САПФИР

Он остановился у подножия каменного крыльца и посмотрел на Кало, ожидавшего его наверху, неподвижного, как статуя. Духота июльского утра не так сильно ощущалась в тени старинного особняка на улице Манзони.

Бруно бросился ему навстречу, шагая через две ступеньки, великан подхватил его на бегу и поднял в воздух.

– Ах ты красавчик! – воскликнул он на сицилийском диалекте. – Как вырос! И как загорел!

Болтая ногами в воздухе, Бруно почувствовал себя невесомым, как перышко, в мощных руках колосса и покраснел под загаром. Радость первой встречи сменилась неловкостью: ему было неприятно, что с ним обращаются, как с ребенком.

– Отпусти, – велел он Кало, сгорая от стыда.

Кало опустил его на землю, спохватившись, что переусердствовал.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – заметил Бруно. Он охотно продолжил бы игру, но не хотел выглядеть нелепо в глазах отца и Мэри-Джейн.

– Ты окреп, малыш, – извиняясь, сказал Кало.

– Мы уже месяц не виделись.

Они говорили друг с другом, позабыв обо всем на свете. Мэри-Джейн была поражена таким удивительным взаимопониманием, а Филип вновь почувствовал себя ущемленным.

– Это просто радость встречи, – попыталась утешить его Мэри-Джейн, предложив первое попавшееся разумное объяснение.

– Отцовство, – заметил Филип, стараясь свести все к шутке, – это не биологический факт. Это заслуга. Видимо, я был не лучшим отцом.

То, что он говорил, было отчасти верно, но он не в силах был побороть враждебность, которую испытывал к светловолосому чужаку.

Он вспомнил похороны Аннализы и будто вновь увидел, как Кало входит в часовню госпиталя Сент-Джеймс, а Бруно, который никогда его не видел, разве что в первые месяцы жизни на Сицилии, идет к нему и берет его за руку. Какая таинственная сила исходила от этого грубого мужлана? Чем он сумел привлечь и пленить сердце его сына?

– Представляю вам дона Калоджеро Косту, – голосом хорошо воспитанного мальчика обратился Бруно к Мэри-Джейн. – Он мой крестный. А это Мэри-Джейн Маршалл. Папина невеста, – добавил он, повернувшись к Кало.

Кроткая Мэри-Джейн протянула руку Кало, глядя на него, как восторженная провинциалка на столичного фокусника, выпускающего из рукава стаю голубей.

– How do you do, mister Costa? – Она произнесла ритуальную формулу совершенно машинально, так как в тот же миг ее осенила догадка: «Боже, но ведь это же отец Бруно».

Кало пожал хрупкую ладошку женщины с нежным и кротким лицом.

– Рад познакомиться, синьорина.

– Ну, вас двоих не требуется представлять друг другу, – вновь заговорил Бруно, обращаясь к мужчинам, которые молча обменялись рукопожатиями.

Филип отметил, что Кало совершенно не изменился после стольких лет, и почувствовал зависть к его молодости и силе.

Они вместе поднялись по лестнице.

– Ну не дурак ли я, – спохватился Кало. – Забыл захватить багаж.

– В этом нет необходимости, – остановил его Филип. – Мы уезжаем прямо в аэропорт. Верно, дорогая? – добавил он, повернувшись к Мэри-Джейн.

Она растерянно поглядела на него и кивнула, не требуя дальнейших объяснений.

– Конечно, дорогой, как хочешь. Но сначала мне хотелось бы немного отдохнуть.

Пока мужчины и мальчик устраивались в гостиной, она прошла в ванную. Нужно было привести в порядок мысли, не вызывая подозрений, и ванная показалась ей наиболее удачным местом.

Встреча с Кало буквально ошеломила ее. Неужели до сих пор никто ничего не заметил? Бруно был точной копией Кало. У великана были голубые глаза и светлые волосы, у Бруно глаза были серые, а волосы – темные, но во множестве других деталей совпадение было полным: те же высокие скулы, тот же прямой нос, та же походка, повадка, манера подмигивать, та же светлая заразительная улыбка. Как могло получиться, что до сих пор никто, кроме нее, ничего не заподозрил? А может быть, Филип знал и делал вид, что ничего не замечает?

Мэри-Джейн посмотрелась в большое зеркало, окруженное многочисленными лампочками, и заметила, что усталость и сделанное только что потрясающее открытие заметно отразились на ее внешности. По лицу было видно, что она испугана секретом, который был слишком велик для нее.

Она вымыла лицо, обновила грим, тщательно причесалась и попыталась убедить себя, что ей все это померещилось и что подобные ужасные вещи просто невозможны. Конечно, это жара и утомительное путешествие, резкий переход от слепящего солнца к тени сыграли с нею злую шутку.

Мэри-Джейн снова взглянула в зеркало, рукой поправляя волосы и безуспешно стараясь подушечками пальцев разгладить мелкие морщинки, лучиками расходившиеся от уголков глаз, но вдруг вместо собственного отражения увидела образ Бруно, тотчас же сменившийся мужественным лицом Кало. Это было настоящее наваждение.

Нет, дело не в жаре, не в резкой смене света и тени, не в ослеплении: Бруно был сыном Кало.

Мэри-Джейн застегнула шелковую блузку и поспешила вернуться к Филипу. Теперь многое встало на свои места: и поразительное взаимопонимание между мальчиком и великаном, и та глубокая враждебность к загадочному сицилийцу, которую она прочла в глазах Филипа. Конечно, Филип знал, возможно, он все знал с самого начала, но что-то мешало ему открыто признать правду.

Уверенность в том, что ей удалось раскрыть страшную тайну Брайанов, не подвигла Мэри-Джейн на выдвижение поспешных обвинений против Аннализы. Напротив, она ощутила к первой жене Филипа беспредельную жалость, хотя раньше завидовала ей и несказанно страдала по ее вине. Теперь же она почувствовала, что погибшая женщина близка и понятна ей, их объединяла одна и та же боль. Ведь Аннализа тоже должна была многое перестрадать, выйдя замуж за человека, которого не любила, и любя другого настолько сильно, чтобы родить от него ребенка. В голову Мэри-Джейн закралось даже подозрение, что дорожное происшествие в Сосалито не было несчастным случаем. Чем больше она думала, тем убедительнее казалась ей версия самоубийства. Ведь если есть только один способ прийти в этот мир, то существует бесконечное множество способов покинуть его, особенно для того, кто хочет избавиться от невыносимых мук.

В душе Мэри-Джейн, потрясенной и напуганной неожиданными и страшными открытиями, поселилась мучительная тревога, угрожавшая поколебать и опрокинуть ее врожденную уравновешенность. В ней росло неодолимое желание поскорее вернуться домой.

Убедившись, что вполне владеет собой, она присоединилась к компании в гостиной.

Несмотря на подробные инструкции, выданные экономке из Брианцы, Кало так и не получил заказанного лимонного шербета, хоть отдаленно напоминающего тот, что с таким искусством готовила Аннина. Поданный ему стакан с сомнительной беловатой кашицей сицилиец оставил нетронутым на стеклянном столике.

– Мальчику не нужен шофер, синьор Брайан, – объявил он.

– Это почему же? – нахмурился тот.

Мэри-Джейн прилегла на широкой, обитой бархатом тахте и принялась листать журнал.

– Для этого есть я, – решительно сказал великан.

– А если вы куда-нибудь отлучитесь? – возразил Филип.

– Никаких отлучек, – твердо и торжественно заявил Кало. – К тому же я никому не доверяю. Кроме вас, разумеется, синьор Брайан, – поспешно добавил он, опасаясь быть неправильно понятым.

Филип еще больше помрачнел и заговорил властным, не допускающим возражений тоном.

– Вы очень высокого мнения о себе, мистер Коста, – заметил он, стремясь окоротить строптивого сицилийца.

Экономка внесла чайник, расставила на стеклянном столике чашки и безмолвно удалилась.

– Поверьте, я знаю свое место, – спокойно сказал Кало.

Мягкий свет просачивался сквозь задернутые шторы, в нем плясали золотые пылинки.

– Прежде чем я уеду, – вновь начал Филип, – нам следует обсудить финансовый вопрос.

– Не понимаю, – Кало вопросительно взглянул на него, наливая себе чай.

– Я хотел бы знать, какое жалованье платил вам мой тесть, – грубо выложил Филип. – Просто хочу знать, хватает ли вам ваших заработков.

Неумело орудуя серебряными щипчиками, Кало взял из сахарницы кусочек сахару и, едва не промахнувшись, опустил его себе в чашку.

– Опыта не хватает, – виновато улыбнулся он.

– Вы не ответили на мой вопрос, – холодно заметил Филип тоном человека, не привыкшего повторять дважды.

– Я что-то не совсем понял, – не без насмешки ушел от ответа сицилиец.

– Я спросил, какое жалованье вы получаете, – рассердился Филип.

Бруно благоразумно присоединился к Мэри-Джейн в разглядывании и обсуждении картинок и заголовков иллюстрированного еженедельника.

– Я никогда не получал жалованья, синьор Брайан, – ответил Кало, демонстрируя уступчивость и учтивость сильного.

Филип ощутил прилив досады, но подавил его усилием воли.

– Как же вы жили? – осведомился он, не сомневаясь, что на сей раз сумел поставить противника в затруднительное положение.

– Я жил как член семьи, – отвечал Кало с обезоруживающей простотой. – Вы платили бы жалованье родному сыну?

– Не припоминаю, чтобы вы носили фамилию Сайева. – Филип упорно загонял себя в темный туннель, из которого невозможно было выбраться без потерь.

– Для меня это было бы слишком большой честью. – Под мальчишеской улыбкой Кало проступил угрюмый оскал мастифа. – Но если хотите продолжать допрос – воля ваша.

Филип нервно выудил сигарету из пачки и был вынужден несколько раз щелкнуть зажигалкой, прежде чем вспыхнул огонек.

– Могу я узнать, на какие средства вы существовали до сегодняшнего дня? – Он был органически не способен представить себе какие-то иные жизненные устои, отличные от тех, которым следовал сам.

Кало с видом знатока отпил глоток чаю.

– Я просто брал то, что мне было нужно. – Он безмятежно взглянул на американца, который от волнения судорожно затягивался тающей на глазах сигаретой. – И поверьте мне, синьор Брайан, я довольствуюсь малым.

– Раз уж вы отвечаете за моего сына, – упорствовал Филип с ожесточением побежденного, не желающего признать превосходство противника, – я настаиваю, чтобы вы получали за это соответствующее вознаграждение.

– Этого права я не могу у вас отнять, – Кало сделал вид, что сдается. – Но не просите меня помочь вам в установлении суммы. Я не слишком сведущ в экономических вопросах.

– Давайте договоримся следующим образом, синьор Коста. – Филип говорил так, будто именно он вел в счете. – Тридцатого числа каждого месяца вы будете получать чек от моего адвоката в Италии.

Кало кивнул со своей открытой и насмешливой мальчишеской улыбкой. Он считал излишним уточнять, что ежемесячный чек будет неукоснительно переводиться на счет Бруно, как уже было сделано со всем имуществом, оставленным ему бароном. Старик доверил своему любимцу эвкалиптовый лес, серные разработки, бумажную фабрику и ценные бумаги с тем, чтобы он распоряжался ими в интересах внука, а также палаццо, имение в Пьяцца-Армерине и виллу Сан-Лоренцо.

Бруно вполголоса рассказывал Мэри-Джейн о том, что барон назначил Кало его опекуном, а следовательно, и попечителем всего семейного состояния.

– Ну что ж, видимо, я могу сказать, что мой сын в хороших руках, – вынужден был признать Филип в виде максимальной уступки этому пещерному дикарю, взявшему на себя роль сторожевого пса.

– Я тоже так считаю, – скромно согласился Кало.

Наслушавшись признаний Бруно, Мэри-Джейн преодолела свою природную сдержанность и решила вмешаться. Она дружески улыбнулась Кало:

– Вы действительно очень милы, мистер Коста. Я рада была с вами познакомиться.

Сицилиец поклонился, подражая манере старого барона. Результат оказался плачевным, однако его простодушие искупало нехватку светского лоска.

– Вы отдохнули, синьорина? – Кало старался быть галантным, но и в этой попытке сквозила лишь его безыскусная доброта.

Приглядевшись к нему получше, Мэри-Джейн подумала, что любая женщина была бы счастлива иметь рядом такого мужчину, готового любить и защищать ее. Она поняла, какие чувства должна была испытывать Аннализа, и мысленно оправдала ее.

– Я готова ехать, – сказала она, глядя на него своим чистым и нежным взглядом. – Теперь я знаю, что сын Филипа… что наш сын в отличных руках.

Бруно подошел к Кало и что-то прошептал ему на ухо. Великан кивнул, вынул ключ из кармана куртки и протянул его мальчику.

– Подожди еще минутку, Мэри-Джейн! – воскликнул Бруно. – Я должен тебе кое-что передать.

Он бегом бросился вон из комнаты, но вскоре вернулся, отдал ключ Кало и протянул ей зеленый замшевый футлярчик.

– Это тебе, Мэри-Джейн.

Она открыла футляр и обнаружила прекраснейший в мире сапфир, хорошо ей знакомый, уже однажды побывавший у нее на пальце и так жестоко отнятый.

– Почему ты мне даришь это кольцо, Бруно? – растроганно спросила она, и губы у нее задрожали.

– Это мамино кольцо, – сказал Бруно, – но оно должно принадлежать жене Филипа Брайана. Оно твое, Мэри-Джейн. Я не смогу приехать на вашу свадьбу, но мне очень хочется, чтобы ты приняла от меня этот свадебный подарок.

Мэри-Джейн наклонилась и поцеловала мальчика.

– Спасибо, Бруно, – еле выговорил Филип, бледнея от избытка чувств.

Так благодаря его сыну фамильная драгоценность Брайанов вернулась в русло священной семейной традиции.