В течение двух дней Питер Марлоу боролся со смертью. Но у него была воля к жизни. И он выжил.

– Питер! – Мак ласково потряс его.

– Да, Мак?

– Пора.

Мак помог Питеру Марлоу спуститься с койки, и они вместе ухитрились сползти по ступенькам – молодость, опирающаяся на старость, – и потащились в темноте к бараку.

Там их уже ждал Стивен. Питер Марлоу лег на койку Ларкина, и его снова кололи. Ему пришлось изо всех сил закусить губы, чтобы не закричать. Стивен был аккуратен, однако игла была тупой.

– Сделано, – сказал Стивен. – Теперь давай измерим температуру. – Он вставил термометр в рот Питера Марлоу, потом снял повязки и осмотрел рану. Опухоль спала, багрово-зеленые оттенки исчезли, и рана покрылась твердыми чистыми струпьями. Стивен снова посыпал рану сульфамидом.

– Очень хорошо, – Стивен был доволен ходом лечения, но недоволен сегодняшним днем в целом. Этот мерзкий сержант Флегерти – такой наглый тип. Он знает, что я ненавижу делать это, но всякий раз выбирает меня.

– Отвратительно, – сказал он вслух.

– Что? – встревожились Мак, Ларкин и Питер Марлоу.

– Что-нибудь не в порядке?

– О нет, дорогой. Я имел в виду совсем другое. Теперь давай посмотрим температуру. – Стивен вынул термометр и улыбнулся Питеру Марлоу. – Нормальная. Только на одну десятую выше нормы, но это не имеет значения. Тебе везет, очень везет. – Он показал пустой флакон из-под антитоксина. – Сегодня я сделал тебе последний укол.

Стивен пощупал пульс.

– Очень хорошо, – он посмотрел на Мака. – У вас есть полотенце?

Мак дал ему полотенце. Стивен смочил его в холодной воде и сделал компресс на голову Питера Марлоу.

– Вот смотри, что я нашел, – сказал он, протягивая ему две таблетки аспирина. – Они немного помогут, дорогой. Теперь отдыхай. – Он повернулся к Маку, встал, вздохнул и разгладил свой саронг на бедрах. – Мне нечего больше здесь делать. Он очень слаб. Вам надо дать ему мясного бульона. И все яйца, какие сможете достать. И поухаживайте за ним. – Он повернулся и посмотрел на изможденного Питера Марлоу. – Он, должно быть, потерял фунтов пятнадцать за последние два дня, а это при его весе опасно, бедняга. Он весит не больше восьми стоунов, что совсем недостаточно при его росте.

– Э... мы бы хотели отблагодарить вас, Стивен, – грубовато сказал Ларкин. – Мы, э... ценим вашу работу. Вы знаете.

– Всегда рад помочь, – сказал весело Стивен, поправляя локон на лбу.

Мак посмотрел на Ларкина.

– Если есть что-то, Стивен, что мы можем сделать, просто скажите, и все.

– Это очень мило. Вы оба так любезны, – вежливо ответил он, открыто любуясь полковником, чем заставлял их смущаться еще больше. Поигрывая медальоном святого Кристофера, который он носил на груди, он продолжал:

– Не могли бы вы завтра выйти вместо меня в наряд на выгребные ямы. Я бы все сделал для вас. Все, что угодно. Я не переношу этих вонючих тараканов. Отвратительно, – изливался он. – Так вы сделаете это?

– Хорошо, Стивен, – кисло согласился Ларкин.

– Тогда встретимся на рассвете, – проворчал Мак и отодвинулся, чтобы избежать попытки Стивена приласкаться. Ларкин не проявил подобной расторопности, поэтому Стивен обнял его за талию и любовно похлопал:

– Спокойной ночи, дорогие. О, вы оба так добры к Стивену.

Когда он ушел, Ларкин свирепо посмотрел на Мака.

– Если вы что-нибудь скажете, я вас проучу.

Мак фыркнул:

– Эх, приятель, не переживайте. Но вам самому понравилось впечатление, которое вы произвели. – Он наклонился над Питером Марлоу, который наблюдал за ними. – Что, Питер?

– Думаю, вы созрели для женщины, – прошептал Питер Марлоу, слегка улыбаясь. – Ему хорошо платят, тем не менее вы оба предлагаете свои услуги, искушая его. Но что он в вас нашел – в двух старых пердунах, черт побери.

Мак ухмыльнулся Ларкину.

– Ага, наш паренек чувствует себя лучше. Теперь он для разнообразия может набирать вес. И не так, как это делает Кинг, а без всякого сачкования.

– Два или три дня прошло после первого укола? – спросил Питер Марлоу.

– Два дня.

«Два дня? Как будто два года, – думал Питер Марлоу. – Но завтра у меня уже будут силы, чтобы принести деньги».

Той ночью, после последней переклички, отец Донован пришел поиграть с ними в бридж. Когда Питер Марлоу рассказал о кошмарном сне, в котором он ссорился с ними, все они рассмеялись.

– Эх, паренек, – сказал Мак, – когда у тебя лихорадка, ум вытворяет странные вещи.

– Конечно, – сказал отец Донован. Потом улыбнулся. – Я рад, что ваша рука пошла на поправку, Питер.

Питер Марлоу ответил улыбкой.

– Кажется, вы знаете обо всем, что происходит, правда?

– Не так уж много всего происходит, о чем Он бы не знал. – Донован ответил уверенно и совершенно спокойно. – Все мы в добрых руках. – Потом хмыкнул и добавил. – Даже вы трое!

– Ну, это уже что-то, – отозвался Мак, – хотя я считаю, что полковник в своих мыслях уже давно вышел за рамки приличия.

После окончания игры и ухода Донована Мак кивнул Ларкину.

– Покараульте. Мы послушаем новости и закончим на сегодня.

Ларкин следил за дорогой, а Питер Марлоу сидел на веранде, стараясь быть бдительным. Два дня. Уколы в руку, и рука вылечена, она снова стала его рукой. Странные дни, дни грез, а теперь все в порядке.

Новости были исключительно хорошими, и они разошлись по своим кроватям и спали спокойно, без снов.

На рассвете Мак сходил в курятник и принес три яйца. Он сделал омлет, добавил в него капельку риса, который сохранил со вчерашнего дня, и положил в него зубчик чеснока.

Потом отнес омлет в хижину Питера Марлоу, разбудил его и смотрел, чтобы он съел его полностью.

Неожиданно в хижину ворвался Спенс.

– Эй, ребята, – заорал он. – В лагерь пришла почта!

Сердце Мака оборвалось. О Боже, пусть там будет письмо для меня!

Но письма для Мака не было.

На десять тысяч человек пришло сорок три письма. За три года японцы выдавали лагерю почту два раза. Всего несколько писем... И три раза пленным предоставляли возможность написать на почтовой открытке двадцать пять слов. Но никто не мог сказать, дошли ли они до адресатов.

Ларкин был одним из тех, кто получил письмо. Первое за все время пребывания в лагере.

Письмо было датировано 21 апреля 1945 года. Четыре месяца назад. Время отправления других писем варьировалось от трех недель до двух лет и больше.

Ларкин читал и перечитывал письмо. Потом прочитал его Маку, Питеру Марлоу и Кингу, когда они сидели на веранде барака.

"Дорогой. Это письмо номер 205 – так оно начиналось. – У меня все хорошо, у Джинни тоже все хорошо, твоя мама живет с нами, а все мы живем там же, где мы жили всегда. Мы не получали от тебя никаких известий с тех пор, как получили твое письмо от 1 февраля 1942 года, отправленное из Сингапура. Но, даже не имея известий, мы знаем, что ты здоров и счастлив, и мы молимся за твое благополучное возвращение.

Я все письма начинаю одинаково, поэтому, если ты уже читал, что написано вначале, прости меня. Но трудно жить, не зная, дошло ли именно это письмо до тебя, дошло ли хоть одно из писем. Я люблю тебя. Ты мне нужен. И я скучат по тебе больше, чем иногда могу это вынести.

Сегодня мне грустно. Я не знаю почему, но это так. Я не хочу поддаваться тоске и хочу рассказать все самое замечательное.

Мне, вероятно, грустно из-за миссис Гёбл. Она вчера получила открытку, а я нет. Думаю, я просто эгоистка. Ну уж такая я. В любом случае обязательно расскажи Вику Гёблу, что его жена Сейра получила открытку, датированную в января 1943 года. Она хорошо себя чувствует, и его сын прелесть. Сейра счастлива, что наконец-то снова получила весточку. Да, у женщин полка тоже все в порядке. Мать Тимсена по-прежнему чувствует себя великолепно. И не забудь напомнить Томми Мастерсу обо мне. Вчера вечером я видела его жену. Она тоже здорова и зарабатывает кучу денег для него. У нее новая работа. И, да, я видела Элизабет Форд, Мэри Виккерс..."

Ларкин оторвался от письма.

– Она перечисляет, наверно, дюжину жен. Но все их мужья умерли. Все. Единственный, кто остался в живых, это Тимсен.

– Читайте дальше, приятель, – быстро сказал Мак, физически чувствуя муку, отраженную в глазах Ларкина.

"Сегодня жарко, – продолжал Ларкин, – и я сижу на веранде, Джинни играет в саду, а я думаю, что на этой неделе я переберусь в домик в Блу Маунтенс.

Я бы написала о новостях, но это не разрешается.

О, Господи, как же можно писать в никуда? Как мне узнать? Где ты, моя любовь, где ты, ради Бога? Я не буду писать больше. Я просто закончу на этом письмо и не отправлю его... О, моя любовь, я молюсь за тебя, помолись и ты за меня. Прошу, помолись за меня, помолись за меня..."

После паузы Ларкин сказал:

– Нет подписи и... адрес написан почерком моей матери. Ну, что вы думаете по этому поводу?

– Вы же знаете, как это бывает с женщинами – сказал Мак. – Она, вероятно, положила его в ящик, а потом ваша мать нашла его и отправила почтой, не читая и не спрашивая ее. Вы же знаете, какие матери! Еще более вероятно, что Бетти начисто забыла о письме и на следующий день села и написала еще одно письмо, когда почувствовала себя лучше.

– Что она хочет сказать, когда пишет «молись за меня»? – спросил Ларкин. – Она же знает, что я это делаю каждый день. Что происходит? Господи, может быть, она больна или что-нибудь с ней не так?

– Не нужно волноваться, полковник, – сказал Питер Марлоу.

– Откуда вам, черт возьми, знать об этих вещах? – вспыхнул Ларкин. – Как, черт побери, я могу не волноваться!

– Ну, по крайней мере, вы знаете, что она и дочь в порядке, – огрызнулся в ответ измученный до предела Мак. – Благословляйте Бога, что вам повезло хоть в этом! Мы вообще не получили писем! Никто из нас! Вы счастливчик! – И он вышел, раздраженно топая ногами.

– Простите, Мак, – Ларкин побежал вслед за ним и привел его обратно. – Простите, это просто так... после всего, что было...

– Эх, приятель, вы ничего такого не сказали. Это мне надо извиняться. Я заболел от ревности. Мне кажется, я ненавижу эти письма.

– Можете повторить это еще раз, – сказал Кинг. – Они могут свести с ума. Парни, которые получают их, сходят с ума, парни, которые не получают, тоже сходят с ума. Ничего, кроме беспокойства, они не приносят.

Смеркалось. Сразу после ужина все американцы собрались в хижине.

Курт сплюнул на пол и поставил поднос.

– Здесь их девять. Я оставил себе одну. Мои десять процентов. – Он снова сплюнул и сел.

– Думаю, меня опять стошнит, – заявил Питер Марлоу.

– Я вас пойму, – согласился Кинг.

– Не знаю. – Макс прокашлялся. – Они похожи на лапки кроликов. Маленькие, конечно, но все же кроличьи лапки.

– Хочешь попробовать? – спросил Кинг.

– Нет, черт возьми. Я просто заметил, что они похожи. Могу я высказать свое мнение или нет?

– Честное слово, – вмешался Тимсен, – никогда не думал, что мы действительно будем торговать ими.

– Если бы я не знал... – Текс запнулся. – Я так хочу жрать. И я не видел столько мяса с тех пор, как мы поймали ту собаку.

– Какую собаку? – спросил Макс подозрительно.

– О, черт, это было... сто лет назад, – сказал Текс. – Тогда... в сорок третьем.

– А... а... а...

– Черт! – Кинг по-прежнему не отводил глаз от подноса. – Оно нормально выглядит. – Он наклонился и понюхал, не приближаясь, однако, слишком близко к мясу. Пахнет нормально.

– Нет, – ледяным голосом прервал его Байрон Джонс III, – это крысиное мясо.

– За каким чертом ты это объясняешь, сукин ты сын! – сказал Кинг, засмеявшись и отодвинувшись от мяса.

– Это крыса, черт побери. Но, если разговоры будут продолжаться и дальше, любой проголодается!

Питер Марлоу осторожно взял лапу и положил ее на банановый лист.

– Это я возьму с собой, – сказал он. Затем встал и пошел к себе в хижину.

Он подошел к койке и прошептал Эварту:

– Может быть, сегодня вечером мы неплохо поедим.

– Что?

– Неважно. Кое-что особенное. – Питер Марлоу знал, что Дринкуотер подслушивает их; он украдкой положил банановый лист на полку и сказал Эварту:

– Я вернусь через минуту. – Когда спустя полчаса он вернулся, банановый лист исчез, а с ним и Дринкуотер.

– Ты выходил куда-нибудь? – спросил он Эварта.

– Только на секунду. Дринкуотер попросил принести ему воды. Он сказал, что плохо себя чувствует.

И тут с Питером Марлоу началась истерика, и все в хижине решили, что он рехнулся. Только когда Майк хорошенько потряс его, он перестал смеяться.

– Извините, просто вспомнил домашнюю шутку.

Когда Дринкуотер вернулся, Питер Марлоу притворился, что смертельно озабочен пропажей еды. Дринкуотер тоже изобразил беспокойство и сказал, облизываясь:

– Что за грязная шутка.

И с Питером Марлоу снова началась истерика.

Наконец Питер Марлоу ощупью добрался до своей койки и, обессиленный, лег на спину. Эта усталость добавилась к усталости, накопленной за эти два изнурительных дня. Он заснул, и ему снился Дринкуотер, поедающий горы маленьких задних лапок, а он, Питер Марлоу, следил за ним все это время, а Дринкуотер без конца спрашивал:

– В чем дело? Они вкусные, вкусные.

Его растолкал Эварт.

– Питер, там на улице американец. Хочет поговорить с тобой.

Питер Марлоу по-прежнему чувствовал слабость и тошноту, но слез с койки.

– Где Дринкуотер?

– Не знаю. Ушел после твоего приступа хохота.

– А, – Питер Марлоу снова засмеялся. – Я боялся, вдруг это только сон.

– Что? – Эварт пристально посмотрел на него.

– Ничего.

– Не знаю, что на тебя накатило, Питер. Ты в последнее время странно себя ведешь.

Текс ожидал Питера Марлоу под защитой свеса крыши.

– Пит, – прошептал он. – Меня прислал Кинг. Вы опаздываете.

– О, черт! Извини, я отключился.

– Да, он так и подумал. Он просил передать вам: «Нужно разделаться с этим».

Текс нахмурился.

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Нормально. Немного слаб. Но со мной будет все в порядке.

Текс кивнул и торопливо ушел. Питер Марлоу потер лицо, потом по лестнице спустился на асфальтированную дорогу и встал под душ. Холодная вода придала сил. Потом он наполнил флягу и, тяжело ступая, прошел к уборным. Он нашел место в конце ряда, поближе к проволоке.

Месяц только нарождался. Он дождался, пока уборная на мгновение опустела, проскользнул через открытое место и пролез под проволокой в джунгли. Он придерживался проволоки, стараясь не наткнуться на часового, который наверняка бродил по тропинке между проволокой и джунглями. Ему понадобился час, пока он нашел место, где он спрятал деньги. Он сел на землю, обернул толстые пачки банкнот тканью и привязал к бедрам. Потом дважды обернул саронг вокруг талии. Теперь саронг не доставал до земли, он был ему только до колен, и его складки помогали скрыть неестественную толщину бедер.

Ему пришлось прождать еще один час напротив уборных, прежде чем он смог проскользнуть под проволоку. Припадая к земле, он пробрался к своему месту, перевел дыхание и подождал, пока сердце успокоится. Потом захватил флягу и ушел из уборной.

– Эй, приятель, – окликнул его Тимсен, выходя из тьмы. – Превосходная ночь, не так ли?

– Да, – согласился Питер Марлоу.

– Прекрасная ночь для прогулки, верно?

– А?

– Не возражаете, если я прогуляюсь вместе с вами?

– Нет. Пойдемте, Тим. Я рад вам. Тогда не будет никаких чертовых грабителей. Верно?

– Верно, приятель. Вы джентльмен.

– Да и вы – надежный парень, старый вы негодяй. – Питер Марлоу хлопнул Тимсена по спине. – Я так и не отблагодарил вас.

– Не думай об этом, приятель. Честное слово, – ухмыльнулся Тимсен, – вы чуть было не обдурили меня. Я решил, что вы просто хохмите.

Кинг помрачнел, увидев Тимсена, но в то же время обрадовался. Ведь деньги снова вернулись к нему. Он пересчитал их и убрал в черный ящик.

– Теперь нам нужен бриллиант.

– Ага, приятель. – Тимсен откашлялся. – Если мы поймаем вора до того или после того, как он придет сюда, тогда я получаю цену, о которой мы договорились, так? Если ты покупаешь у него кольцо и мы его не поймаем, тогда ты выиграл, так? Справедливо?

– Конечно, – сказал Кинг. – Договорились.

– Отлично! Бог да поможет ему, если он попадется нам в руки. – Тимсен кивнул Питеру Марлоу и вышел.

– Питер, садитесь на кровать, – попросил Кинг, садясь на черный ящик. – Вы же мокрый, хоть отжимай.

– Думал, не сумею выполнить своего обещания.

– Побудьте здесь. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. – Кинг нервничал, жар денег из черного ящика, казалось, доходил до него сквозь дерево.

Питер Марлоу лег на кровать, сердце его болело от напряжения. Он заснул, но мозг был настороже.

– Приятель!

Кинг подскочил к окну.

– Сейчас?

– Поторопись. – Маленький человечек был перепуган, глаза его бегали по сторонам. – Давай скорее.

Кинг вставил ключ в замок, быстро откинул крышку, вытащил отсчитанные заранее десять тысяч и бросился обратно к окну.

– Вот. Десять кусков. Я их пересчитал. Где бриллиант?

– Увидишь, когда получу деньги.

– Только, когда буду держать в руках бриллиант, – ответил Кинг, по-прежнему крепко сжимая пачку банкнот.

Маленький человечек посмотрел на него угрожающе, потом разжал кулак. Кинг пристально смотрел на кольцо, рассматривая его, но не делая попытки схватить. «Нужно проверить, – торопливо твердил он себе, – нужно проверить. Да, это то самое кольцо. Думаю, наверняка оно».

– Давай, приятель, – проскрипел человечек. – Забирай!

Кинг расстался с банкнотами только тогда, когда крепко держал кольцо. Маленький человечек метнулся прочь. Кинг, сдерживая дыхание, наклонился к свету и внимательно рассмотрел кольцо.

– Мы сделали это, Питер, дружище, – прошептал он ликующе. – Мы сделали это. У нас и бриллиант, и деньги.

На него навалилась усталость от напряжения нескольких последних дней. Кинг развязал небольшой мешочек с кофейными зернами и сделал вид, что закопал кольцо в зернах. На самом деле он ловко спрятал кольцо в ладони. Даже Питер Марлоу, его ближайший друг, ничего не понял. Как только он запер коробку, на него напал приступ кашля. Никто не видел, как он положил кольцо в рот. Он нашарил чашку с холодным кофе и выпил его, проглотив кольцо. Теперь оно было спрятано в надежном месте. В очень надежном.

Он сел на стул и расслабился. «Ну вот, – твердил он торжествующе. – Ты сделал это».

Тишину прорезал свист, предупреждающий об опасности.

В дверь прокрался Макс.

– Копы, – сказал он и быстро присоединился к играющим в покер.

– Черт! – Кинг заставил себя встать, схватив пачки денег. Сунул пачку, толщиной в дюйм, Питеру Марлоу, другую такой же толщины, запихал в свои собственные карманы, опрометью бросился к карточному столу, где раздал каждому игроку по пачке денег, которые они засунули в карманы. Потом швырнул остаток на стол, подтянул себе стул и присоединился к игре.

– Давайте, сдавайте, ради Бога, – приказал он.

– Хорошо, хорошо, – сказал Макс. – Пять карт. – Он вытащил сто долларов. – Ставлю сотню.

– Ставлю две, – вступил Текс, сияя улыбкой.

– Принял!

Они все включились в игру, веселые и довольные, и Макс снял первые две карты и открыл туза.

– Ставлю четыре сотни!

– Твои четыре и еще четыре, – сказал Текс, который открыл тройку, ничего не имея в прикупе.

– Принял, – согласился Кинг. Оторвавшись от карт, он увидел стоящего в дверях Грея. Между Брафом и Иошимой. За Иошимой стоял Шагата и еще один охранник.