не уезжай, — жалобно произнес он.
Стелла молчала. Джимми начал говорить быстрее, глотая и невнятно произнося слова.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я отдал бы сейчас все на свете, чтобы ты вернулась домой. Мы ведь можем все изменить, если оба этого захотим. Я знаю, что был тебе плохим мужем, но если я что-то обещаю… О, Боже, я даже не знаю что, ну, попробовать делать все так, как этого хочется тебе, чтобы это ни было, и, может быть, все наладится, как ты дума ешь? Ведь мы можем, по крайней мере, попытаться, вместо того, чтобы дать нашей совместной жизни вот так превратиться в ничто. Посмотри, что с нами уже стало.
Джимми привычным жестом взъерошил волосы на голове.
Стелла дотронулась до его руки.
— Перестань, — попросила она.
— Перестать что?
— Говорить все это. Я не могу вернуться, Джим. И не хочу. Я хочу делать то, что я делаю.
Джимми удивленно посмотрел на Стеллу, и она поняла вдруг, что даже эта последняя сцена была такой же игрой, как и все остальное — игрой для одного зрителя. Он был уверен, что она вернется, он даже не думал всерьез о том, что она действительно его бросит. И все-таки Стелла испытывала к нему какую-то странную, необъяснимую жалость.
— А ты жестокая, — медленно произнес Джимми.
Стелла не пыталась оспорить обвинение.
— Да, если меня к этому вынуждают.
Джимми тыльной стороной ладони вытер рот и теперь смотрел, как зачарованный, на пятнышко слюны на смуглой коже руки.
— Так ты согласна со мной, не так ли?
Стелла ничего не сказала, желая пощадить его, насколько это возможно. Они сидели бок о бок, и уже врозь, прислушиваясь к казавшемуся физически ощутимым шелесту секунд.
Наконец Джимми встал.
— Я позвоню Джейн, если появятся какие-нибудь новости насчет дома.
Джейн звали сестру Стеллы, к которой она ехала в Орегон.
— Спасибо, — кивнула Стелла.
Он подождал еще несколько секунд, но Стелла молчала. Она сидела у стола, низко опустив голову и слушая, как Джимми поднялся к входной двери и вышел на улицу. Стелла боялась, что даже сейчас еще может передумать и захотеть все вернуть.
Стелла просидела в кухне довольно долго, пока голые плечи не начали замерзать, по телу прошла дрожь. Тогда она поднялась наверх и постучалась в дверь спальни Нины.
— Заходи, — сказала Нина. Она лежала без света, но не спала.
— Не зажигай свет, — попросила ее Стелла. Она подошла к краю кровати и присела. Теплая руки Нины коснулась ее запястья.
— Ты совсем замерзла. Забирайся ко мне.
Стелла расстегнула молнию, повесила на стул свое шикарное платье, сняла туфли и осторожно, постепенно окунаясь в тепло, залезла к Нине под одеяло.
— Ты плакала? — спросила ее Нина.
— Совсем немного.
— Что он сказал?
Стелла глядела прямо перед собой.
— О, то же, что и всегда.
— А ты что сказала?
Стелла несколько секунд молчала, потом она нервно рассмеялась, но в смехе этом слышались слезы.
— А я — не то что всегда. Ничего из того, что говорила всегда.
— А теперь он ушел?
— Да.
Они лежали молча. Стелла уже согрелась. Нина нащупала под одеялом руку подруги и крепко сжала.
— Ты считаешь, что так лучше?
— На какую-то секунду я в этом усомнилась, — честно ответила Стелла. — Всегда кажется, что брак так привязывает друг к другу, но приходит время, и все, что связывало, кажется таким незначительным, начинаешь понимать, что это вовсе не стоило тех усилий, которые были затрачены, чтобы все сохранить. Становится грустно, жалко того, что было, ты думаешь, что, может быть, можно это как-то вернуть, но я не верю, что такие вещи подлежат реанимации. Поэтому так действительно будет лучше. Думаю, и Джимми поймет это со временем.
Стелла вспомнила, как несколько часов назад Джимми ерошил волосы, сидя за столом в кухне Нины, и ей стало грустно. Она была сейчас очень благодарна Нине за тепло ее руки и за ту дружбу, которая их связывала, а главное — за понимание.
— Спасибо, что устроила для меня эту вечеринку, — сказала Стелла. — Я рада, что это произошло именно здесь.
— Я тоже, — улыбнулась Нина.
— Барни Клегг, надо же, — улыбаясь в свою очередь, произнесла Стелла.
— Да. Стелла, сказать тебе кое-что? Я никому еще об этом не рассказывала.
— Угу. Ты выходишь за него замуж?
Теперь была очередь Нины смеяться.
— Нет. Но я беременна.
— Ребенок Барни?
— Да и нет. Мой ребенок.
Стелле понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. Потом она радостно воскликнула.
— Я так рада за тебя. По-моему, это прекрасно.
— Я тоже так думаю, — прошептала Нина.
Стелла повернулась, пытаясь разглядеть в темноте лицо подруги. Затем рука ее скользнула на живот Нины.
— Еще только одиннадцать недель, — сказала Нина.
— Но мне кажется, я что-то чувствую.
— Наверное, только кажется.
— Что ты собираешься делать?
— Я все время думаю об этом. Перееду обратно в Лондон, скорее всего. Я ведь не могу оставаться в Графтоне после всего. Продам дом, куплю другой — поближе к какому-нибудь парку, ко всяким там школам, как обычно делают семьи, где есть дети.
Разные возможности, одна заманчивее другой, роились в ее голове.
— Счастливая! — сказала Стелла. — Ребеночек… Интересно, каким он будет?
Они подвинулись поближе друг к другу, теперь лица их почти касались.
— Все время пытаюсь себе представить, — сонно прошептала Нина.
Они обе очень устали сегодня. Вскоре обе женщины уже мирно спали, прижавшись друг к другу.
В последнюю неделю октября Фросты обзванивали остальных членов графтонской компании, включая Джимми Роуза, и пригласили всех на Хэллоуин.
— Все будет очень скромно, — объясняла Дженис. — Совсем не как в прошлом году. Только свои, выпьем немного и поужинаем. Но я думаю, все-таки надо хоть что-то устроить. Так вы придете, правда?
Все откликнулись на приглашение. Никто не хотел признаваться в том, что на этой вечеринке все они будут чувствовать себя, как выжившие в кораблекрушении.
Наступил вечер Хэллоуина. Маленькие Уикхемы вместе с Элис и Мэри Рэнсом требовали, чтобы их провели по соседним домам и дали возможность попугать всех костюмами призраков и скелетов. Детей одели в костюмы, Майкл и Эндрю отправились с ними по соседям. Когда они ушли, Дженис переоделась в лучшее свое черное платье, ничего что теперь оно сидело на ней гораздо свободнее, и занялась приготовлением обеда. Марсель сидела рядом с ней в кухне.
— Что мне сделать? — спросила она.
— Нет, — твердо сказала Дженис. — Только не сегодня.
Обе женщины чувствовали, что им по-прежнему хорошо в обществе друг друга.
Майкл опять жил дома, и Дженис больше не спрашивала Марсель, все ли у них в порядке. Марсель чувствовала, что подруга совсем по-другому стала относиться к жизни и к людям после выздоровления Уильяма. У них опять были в ходу ворчливые шуточки по поводу того, как наскучило им играть роли жен и матерей. Но теперь обе они прекрасно понимали, что это не более, чем шутки, и что на деле они наслаждаются тем, что их семейная жизнь не разрушилась ни временем, ни обстоятельствами, по крайней мере до сих пор.
Мясо уже поставили в духовку, накрыли на стол, а Майкл и Эндрю все еще не вернулись.
— Будем надеяться, что они уже скоро придут, — вздохнула Дженис, взглянув на часы.
— Я бы не особенно на это рассчитывала, — улыбаясь, произнесла Марсель.
Девочки Рэнсомов должны были ночевать в Уилтоне с Фредди и Лаурой. Новая горничная Клеггов — Зуи, заменившая Мэнди в начале учебного года, уже приехала забрать их. Дверь отворилась, и дети ворвались в дом и кинулись на кухню, обдавая стоящих вокруг холодным воздухом. Грим был перемешан на их личиках с кремом и сахарной пудрой, они радостно демонстрировали свои трофеи — игрушки и пакеты со сладостями, которыми откупались от них соседи.
— Мы разбили на пороге Уоткинсов яйцо и посыпали мукой, — радостно вопил Тоби Фрост. В общем, в кухне творилось Бог знает что.
Зуи уже пыталась увести Мэри и Элис.
— Миссис Клегг сказала, что они выедут, как только я привезу девочек, — сказала она Дженис.
— Хорошо. Эндрю, и как это ты разрешил им устроить такое у Уоткинсов на крыльце?
Эндрю доставал из холодильника пиво. Он протянул одну банку Майклу.
— Я здесь абсолютно ни при чем, — сказал он.
— Ма, но ведь это же Хэллоуин!
Дейзи и Джонатан оставались ночевать вместе с Тоби и Уильямом. Дети начали потихоньку перебираться наверх. Глядя на них, Дженис думала: «Все как раньше, а я так боялась, что все уже никогда не вернется на круги своя». После всех летних событий каким счастливым, благословенным казалось ей теперь это однообразие!
Уильям задержался на кухне. На мальчике была страшная маска, на голове — черный капюшон.
— Сними это, Уилл, — попросила Дженис.
Мальчик послушался. Лицо его было бледным, на лбу виднелся небольшой шрам, еще не успевший зарасти волосами. Дженис подошла к сынишке и положила руку ему на плечо. Ей хотелось покрепче прижать его к себе, но она сдержалась, понимая, что мальчика смутит такое прилюдное проявление материнской нежности. Он и так отступил сейчас немного назад, пытаясь выскользнуть из-под ее руки.
— Я в порядке, мам.
— Я знаю, я знаю.
Но она прекрасно понимала, что с ним не совсем еще все в порядке. В нем все еще сидел какой-то внутренний страх, неуверенность. Мальчик был совсем не тем шумным, шаловливым ребенком, каким был до несчастного случая. Но Дженис уже перестала за него бояться. Все летние тревоги и волнения начали потихоньку забываться, на смену им приходило чувство обновления и новой силы. К тому же, к своему великому облегчению, Дженис в последнее время стала замечать, что те странные вещи, которые происходят в семьях ее друзей, вовсе не разрушили их жизни, как она того опасалась. Все постепенно возвращалось на круги своя, приобретя при этом новое качество. Главным чувством Дженис в последнее время было облегчение. Она была так счастлива, что ей хотелось разделить это счастье со всеми своими друзьями. Поэтому она и устроила сегодня эту вечеринку — чтобы как бы подвести черту подо всем, что произошло с ними за этот год, провозгласить новую эру.
Уильям побежал к остальным детям. Дженис сняла передник и взяла стакан вина, налитый ей Эндрю.
Вскоре приехал Джимми Роуз. Он совершенно одинаково поприветствовал Дженис и Марсель — поцеловал в щеку, обняв одной рукой за бедра. Обе они позволили ему это сделать, но то приятное волнение, которое испытывали они раньше от прикосновений Джимми, видимо, безвозвратно кануло в прошлое. Без Стеллы Джимми выглядел каким-то грустным, унылым, съежившимся, как будто из него выпустили воздух. Женщины слегка посмеивались над ним. Марсель вспомнила вдруг, что все мужчины в их компании всегда так или иначе подшучивали над Джимми. Он никогда и никому не казался опасным, кроме разве что Стеллы.
Сегодня Рэнсомы принесли шампанское, хотя обычно это было привилегией Дарси Клегга. Вики, в свою очередь, позволила Джимми себя обнять. Она похудела в последнее время и сегодня позволила себе появиться в узком обтягивающем платье и замшевых полусапожках на высоких каблуках.
Гордон вспоминал, какой была Вики на прошлый Хэллоуин в просторном белом платье для беременных, а потом — о синих бликах в огненных волосах Нины. Сегодня вечером он подошел к ее дому, не потому, что хотел этого, но ноги, казалось, сами несли его через лужайку перед собором к Аллее Декана. Ни в одном из окон не было света, и Гордон побродил немного по площади с толпой ряженых, гадая, где же может быть Нина.
Все собрались в кухне и в ожидании Клеггов потягивали шампанское. Джимми как всегда вмешивался абсолютно во все разговоры. Наконец, опоздав минут на сорок, появились Ханна и Дарси. Дарси тоже очень сильно похудел, цвет лица его был по-прежнему нездоровым, дряблая кожа складками висела на щеках и подбородке.
— А что мы отмечаем? — спросил Дарси, увидев шампанское. — День рождения, свадьбу, еще какое-нибудь важное событие?
Наступила пауза, затем Гордон предложил.
— Мы могли бы обмыть окончание работ в соборе. С западным фасадом уже все в порядке. А вчера нам сказали, что, возможно, выделят еще средства и мы сможем…
Дарси перебил его:
— Есть ли еще среди нас хоть один человек, которому так надоел бы этот собор, как надоел он мне? Как будто в Графтоне нет больше ничего, за что стоило бы выпить.
Вики стояла рядом с Дарси. Ей очень хотелось как-то успокоить его, отвлечь всех присутствующих от его обычного хозяйского поведения, которое так не вязалось теперь с его внешним видом. Ханна болтала с Дженис в другом конце комнаты.
— Я тоже устала уже от этой темы, — сказала Вики. — Гордон проводит там целые дни.
Эндрю ходил между гостями, разливая шампанское.
— Лучше бы кто-нибудь потратился на реставрацию моей берлоги, — пошутил Джимми. — Тогда, быть может, какой-нибудь несчастный купил бы ее, и Стелла смогла бы поехать в Мексику. Или куда ей будет угодно.
— А Стелла собиралась в Мексику? — спросила Марсель.
— Да. Счастливого ей пути, — ответил Джимми.
Марсель хотелось бы расспросить Джимми, как ему живется без Стеллы и что значит для него их разрыв, но его откровенно недоброжелательный тон несколько смутил ее.
Дженис пригласила всех к столу.
Раньше все уверенно занимали свои места, но теперь, поняв вдруг, что их теперь нечетное количество, все почувствовали себя неловко. Наконец Джимми уселся между Вики и Ханной, а Гордон оказался рядом с Эндрю.
— Надо было пригласить еще женщину, и как это я не подумала, — сказала Дженис.
— Например, Нину? — поддразнил ее Джимми.
За столом возникло неловкое напряжение, но Вики сделала вид, что ничего не слышит. Она продолжала что-то рассказывать Ханне. Зато Гордон невольно вздрогнул, услышав имя Нины.
— Например, кого-нибудь еще, — пробормотала Дженис.
— Не беспокойтесь обо мне, — сказал Джимми, обнимая за плечи сидящую рядом Ханну. — Я прекрасно себя чувствую, насколько это вообще возможно.
Ханна тоже похудела и как-то поблекла. Пропало ощущение роскошной пышности, теперь она была просто полной женщиной. Одежда и косметика Ханны тоже не были теперь такими яркими. Клегги мало с кем виделись в течение этого лета, хотя Ханна постоянно звонила и предлагала свою помощь Дженис, когда Уильям был в больнице.
Теперь Ханна сидела, ощущая на плече руку Джимми, и думала о том, что, несмотря на все сложности последнего года, это один из многих таких же вечеров, и ничего, в сущности, не изменилось. Она посмотрела на Марсель, которая сидела на другом конце стола, как можно дальше от Ханны. Вся эта кутерьма с рассаживанием привела к тому, что Майкла усадили рядом с Марсель, и Ханна подумала, что так оно, пожалуй, и правильно. Майкл был мужем Марсель, и она воспринимала его теперь только в этом качестве. Все желания, связанные с ним раньше, исчезли без следа, и Ханне было странно теперь вспоминать и их полные страсти свидания в примерочной, и то, что Майкл ушел из-за нее из дома и жил в той жуткой квартире при больнице, обставленной фанерной мебелью. Интересно, он делал все это для нее или просто назло Марсель?
Мысли Ханны начали расплываться. Она слишком устала сегодня, а тема явно не стоила того, чтобы долго ее обдумывать. У нее была теперь куча других забот, которые не то чтобы были приятнее, чем мысли о конце ее романа с Майклом, а просто были более насущными.
Магазин был закрыт, и Ханна пыталась теперь продать право на аренду помещения. Деньги не помешали бы им сейчас, хотя загадочные источники доходов Дарси, как оказалось, не иссякли полностью. Но хотя магазин располагался в очень престижном месте, особого интереса к помещению никто не проявлял. В Графтоне вообще очень редко открывались новые предприятия.
Теперь, когда она лишилась магазина, единственное, что у нее оставалось — это Дарси.
Ханна взглянула на мужа, и Дарси тут же поднял глаза и тоже посмотрел на нее. Ханна очень строго следила за ним в последнее время по части выпивки и диеты, и постепенно Дарси становился послушным, стремился во всем угодить жене. У Дарси бывали иногда вспышки беспричинного гнева, но, в общем, он был вполне предсказуем и управляем, совсем как Фредди. Ханна была уверена, что Дарси благополучно выдержит процесс, и что она всегда будет рядом, будет помогать мужу, поддерживать его, как бы далеко все это не зашло.
Ханна прекрасно сознавала, что это был единственный способ попытаться спасти что-то и в своей, и в его жизни. Ханна готова была бороться, чтобы во что бы то ни стало сохранить то, что еще можно было сохранить. А ни на что другое у нее просто не было больше сил.
Да, это действительно был такой же вечер, как все остальные. И Ханна знала, что впереди всех их ждет еще множество таких же вечеров. Разве что Джимми как-то разнообразит компанию то одной, то другой подружкой, пренебрежительно подумала Ханна, улыбаясь Джимми, который наконец-то убрал руку с ее плеча, и одна из них станет со временем постоянным членом их кружка. Но вряд ли кому-то еще удастся оказать на них такое же влияние, какое оказала Нина Корт. И дело было не только в приезде Нины, а еще в незаданных вопросах и невостребованных чувствах, которые жили внутри каждого из них. Но все у всех устоялось, кроме них с Дарси, и сегодня вечером, как никогда, ощущалось, что все вернулось к исходной точке.
Ханна снова взглянула на Дарси.
Действительно ли она хотела это спасти? Но если не это, то что же? Ханна склонила голову набок и вилкой стала задумчиво чертить полосы на крахмальной скатерти Дженис.
Джимми пытался погладить ее по голой спине, но Ханна не обращала на него абсолютно никакого внимания.
Все воздали должное лимонному суфле, доели его, похвалили еще раз. Дженис слегка подалась вперед и оглядела всех присутствующих за столом.
— Я хочу кое-что сказать, — объявила она.
По выражению ее лица все поняли, что это должно быть что-то серьезное. Воцарилась тишина. Одних охватили приятные предчувствия, других — тревога.
— Я знаю, вы все считаете меня сентиментальной, — начала Дженис.
За столом послышались протестующие возгласы вперемешку с добродушными, но довольно едкими шуточками.
— И что я, как обычно, выпила уже стаканчик-другой вина… — продолжала Дженис. Все ждали, что она скажет дальше. — Но я все-таки хочу сказать вам то, что мне кажется важным. Я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы были с нами этим летом. Вы заставили нас с Эндрю почувствовать, что мы окружены любовью и вниманием, когда с Уильямом произошел несчастный случай. Это очень помогло нам обоим, а благодарность, которую я испытывала ко всем вам, даже заставляла меня забыть на время свое горе и страх. Даже тогда, когда я думала, что мой мальчик умрет. Я знаю, — продолжала Дженис, — что не умею так красиво выражать свои мысли, как Дарси или Вики, да что там — любой из вас. Я вообще могу заставить себя что-то произнести только после изрядной порции спиртного. Но сегодня я чувствую себя такой счастливой и хочу поделиться этим счастьем со всеми вами. Поэтому мне так хотелось, чтобы все собрались сегодня здесь. Не только из-за Уильяма, хотя то, что случилось с Уильямом, заставило меня обратить внимание на многие вещи, которых я раньше попросту не замечала. Мы все — счастливые люди, несмотря на то, что случилось с нами за этот год. Мы друзья, мы любим друг друга, и эта дружба — единственное, что имеет значение. И я хочу продолжать эту дружбу, беречь ее.
В начале речи Дженис все сидели слегка смущенные, стараясь не смотреть друг на друга. Но наивные и искренние слова Дженис затронули что-то в душе каждого из них.
Эндрю через весь стол глядел на жену. Он был доволен вечером — слава Богу, ни одно из подводных течений в их отношениях не вырвалось до сих пор на поверхность. Если бы он знал о намерении Дженис произнести речь, он, пожалуй, посоветовал бы ей воздержаться, но хотя и получилось наоборот, Эндрю чувствовал, что ему это приятно.
Марсель смотрела на Ханну, которая сидела, опустив невидящий взгляд на собственные руки, сложенные на столе. Неожиданно Ханна резко подняла голову. Они несколько минут изучали друг друга: сначала безо всякого выражения, а затем — с подобием ободряющей улыбки.
— Я хотела только сказать, — продолжала Дженис, улыбаясь, а в глазах ее стояли слезы, — от меня трудно ожидать особенного красноречия, правда? Но я люблю всех вас, и я говорила уже как-то раз, что наша дружба — это то, для чего мы живем, так же как мы живем для наших детей, и никогда не надо об этом забывать. — Лицо Дженис неожиданно сморщилось. Она смущенно потерла щеку. — О, посмотрите на меня. Похоже, мне придется закончить, прежде чем я успела что-то сказать.
Она взяла чистый платок, протянутый Майклом, и уткнулась в него.
Несколько секунд царила тишина — смущение уступило место доброму, понимающему смеху.
Затем Дарси громко захлопал в ладоши, все по очереди присоединились к нему, и тишину разорвал настоящий гром аплодисментов. Это была настоящая овация. Все смущенно улыбались друг другу.
— Браво, — тихо произнес Майкл.
— Мы тоже все очень любим тебя, Джен, — объявил Джимми.
Нина была на вечеринке в Лондоне.
Она пришла туда вместе с Патриком. Хозяином дома был тот самый архитектор, с которым она познакомилась в Хэмпстеде во время ланча, когда в начале зимы убежала из Графтона от Гордона. Архитектор тогда пригласил ее поужинать как-нибудь вместе, но Нина отклонила приглашение. Сегодня он очень обрадовался Нине.
Дом архитектора находился в северной части Лондона, это была довольно просторная вилла из красного кирпича, стоящая на высоком холме и выходящая окнами на Александр-пэлис, расположенный в отдалении на еще более высоком холме. В доме был светлый паркет, не очень много мебели, зато — обилие произведений современной живописи. Это был типичный столичный вечер, его ни за что нельзя было перепутать с графтонскими вечеринками.
— Кого вы здесь знаете, кроме Патрика? — спрашивал ее архитектор. — Или кого хотели бы узнать? — Он держал Нину за руку, едва касаясь ее запястья кончиками пальцев.
Нина смотрела на комнату, на головы, плечи, декольте, движения накрашенных губ и обнаженных рук и улыбалась. Она не испытывала ни малейшей неловкости, возвращаясь ко всему этому. За тот год, что она провела в Графтоне, изменилось, в общем-то, немногое. Немногое и практически все.
— У нас довольно много общих знакомых, — ответила она на вопрос архитектора.
Это была правда, Нина успела заметить в толпе с дюжину старых знакомых. Здесь были даже Люси и Кэтти Клегг, которых тоже пригласили вместе с Патриком. Свои мини-юбки из синтетики близнецы сменили на входящие опять в моду ажурные юбки-клеш. Патрик помог Люси найти работу в картинной галерее, Кэтти работала в кафе-экспресс в Ковент-Гардене. Девушки помахали Нине через комнату. Длинные волосы их были абсолютно прямыми, причесанными на пробор.
— Вы знаете этих двоих? — спросил архитектор. — Выглядят они потрясающе.
— Так случилось, что я действительно знаю этих девушек, — сказала Нина.
Архитектор подвел ее к одной из групп, среди членов которой было два психотерапевта, журналист и художник.
— Я скоро вернусь, — пообещал он.
Нина нисколько не сомневалась, что именно так он и сделает. Он был достаточно хорош собой, а Нина уже думала о том, что две-три небольших интрижки помогли бы ей сейчас скрыть правду о том, кто отец ее будущего ребенка. Нина улыбнулась своим мыслям и присоединилась к беседе. Ей нравилось ее новое состояние — она была теперь уверена в себе и готова ко всему.
Гости сходились, расходились, переходили от группы к группе. Принесли еду, которая довольно быстро была съедена, шум вечеринки все нарастал. Сестры Клегг поведали Нине, что жизнь в Лондоне была несравненно интереснее, чем в Графтоне, и что Патрик так ужасно добр к ним. Нина тоже переходила от группки к группке, прислушиваясь к новостям и свежим сплетням. Чуть позже, когда гости начали уже расходиться, Нина вдруг почувствовала, что очень устала стоять и, обнаружив место в углу огромного дивана, направилась туда. Рядом сидели мужчина в джинсах и женщина, которую, впрочем, было почти не видно за молодым человеком.
Она услышала, как мужчина спросил:
— А не принести ли мне всем кофе?
Он встал, и Нина осталась в обществе женщины. Она почувствовала, что ее рассматривают, и повернула голову.
— Я — Миранда Френч, — сказала женщина.
Она была моложе Нины — лет, наверное, тридцати, с темно-рыжими волосами, примерно такими же, как у Нины, забранными в пучок на затылке и с челкой, падающей на лоб. Темно-красная помада делала ее рот почти что черным, а тонкие прямые брови подчеркивали темные большие глаза. Нине вдруг стало неуютно под ее взглядом. Было в этой женщине что-то неприятное, угрожающее, что, впрочем, можно было отнести за счет выпитого.
— Нина Корт, — представилась в свою очередь Нина.
— Я знаю. Вы — знакомая Дарси Клегга, правда? А вон те девушки — его дочери?
— Да. А откуда вы знаете Дарси?
— Я работала с ним когда-то давно. Все, что с ним сейчас происходит, просто ужасно!
Они немного поговорили о неприятностях Дарси, о газетной шумихе, о процессе, дату которого все еще не назначили. Миранда Френч не сводила глаз с лица Нины, и это вызывало у той неприятное чувство. Хотелось встать и уйти куда-нибудь, где Миранда уже не будет ее видеть. Она как раз обдумывала, как лучше это сделать, когда заметила вдруг, что глаза Миранды наполнились слезами. Женщина заморгала, и капельки заблестели на ее ресницах, а затем потекли по щекам.
— Вы ведь не знаете, кто я, правда? — прошептала Миранда.
— Нет, не знаю, — Нина почувствовала, как беспокойно забилось сердце.
— Да и откуда вам знать? — Миранда подалась вперед, и Нине вновь пришлось бороться с желанием спрятаться от ее взгляда. — Но я любила его. Я была его любовницей.
Нина тупо смотрела в одну точку.
— Чьей любовницей? Дарси?
— Ричарда, — произнесла Миранда, отчетливо проговаривая каждую букву его имени.
Шум вечеринки по-прежнему достигал ушей Нины, ей казалось, что он волнами проходит сквозь нее, пока она переваривает сказанное.
— Ричард был моим мужем, — удивленно произнесла Нина.
Плечи Миранды сотрясали рыдания, она спрятала лицо в ладонях. Нина равнодушно отметила про себя, что они начинают привлекать к себе внимание.
— Вы думаете, я не знаю, что он был вашим мужем? О, Ричард замечательно заботился о том, чтобы вы ничего о нас не узнали. Он всегда защищал вас от всего. Но я была его любовницей. И я была с ним там…
— Где вы были с ним? — спросила Нина, стараясь, чтобы по лицу нельзя было догадаться о ее чувствах.
— Тогда в коттедже в Норфолке. Всю неделю. Я уехала в то самое проклятое утро. Я была последней, кто видел его живым. Он вышел на дорогу помахать мне, когда я уезжала.
Нина представила себе яблоню, садовую дорожку, коттедж. Когда они с Патриком прибыли на место, тело Ричарда уже внесли в дом.
— И как долго это продолжалось? — вырвалось у Нины. Она не хотела расспрашивать, не хотела слышать подробности, но не смогла удержаться.
— Два года, — помада Миранды размазалась, из глаз градом катились слезы.
Все с интересом смотрели в сторону двух женщин. Нине захотелось спрятаться от этого всего. Она немедленно уезжает из этого дома, от этих людей, от этой женщины.
— А вот и я, — услышала Нина у себя над головой. Перед ними стоял мужчина в джинсах с чашкой кофе в каждой руке.
— Извините, — громко сказала Нина. Она не помнила, как встала и как дошла до двери, проталкиваясь через толпу гостей. На лестнице тоже были люди, но Нина протиснулась и среди них, тяжело опираясь на перила. Пальто ее было в куче одежды на кровати в одной из нижних комнат. Ни Патрика, ни архитектора нигде не было. Она оделась и подняла воротник пальто, как будто желая защититься таким образом. Она направилась к выходу, вжав голову в плечи и моля Бога, чтобы ей удалось выбраться из дома, пока ее не заметил Патрик.
В дверях, уже на улице, она остановилась перевести дух, как будто долго бежала куда-то. Темное небо было прозрачным, воздух — холодным.
Нине потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где она находится, и еще какое-то время — чтобы вспомнить, что ее машина стоит на параллельной улице. Она нашла «мерседес» и несколько минут с отрешенным видом сидела в кабине, глядя поверх капота на ровные линии аккуратных домов, спускавшихся с холма.
Перед глазами ее вновь и вновь вставал образ рыжеволосой Миранды, удаляющейся по дороге от коттеджа, и Ричарда, стоящего на шоссе и машущего ей вслед. Когда приезжала Нина, он тоже всегда выходил помахать ей.
Руки ее сжимали руль. Мимо прошла, обняв друг друга за талию, какая-то парочка. Они оглянулись, чтобы рассмотреть, кто сидит в машине. Это отвлекло Нину от ее невеселых мыслей. Она включила зажигание и нажала на газ, не очень представляя, куда она едет.
Два года. Нина перебирала в памяти все события, произошедшие за последние два года ее жизни с Ричардом, отпуска, вечеринки, дни рождения, и пыталась вспомнить, было ли хоть раз в поведении Ричарда что-нибудь такое, что позволило бы ей хотя бы предположить, что перед ней не только ее муж, но и любовник другой женщины. Ничего не приходило в Голову. Ричард всегда вел себя одинаково, и, думая сейчас об этом, Нина чувствовала себя еще более одураченной и окончательно запутавшейся.
Нина ехала и ехала по незнакомым улицам. Наконец, заметив в стороне огни ночной бензоколонки, она остановилась заправиться. Из автомата около бензоколонки она набрала номер Патрика и очень удивилась, когда ей ответил электронный секретарь. Вечеринка, видимо, затянулась, и было очень странно, что Патрик все еще там, рядом с этой женщиной. Она надиктовала на автоответчик довольно сухое сообщение, что она жива и здорова, но не вернется сегодня ночевать.
Нина поехала дальше, продолжая размышлять о Ричарде, об их долгом, казавшемся счастливом браке, не только о последних двух годах.
Салон «мерседеса», всегда вызывавший в памяти воспоминания о Гордоне, сейчас, как ни странно, действовал на Нину успокаивающе. Через какое-то время Нина увидела знаки, указывающие на близость шоссе и проехала по ним, пока не свернула наконец на залитую оранжевым светом гладкую дорогу. Она слилась с движущимся потоком и почувствовала что-то вроде облегчения: отпала необходимость останавливаться на светофорах и решать на перекрестках, направо или налево надо поворачивать. Езда действовала успокаивающе, потрясение от услышанного на вечеринке потихоньку проходило. Она чувствовала теперь лишь грусть, усталость и что-то еще — пожалуй, скуку.
Она проехала через арку, означавшую, что теперь она за пределами Лондона, и, по-прежнему не задумываясь над тем, что делает, свернула на восточное ответвление и поехала в сторону Графтона. За городом фонари светили не так ярко. Нина поняла вдруг, что смертельно устала. Глаза ее слипались. Казалось, так просто закрыть глаза, снять руки с руля — пусть все происходит само по себе, без ее участия. Нина склонила голову на грудь и смежила веки.
Затем она заставила себя выпрямиться, чувствуя одновременно испуг и что-то вроде отвращения к себе.
Нина открыла окно, и холодный воздух ударил ей в лицо. Она включила радио, и салон заполнился оглушительной музыкой. Нина дрожала — от холода и от того, что только что пришло ей в голову и чего она почти успела пожелать.
Ведь теперь у нее был ребенок. Не ребенок Ричарда, а ее собственный. А кругом были машины с невидимыми водителями.
Нина вспомнила, как через несколько месяцев после смерти Ричарда испытывала сильное желание, чтобы друзья прекратили ей сочувствовать, а вместо этого, сказали ей, что Ричард умер, но она-то, черт возьми, жива и должна продолжать свою дорогу по жизни. Что ж, в результате она так и сделала… Она продолжала жить, иногда забывая о своем горе, иногда злясь на Ричарда, ушедшего из ее жизни и оставившего после себя неугасимую боль утраты. Потом были Гордон, Барни, ее дружба со Стеллой Роуз и общение с графтонскнми парочками, ее работа, а скоро будет еще и ребенок. И она будет жить, какие бы еще сюрпризы не всплывали из прошлого, чтобы выбить ее из седла. Нину охватило вдруг радостное чувство.
Она вновь стала вспоминать свой роман с Гордоном. Нина всегда будет помнить то ощущение неземной радости и ту боль, которую принесли ей их отношения. И ведь ей никогда не приходило в голову ни тогда, ни сейчас обвинять Гордона, осуждать его за то, что он заставил пережить Вики. Да и как бы она могла? И как же может она теперь обвинять Ричарда, чья жизнь так трагически прервалась и который никогда уже не сможет сам рассказать ей всю правду.
Нина начала постепенно приходить к тому, что она может злиться на мужа, может ревновать, переживать, но не имеет никакого права осуждать его за то, что он сделал, что принадлежало теперь прошлому, в котором нельзя ничего изменить. И она невольно испытала при этой мысли что-то похожее на сочувствие к плачущей рыжеволосой женщине.
Нина ехала все дальше не запад, продолжая размышлять о чужих тайнах, предательстве, о своих графтонских знакомых и тех тонких и очень личных моментах, на которых держится брак.
Еще через час Нину опять начало клонить в сон. Часы на приборной панели показывали три часа утра. Нина свернула с шоссе и поехала наобум по какой-то проселочной дороге, ведущей через деревню в поля. Она свернула на обочину и выключила двигатель. Откинувшись на спинку, Нина поплотнее закуталась в пальто. Мысли ее становились спокойнее, постепенно ускользали, гасли, и наконец Нина заснула.
Когда она открыла глаза, было уже светло. Восходящее солнце било прямо в глаза Нины, все тело ее затекло и замерзло. На траве вокруг были следы заморозков.
Нина развернулась и медленно поехала в сторону деревни, которую проезжала ночью. Прочитав название, Нина с удивлением обнаружила, что находится всего в двадцати милях от Графтона. Если ехать по прямой дороге, проходящей через деревню, она скоро въедет в город, миновав по дороге Уилтон-Манор.
В половине десятого машина Нины Корт подъехала к дому Клеггов. Солнце растопило иней, и Дарси Клегг в рабочей одежде вышел в сад сгрести опавшие листья.
Нина вылезла из машины, вся дрожа в своем вечернем платье от холода и напряжения минувшей ночи.
— Нина? Нина, с тобой все в порядке? — удивленно и встревоженно воскликнул Дарси.
Нина заметила дырку на рукаве его куртки. Нина видела его таким в первый раз. Обычно Дарси Клегг всегда выглядел безукоризненно.
— Да, — ответила она на его вопрос, — более или менее. Я ездила на Хэллоуин в Лондон и на обратном пути заснула в машине.
Дарси взял ее за руку. Нина с удивлением заметила на его лице беспокойство и дружеское участие.
— Ты совсем замерзла. Давай, заходи в дом. Ханна повезла Фредди в школу верховой езды, но думаю, я способен сварить тебе чашку кофе и приготовить вполне сносный завтрак.
В огромной кухне было тепло и уютно. Нина сидела за столом и пила горячий кофе. Прибежала Лаура в ночной рубашке, Дарси поднял девочку и усадил за стол.
— Ешь, — строго сказал он. Затем с улыбкой пожаловался Нине: — Дом кажется мне пустым после того, как уехали Барни и девочки.
— Это неудивительно, — откликнулась Нина.
— Мы тоже отмечали вчера Хэллоуин. У Эндрю и Дженис.
— Как там все поживают?
— В основном как обычно. Все, кроме Джимми. Дженис выпила пару бокалов и произнесла речь о нашей дружбе. Я чуть не расплакался. Становлюсь сентиментальным.
— Мне не кажется, что дорожить дружбой — это сентиментальность.
Дарси внимательно поглядел на Нину.
— Что ж, может и нет. Ты голодна?
Нина вдруг почувствовала, как сосет под ложечкой.
Дарси приготовил ей омлет, который Нина с удовольствием съела.
Когда она закончила завтрак, а Лаура убежала искать Зуи, Дарси спросил:
— Так в чем дело, Нина?
— Я хотела спросить тебя кое о чем. Можно?
— Почему бы и нет? Времени у меня предостаточно.
Нина начала безо всяких предисловий.
— Вчера вечером на вечеринке я встретила женщину, по имени Миранда Френч. Она сказала, что знает вас. И еще она сказала, что была любовницей моего мужа. Вы знали об этом?
— Да, — сказал Дарси. Он открыл дверцу буфета и достал оттуда пачку сигарет. Дарси закурил одну и жадно затянулся. — Вообще-то это строго запрещается, — пояснил он Нине. — Да, я хорошо знал Миранду еще до женитьбы на Ханне. Я слышал об их связи с Ричардом, о его смерти, а потом просто забыл об этом. И вспомнил только через какое-то время после того, как познакомился с тобой и понял, что ты — его жена.
— Но ты никогда ничего не говорил мне…
— Мне не хотелось причинить тебе боль, — мягко, почти нежно произнес Дарси.
Нина поняла, что Дарси говорит правду. Он действительно не хотел стать причиной чужой боли, так же как Нина не хотела ранить Вики Рэнсом или невольно разрушить своим появлением спокойный мир очаровательных, улыбчивых графтонских семейств. Вот и Ричард не хотел сделать ей больно. И то, что она чувствовала себя в безопасности до самой его смерти, было тому лучшим доказательством.
— Все мы в чем-то перед кем-то виноваты, правда? — задумчиво произнесла Нина, не замечая, что говорит вслух.
Дарси рассмеялся, на секунду вновь сделавшись тем импозантным, уверенным в себе мужчиной, которого Нина встретила год назад.
— Несомненно, — ответил он, гася сигарету. — Виноваты, да еще как.
Нина посмотрела на часы. Ей хотелось уйти, прежде чем вернется Ханна.
— Спасибо за завтрак, — сказала она.
— Не надо больше спать в машине на обочине дороги. Это опасно.
— Хорошо, не буду, — пообещала Нина.
Дарси пошел проводить ее до машины. Прежде чем Нина села за руль, он взял ее за руку.
— Ты была добра к моему Барни?
До сих пор Дарси ничем не выдал, что ему все известно. Нина спокойно встретила его взгляд.
— Да, была. Честное слово, была.
Дарси удовлетворенно кивнул, поцеловал ее в щеку и отошел. Отъезжая от Уилтона, Нина видела, что Дарси стоит на шоссе и машет ей вслед.
Нина решила собрать кое-какие вещи и вернуться в Лондон. Дом был молчаливо-холодным, в камине гостиной лежала зола. Нина подошла к окну и долго стояла, глядя на западный фронтон собора и золотисто-желтые фигуры святых, архангелов и великомучеников.
Приятно было видеть эти символы возрождения и обновления.
Затем Нина аккуратно закрыла ставни, вставив болт в специальное гнездо на створках. Теперь неяркое ноябрьское солнце не могло проникнуть в холодную комнату, которую ей предстоит вскоре покинуть.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
notes
