Наступил день победы в Европе, и пленные в Чанги ликовали. Однако для лагеря это был еще один день, который ничего не изменил в его жизни. Еда осталась прежней, небо тем же, жара той же, болезни, мухи и пустое времяпрепровождение – все оставалось без изменений. Грей по-прежнему следил и ждал. Его осведомитель известил о том, что скоро бриллиант перейдет из рук в руки. Очень скоро. Питер Марлоу и Кинг ждали этого дня с одинаковым беспокойством. Оставалось четыре дня.

Пришло время, и Ева принесла потомство – 12 крысят. Кодовое обозначение дня рождения – «день Би» – здорово забавляло Кинга и его приятелей: Грей узнал о «дне Би» от своего осведомителя и в этот день кружил вокруг хижины, обыскивая всех подряд в поисках часов или того, что предстояло продать в день товарообмена. Тупой коп! Кинга не беспокоило еще одно напоминание о том, что в хижине есть осведомитель.

Был зачат третий помет.

Теперь под хижиной было семьдесят клеток. Четырнадцать – уже заняты. Вскоре должны заполниться еще двенадцать.

Мужчины решили проблему с именами самым простым способом. Особям мужского пола давали четные номера, особям женского – нечетные.

– Послушайте, – сказал Кинг, – нам надо готовить новые клетки.

Они сидели в хижине и проводили совет директоров. Вечер выдался прохладным и приятным. Убывающий месяц скрывался за облаками.

– У нас почти не осталось материалов, – сказал Текс. – Кончилась металлическая сетка. Давайте попросим австралийцев помочь нам.

– Если мы сделаем это, – медленно сказал Макс, – они наверняка захватят все предприятие.

Жизнь обитателей американской хижины была целиком сосредоточена вокруг живого болота, которое быстро размножалось под полом. Команда из четырех человек уже удлинила щель, проделав в ней ходы. Теперь у них было полно места под клетки, но не было проволоки для их изготовления. Проволока была совершенно необходима; впереди снова маячил «день Би», а вскоре еще один, потом еще.

– Найти бы дюжину парней, которым можно доверять, дать им самок и позволить развести свои фермы, – задумчиво сказал Питер Марлоу. – А мы давали бы им производителей.

– Не пройдет, Питер, нам не удастся сохранить все это в секрете.

Кинг свернул сигарету и вспомнил, что дела в последнее время идут плохо, и у него уже целую неделю не было ни одной фабричной сигареты.

– Единственное, что можно сделать, – сказал он после секундного размышления, – это ввести в дело Тимсена.

– Этот вшивый австралиец и так уже серьезно мешает делу, – сказал Макс.

– У нас нет другого выхода, – категорично заявил Кинг. – Нам надо строить клетки, а он единственный парень, который знает, как провернуть это, и единственный, кому я поверю, если он пообещает держать рот на замке. Если ферма заработает по плану, доходов от нее хватит на всех. – Он посмотрел на Текса. – Иди, приведи Тимсена.

Текс пожал плечами и вышел.

– Пошли, Питер, – позвал Кинг, – проверим, как там внизу.

Первым через люк спустился Кинг.

– Боже правый, – воскликнул он, увидев, как все раскопано. – Если мы подкопаем еще немного, эта чертова хижина завалится, и тогда где, черт возьми, мы окажемся!

– Не беспокойся, шеф, – гордо сказал Миллер. Он отвечал за раскопки. – Я сделал план, поэтому мы можем обходить бетонные сваи. У нас достаточно места для полутора тысяч клеток, если мы найдем сетку. Да, да! И мы можем вдвое увеличить место для клеток, если достанем доски, чтобы укрепить траншеи. Тут делать нечего!

Кинг прошелся вдоль главной траншеи. Адам увидел его и яростно бросился на сетку, собираясь разорвать Кинга на части.

– Дружеский прием, а?

Миллер усмехнулся.

– Эта сволочь откуда-то тебя знает.

– Может быть, подождать с размножением? – сказал Питер Марлоу. – До тех пор, пока не будут готовы клетки.

– Все упирается в Тимсена, – ответил Кинг. – Если кто и сможет достать нам сетку, так это его воровская шайка.

Они вылезли обратно в хижину и смыли грязь. После душа почувствовали себя лучше.

– Привет, приятель, – Тимсен прошел через хижину и сел. – Вы, янки, боитесь, что вам яйца поотрывают или еще что-нибудь? – Он был высокий и крепкий, с глубоко посаженными глазами.

– О чем ты?

– Вы, ублюдки, без конца копаете противовоздушные щели. Думаете, что все чертовы военно-воздушные силы собираются нанести удар по Чанги?

– Осторожность не повредит. – Кинг снова задался вопросом, Стоит ли им пускать в дело Тимсена. – Скоро начнутся налеты на Сингапур. А когда это произойдет, мы собираемся сидеть под землей.

– Они никогда не будут бомбить Чанги. Они знают, что мы здесь. По крайней мере, англичане об этом знают. Конечно, когда в воздухе янки, никогда нельзя угадать, куда, черт побери, полетят бомбы.

Ему устроили экскурсию. Он сразу же заметил размах предприятия. И перспективу.

– Боже мой, приятель, – пробормотал Тимсен, переводя дыхание, когда они вернулись назад в хижину. – Я должен отдать вам должное. Бог мой! А мы-то решили, что вы просто испугались. Бог мой, у вас там должно хватить места для пятисот или шестисот...

– Для полутора тысяч, – небрежно оборвал его Кинг, – и скоро наступит «день Би».

– «День Би»?

– День рождения.

Тимсен рассмеялся.

– Так вот что такое «день Би». Мы неделями пытались понять, что это значит. Ох, честное слово. – Он гулко захохотал. – Ох и умные, черти!

– Должен признаться, идея принадлежит мне. – Кинг старался скрыть гордость, но это у него не получилось. В конце концов, это действительно его идея. – В «день Би» мы получим по меньшей мере девяносто крысят. Еще через раз их будет около трехсот.

Брови Тимсена поднялись так высоко, что почти коснулись волос на лбу.

– Скажу тебе, что мы собираемся делать. – Кинг сделал паузу, перепроверяя предложение, которое готовился сделать. – Ты поставляешь нам необходимое количество мате риалов для изготовления еще тысячи клеток. Мы доведем об щее количество крыс до тысячи, оставив только лучших. Ты продаешь продукцию, а прибыль мы делим пятьдесят на пятьдесят. При таком размахе дела заработать смогут все.

– Когда начнем продавать? – сразу спросил Тимсен. Даже сейчас, когда открылись большие возможности, он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Мы будем давать тебе десять задних ног в неделю. Сначала пустим в дело самцов и придержим самок. Мы подчеркиваем, только задние ноги. Потом увеличим количество.

– Почему только десять для начала?

– Если сразу продадим большую партию, возникнут подозрения. Не надо спешить.

Тимсен минуту раздумывал.

– Ты уверен, что... э... мясо будет нормальным?

Теперь, когда они договорились, Кинг почувствовал брезгливость. Но, черт, мясо есть мясо, а бизнес есть бизнес.

– Мы просто предлагаем мясо.

Тимсен покачал головой и поджал губы.

– Мне не нравится, что я буду продавать мясо крыс моим австралийцам, – сказал он привередливо. – Видит Бог! Это плохо. Я говорю «нет». Не то, чтобы я... ну... мне вообще это кажется не правильным. Продавать моим австралийцам.

Питер Марлоу согласно кивнул, чувствуя тошноту.

– И моим ребятам тоже.

Все трое посмотрели друг на друга. «Да, – сказал себе Кинг, – это выглядит совсем непривлекательно. Но мы обязаны выжить». И... неожиданно его озарило.

Он побледнел и твердо сказал:

– Соберите... соберите... остальных. У меня блестящая идея!

Американцы собрались быстро. Они напряженно следили за Кингом. Он успокоился, хотя ничего пока не сказал. Он просто курил, явно не замечая остальных. Питер Марлоу и Тимсен обеспокоенно переглянулись.

Кинг встал, и напряженность возросла. Он погасил сигарету.

– Парни, – начал он, и голос его был слабым, в нем слышалась необычная усталость. – «День Би» был четыре дня назад. Мы ожидаем... – он сверился с нарисованным на стене графиком увеличения приплода, – ...да, что увеличим наше поголовье до сотни или чуть больше. Я заключил сделку с нашим другом и партнером Тимсеном. Он поставит нам материал для тысячи клеток. К тому времени, когда нужно будет расселять молодых, проблема с клетками будет решена. Он и его группа будут сбывать продукцию. Нам остается сосредоточиться на улучшении породы. – Он остановился и пристально оглядел каждого. – Парни! Через неделю, начиная с сегодняшнего дня, ферма начнет продажу.

Теперь, когда этот день был установлен, их лица вытянулись.

– Ты вправду считаешь, что мы должны продавать? – опасливо спросил Макс.

– Не помолчишь ли ты. Макс?

– Я ничего не знаю насчет продажи, – сказал Байрон Джонс III, беспокойно трогая глазную повязку. – Эта мысль заставляет меня...

– Помолчите, ради Бога! – раздраженно попросил Кинг. – Парни! – Все наклонились вперед, когда, стараясь превозмочь себя, Кинг заговорил едва слышным шепотом. – Мы будем продавать мясо только офицерам! Начальству! От майоров и выше.

– О, Бог ты мой! – выдохнул Тимсен.

– Боже правый! – сказал Макс вдохновленно.

– Как? – переспросил Питер Марлоу ошеломленно. Кинг чувствовал себя богом.

– Да, офицерам. Не всем, конечно. Они единственные в лагере, кто может позволить себе покупать мясо. Вместо массового бизнеса мы превратим его в торговлю деликатесами.

– И пусть эти мерзавцы покупают себе крыс. Вы ведь не будете переживать, ведь вам хочется накормить их этим мясом? – сказал Питер Марлоу.

– Вы чертов пижон, – благоговейно произнес Тимсен. – Гений. Я знаю троих таких сволочей. Я бы отдал свою правую руку, чтобы посмотреть, как они жрут мясо крыс, а потом рассказать им...

– Я знаю двоих, – сказал Питер Марлоу, – которым с удовольствием подарил бы мясо, не говоря уже о продаже. Но эти педики могут учуять запах крысы.

Макс встал и перекричал смех.

– Послушайте, ребята. Послушайте. Послушайте минуту. – Он повернулся к Кингу. – Ты знаешь, я не, я не... – Он был так взволнован, что говорил с трудом. – Я не... я не всегда был на твоей стороне. Вреда я не принес. Это свободная страна. Но это... это такое большое... такое... а, ну... – Он с серьезным видом протянул руку. – Я хочу пожать руку человеку, которому пришла в голову такая мысль! Думаю, мы все должны пожать руку настоящему гению. От имени рядовых всего мира – я горжусь тобой! Ты – король!

Макс и Кинг пожали руки.

Текс в восторге раскачивался из стороны в сторону.

– Селларс, и Праути, и Грей, – он в списке...

– У него нет денег, – сказал Кинг.

– Черт, мы ему их одолжим, – сказал Макс.

– Нельзя нам этого делать. Грей не дурак. Он заподозрит неладное, – сказал Питер Марлоу.

– Как насчет Торсена, этого мерзавца...

– Никого из американских офицеров, – вежливо сказал Кинг, – ну может, одного или двух.

Веселье быстро стихло.

– Как насчет австралийцев?

– Оставьте это мне, приятель, – откликнулся Тимсен. – У меня на уме есть три дюжины клиентов.

– Как насчет англичан? – спросил Макс.

– Мы можем кого-то из них выбрать. – Кинг чувствовал себя большим, могущественным и был полон энтузиазма. – Повезло тем ублюдкам, у которых есть деньги или возможность достать, именно их мы и накормим, а потом расскажем, что они съели, – сказал он.

Как раз перед отбоем Макс торопливо проскользнул в дверь и прошептал Кингу:

– Сюда идет охранник.

– Кто?

– Шагата.

– Хорошо, – сказал Кинг, стараясь не выдавать волнения. – Проверь, чтобы все часовые были на местах.

– Иду. – Макс торопливо ушел.

Кинг наклонился к Питеру Марлоу.

– Может быть, это ошибка, – нервно сказал он, – пошли, надо быть готовыми.

Он выскользнул из окна и убедился, что брезентовый полог опущен. Потом он и Питер Марлоу вошли под полог и стали ждать.

Шагата просунул голову под полог и, узнав Кинга, тихо проскользнул внутрь и сел. Он прислонил винтовку к стене и предложил пачку «Куа».

– Табе, – сказал он.

– Табе, – ответил Питер Марлоу.

– Привет, – сказал Кинг. Рука его дрожала, когда он брал сигарету.

– У тебя есть что-нибудь для продажи? – с присвистом спросил Шагата.

– Он спрашивает, есть ли у вас что-нибудь для продажи?

– Скажите ему – нет.

– Мой друг огорчен, что сегодня ему нечем удивить человека с таким хорошим вкусом.

– Будет ли у твоего друга такая вещь через, скажем, три дня?

Кинг с облегчением вздохнул, когда Питер Марлоу перевел ему.

– Скажите – да. И добавьте, что он поступает мудро, устроив проверку.

– Мой друг говорит, что, вероятно, в тот день он достанет кое-что, что удивит человека с таким хорошим вкусом. И мой друг добавляет, что делать дело с таким осторожным человеком – хорошее предзнаменование для удовлетворительного завершения сделки.

– Это благоразумно – устраивать дела под прикрытием ночной темноты. – Шагата-сан всосал воздух. – Если я не приду через три ночи, ждите меня каждую ночь. Наш общий друг, возможно, не сумеет выполнить свои обязательства в назначенный срок. Но я уверен, это произойдет через три ночи, начиная с сегодняшней.

Шагата встал и дал пачку сигарет Кингу. Легкий поклон, и он растворился в темноте.

Питер Марлоу перевел Кингу слова Шагаты, и Кинг ухмыльнулся.

– Отлично. Просто великолепно. Не хотите подойти завтра утром? Мы обсудим планы.

– Я записан в рабочую команду на аэродроме.

– Хотите, я найду вам замену?

Питер Марлоу рассмеялся и покачал головой.

– В любом случае вам лучше прийти, – сказал Кинг. – Вдруг Чен Сен захочет выйти на связь.

– Вы думаете, что-нибудь не так?

– Нет. Шагата поступил умно. Я бы тоже так сделал. Все идет по плану. Еще неделя – и сделка будет полностью выполнена.

– Надеюсь, так и будет. – Питер Марлоу подумал о деревне и помолился, чтобы сделка прошла удачно. Он отчаянно хотел пойти туда снова. Он мечтал о Сулине, он должен взять ее!

– В чем дело? – Кинг скорее почувствовал, чем заметил дрожь, охватившую Питера Марлоу.

– Я думал, как хорошо оказаться в объятиях Сулины прямо сейчас, – смущенно ответил Питер Марлоу.

– Да, – Кинг решал, можно ли ему отпустить какую-нибудь непристойность в адрес девушки.

Питер Марлоу перехватил его взгляд и слегка улыбнулся.

– Вам не о чем беспокоиться, дружище. Я не наделаю глупостей, если это то, о чем вы думаете.

– Я уверен. – Кинг улыбнулся. – Нам предстоит много удовольствий... и завтрашнее представление. Вы слышали о нем?

– Только то, что спектакль будет называться «Треугольник». И в нем главную роль играет Шон. – Голос Питера Марлоу неожиданно потускнел.

– Как случилось, что вы чуть не убили Шона? – Кинг никогда не спрашивал об этом напрямую, зная, что такому человеку, как Питер Марлоу, всегда опасно задавать личные вопросы. Но сейчас он инстинктивно чувствовал – момент выбран правильно.

– Особенно нечего рассказывать, – сразу ответил Питер.

Марлоу, довольный, что Кинг спросил его. – Шон и я служили в одной эскадрилье на Яве. За день до окончания войны Шон не вернулся с задания. Я думал, что он погиб.

Около года назад, через день после того, как нас привезли сюда с Явы, я пошел на лагерное представление. Я узнал Шона на сцене, и вы можете представить себе, какое потрясение я испытал. Он играл девушку, но я ничего плохого про это не подумал, ведь кому-то всегда достаются женские роли. Я просто сидел и получал удовольствие от представления. Я не мог прийти в себя от того, что нашел его живым и невредимым, не мог оправиться от потрясающего впечатления, какое он произвел на меня, играя девушку. Его манера ходить, разговаривать и садиться, его платье и парик были совершенны. Его игра произвела на меня очень сильное впечатление, а я тем не менее знал, что раньше он никогда не участвовал в любительских спектаклях.

После представления я прошел за кулисы повидать его. Там были и другие, которые тоже ждали его. Через некоторое время меня охватило странное чувство: эти парни были похожи на тех типов, которых встречаешь всякий раз у любого театрального подъезда, вы знаете, парни, чешущие языки в ожидании своих подружек.

Наконец дверь в уборную открылась, и все бросились внутрь. Я протиснулся последним и встал в дверях. Только тут до меня дошло, что все мужчины были гомиками! Шон сидел на стуле, и, казалось, они порхали вокруг него, подлизывались к нему, называли его «дорогая», крепко обнимали и говорили ему, какой он «чудесный», обращаясь с ним, как со звездой. А Шон! Шону это очень нравилось! Боже, ему доставляло удовольствие их лапанье! Как сука во время течки. Потом он неожиданно увидел меня и был тоже потрясен.

Он сказал: «Привет, Питер», но я ничего не ответил. Я стоял и смотрел на одного из проклятых гомиков, который держал руку на колене Шона. На Шоне было что-то вроде разлетающегося неглиже, шелковые чулки и штанишки. У меня появилось ощущение, что он нарочно раздвинул неглиже, чтобы показать свою ногу выше чулка. Казалось, что у него из-под неглиже выпирали груди. Потом до меня внезапно дошло, что он без парика – его собственные волосы были такими же длинными и волнистыми, как у девушки.

Потом Шон попросил всех уйти: «Питер, мой старый друг, которого я считал погибшим, – сказал он. – Мне надо поговорить с ним. Оставьте нас, пожалуйста».

Когда они ушли, я спросил Шона: «Скажи мне, ради Бога, что случилось с тобой? Неужели ты действительно получаешь удовольствие, когда эти подонки лапают тебя?»

«Скажи мне ради Бога, что случилось со всеми нами, – ответил Шон. Потом сказал со своей чудесной улыбкой. – Я так рад видеть тебя, Питер. Я думал, что ты точно погиб. Сядь на минутку, пока я смою грим. Нам есть о чем поговорить. Ты прибыл с рабочей партией с Явы?»

Я кивнул, все еще не приходя в себя, а Шон повернулся к зеркалу и начал стирать грим кремом:

– «Что случилось с тобой, Питер? – спросил он. – Тебя сбили?»

Когда он снимал грим, я начал успокаиваться, казалось, все вставало на свои места. Я твердил себе, что глуп, что все это часть спектакля, ну, понимаете, чтобы воплотить образ – я был уверен, он только притворялся, что получал удовольствие. Поэтому я извинился: «Прости, Шон, ты, должно быть, решил, что я болван! Боже мой, как приятно знать, что с тобой все в порядке. Я думаю, тебе это тоже осточертело». И рассказал ему, что случилось со мной, а потом спросил его о том же.

Шон поведал, что его сбили четыре «Зеро» и он был вынужден прыгать с парашютом. Добравшись до аэродрома, он нашел мой самолет, от которого остались одни обломки. Я рассказал ему, как поджег его перед тем, как уйти. Мне не хотелось, чтобы проклятые япошки починили его.

«Ох, – сказал он. – Я предположил, что ты потерпел аварию при посадке. Я оставался в Бандунге в штаб-квартире с остальными парнями, а потом нас всех посадили в лагерь. Немного позже отправили в Батавию, а оттуда перевели сюда».

Шон все время смотрел на свое отражение в зеркале, лицо его было гладким и чистым, как у девушки. Неожиданно меня охватило странное чувство: мне показалось, он совершенно забыл обо мне. Я не знал, что мне делать. Потом он отвернулся от зеркала и посмотрел прямо на меня и забавно нахмурился. Я сразу почувствовал, что он несчастен, поэтому спросил, хочет ли он, чтобы я ушел.

Нет, ответил он. Нет, Питер, я хочу, чтобы ты остался.

И тут он взял женскую косметичку, которая лежала на туалетном столике, вынул губную помаду и начал подкрашивать губы.

Я был оглушен: «Что ты делаешь?» – спросил я.

«Крашу губы, Питер».

«Хватит, Шон, – сказал я – Пошутил, и хватит. Представление кончилось полчаса тому назад».

Но он продолжал. Привел в порядок губы, напудрил нос и причесал волосы. Боже, он опять стал прекрасной девушкой. Я не мог поверить. Я все еще надеялся, что он разыгрывает меня.

Он поправил прическу, потом уселся и стал рассматривать себя в зеркале. Это зрелище его вполне удовлетворило. Потом увидел в зеркале меня и засмеялся:

"В чем дело, Питер? – спросил он. – Разве ты раньше не бывал в артистических уборных?

«Был, – сказал я. – Я был в женской уборной».

Он долгое время смотрел на меня. Потом расправил свое неглиже и скрестил ноги:

«Это женская уборная», – объявил он.

«Хватит, Шон, – сказал я, раздражаясь. – Это я, Питер Марлоу. Мы в Чанги, вспомнил? Спектакль окончен, и сейчас все встало на свои места».

«Да, – сказал он совершенно спокойно, – все нормально».

Мне понадобилось время, чтобы что-то сказать.

«Ну, – наконец выдавил я, – не собираешься ли ты выбраться из своих тряпок и стереть эту грязь с лица?»

«Мне нравятся эти платья, Питер, – сказал он, – и я всегда хожу в гриме. – Он встал, открыл шкаф. О Боже, он был полон саронгов, платьев, штанишек, лифчиков и тому подобных предметов. Он повернулся и был совершенно спокоен. – Это единственное, в чем я хожу сегодня, – сказал он. – Я женщина».

«Ты верно спятил», – сказал я.

Шон подошел и пристально посмотрел на меня, и я никак не мог избавиться от ощущения, что передо мной стоит девушка – он выглядел как женщина, вел себя, говорил как женщина:

«Послушай, Питер, – сказал он. – Я понимаю, тебе трудно понять, но я изменился, я больше не мужчина, я женщина».

«Ты такая же чертова женщина, как и я сам!» – завопил я. Но это, казалось, ни в коей мере не тронуло его. Он стоял, улыбаясь как мадонна, а потом сказал:

«Я женщина, Питер». – Он прикоснулся к моей руке в точности как сделала бы девушка и сказал:

«Прошу, обращайся со мной как с женщиной».

В моей голове что-то щелкнуло. Я схватил его за руку, сорвал неглиже с его плеча, сорвал подбитый лифчик и повернул его лицом к зеркалу.

«Ты называешь себя женщиной? – закричал я. – Посмотри на себя! Где у тебя чертовы груди?»

Но Шон не стал смотреть. Он просто стоял перед зеркалом, опустив голову вниз, и волосы спадали на его лицо. Неглиже болталось на нем, он был обнажен до пояса. Я схватил его за волосы и дернул его голову.

«Посмотри на себя, ты проклятый извращенец! – орал я. – Ты мужчина, клянусь Богом, и всегда был им».

Он продолжал стоять, ничего не говоря, и наконец до меня дошло, что он плачет. Потом в комнату ворвались Родрик и Френк Перриш и вышвырнули меня вон, а Перриш обернул неглиже вокруг Шона, обнял его, и все это время Шон продолжал плакать.

Френк продолжал крепко обнимать его и приговаривать: «Все в порядке, Шон, все в порядке». Потом посмотрел на меня, и я понял, что он хочет убить меня: «Убирайтесь отсюда, вы, проклятая сволочь», – сказал он.

Даже не помню, как вышел оттуда. Я бродил по лагерю, с трудом приходя в себя. И тут я начал осознавать, что не было у меня права, вообще никаких прав делать то, что я сделал. Это было безумством.

Лицо Питера Марлоу исказилось от боли. Я вернулся в театр. Хотел помириться с Шоном. Дверь была заперта, но мне показалось, что он внутри. Я стучал и стучал, но он не отвечал и не открывал дверь. Я рассвирепел и взломал дверь. Мне хотелось извиниться лично перед ним, а не перед его дверью.

Он лежал на кровати. Левое запястье было разрезано и вся комната залита кровью. Я наложил ему жгут и привел старого доктора Кеннеди и Родрика с Френком. Шон выглядел как труп и не издал ни звука все это время, пока Кеннеди зашивал разрез, сделанный ножницами. Когда Кеннеди кончил, Френк спросил меня: «Удовлетворен наконец, ты, чертова сволочь?» Я ничего не мог сказать. Я просто стоял, ненавидя себя. «Убирайся отсюда вон и не показывайся больше», – сказал мне Родрик.

Я собрался уходить, но тут услышал, как Шон зовет меня слабым, едва различимым шепотом. Я повернулся и увидел, что он смотрит на меня совсем не сердито, а так, как будто жалеет меня: «Извини, Питер, – сказал он. – Ты не виноват».

«Боже, Шон, я вовсе не хотел причинить тебе никакого вреда», – ухитрился сказать я.

«Знаю, – прошептал он. – Оставайся, пожалуйста, моим другом».

Потом он посмотрел на Перриша и Родрика и сказал: «Я хотела умереть, но сейчас, – и он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, – я так счастлива, что снова оказалась дома».

Питер Марлоу выглядел опустошенным. По его шее и груди струился пот. Кинг закурил «Куа».

Питер Марлоу беспомощно пожал плечами, потом встал и вышел. На душе было гадко.