ОЧАРОВАННЫЙ САД

Филип Джеймс-младший повидал другие берега и знавал другие ароматы, но пьянящая атмосфера этого сада буквально зачаровала его. В мерцании звезд и сиянии луны, словно выведенной эмалью на небосводе, мягкий ночной воздух струил благоухание роз и магнолий. Было что-то неуловимо и утонченно грешное в ночном покое, воспламенившем его чувства.

Майор принял приглашение барона поселиться в палаццо Монреале и теперь любовался красотой пышного барочного фонтана. Вода в нем била множеством крошечных струек, веками напевавших одну и ту же нежную песенку.

– Фил, – тихонько позвала его Аннализа.

Он не вздрогнул: в эту волшебную ночь все казалось возможным, даже неожиданное появление девушки на фоне густых зарослей мирта в саду, освещенном луной.

– Я ждал тебя, – сказал Фил. Ночь была светла, серебристые блики вели прихотливую игру среди деревьев и цветов. Неумолчно пели сверчки.

Американец ждал, не двигаясь, пока девушка не приблизилась к фонтану, пробежав по дорожке между агавами. Волнение, исходившее от женского тела, всколыхнуло его кровь.

– Я хочу поцеловать тебя, – прошептал Филип.

– Меня еще никто ни разу не целовал. – Голос Аннализы был тихим, горячим и нежным. Какая-то неведомая сила, внезапно прорвавшаяся из глубины ее страстной и необузданной натуры, неудержимо толкала ее к этому человеку.

– Но ты хочешь, чтобы я это сделал? – спросил он, словно в нерешительности.

Они уже были близко, так близко друг от друга, что их тела соприкасались, а дыхание смешивалось.

– Прошу тебя, Фил, поцелуй меня, – шепнула девушка.

Он обнял ее своими сильными руками, Аннализа вдохнула его запах, вскруживший ей голову, ком подступил к горлу, словно она собиралась заплакать, но слез не было, был только крик, неудержимо рвущийся из груди крик ранее неизведанного желания. Она больше не могла ни говорить, ни двигаться, ни дышать: сильные, теплые мужские ладони нежно сжали и приподняли ее лицо, его губы раскрылись на ее губах. Аннализа ответила на поцелуй, огонь пробежал по ее жилам.

Где-то вдалеке в ночной тиши чей-то голос затянул заунывную мавританскую любовную песню. Аннализа была в плену у своей запретной мечты. Она робко просунула руку под рубашку Фила и погладила его грудь с такой осторожностью, словно ощупывала хрупкую драгоценность. Прикосновение руки к его коже вызывало сладчайшую дрожь.

– Если бы мой отец узнал, он бы тебя убил, – прошептала она, будто желая испытать его.

О сицилийских нравах Филип был наслышан по ходившим в Америке рассказам о легендарных традициях жителей острова. Кто-то ему даже объяснил, что от здешних женщин лучше держаться подальше, если не хочешь получить пулю в лоб или нож под ребра.

– А если я скажу твоему отцу, что люблю тебя и хочу на тебе жениться?

То, что он сейчас сказал, буквально минутой раньше даже не приходило ему в голову.

– О, Фил!

У нее было такое чувство, будто подхватившая ее волна вдруг со всего размаха вышвырнула ее на берег.

– Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, – повторил Фил. Эта девушка, полная огня, возникшая в лунном свете среди ароматов цветущего сада, за несколько часов сумела завоевать его сердце, а в эту минуту просто околдовала его.

Аннализа спрятала лицо на его широкой и сильной груди.

– Я же не спрашиваю, хочешь ли ты побыть со мной сегодня вечером, – уточнил Фил. – Я спрашиваю, хочешь ли ты стать моей женой.

– Никто меня никогда об этом не спрашивал до тебя, – тихо сказала она.

– Никто тебя раньше не целовал, никто не просил твоей руки, – заметил он. – Видишь, как много нового случилось за один вечер.

– Может быть, поэтому у меня так бьется сердце. – Аннализа прижалась щекой к его щеке и почувствовала, как она горит. – О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – солгал он, так как в эту минуту вспомнил чистое личико, ясные голубые глаза и золотистые волосы Мэри-Джейн. Ее нежные черты на мгновение заслонили от него смуглое и страстное лицо, сумрачный, загадочный взгляд и густые черные кудри Аннализы, но тотчас же растаяли. Филип думал о кольце с синим, мягко светящимся сапфиром, которое уже успел надеть на палец Мэри-Джейн перед отъездом из Калифорнии. Этот сапфир принадлежал его матери, а еще раньше его бабушке. Его предстояло каким-то образом вернуть: фамильная драгоценность должна была остаться в семье.

– Мы должны быть благоразумны, Фил.

Эти слова не отвечали ни настроению, ни характеру Аннализы. Это был всего лишь предлог, отговорка. Предложение руки и сердца не взволновало, а, наоборот, испугало ее, разрушив очарование волшебной ночи.

Она не находила слов, но, будь у нее достаточно опыта и смелости выразить свои тайные мысли, ей пришлось бы признать, что она была увлечена мечтой, а не влюблена в живого человека, за которого хотела бы выйти замуж.

Она мечтала о приключении, о великом, незабываемом романтическом приключении. Брак был общественным институтом, торжественным договором, затрагивающим интересы семьи, друзей, государственных учреждений. Все это не имело никакого отношения к страсти, к мечте, к тайне, которая принадлежала бы только ей одной.

– Уверяю тебя, я еще никогда в жизни не рассуждал столь здраво, – оправдывался американец.

– Я тебе за это бесконечно благодарна. – В ней вдруг заговорило вековое воспитание, заглушив мгновенный порыв к свободе и обуздав едва возникшее сексуальное влечение. Она внезапно вспомнила, что она баронесса Монреале, а не какая-нибудь Стеллина Патерно. Ей нужно было позаботиться о своем имени и достоинстве; неистовая страсть, охватившая ее, имела, в конечном счете, только один выход: брак. – Ты не знаешь барона Монреале, – вздохнула она. Еще один предлог, еще одна отговорка, чтобы не делиться с ним мучившими ее сомнениями.

– У нас будет время узнать друг друга. – Филип чувствовал себя уверенно, зная, что сможет противопоставить традиции баронов Монреале ни в чем не уступающую ей традицию семейства Брайан.

– Мой отец никогда не отдаст свою дочь первому встречному. Тем более иностранцу.

Она не сомневалась в том, какой будет реакция отца, и в глубине души даже одобряла ее.

– Я иностранец, – согласился Фил, – но я не первый встречный. Думаю, что даже барон Джузеппе Сайева ди Монреале отнесется с уважением к возможности породниться с династией Брайанов.

Его раздосадовала внезапная перемена настроения Аннализы: романтическое свидание в саду вдруг приняло какой-то вульгарный, торгашеский оборот. Только что он сжимал в объятиях свое счастье, а теперь чуть было не впал в базарный тон, готовясь назвать ей цифры последнего балансового отчета финансовой империи Брайанов.

– Ты не знаешь моего отца, – стояла на своем девушка. – Для него деньги ничего не значат, ему важны другие ценности. Поверь мне, Фил, лучше не говорить об этом. Ему будет слишком больно.

– «Ты не знаешь, как страдал бедный, старый твой отец!» – пропел он на своем ужасающем итальянском.

– Оставь в покое «Травиату»! – воскликнула она с досадой. – Я просто не вынесу разговора с папой.

– Я сам с ним поговорю, – твердо ответил он. – Я женюсь на тебе, Аннализа.

Ни на единый миг у него не возникло даже тени подозрения, что она, может быть, вовсе не разделяет его устремлений, и это приводило ее в бешенство.

– А если я не хочу за тебя замуж? – наконец, набравшись смелости, сказала она.

На минуту Филип растерялся, но тут же разогнал все сомнения широкой улыбкой.

– Конечно, хочешь, – уверенно заявил он. – Ведь ты хочешь меня не меньше, чем я тебя.

Эта была правда, он страстно желал ее. Склонившись к ней, он опять поцеловал ее, и Аннализа ответила со всей страстью, на какую была способна.

– Приходи в мою комнату, – умоляюще шепнул он. – Я хочу провести с тобой эту ночь.

Он желал ее, как никогда раньше не желал никакой другой женщины.

– До завтра, Фил, – сказала она, внезапно высвободившись из его объятий. – Мне пора идти.

– Аннализа! – окликнул ее американец, пока она бежала к дому.

Филипа охватил сильнейший приступ гнева. Да кто она такая, эта девчонка, как она смеет с ним играть? Почему она вдруг сбежала безо всякой причины?

Как оказалось, причина была. Неожиданно возникнув у него за спиной, Кало, бесшумный и могучий, как ягуар, схватил его за плечи.

Пытаясь вырваться, Филип обжег себе пальцы только что зажженной сигаретой.

– Что тебе надо, ублюдок? – выругался он, узнав нападавшего и безуспешно пытаясь высвободиться.

Он не слышал, как тот подкрался: Кало передвигался совершенно бесшумно. Впрочем, сегодня Филип Джеймс Брайан-младший не заметил бы даже появления танковой роты и, уж конечно, не ожидал нападения.

– Оставь в покое дочь барона, – грозно сказал Кало. – Ищи своих женщин в городских борделях.

Кало не понимал Филипа, тот, в свою очередь, не понимал, что говорит ему молодой гигант-сицилиец, но они обменялись взглядами, полными ненависти.

– Убери руки, идиот! – приказал майор.

Кало выпустил его и удалился как ни в чем не бывало, не прибавив ни слова. Он исполнил свой долг: не позволил заезжему вояке запятнать репутацию Аннализы Монреале.

Аннализа бегом взбежала по лестнице и, не постучав, ворвалась в спальню принцессы Изгро. Ее крестная крепко спала. Свет луны, проникая в распахнутое по случаю летней ночи окно, освещал спокойное округлое лицо, лоснящееся от крема, волосы, накрученные на папильотки.

– Крестная, проснись. – Аннализа села на постели и принялась легонько трясти ее за плечо. Она задыхалась, сердце готово было выскочить из груди. – Послушай, крестная, – продолжала девушка, удваивая усилия, чтобы разбудить спящую.

С трудом очнувшись от глубокого сна, принцесса в ужасе уставилась на крестницу.

– Иисус, Иосиф, святые Анна и Мария! – воскликнула она, садясь в постели. – Что происходит?

– Тетя Роза! – воскликнула Аннализа. – Мне надо с тобой поговорить, – от возбуждения она начала заикаться.

– Кто-нибудь заболел? – в панике спросила принцесса. Она немного пришла в себя и задала единственный вопрос, имевший, по ее мнению, действительно важное значение.

– Нет, тетя, – ответила Аннализа, – все здоровы.

Принцесса испустила глубокий вздох облегчения, ее круглое лицо, на мгновение вытянувшееся в тревоге, приняло свои обычные мягкие очертания.

– Тогда успокойся, потому что все остальное поправимо, – сказала она, вновь обретая уверенность.

– Фил сделал мне предложение, – одним духом выпалила девушка.

Протянув руку к выключателю лампы, стоявшей на ночном столике, принцесса повторила:

– Иисус, Иосиф, святые Анна и Мария!

Вспыхнул свет. Она смотрела на свою крестницу с недоумением, все еще не вполне проснувшись.

– И ты будишь меня среди ночи, чтобы рассказывать мне сказки? Кстати, который час? – В ту же секунду выражение полусонного недовольства на ее лице уступило место глубочайшему изумлению, граничившему с недоверием. – Он предложил тебе выйти за него замуж?! – воскликнула она, окончательно освобождаясь от цепких объятий Морфея.

– Вот именно, – подтвердила Аннализа, постепенно обретая дар речи. – Он сказал, что поговорит с папой. Ты представляешь, что теперь будет? – И Аннализа бросилась на шею крестной с рыданиями.

– А ну-ка расскажи все по порядку, – попросила принцесса.

– Мы только что встретились с ним в саду… – Рассказать о произошедшем оказалось много труднее, чем она думала.

– И что же дальше? – допытывалась принцесса.

– Он меня поцеловал. – По прекрасному, пылающему жаром лицу катились слезы.

– Поцеловал? – вздохнула крестная, так и не решив, возмущаться ли этой новостью или завидовать.

– Это было божественно, уверяю тебя.

– Что значит «божественно»? В каком смысле? – подозрительно осведомилась принцесса.

– Божественно, потому что Фил мне безумно нравится.

«Женщина, потерявшая невинность, не может говорить так искренне», – подумала про себя принцесса Изгро.

– Только он вдруг ни с того ни с сего начал говорить о женитьбе, – жалобно добавила Аннализа.

Легкий ветерок шевельнул белую кисейную занавеску и заиграл ее волосами. Вдалеке по небу пронесся гул, обе женщины надеялись, что это гром.

– По-моему, это не повод для отчаяния, – заметила старшая.

– Он сказал, что хочет на мне жениться, – твердила младшая с таким ужасом, словно он пригрозил убить ее.

– Не плачь, детка, – с искренним участием утешала ее крестная. – Все это так романтично. Вы вдвоем в саду. Поцелуи при луне. Эх, сбросить бы мне лет двадцать…

– Тетя, я серьезно, – вновь начала Аннализа. – Папа его убьет. Он ведь планировал для меня другое будущее.

– Пеппино никого не убьет, – решительно возразила принцесса. – Филип прекрасный молодой человек, и тебе он нравится. Кроме того, он из хорошей семьи, и это упрощает дело. Я постараюсь образумить твоего отца. Правда, существует негласное обещание принцу Бельмонте, но у этого американца есть шик. Придется побольше разузнать о его семье. И если мы увидим, что все в порядке, а я в этом не сомневаюсь, можно будет заключить брак.

– Нет, тетя, ты меня совершенно не понимаешь! – вскричала Аннализа в полном отчаянии. – Я не хочу выходить замуж. Не сейчас. Не за этого человека.

– Как? – в ужасе переспросила крестная.

– Я не хочу выходить замуж за Фила, тетя Роза, – решительно объявила девушка.

Женщина одним порывистым движением откинула одеяло, сунула ноги в домашние туфли, накинула легкий халат и грозно повернулась к Аннализе:

– Американец тебе нравится, ты позволяешь себя целовать, однако выходить за него замуж ты не желаешь?

– Именно это я и стараюсь тебе объяснить, – вздохнула та. – Замужество никак не связано с тем, что он мне нравится и что мы поцеловались. Я слишком молода, чтобы выходить замуж.

– Но не слишком молода, – живо возразила принцесса, – чтобы встречаться с ним ночью в саду наедине. Ты, наверное, с ума сошла, если не хуже.

Аннализа перешла от яростной атаки к нежным уговорам и испробовала все богатые возможности этого средства, чтобы поведать крестной правду, которую та упорно отказывалась воспринимать.

– Тетя, – прошептала она, – если уж ты меня не понимаешь, то никто другой и вовсе не поймет. Я ни с кем не могу поделиться так откровенно, как с тобой. Я люблю Фила, – продолжала она растроганно, – я хочу, чтобы у меня был роман, романтическое приключение. Но все это не имеет ничего общего с супружеством.

Роза Миранда Изгро поняла ее. Да, она хорошо разбиралась в том, о чем Аннализа пыталась ей поведать. Романтическая страсть была важнейшим элементом ее собственной жизни, при случае она умела обращать это чувство себе на пользу и делала это не раз с присущим ей тактом и изяществом. Но, несмотря на все свои либеральные и широкие взгляды, она не могла допустить, чтобы Аннализа в свои девятнадцать лет совершила подобное безумие. Даже благородное и громкое имя, которое она носила, не смогло бы защитить ее от последствий такого неподобающего поведения. В любом случае ее репутация в глазах окружающих была бы погублена.

– Ты ошибаешься, Аннализа, – попыталась она разубедить крестницу. – Когда двое любят друг друга, брак неизбежен. – Нужны были другие, более убедительные слова, чтобы достичь желаемой цели, но у нее не хватило духу к ним прибегнуть. – Разве ты хочешь выйти замуж за того, кто тебе не нравится? – спросила она самым обыденным тоном.

– Нет, ни за что.

Банальнейший довод, затрепанный до неприличия, недостойный разумной беседы образованных людей, подействовал безотказно.

– Вот видишь? – улыбнулась принцесса, облегченно вздыхая. – Теперь надо подумать, как получше сообщить об этом твоему отцу. Но ты не беспокойся, это я возьму на себя.

– Послушай, тетя Роза, я хотела тебе сказать…

– Повторяю, я сама этим займусь. – Принцесса мягко подтолкнула Аннализу к выходу из спальни.

– Ладно, тетя Роза, – бессильно улыбнулась девушка. Ее крестная тем временем принялась яростно сдирать с головы папильотки.

– Вот так, – удовлетворенно приговаривала она. – Все отлично.

Сейчас она умоется, надушится, причешется, наденет кружевной пеньюар и тихонько проскользнет в спальню барона: в постели обсуждение некоторых щекотливых тем дается легче, чем при свете дня. Широта взглядов и современное понимание жизни тут были совершенно ни при чем. Любовная история могла иметь лишь одно логическое завершение: супружество.