АДМАД БЕН ЮСЕФ
Старик с длинной бородой, такой же белоснежной, как и его широкий «дисдаш», вошел в княжеский шатер, где шестеро мужчин сидели по-турецки на толстом ковре с изящным орнаментом и вели мирную беседу. Все они были в традиционных белых одеждах и отличались друг от друга только разноцветными «кефи», повязанными на голове. Все пили жасминовый чай, и никто не обратил особого внимания на вошедшего.
Старик приблизился к самому молодому из присутствующих и обратился к нему вполголоса.
– Шейх Юсеф, – проговорил он, – твой американский друг Бруно Брайан звонит тебе из Италии.
Шейх принес свои извинения, поднялся и вышел из шатра. Он был высок ростом и крепок, с характерной арабской бородкой и висячими усами, скрывающими обаятельную улыбку, красивым орлиным носом и большими выразительными глазами под густыми бровями. На его лице под напускной иронией читалось дружеское участие и преданность. Из-под «кефи» с рисунком в виде красных листьев на белом фоне выбивалась прядь волос, уже посеребренных сединой.
Юсеф подошел в своему «Рейнджроверу», охраняемому двумя часовыми с ручными пулеметами. Рядом с местом водителя находился радиотелефон, соединенный спутниковой связью с Европой и Америкой. Молодой арабский принц сел в машину и широко улыбнулся, блеснув белыми и крепкими зубами, будто смотрел прямо в лицо далекому невидимому собеседнику.
– Слушаю тебя, друг, – сказал он. Ни для кого другого, даже для своей прелестной жены, шахини Музы, Адмад Юсеф не прервал бы беседы со старейшинами племен.
– Скажи мне, что твоя жена и дети здоровы, – начал Бруно, – чтобы я мог сразу же перейти к делу. – Он был настроен обсуждать серьезные проблемы, но невольно вспоминал беззаботные далекие годы.
– Мы все здоровы. Представь себе, иногда даже находим время поговорить о тебе. – Юсеф знал, что его друг позвонил неспроста.
– Я должен рассказать тебе одну историю, Юсеф. – Бруно избрал светский, салонный тон, чтобы сообщить другу о последних событиях.
– Великосветские сплетни приводят меня в восторг. – Юсеф спросил себя, принял ли Бруно все необходимые меры предосторожности, и решил, что его друг по части осмотрительности заткнет за пояс любого араба.
С тех пор как в 1976 году, тридцати двух лет от роду, он стал ближайшим помощником министра нефтедобывающей промышленности Объединенных Эмиратов, Юсеф лишь изредка встречался с Бароном, но дружба, завязавшаяся во время учебы в Беркли, когда они жили в одной комнате, осталась крепкой. Дружески настроенный к Западу, где он долго жил и где сходились многие его деловые интересы, Юсеф был теснейшим образом связан с добычей нефти, однако эта связь не отдаляла его от родных корней и традиций его народа. Ему приходилось жить в роскошных дворцах из стекла и бетона, но в душе он оставался кочевником, и сердце его было навеки отдано золотым пескам пустыни и черному бедуинскому шатру, в котором по воле отца он прожил два года.
Великий шейх Зияд хотел, чтобы его сын на деле приобщился к подлинной культуре, познал радость жизни и смирение труда, чтобы он был воспитан в уважении к старшим, к традициям и обычаям своего народа.
Став взрослым, Юсеф изучил светлые и темные стороны Востока и Запада, но лучше чувствовал себя в кочевом шатре, чем в доме с бассейном. Та же духовная жажда, что заставила его прилежно изучать Коран, теперь толкала его к общению с бедуинами-кочевниками, которые говорили на языке предков и придерживались заветов бессмертной мудрости.
Несколько месяцев назад, увидевшись с Бруно в Вашингтоне на международной конференции нефтепроизводителей, Юсеф признался: «Если бы это зависело от меня, я завернул бы кран «черного золота». Я хотел бы вернуться к тем временам, когда мой народ не знал, что под песком пустыни таится богатство. Нефть когда-нибудь иссякнет. Что же тогда останется людям пустыни, кроме потребностей, навязанных иным образом жизни?»
Бруно тогда выслушал сомнения друга и понял его тревоги, но сейчас, обращаясь к нему из своего родного города в самом сердце великого острова посреди Средиземного моря с просьбой о помощи, он был далек от философии Юсефа. Спокойным и даже внешне небрежным тоном Барон рассказывал другу о возникших у него проблемах.
– Моему другу, – заключил Юсеф, – нужна конкретная помощь.
– И незамедлительно.
– Это будет нелегко.
– С тем, что дается легко, я справляюсь сам.
– Похвала всегда приятна.
– Истинная мудрость не нуждается в похвалах.
– Думаю, я смогу тебе помочь, – сказал шейх после минутного раздумья.
– Сделай это не откладывая.
– Обещаю сделать все, что смогу.
– Я уверен, ты сделаешь даже больше.
– Аллах велик.
* * *
Повесив трубку, Юсеф вышел из «Ровера», миновал поклонившихся ему телохранителей и вернулся в шатер.
– Друг, близкий моему сердцу, – сказал он, усаживаясь среди старейшин кочевых племен, – прервал нашу беседу. Прошу меня простить.
Собравшиеся с поклоном согласились. Один за другим они поднялись и подошли к Юсефу, который на прощание каждого расцеловал в обе щеки. Каждый из вождей, покидая шатер, оставил у ног шейха подарок: жемчуга или золотые мониста.
– Народ благодарит тебя, – говорили они с поклоном. – Ты свет наш и жизнь наша. До твоего прихода голосом пустыни говорило отчаяние.
Когда все вышли, в фирхан вернулся Мехди, белобородый старик, сообщивший о телефонном звонке Бруно. Войдя, он сел по-турецки напротив молодого шейха.
Лицо старика было суровым и невозмутимым, он спокойно дожидался конца своих дней, но глаза его, глубокие и блестящие, не утратили прозорливости. Юсеф считал его своим учителем и питал к нему сыновнее почтение.
– Можешь говорить, если хочешь, – сказал старик, не смягчая сурового выражения лица. Казалось, он взвалил на себя все тяготы мира и переживал их, как свои собственные.
Адмад Юсеф улыбкой поблагодарил его.
– Это долгая история, – начал он, словно извиняясь за то, что просит особого внимания. – Долгая и запутанная.
– Не бывает долгих и запутанных историй, – ободрил его Мехди. – Есть просто истории.
Тогда шейх рассказал о Бруно, об их дружбе, завязавшейся и окрепшей в университетские годы, о Бурхване, об «Ай-Би-Би», о гибели Маари, о бедуинском отщепенце.
– Мы ничего не имеем против Омара Акмаля, – заметил старик, решительно глядя ему в лицо.
– Если он враг моего друга, я должен вмешаться, – почтительно возразил Юсеф.
– Нам он не мешает, – продолжал Мехди, следуя ходу собственных мыслей. Большой шатер преграждал путь жаркому дыханию пустыни, старый мудрец и молодой шейх наслаждались живительной прохладой. – Возможно, он не будет представлять для нас угрозы и в будущем. – Старик тянул время, стараясь не то чтобы разубедить Юсефа, но дать ему осознать, что он позволяет себя втянуть в трудную ситуацию.
– Он слишком хитер, чтобы не понимать, что его делишки не должны мешать нашим интересам. – Юсеф вопросительно взглянул на старика.
– И у нас нет никаких причин приговаривать его к смерти. – Это прозвучало не как вердикт, а как настойчивый призыв к размышлению.
Слуга-пакистанец вошел в фирхан и принес чаю с мятой. Он молча разлил настой в чашки с золотым ободком по краю и поставил их перед собеседниками. Юсеф и Мехди принялись пить ароматный напиток.
– Этот негодяй хочет убить моего друга, – стоял на своем шейх. – Убил его жену и пытается разорить его.
– Человек щедрый всегда помогает другу, попавшему в беду, – вздохнул старик. – Но человек мудрый старается совместить интересы друга со своими собственными. Когда это возможно.
Это было мудрое замечание, которое молодой Юсеф должен был принять к сведению.
– Омар – марионетка русских, он дружит с ливийцами и кубинцами. – Юсеф пристально посмотрел на старика, но тот остался невозмутим.
– У этих государств много друзей и много марионеток. – Он продолжал маленькими глотками отпивать чай.
– Он поднимает бунты и мятежи, поставляет оружие и оказывает поддержку врагам Запада. – Юсефу никак не удавалось сохранить спокойную беспристрастность старого мудреца.
– Ты хочешь сказать, что нам выгоднее поддерживать хорошие отношения со странами Запада?
Позиции начали сближаться, у Юсефа появилась надежда.
– Наши дети учатся в университетах Америки и Европы, – сказал он с напускным спокойствием в голосе.
– Тебе нужно мое одобрение? – внезапно спросил старик.
– Мне нужен добрый совет, – смиренно ответил Юсеф.
– Да сохранит тебя Аллах. – На губах старика появилась улыбка, самое явное проявление его нежной привязанности к молодому шейху.
Они поднялись на ноги и дважды расцеловались. Беседа закончилась. Судьба отщепенца была решена. Время и способ остались на усмотрение Юсефа, поскольку он получил одобрение старого Мехди.
* * *
Адмад бен Юсеф сам вел свой «Ровер» по направлению к Абу-Даби. Трое телохранителей сидели сзади. За час пути он оставил позади золотой песок пустыни, на котором тени уже начали по-вечернему удлиняться, и достиг окраины богатейшего из городов Персидского залива.
Он вновь вспомнил о Бруно, об их первой встрече в начале 60-х годов в университетском городке Беркли, где оба они слушали курс экономики. Для Адмада бен Юсефа это были трудные времена, Бруно же, напротив, жил в богатой квартире с мексиканской прислугой, которая вела хозяйство, и великаном-итальянцем, неусыпно заботившимся о его благополучии и безопасности.
Юсеф много раз бывал в гостях у Бруно, и, когда ежемесячный чек запаздывал, друг радушно принимал его в своем доме. Их объединяло одинаковое понимание чести и дружбы, зато они расходились во взглядах на отношения мужчины и женщины.
Арабский студент, прекрасно воспитанный и сдержанный, приходил в смятение в присутствии женщин. Его влекло к женщинам, но, встречаясь с ними взглядом, он опускал глаза, вызывая у них недоверие и недвусмысленные подозрения на свой счет. Бруно воплощал в себе напор, Юсеф – застенчивую робость.
– Если бы я тебя не знал, – поддразнивал его Барон, – то усомнился бы в твоей мужественности.
Юсеф смотрел на него пристальным взглядом больших черных глаз, опушенных длинными ресницами.
– Ты не представляешь, – пытался он объяснить, – какую неловкость и разочарование испытывает араб при встрече с западными женщинами. Они хотели бы быть тем, чем кажутся, но никогда не кажутся тем, чем являются на самом деле. У них нет того утонченного очарования, за которым скрывается тайна. Их взгляд гол, их невинность лишена покровов. Наши женщины, даже целиком отдаваясь мужчине, таят свою душу, куда лишь изредка можно проникнуть, чтобы увидеть хрупкую загадку вечной женственности.
Постепенно воспоминания о прошлом вытеснил из его сознания образ шахини Музы, загадочной, капризной восточной царевны, его верной жены, подарившей ему троих детей. Он сильнее нажал ногой на акселератор, стремясь сократить время, отделяющее его от встречи с ней. Он не видел ее уже неделю, и теперь кровь нетерпеливо пульсировала в его висках, а по спине пробегала дрожь.
Ему не хватало запаха ее духов, кокетливого звона золотых монист, шуршания шелковых одежд, ощущения мягкости ее кожи под его ласкающими пальцами. Огни города рассеивали вечерний полумрак. Когда он вернулся из Калифорнии с дипломом экономиста, Абу-Даби был поселением деревенского типа без единой мощеной улицы. Теперь он сильно смахивал на Лос-Анджелес, хотя некоторыми чертами скорее напоминал молодому шейху знакомые европейские города: Канны и Ниццу.
Теперь в Абу-Даби, привлекавшем со всего мира туристов, ищущих экзотических приключений, насчитывалось более ста тысяч жителей; обитатели пустыни бедуины, рыбаки и пираты, промышлявшие в Заливе, приобрели западный лоск, ездили на автомобилях, жили в комфортабельных домах, где старинная утварь, сводившаяся к самому необходимому, была заменена современными электроприборами, а домашними богами стали телевизор и холодильник. «Черное золото» преобразило лик его земли: на ней появились дороги и небоскребы, напоминавшие Сан-Франциско, мощные, как в Нью-Йорке, верфи, сталелитейные заводы, сравнимые с германскими гигантами, аэропорты, ничем не уступавшие международным американским, ювелирные магазины, роскошью затмевавшие знаменитые «Тиффани».
Друг, не раз бескорыстно выручавший его, когда нефтяные богатства еще таились под землей, университетский товарищ, которому Юсеф часто по-хорошему завидовал, теперь просил его о помощи. И Юсеф был готов использовать всю свою власть, чтобы выручить его из беды.
Сопровождаемый приветствиями стражи, он проехал в ворота своего дворца, вышел из машины и прошел в покои, а войдя в кабинет, сел за письменный стол. Слуга, глубоко поклонившись, подал кофе с кардамоном. Юсеф знаком дал понять, что желает остаться один, и по телефону с избирательным вызовом набрал нужный ему номер в Вашингтоне. Ему ответил женский голос, несколько металлический по тембру из-за спутниковой связи и колеблющийся, словно эхо.
– Я хочу говорить с сенатором Джорджем Брайаном, – решительно сказал он.
– Кто у аппарата? – спросила прилежная секретарша.
– Мисс, не заставляйте меня терять время, – отрезал он, – вы прекрасно знаете, кто я такой.
Юсеф терпеть не мог телефонной болтовни, его собеседники на другом конце тоже были заинтересованы в краткости и конфиденциальности, поэтому они прибегали к условным фразам, понятным только посвященным.
Несколько секунд он слушал астральные шумы, затем в трубке раздался сильный и ясный голос Джорджа Брайана.
– Привет! – поздоровался он. – Случилось что-нибудь?
– Вот именно. У парня проблемы.
– Я уже в курсе, – заметил Джордж Брайан изменившимся тоном. Речь шла о Бруно, его племяннике. В эту минуту он как бы вновь увидел его, вспомнил Аннализу, ее трагический конец, ее страстную любовь, ее кожу, пахнувшую солнцем и мускусом.
– Мы можем ему помочь? – Юсеф играл в молчанку с истинно арабским терпением.
– Полагаю, мне известно, в чем его проблемы, – Джордж знал о проникновении Омара Акмаля в правление «Ай-Би-Би», но ничего не смог поделать, чтобы не дать ему навредить Бруно. После прихода к власти администрации Рейгана его влияние в этой области стало весьма ограниченным. И все, что он мог сказать по этому поводу, уже было им сказано адвокату Паоло Бранкати, советнику Барона.
– Я думаю, главная проблема в другом, – сообщил Юсеф.
– Здоровье или дела? – осторожно прощупывая почву, спросил сенатор. Он вдруг ощутил острую боль за грудиной, медленно, но неумолимо поднимавшуюся кверху и камнем давившую ему на грудь, классический симптом сердечного приступа. Механическим жестом вытащив из кармана коробочку, он вынул белую таблетку и сунул в рот.
– Здоровье в полном порядке, – заверил его шейх.
– Прекрасно, – вздохнул Джордж с облегчением. В шестьдесят четыре года сенатор Джордж Брайан выглядел не старше сорока, светлые волосы были по-прежнему густыми, фигура – стройной, взгляд – открытым, он улыбался прежней широкой улыбкой, когда-то приводившей в хорошее настроение несчастную Аннализу, но вот с сердцем дела были плохи: он так и не оправился от удара после смерти единственной женщины, которую любил. Он винил себя в том, что ее постиг столь страшный конец. Белая таблетка и успокоительные слова Юсефа оказали на него благотворное воздействие, боль отступила, вернув ему способность рассуждать и действовать. – Что же можно сделать? – он был готов на все, чтобы помочь племяннику.
– Ему нужна срочная и существенная помощь. – Они оба знали, о чем идет речь. Без немедленного экономического вмешательства экономика Бурхваны могла рухнуть, дав шанс оппозиции, давно уже готовой к путчу. Для Бруно это означало бы конец.
– Только деньги? – спросил Джордж.
– Деньги и солидарность, – уточнил Юсеф, имея в виду помощь людьми, наемными войсками, профессиональными военными, которые могли бы поддержать зашатавшийся режим Асквинды.
– Я ничего не могу поделать, – с горечью признался сенатор. – В моем кабинете нет командных кнопок, и ты прекрасно это знаешь.
– Власть, как ветер в пустыне, – улыбнулся Юсеф, – уходит и вновь приходит.
– Будем надеяться, что он вскоре подует с нужной стороны, – заметил Джордж. У него были причины разделить оптимизм Юсефа, но ему хотелось бы более конкретных гарантий.
– Ты скоро получишь ключ к разгадке тайны, – заверил его шейх.
– Когда? – Теперь судьба сенатора Брайана была в руках молодого восточного философа, умевшего при случае проявить себя человеком действия.
– Через двенадцать часов ты получишь секретный пакет, дядя Джордж, – Юсеф, на правах друга семьи, звал его так еще со времен учебы в Беркли. – Ты найдешь в нем все, что требуется, чтобы тебя внимательно выслушали там, где нажимают командные кнопки.
– Благослови тебя бог, мой мальчик. – Сенатор принялся массировать грудь: недавняя боль оставила после себя неприятное ноющее ощущение.
Юсеф попрощался, повесил трубку и нажал кнопку. Вспыхнул небольшой телеэкран, на нем тотчас же появилось лицо молодого араба, одетого по-европейски.
– Сиад Шатль, – сказал шейх, – настал час отправить «пакет» по известному тебе адресу.
– Когда он должен быть отправлен? – спросил тот.
– Немедленно, – приказал шейх. – В течение двенадцати часов он должен быть доставлен по назначению. Я дал слово, – заключил он, подчеркивая последние слова.
Юсеф отпил глоток кофе с кардамоном, он остыл и был неприятен на вкус. С улыбкой человека, сделавшего доброе дело, молодой шейх поднялся из-за стола. Теперь наконец он сможет принять душ и отправиться на встречу с шахиней Музой.
* * *
Адмад бен Юсеф прошел через чахлый и запыленный пальмовый сад и переступил порог флигеля, занимаемого шахиней Музой. Впереди него, подобно радостной вестнице, шествовала пакистанская служанка, возвещавшая о его прибытии. Капризный женский лепет, напоминавший пение птиц на закате, чудесным образом умолкал по мере его продвижения, сменяясь торжественным молчанием. Изящные женские фигуры в легких разноцветных одеждах, сидевшие по-турецки на пышном ковре, поднялись, как стайка экзотических бабочек, и улетучились, унося с собой благоухание алоэ и амбры.
Только одна хрупкая фигурка с лицом камеи, опущенными ресницами и губами, полуоткрытыми в сияющей улыбке, осталась ждать его.
Юсеф опустился на ковер рядом с ней и поцеловал унизанные перстнями пальцы протянутой ему руки.
– Добро пожаловать в твой дом, – сказала она напевно.
– Мне тебя не хватало, как воздуха, – прошептал он.
– Теперь ты здесь.
Она ослепляла редкостной, удивительной красотой даже в европейских платьях, но в своей родной стране предпочитала арабскую одежду, подчеркивающую томность ее взгляда газели и восточную грацию. Вот и теперь на ней было восточное одеяние из прозрачного шелка густо-розового цвета, вокруг шеи обвивалось спускающееся на грудь ожерелье из бриллиантов и розовых топазов.
– Ты прекрасна, как волшебный сон. – Красота женщины, родившей ему троих детей, всякий раз поражала его с новой силой.
– Меня преображает твоя любовь.
Муза была дочерью профессора истории Оксфордского университета, она выросла и училась в Европе, а с Юсефом познакомилась в венецианском «Гранд-Отель-де-Бэнс», где была с семьей на каникулах. Юсеф прибыл в Венецию для заключения сделки с одним итальянским концерном.
Он сразу же поддался пленительному очарованию восемнадцатилетней девушки, умевшей с одинаковой непринужденностью рассуждать как о легкомысленных, так и о серьезных вещах. Муза чувствовала себя свободно и уверенно, о чем бы ни шел разговор: о соревнованиях «Формула-1» или о сложных проблемах исламского мира. Она увлекалась водными лыжами, наизусть знала Коран, ценила положительные стороны западной цивилизации, но душой следовала основополагающим началам своей родной культуры. Красота и ум гармонично сочетались в ней. Любовь поразила их с первого взгляда, и они поженились через два месяца после первой встречи.
Муза знала своего мужа гораздо лучше, чем он ее, и по едва уловимым признакам, незаметным для посторонних, угадывала его настроение. Одного взгляда ей было довольно, чтобы понять, что он обеспокоен и что на этот раз его визит будет кратким. Несмотря на неблагоприятные предзнаменования, она надеялась, что он проведет с ней ночь, но никогда бы не осмелилась об этом попросить.
– Завтра я уезжаю в Цюрих, – огорченно объявил он.
– Это невеселый город. И очень заносчивый, – она решила шуткой разогнать грустное настроение. Она готова была следовать за ним повсюду и знала, что, если бы мог, он взял бы ее с собой.
– Из Цюриха мне придется лететь в Вашингтон. – Ему хотелось, чтобы она хоть разок запротестовала, но вместо этого шахиня снисходительно улыбнулась.
– Вашингтон – это совсем другое дело, – она дважды хлопнула в ладоши, и тотчас же появилась служанка, неся на подносе молоко с шафраном и сладкие пирожки с цукатами и кориандром.
– Я был бы рад взять тебя с собой, – таким образом он просил у нее прощения и благодарил за безграничную способность к пониманию.
– Могу я узнать, что тебя тревожит? – это был дерзкий вопрос, но Муза знала, что у Юсефа от нее нет секретов. Она поднесла к губам стакан и отпила глоток теплого молока.
– Барону нужна помощь. – Он взял с подноса пирожок, поглядел на него и положил обратно.
– Бруно Брайан попал в беду? – изумилась Муза, верившая в окружавший Барона ореол неуязвимости.
– Омар Акмаль хочет убить его и завладеть Бурхваной. – Он был рад, что может доверить жене все эти тайны: ее советы всегда оказывались ценными.
– Опять насилие, – с горечью заметила она. – Насилие и кровь. – Муза была знакома с Бруно и уважала его, а об Омаре Акмале знала лишь понаслышке.
– Рука наемного убийцы унесла невинную жизнь. – Он не мог примириться с гибелью прекрасной Маари.
– Кто-то, кого я знаю? – встревожилась Муза, увидев печаль в глазах мужа.
– Маари, – ответил Юсеф.
– Дочь князя Асквинды? – недоверчиво переспросила она, надеясь на отрицательный ответ.
– Да, – подтвердил он. – Она была женой Бруно Брайана. Я только сегодня об этом узнал.
Слезы показались в глазах Музы: она молча оплакивала смерть другой женщины, которую знала только по имени.
– Ужасно, – сказала она.
– У нее остался сын. – Теперь он рассказал Музе все.
– Трагическая история, – заметила она.
– Я не знал, что они женаты, – продолжал Юсеф, – и уж тем более не подозревал о существовании сына. Помню только, как больше десяти лет назад Бруно и Маари познакомились в Париже. Она была манекенщицей и жила в мансарде на улице Изящных Искусств.
– Ты никогда мне об этом не рассказывал, – сказала она с упреком.
– Я не знал, что это знакомство имело продолжение. Думал, что все тогда же и кончилось, – он приблизился к ней и взял ее за руку.
– Ты обязательно должен помочь Бруно, – Муза прижалась к нему, ища защиты. Она не могла наглядеться на него. Как он был красив, с лицом корсара и поэта, с околдовавшим ее пламенным взглядом!
– Я хочу тебя, – взволнованно прошептал он.
Она тоже хотела его, но о силе ее желания Юсеф никогда бы не узнал, потому что мудрое женское сердце вело ее заповедными тропами туда, куда не смело проникнуть любопытство даже страстно влюбленного мужчины.
Она следила за ним из-под ресниц: привычным жестом он провел пальцем по своим густым усам. В такие минуты Юсеф многое бы отдал, чтобы узнать, о чем она думает. У него не было других жен или наложниц. Он был ей бесконечно предан и после рождения троих детей желал ее так же страстно, как в первый день. Но он робел перед нею: ее гордость и целомудрие внушали ему страх. Он знал, что, стоит ему по неосторожности сказать или сделать что-то, задевающее ее женскую гордость, она вполне способна потребовать развода и вернуться в Европу. Она отдавала ему свою преданность, но в обмен требовала любви и уважения. Это был молчаливый уговор, который ни один из них никогда не нарушал.
Юсеф протянул ей сильную руку с длинными нервными пальцами, чтобы помочь подняться. Прежде чем отправиться на ужин с детьми, он хотел побыть с ней наедине.
– Я хочу остаться с тобой, – тихим, молящим голосом сказал он.
– Твои желания похожи на тебя самого, – легкий румянец окрасил ее смуглые щеки. Потом, спохватившись, что позволила себе выйти за рамки нежного ритуала, она добавила: – Пожалуйста, привези мне из Цюриха крем для лица, здесь его не найти. Я дам тебе записку с названием. Это особый крем от морщин. Новый и, говорят, очень эффективный.
– От морщин? – Он смотрел на нее в изумлении. Просьба показалась ему забавной: такая женщина, как его жена, никогда не стала бы говорить с мужем о косметике, к тому же у нее не было морщин.
– Разумеется, это для шахини – твоей матери. – Она позволила ему помочь ей подняться, и они вместе пошли навстречу новому волшебному сну.
* * *
Самолет летел над швейцарской территорией, приближаясь к Цюриху, оставалось несколько минут до посадки. Солнце било в иллюминаторы, отражаясь во внутреннем убранстве салона. Белые облачка неподвижно застыли между небом и землей. Юсеф все еще ощущал кожей медовое прикосновение ночи любви, проведенной с Музой: у нее был дар заставить его почувствовать себя самым сильным и желанным на свете. Шум двигателей и легкое покачивание самолета в воздушных потоках убаюкивали его, и он позволил себе отдаться этому ощущению.
В его сознании мысли о Бруно перебивались воспоминаниями о только что проведенной ночи. Стюард принес чашку чаю с жасмином.
– Посадка через десять минут, – объявил летчик.
Юсеф пристегнул ремень безопасности. Небо было совершенно чистым, приближающаяся земля казалась огромным зеленым садом. От такого зрелища глаза Музы загорелись бы восторгом.
– Мне бы хотелось, – как-то раз сказала она ему, – чтобы мой двор был зеленым лугом. – Она обожала зеленую Европу, обилие цветов, высокие тенистые деревья.
Врожденное стремление к зеленой свежести в противовес суровой наготе пустыни было общим для всех арабов. Некоторые шейхи нанимали европейских мастеров садоводства и возводили сказочные сады в теплицах с искусственным орошением, причем вода стоила дороже нефти.
Муза хотела обзавестись лугом и получила его. Юсефу удалось осуществить невиданную ранее операцию по пересадке шестисот квадратных метров лугового дерна в несколько сантиметров толщиной, поднятого на корню, разрезанного на куски, скатанного, как ковер, и перенесенного из Италии в Абу-Даби при помощи воздушного моста. Год спустя благодаря прилежному труду пяти садовников двор шахини Музы все еще был мягким зеленым лугом, по которому она и ее подруги могли гулять босиком.
Адмад бен Юсеф с усилием заставил себя оторваться от воспоминаний о своей любимой жене и принялся воссоздавать в мозгу историю Бруно. Когда самолет пролетал над Средиземным морем и над Италией, шейх попытался четко обрисовать себе теперешнее положение Барона. Сейчас, укрывшись в самом центре своего родного острова, он начал войну. Поражение в ней могло стоить ему жизни.
Пока самолет делал заход на посадку, шейх Адмад бен Юсеф уже составил в уме ясное представление о ситуации и о мерах, которые необходимо было принять, чтобы обеспечить хорошие шансы на успех.
