Глава 13

После возвращения с Гавайев время понеслось стремительно, при этом ни у Берни, ни у Лиз не было ни единой свободной минуты. Все лето и всю осень Берни занимался показами мод, заказывал новые товары, встречался с людьми из Нью-Йорка. Лиз была всецело занята домом — она то готовила, то что-то пекла, то шила. Эта женщина умела делать абсолютно все, при этом она умудрялась справляться со всеми делами в одиночку. Она даже выращивала розы в их маленьком садике на Бьюкенен-стрит и возделывала крошечный огородик, в чем ей, естественно, помогала Трейси. Все это время жизнь была настолько наполненной, что наступление апреля стало для них буквально неожиданностью. Берни пришло время отправляться в Нью-Йорк по делам, связанным с магазином, откуда он должен был полететь в Европу. Лиз никогда не доводилось бывать ни в Нью-Йорке, ни в Европе, и Берни с нетерпением ждал того момента, когда он сможет показать их ей. Ему хотелось бы взять с собой и Джейн, но он твердо пообещал Лиз, что это будет их настоящий медовый месяц. Все проблемы разрешались сами собой. Он спланировал поездку так, что она приходилась на двухнедельные каникулы Лиз и Джейн. Девочке они предложили погостить у бабушки и дедушки Файнов, чему та обрадовалась настолько, что даже забыла о Европе.

— Мы, — заявила Джейн уже в самолете, — мы первым делом пойдем в мюзик-холл Радио-сити!

Путешествие обещало ей массу интересного. Музей естественной истории, в котором можно было посмотреть на динозавров, о которых ей рассказывали в школе, Эмпайр-Стейт-Билдинг, статуя Свободы. Она с нетерпением ожидала того момента, когда наконец они смогут увидеться с бабушкой. Руфь, насколько мог понять Берни, регулярно разговаривавший с ней по телефону, испытывала примерно те же чувства — она ждала внучку в гости. Говорить с ней теперь стало куда проще. Лиз то и дело звонила в Нью-Йорк и знакомила Руфь с их новостями, сняв тем самым тяжкое бремя с Берни. Руфь всегда хотела одного — поговорить с Джейн. Можно было только поражаться тому, как ребенок понравился его матери. Впрочем, Джейн тоже была без ума от бабушки. Ей нравилось уже то, что у нее вообще была бабушка. Однажды она очень церемонно спросила Берни о том, может ли она назваться в школе его фамилией.

— Разумеется, — недоуменно пожал плечами Берни, больше всего поразившись тому, что девочка говорила об этом совершенно серьезно. Со следующего дня девочку знали в школе уже как Джейн Фаин.

— Как будто я тоже вышла замуж, — заметила однажды Джейн. Всему этому Лиз была только рада. Она понимала, что Джейн остается в надежных руках. В любом другом случае ей бы пришлось просить Трейси пожить это время с девочкой, но к этому времени обе уже не очень-то ладили; Джейн категорически отказывалась оставаться с Трейси. Впрочем, та ничуть не обижалась — она была только рада счастью семейства Фаин.

В Нью-Йорке, в аэропорту Кеннеди их встречала сама бабушка Руфь.

— Как поживает моя маленькая крошка?

Впервые за всю жизнь Берни эти слова матери были обращены не к нему. Берни едва не заплакал, увидев, как Джейн бросилась в объятия бабушки. Лиз расцеловала его родителей, он же пожал отцу руку и обнял мать, после чего все пятеро отправились в Скарсдейл, говоря без умолку. Из прежних врагов они вдруг превратились в друзей, став в одночасье единой семьей, и благодарить за это они должны были Лиз. Она обладала замечательным талантом общения с самыми разными людьми. Вот и здесь, в машине, Берни заметил, как она и мать обменялись многозначительными взглядами по поводу очередного замечания Джейн. Он был очень рад тому, что его родители приняли Лиз. До этих самых пор он был уверен, что ничего подобного никогда не будет, но то обстоятельство, что его родители неожиданно для самих себя стали дедушкой и бабушкой, придало делу столь немыслимый оборот, что оставалось только поражаться.

— А у меня теперь такая же фамилия, как у вас! — гордо заявила девочка и, неожиданно посерьезнев, добавила:

— Ее говорить куда легче. Та, другая, у меня все никак не выходила.

Джейн широко улыбнулась, и бабушка тут же заметила, что у нее не хватает зуба. Зуб этот выпал всего неделю назад. Джейн тут же сообщила, что зубная фея дала ей взамен целых пятьдесят центов.

— Пятьдесят центов? — поразилась Руфь. — Но ведь всегда было десять!

— Это раньше так было, — снисходительно заметила Джейн и, чмокнув бабушку в щеку, прошептала ей на ушко:

— Бабуля, я куплю тебе на них стаканчик мороженого.

Бабушкино сердце вмиг растаяло.

— Пока папа и мама будут кататься по Европам, мы скучать не будем.

Берни не мог не заметить того, что мать назвала его папой. Он вспомнил свой разговор с Лиз, в котором шла речь о его желании удочерить Джейн.

— Как хочешь, — ответила тогда Лиз. — Официально ее отец бросил нас, поэтому мы вправе поступать как угодно. Но я не совсем понимаю, зачем тебе нужны все эти хлопоты, дорогой. Если уж она будет называться твоим именем, оно станет и ее официальным именем — не так ли? Папой же она называет тебя едва ли не с самого начала.

Берни согласился с Лиз. Таскать Джейн по судам ему нисколько не хотелось.

Впервые за многие годы он остановился в родительском доме и был несказанно удивлен тем, что вместе с Лиз и Джейн он чувствовал себя превосходно и здесь. Лиз помогла матери приготовить обед и убрать со стола. Их служанка заболела, и это, пожалуй, было единственным печальным обстоятельством за все время пребывания в родительском доме. Впрочем, речь шла всего-навсего о косметической операции на большом пальце ноги, и поэтому печалиться было особенно не о чем. Все были в прекрасном настроении. И все же, когда этой ночью Лиз предложила Берни заняться любовью, он почувствовал себя не в своей тарелке.

— А если в комнату войдет моя мама? Лиз прыснула со смеху:

— Я выскочу за окно и буду, лежа на лужайке, ждать, пока горизонт не очистится.

— Ну что ж, тогда попробуем.

Он запустил руку под ночную рубашку Лиз, та же в ответ на его происки стала, смеясь, бороться с ним. В эту ночь они вели себя в постели, словно дети, — то и дело боролись друг с другом, шептались и заходились смехом. Потом, когда они тихо разговаривали в темноте, Берни сказал Лиз, что она чудесным образом повлияла на его родителей.

— Ты себе не представляешь, какой была мать прежде! Клянусь, порой я просто ненавидел ее!

Говорить так под крышей материнского дома вряд ли стоило, но что можно было поделать, если это было правдой.

— Думаю, причина не во мне. Кудесницей, о которой ты говоришь, была Джейн.

— Тогда уж лучше сказать так — вы обе приложили к этому руку. — Он смотрел на освещенное светом луны лицо Лиз. — Ты самая замечательная женщина на свете.

— А как же Изабель? — спросила Лиз, явно желавшая лишний раз подразнить его.

— Часов ты не крала — верно? Если что и прихватила, то только сердце…

— Да? Значит, вы серьезно ошибаетесь, мсье… Этого мне мало.

Она сказала это так, что Берни мигом понял ее и тут же вновь заключил Лиз в объятия. У обоих было такое чувство, будто их медовый месяц уже начался. К счастью, Джейн в эту ночь к ним не пришла — в противном случае им было бы несдобровать. Рубашка Лиз исчезла где-то под кроватью, а Берни так и вовсе забыл захватить пижаму.

На следующее утро Берни и Лиз появились за столом в роскошных халатах. Руфь и Джейн были заняты производством апельсинового сока.

— Мы не сможем проводить вас в аэропорт, — сказала вдруг мать Берни, обменявшись с Джейн многозначительными взглядами. — Мы идем в мюзик-холл Радио-сити. У нас уже есть билеты.

— Сегодня самый первый день пасхального шоу! — радостно поддержала бабушку Джейн. Берни понимающе кивнул и, улыбнувшись, взглянул на Лиз. Мать знала, что делает. Она устроила все это только для того, чтобы Джейн не видела, как они улетают в Европу, и не проливала бы напрасных слез. Лучшего нельзя было и желать. Они посадили Джейн и бабушку на поезд, что само по себе было значительным событием. С дедушкой они должны были встретиться возле отеля «Плаза».

— Вы только представьте! — щебетала Джейн. — Мы поедем на такой коляске, которую везет лошадка! И прямо в Центральный парк…

Когда Лиз и Берни стали прощаться с девочкой, Джейн было на мгновение растерялась, но тут Руфь сказала ей что-то такое, от чего девочка забыла и думать о родителях. В то же мгновение поезд тронулся. Берни и Лиз вернулись домой, взяли вещи и, тщательно заперев все замки, отправились ловить такси, которое довезло бы их до аэропорта. Их медовый месяц начался.

— Готовы ко встрече с Парижем, госпожа Фаин?

— Да, мсье, — счастливо захихикала Лиз, не успевшая толком увидеть и Нью-Йорка. Впрочем, они решили вернуться в Нью-Йорк на обратном пути, дня на два-три. Так было лучше и для Джейн.

Они летели в Париж на самолете компании «Эйр Франс» и ранним утром следующего дня приземлились в аэропорту Орли. Было только восемь утра по местному времени. Взяв свой багаж и пройдя таможенный контроль, они поехали в город. В отель «Ритц» они прибыли через два часа. Их вез лимузин, заблаговременно заказанный фирмой «Вольф». Отель буквально потряс Лиз. Она не видела ничего прекраснее холла «Ритца», по которому прохаживались элегантные женщины и одетые с иголочки мужчины. Носильщики чинно вели за собой пуделей и пекинесов. Магазины Фобур-Сен-Оноре тоже не обманули ее ожиданий. Лиз казалось, что она спит, Берни же вез ее все дальше и дальше: «Фуке», «Максим», «Турд'Аржан», верхушка Эйфелевой башни и Триумфальная арка, Бато-Муш, Галери-Лафайетт, Лувр, Же-де-Пом и даже Музей Родена. Неделя, проведенная ими в Париже, была самой счастливой неделей ее жизни. После Парижа они отправились в Рим и Милан, где Берни, помимо прочего, должен был посетить показы мод. Все основные импортные поступления фирмы определялись именно им. Работа эта была чрезвычайно ответственной и серьезной. Лиз не уставала поражаться его работоспособности. Она всюду следовала за Берни, помогая ему вести записи и даже пару раз надевая по его просьбе немыслимые наряды, которые ему важно было увидеть на «простых смертных», а не на профессиональных манекенщицах, умеющих подать едва ли не любую вещь. Она говорила Берни о том, удобно платье или неудобно, и даже пыталась давать ему какие-то советы, как можно улучшить ту или иную вещь. Берни не мог не заметить, что показы разительно повлияли на Лиз. Она стала уделять моде большое внимание, что придало ей подлинный шик. Особенно взыскательной она стала в выборе аксессуаров. У нее был безошибочный вкус, и если раньше Лиз не могла реализовать свои желания в силу более чем скромного достатка, то теперь ей было доступно буквально все. Она стала выглядеть просто потрясающе. Лиз чувствовала себя по-настоящему счастливой — она постоянно была рядом с Берни. Любовь и работа — все смешалось. Они могли бродить всю ночь напропалую по Виа-Венето или швырять монетки в фонтан Треви…

— Чего бы ты хотела, любовь моя? Берни казалось, что с каждым днем он любит ее все сильнее и сильнее.

— Скоро увидишь, — ответила Лиз с улыбкой.

— Да ну? — Ему казалось, что он понимает ее, что они хотят одного и того же. — Может быть, ты хочешь стать большой и толстой?

Берни действительно хотел видеть ее именно такой — носящей в утробе его ребенка.

— Если я скажу тебе, чего мне хочется, то это не сбудется — понял?

Она погрозила Берни пальцем. Какое-то время Лиз действительно казалось, что она ждет ребенка, но, когда они приехали в Лондон, стало понятно, что это не так. Когда Лиз сказала об этом Берни, она не могла удержаться от слез.

— Ничего. — Он обнял Лиз и прижал ее к себе. — Значит, пока не время.

И все же на всем белом свете не было людей счастливее их. Впрочем, Джейн тоже провела эти две недели со всем неплохо. На то, чтобы рассказать о том, что она делала, пока их не было в Нью-Йорке, у Джейн ушло целых два часа. Бабушка Руфь тоже не теряла времени даром — она скупила едва ли не весь магазин «Шварц».

— Для того чтобы отвезти все это домой, придется заказывать грузовик…

Берни рассматривал бесчисленных кукол, игрушки, плюшевую собаку в натуральную величину, маленькую лошадку, кукольный домик, миниатюрную кухонную плиту. Руфь было смутилась, но тут же гордо выставила подбородок вперед:

— Девочке было нечем играть. Кроме твоих старых машинок и тракторов, у меня ничего не было, — сказала мать едва ли не с вызовом. Ей было очень приятно покупать эти игрушки.

Берни улыбнулся и подал матери маленькую шкатулку, купленную им у Булгари. Там лежала пара прекрасных серег, сделанных из старинных золотых монеток, инкрустированных крошечными камешками. Такие же серьги Берни купил и Лиз — та была от них без ума. Руфь даже охнула от изумления и, немедленно надев новые серьги, обняла Берни и Лиз и понеслась показывать подарок Лу.

В Нью-Йорке им было ничуть не хуже, чем в Европе. Они обедали в его любимых ресторанах: «Береге басков», «21» и в «Лягушке», пили коктейли в Дубовой гостиной отеля «Плаза» и в «Недерленд шерри», слушали бесподобного Бобби Шорта в «Карлайле». Она делала покупки в «Бергдорфе», «Саксе», «Бенделе» и в легендарном «Блумингдейле», оставаясь тем не менее патриоткой «Вольфа». Берни не разлучался с ней ни на минуту. Посетили они и бар «П.Дж.Кларк». Лиз стояла возле Берни и, время от времени хихикая, наблюдала за посетителями.

— Как все-таки хорошо с тобой… Ты это знаешь? Ты сделал мою жизнь по-настоящему счастливой, Берни. Я даже и не подозревала, что можно жить и так. Прежде я думала только об одном — как бы выжить. Все было таким маленьким и неказистым. Теперь же — все иначе… Это похоже на огромные полотна… на фрески Шагала в Линкольн-центре… — Берни успел сводить ее и туда. — Красное, зеленое, желтое, небесно-голубое… А ведь прежде все было только серым. Серым и белым.

Она посмотрела на него влюбленным взглядом, и он поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, Лиз.

— Я тоже люблю тебя… — прошептала она и тут же икнула так громко, что человек, стоявший возле них, обернулся. Лиз снова взглянула в глаза Берни.

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Джорж. Джорж Мерфи. Я женат, и у меня семеро детей. Живем мы в Бронксе. Может, пойдем со мной в номер?

Мужчина, стоявший у стойки бара, замер. Здесь хватало публики самого разного рода, но никогда и никому не приходило в голову говорить со шлюхами о женах и детях.

— Лучше ко мне. Хорошо?

— Даже отлично.

На Третьей авеню Берни поймал такси, и оно отвезло их прямо в Скарсдейл. Бабушки и Джейн еще не было, отец тоже отсутствовал — он всегда сутками пропадал в госпитале. Берни, как никогда, не хотелось уезжать из Нью-Йорка, о Калифорнии ему тяжко было даже думать. Однако разговор с Полом так ни к чему и не привел.

— Давай, Пол. Я провел там уже год. Или — если быть точным — четырнадцать месяцев.

— Магазин работает всего десять месяцев, Берни. Скажи, куда теперь тебе спешить? У тебя прекрасная жена, хороший дом… В Сан-Франциско хорошо и для Джейн.

— Мы хотим перевести ее в здешнюю школу. — Перевод этот был возможен при условии однозначности их переезда. — Не можем же мы зависать так годами.

— Ну уж годами… Пусть это будет еще один годик. Нам просто некем будет тебя заменить.

— Понятно. — Он вздохнул. — Я запомнил. Ты точно не передумаешь?

— Тебя послушать, так можно подумать, что мы заслали тебя в какой-нибудь Армпит, Западная Виргиния. В Сан-Франциско жить можно — поэтому давай не будем…

— Все правильно. Но я-то должен жить именно здесь — верно? Кому, как не тебе, знать это?

— Я не спорю с тобой, Бернард. Но ты нужен нам там и теперь. Мы сделаем все, от нас зависящее, для того, чтобы через год ты смог вернуться домой.

— Я очень на это рассчитываю.

Он уезжал из Нью-Йорка очень неохотно, хотя возвращение в Сан-Франциско оказалось не столь уж и страшным. Домик их был лучше, чем ему казалось, а магазин так и вовсе казался ему вторым домом. Конечно, он уступал своему нью-йоркскому собрату, но это, в конце концов, было не так уж и важно. Единственное, что расстраивало Берни, — то, что он уже не мог проводить с Лиз все свое время. Во время ленча он отправлялся не куда-нибудь, но в кафетерий школы, в которой работала Лиз. В темно-сером английском костюме он выглядел очень солидным. Лиз же была одета в клетчатую юбку, красный свитер, купленный ими в «Труа Картье», и в туфли из Италии. В этой одежде она казалась очень молодой, что делало ее еще привлекательнее. Джейн была крайне горда тем, что Берни пожаловал в ее школу.

— Тот дядя, который стоит рядом с моей мамой, — это мой папа, — гордо заявила она своим подружкам и тут же направилась к Берни, чтобы убедить их в этом.

— Привет, крошка, — сказал Берни, подбросив Джейн. То же самое он проделал и с тремя ее подружками, повизгивавшими от удовольствия. В кафетерий пожаловала и Трейси. Она крепко обняла Берни и тут же объявила во всеуслышание, что ее дочь вновь ждет ребенка. Заметив, что Лиз при этих словах погрустнела, Берни сжал ее руку. Она уже начинала считать, что с ней что-то не так, он же пытался переубедить Лиз, говоря, что истинная причина должна быть связана именно с ним, ибо у нее уже был ребенок. Все эти разговоры ни к чему не вели, и поэтому они условились до времени не заводить их, хотя это и не всегда получалось. И Лиз, и Берни хотели иметь ребенка.

В июне он приготовил сюрприз, сняв на два месяца дом на Стинсон-Бич. Лиз была вне себя от радости. Место идеально подходило им. Спальня для них и спальня для Джейн, комната для гостей, большая гостиная, являвшаяся одновременно и столовой, солнечная кухня, отгороженный от посторонних глаз участок крыши, где можно было хоть нагишом принимать солнечные ванны. Они решили переехать сюда на все два месяца с условием, что Берни каждый день будет приезжать из города. Однако не прошло и двух недель, как Лиз схватила грипп, от которого она не могла оправиться несколько недель. Берни посоветовался по телефону с отцом, и тот, решив, что речь скорее всего идет о синусите, посоветовал Берни найти приличного врача и приступить к курсу лечения антибиотиками. Лиз постоянно мучили головные боли, а в конце дня ее, как правило, начинало мутить. Еще никогда она не чувствовала себя так скверно — она была подавлена и совершенно лишена сил. Через месяц ей стало несколько лучше, но не настолько, чтобы она могла гулять или ходить на пляж вместе с Джейн и Берни. На сей раз ей не очень-то хотелось идти и на открытие оперного сезона. И все-таки она отправилась в магазин и выбрала черное атласное платье от Галаноса, оставлявшее одно плечо открытым, и кружевную пелерину. Когда после Дня труда Лиз стала примерять его, ее постигло жестокое разочарование.

— Какой это размер? — ужаснулась она. Она носила шестой номер, это же платье было ей явно мало. Продавщица посмотрела на ярлык и спокойно ответила:

— Восьмой номер, госпожа Фаин.

— Ну и как?

В дверях стоял Берни.

— Ужасно. — Она не могла набрать веса, поскольку болела с июля… Делать было нечего, Лиз решила на следующий же день пойти к врачу, тем более что через неделю она должна была выйти на работу. Теперь она была готова на все — даже на курс антибиотиков. — Наверняка они прислали не тот размер. Это ведь четвертый номер — не больше! Даже не укладывается в голове — как такое могло произойти?!

Когда Лиз примеряла платье раньше, оно было даже великовато ей, хотя тогда это был шестой номер.

— Может быть, ты располнела?

Берни вошел в примерочную. Он не ошибся: при всем желании «молнию» застегнуть было невозможно, не хватало трех или четырех дюймов.

— А отпустить где-нибудь нельзя? — спросил он у портнихи.

Он понимал, что платье слишком дорого и портить его было бы настоящим святотатством. Лучшим выходом из создавшегося положения было бы обменять его на платье другого размера, но на это у них уже не оставалось времени. Соответственно, оставалось либо перешивать, либо надевать что-то другое. Портниха внимательно посмотрела на Лиз и, пощупав ее талию, спросила:

— Мадам этим летом немного располнела? Она была француженкой. Берни привез ее сюда из Нью-Йорка. В «Вольфе» она служила уже несколько лет, до этого же сотрудничала с Пату. Эта же портниха работала и над другими нарядами Лиз, включая ее свадебное платье и прошлогодний «оперный» ансамбль.

— Не знаю, Маргарет… Мне кажется, это невозможно. Лиз вдруг подумала, что все это время она носила только свои старые свободные вещи — спортивные костюмы, широкие рубашки, свитера… Она охнула и с улыбкой посмотрела на Берни:

— Бог ты мой!

— С тобой все в порядке? — забеспокоился было Берни, но, увидев ее улыбку, тут же успокоился. Лиз вдруг засмеялась и бросилась ему на шею, осыпая его поцелуями. Продавщица и портниха поспешили удалиться из примерочной. Лиз нравилась им, она всегда была такой любезной… Приятно было видеть и то, как она и Берни любят друг друга, — рядом с такими людьми становится как-то легче жить…

— Что с тобой, Лиз?

Берни с изумлением взирал на улыбающуюся неведомо чему Лиз, которую история с платьем не только не расстроила, но даже развеселила.

— Я не стану принимать все эти антибиотики!

— Это еще почему?

— Я думаю, он ошибся.

— Много ты знаешь, — хмыкнул Берни, улыбнувшись.

— Можешь говорить что угодно… — Она покачала головой, поражаясь собственной недогадливости. — Я повторяю — это совсем не синусит!

Лиз села на кресло и широко улыбнулась. Берни посмотрел на нее, на платье — и неожиданно все понял.

— Ты… Ты уверена?

— Нет. Честно говоря, эта мысль пришла ко мне только сейчас… Но я почти уверена в том, что это так. Пока мы жили на море, на меня словно какое-то помрачение нашло…

Во всем была повинна болезнь — Лиз забыла обо всем на свете. Когда на следующий день она пошла к врачу, тот сказал, что Лиз находится на шестой неделе беременности. Она тут же понеслась в магазин — сообщить Берни эту новость. Тот сидел в своем кабинете и просматривал корреспонденцию, пришедшую из Нью-Йорка.

— И что же ты мне скажешь? — с напускной игривостью осведомился он.

Лиз заулыбалась и поставила на стол бутылку с шампанским, которую она прятала за спиной.

— Примите поздравления, папаша. Берни буквально выпрыгнул из-за стола и, заключив ее в объятия, воскликнул:

— Так, значит, так оно и есть! Вот так дела!!! Лиз счастливо засмеялась, Берни же подхватил ее на руки и закружил с ней по кабинету. Секретарша, поражаясь странным звукам, доносящимся из-за двери, удивленно подняла брови. Через какое-то время супруги Фаин вышли в приемную. Бернард Фаин производил впечатление человека, крайне довольного собой, что в данном случае полностью соответствовало действительности.