Во время выступления Джефа в Селинесе и в течение всего уик-энда, предшествовавшего выборам, Ирвин Коун находился в вашингтонском отеле «Шорхэм».

Доктор мог бы взять с собой в эту поездку Бадди Блэка, обладавшего связями с демократами. Но на этот раз он поехал один. Его встретил знаменитый нью-йоркский юрист Мервин Эплман, который благодаря близости к бывшим президентам-демократам и своему теперешнему положению в политическом мире был способен организовать приватную встречу Доктора с влиятельным лицом из Белого дома.

Они прибыли раздельно в «люкс» Доктора. Первым там появился могущественный юрист. Затем — советник из Белого дома, близкий друг самого Президента и Генерального прокурора.

Формальным поводом для встречи явились дошедшие до Доктора слухи о том, что министерство юстиции расследует деятельность его компании. Естественно, Коун имел право забеспокоиться. Он не считал себя человеком, нарушающим закон, и если он совершил нечто запретное, то хотел как можно быстрее уладить это дело.

Даже самый подозрительный человек не мог бы выступить против такой разведочной встречи.

Трое мужчин мало говорили во время ленча, поскольку к ним постоянно подходил официант, услужливый маленький итальянец, постоянно проверявший, довольны ли всем его клиенты. Но когда ленч завершился, они смогли расслабиться за хорошей сигарой без риска оказаться подслушанными.

Прежде чем прозвучал какой-нибудь вопрос, Роджер Уиттингер, помощник президента, полный молодой человек, посасывавший свою сигару почти что с сексуальным удовлетворением, тихо произнес:

— Я познакомился с вашим делом. В том, что вы слышали, есть большая доля правды.

Доктор не продемонстрировал интереса или тревоги. Он знал, что влиятельные люди используют угрожающий подход как подготовку к торгу. В такие моменты все проблемы велики, все услуги — сложны в осуществлении. Поэтому Коун позволил собеседнику разыграть маленький спектакль.

— Я позволил себе лично сходить в министерство юстиции. Солидное досье!

Уиттингер поднял руку высоко над столом, чтобы показать его толщину. Повернувшись к Эплману, он добавил:

— Когда вы позвонили мне в первый раз, я не имел представления… представления…

Правильно, мысленно произнес Доктор, раздувай это дело, сынок! Вероятно, он понимает, что, уладив эту проблему, мы собираемся начать выпуск акций.

— Похоже, — продолжал Уиттингер, — похоже, поступило несколько жалоб. От клиентов ТКА. А также от одной телекомпании. И от ряда рекламных агентств. Слишком велико желание продавать телепрограммы ТКА. И еще встает вопрос об одновременном владении студией, производстве фильмов, представлении талантов. В министерстве юстиции считают, что это хуже прежней ситуации, когда студии имели собственные кинотеатры. Законники всерьез возмущены. Они намерены начать наступление! Скоро!

Подымив сигарой, Уиттингер произнес:

— Я надеюсь, что мы не слишком опоздали.

Это последнее замечание послужило сигналом для Эплмана, который приступил к изложению просьбы и торгу.

Пожилой юрист подался вперед:

— Какие аспекты этого дела вызывают у министерства особенно сильное недовольство?

— Их несколько, — ответил молодой человек, не желавший ослаблять свою позицию выделением какого-то одного момента.

— Например? — проявил настойчивость Эплман.

— Ну, допустим, приобретение студии, — сказал молодой советник.

Эплман посмотрел на Доктора, который отложил в сторону свою сигару.

— Мы приобрели ее, чтобы выручить банк, который выдал студии займ размером в восемь миллионов долларов для съемки фильма! К несчастью, картина не оправдала возлагавшихся на нее надежд.

— Я слышал, она с треском провалилась, — сказал Уиттингер.

— Да, именно так. Банк попал на восемь миллионов. Залогом служили лишь студия и небольшой кусок земли. Плюс негатив фильма, который не оправдал бы затрат на печать. Производство остановили. Но какие шансы есть у банка, если сегодня производители фильмов не справляются с управлением студией? Мы выкупили их. Приобрели киностудию.

— И землю.

— И землю, — пришлось согласиться Доктору. — Мы выплачиваем банку два с половиной миллиона долларов в год. И еще проценты.

— В основном за счет продажи земли, — вставил молодой человек.

— Осталось произвести еще две выплаты, — сказал Доктор, не желая ввязываться в разговор о земле.

— И когда эти выплаты будут осуществлены, вы останетесь владельцем студии, всего оборудования и большой части земли, — заметил Уиттингер.

— К счастью, стоимость земли значительно возросла. Думаю, если бы хозяева банка были умнее, они бы поступили так, как мы, — признал Доктор, представив всю сделку как счастливый случай.

— Министерство юстиции, — сказал молодой человек, — обеспокоено тем, что ТКА, ее сотрудники и их родственники владеют контрольным пакетом акций этого банка.

Возникла пауза. Уиттингер только что выдвинул на середину стола переговоров стопку весьма опасных фишек.

— Министерство также располагает заявлениями руководителей телекомпаний, свидетельствующих о том, что ТКА в некоторых случаях осуществляет незаконное давление на них.

— Это смешно! — сказал Доктор. — Телекомпании говорят о монополизме!

Но молодой Уиттингер проявил твердость.

— В досье собраны многочисленные показания руководителей телекомпаний. Эти люди утверждают, что ТКА отказывается представлять своих звезд, если она не получает сверх обычных комиссионных еще и дополнительные выплаты за фиктивные услуги. Например, гонорары за «художественное руководство» и тому подобное. Министерство считает это взяткой.

— А как они называют то, что телекомпании вымогают половину прибыли от программы, прежде чем пустить ее в эфир? — спросил Доктор. — Как они называют ситуацию, когда существуют только три телесети, и ты — мертвец, если не заплатишь одной из них?

— Им это известно. Но сейчас их внимание сосредоточено на ТКА, — сказал Уиттингер.

Чтобы изменить тон встречи, Эплман спросил:

— Это — основа их претензии?

— Есть кое-что еще, — сказал молодой человек. — Главное преступление, похоже, заключается в том, что ТКА представляет таланты в одной комнате и покупает их в другой. Это — явное столкновение интересов.

— Мы получили заранее разрешение всех Гильдий! — заявил Доктор.

— Дело дошло до того, — продолжил Уиттингер, — что некто Хеллер, — кажется, этого человека зовут Эйб Хеллер, — бывший исполнительный секретарь Гильдии киноактеров, сейчас занимает должность вице-президента ТКА по переговорам.

Доктор не знал, случайно или нет молодой человек обнаружил этот факт; Коун считал неразумным выяснять это.

— Да, — серьезным тоном продолжил Уиттингер, — в досье полно жалоб от людей, чьи интересы представляет ТКА. Они считают, что их обманывают, вынуждают работать за низкие гонорары, в некоторых случаях оставляют без работы до тех пор, пока они не капитулируют.

— Молодой человек, — улыбаясь, перебил Уиттингера Доктор, — вы когда-нибудь имели дело с талантами? Вам известно, какие фантастические галлюцинации рождаются в голове безработного актера? Или писателя, чей сценарий был отвергнут всеми? Или режиссера, отстраненного от съемок картины? Они обвиняют всех на свете, кроме самих себя.

Уиттингер не ответил, потому что по напору Доктора было ясно, что он еще не закончил.

— Вот их благодарность! — взорвался Доктор. — Мы начали снимать фильмы скорее ради них, чем ради себя. Мы все объяснили Гильдии киноактеров. Они проголосовали за то, чтобы дать нам разрешение. А теперь жалуются на нас.

Доктор грустно покачал головой.

— Молодой человек, вы слышали о принципе сознательного согласия?

Уиттингер кивнул.

— Министерство юстиции отлично знает, как вы получили разрешение.

— Послушайте, молодой человек… — закричал Доктор.

Поскольку Эплман испугался, что его клиент близок к тому, чтобы потерять выдержку, он вмешался в разговор:

— Допустим, что мы, не ущемляя интересы моего клиента, приняли бы все эти обвинения. Какую позицию заняло бы министерство юстиции? Сможем ли мы уладить это дело таким образом, что упомянутые нарушения закона будут прощены к взаимному удовлетворению и ТКА разрешат продолжить хотя бы некоторые аспекты ее деятельности?

— Вы имеете в виду подписание соглашения?

— Это возможный путь, — согласился юрист, считавший такой вариант единственным желательным выходом.

— Я должен исследовать этот вопрос и обсудить его.

Доктор, успевший справиться со своим гневом, сказал:

— Прежде чем вы займетесь этим, давайте взглянем на всю ситуацию спокойно. Что будет делать ТКА — снимать кинокартины и телефильмы или представлять таланты? В первом случае компания имеет право владеть студией, где осуществляется производство фильмов. Верно?

Уиттингер не ответил ему ни жестом, ни словом. Доктор продолжил:

— Что касается возможного столкновения интересов — допустим, ТКА добровольно откажется от представления талантов. Тогда проблема исчезнет. Если мы не контролируем звезд, мы теряем возможность получать дополнительные вознаграждения, о которых вы говорите.

Доктор замолчал, давая молодому человеку возможность оценить предлагаемую сделку.

— Я еще не говорил с моими партнерами, но я лично гарантирую уход ТКА от представления творческих кадров. Если на этом настаивает министерство юстиции. По-моему, это несправедливо. Я считаю, что нас приперли к стенке необоснованными обвинениями, но я готов уступить!

В конце концов, я провел целую жизнь в этом бизнесе не для того, чтобы меня назвали преступником. Моя работа — поставлять развлечения, а не бороться с правительством Соединенных Штатов!

Эплман посмотрел на Уиттингера, как бы упрекая его за то, что он нанес обиду этому порядочному маленькому человеку. Затем юрист отодвинул назад свое кресло, нарушая тесный круг.

— Думаю, мой клиент выразил свою позицию честно и откровенно. Почему бы не поговорить с человеком, занимающимся этим делом, и не посмотреть на его реакцию?

— Это сам генеральный прокурор, — сказал молодой человек, припасший эту сенсацию к концу совещания. Даже Эплман испытал потрясение от этого известия.

— Хорошо, если вам надо побеседовать с ним, сделайте это. Вы ведь для него не посторонний.

Юрист поднялся с кресла.

— Господа, я обещал заглянуть к Верховному судье до моего отъезда из города.

Пожав мужчинам руки, он ушел.

Как только пожилой человек закрыл за собой дверь, Доктор подался вперед, посмотрел на смуглое, полное лицо Уиттингера.

— Знаете, вы меня удивили. Не этими обвинениями. Что такой талантливый молодой человек, как вы, делает в правительстве? Сколько вам могут платить в Белом доме? Двадцать семь с половиной тысяч?

— Двадцать четыре, — смущенно признался Уиттингер.

— Двадцать четыре тысячи долларов в год? — сочувственно повторил Доктор. — И к чему это ведет? Каково будущее? Даже если администрация останется еще на один срок, что это значит для вас? Через пять лет вам придется заново делать личную карьеру. Вы женаты? У вас есть дети?

Уиттингер кивнул.

— Вы задумывались о их будущем? Послушайте, мне больно видеть, как молодой человек обкрадывает себя и свою семью из-за своего стремления послужить обществу. Позвольте мне кое-что сказать вам. В течение ближайших четырех месяцев, чем бы ни закончилась эта тяжба с министерством юстиции, мы собираемся выбросить на рынок акции ТКА. Номинальная цена составит десять долларов. Я лично прослежу за тем, чтобы вы получили десять тысяч акций. И я могу обещать вам, что за полгода цена поднимется до сорока долларов. Или еще выше. Если этого не произойдет, я лично выкуплю их у вас. Вот насколько я уверен!

Он сделал вид, будто неожиданно вспомнил о чем-то маловажном для него самого, но существенном для молодого человека.

— Послушайте, если у вас возникнут проблемы с деньгами для приобретения акций, эту проблему можно решить, — заверил Уиттингера Доктор.

— Нет. Думаю, я получу их под залог.

— Хорошо! Хорошо! — радостно произнес Доктор.

Как бы желая сменить тему, Уиттингер спросил:

— Как дела в Калифорнии? Я имею в виду выборы.

— Думаю, республиканцы победят.

— Я читал прогнозы. По некоторым из них, республиканцы обойдут демократов на миллион с лишним голосов.

— Возможно. Очень возможно, — согласился Доктор.

— Актер! Кто мог подумать!

— Мы занимались им, вы это знаете.

— Да, знаю, — сказал Уиттингер, не вкладывая в эти слова того значения, которое придал своему утверждению Доктор. — Я все об этом слышал.

— Тут нет секрета. Мы представляли его еще когда он работал в шоу-бизнесе.

— И даже когда он был президентом Гильдии киноактеров. Но я имел в виду, — объяснил молодой человек, — ту потрясающую работу, которую проделали с ним Уолтер Крейг и Спенсер Гоулд.

— О да, — нетвердо согласился Доктор, словно Крейг и Спенс действовали независимо от него.

— Весьма впечатляюще! — сказал Уиттингер. — Особенно для консервативной в политическом отношении Калифорнии.

— Да, они потрудились на славу, — подтвердил Коун.

Внезапно он вспомнил:

— Кажется, вы ведь сами из Калифорнии, да?

— Я родился и провел там большую часть моей жизни.

— Никогда не думали о возвращении? Когда вам надоест Вашингтон.

— В моей профессии нельзя исключать никакие возможности, — сказал молодой человек.

— Даже избрание на должность?

— Мне это предлагали.

— Вам следует познакомиться с одним человеком из ТКА. Его зовут Бадди Блэк. Он — убежденный демократ. Он также предан демократической партии, как Спенсер Гоулд — республиканской.

— Знаю, — сказал молодой человек. — Мне известно о его пожертвованиях в пользу национального и калифорнийского комитетов.

— О, вы знаете? — произнес Коун.

— Да, — невозмутимо ответил Уиттингер.

— Вам надо встретиться с ним. Через два года Калифорния будет искать нового сенатора. Тут есть о чем подумать. Да, вам следует встретиться.

— Я буду там по государственным делам примерно через двенадцать дней.

— Я устрою эту встречу! — заверил его Доктор.

Они пожали друг другу руки. Молодой человек ушел. Доктор открыл окна, чтобы выпустить из комнаты сигарный дым. Значит, вот чего он хотел, сказал себе Доктор. Не прибыль от акций. Доктор понял, что он мог добиться желаемого результата меньшей ценой, чем он предполагал. Он редко переплачивал в сделках даже случайно. Но сейчас ставка была столь высокой, что он не жалел о лишних расходах. Главной целью было подписание постановления. Тогда он сможет выпустить акции ТКА.

День выборов принес Доктору разрядку. Он напоминал премьеру постановки, уже получившей хорошие отзывы в Нью-Хейвене, Бостоне и Филадельфии. Всегда оставалось легкое волнение, но серьезной тревоги не было. Распечатки Крейга показывали большой запас голосов почти во всех округах. Доктор стал полностью доверять этим данным.

Они сидели в гостиной в «люксе» Джефа. Там работали три телевизора. Два из них были поставлены в номер на этот вечер. К девяти часам по калифорнийскому времени все три телекомпании предсказали, что Джеф победит с большим отрывом от соперников. В пятнадцать минут одиннадцатого — необычно раннее время для такого шага — губернатор признал свое поражение. Джефу и Клер пришлось раньше, чем предполагалось, выйти для произнесения речи по случаю победы. В «люксе» остались лишь Доктор и Уолтер Крейг.

Доктор сосредоточенно наблюдал за экранами. Крейг взял сэндвич с индейкой — не для того, чтобы съесть его, а чтобы поиграть с хлебом. Коун был слишком сосредоточен, чтобы испытать раздражение или хотя бы заметить это.

Когда Эрик Северейд начал свой обзор новостей с Восточного Побережья, где сейчас была половина второго, Доктор убавил громкость двух других телевизоров. С более мрачным, чем обычно, лицом Северейд сообщил, что, судя по информации, поступившей из разных штатов, в общей картине нет сюрпризов.

— Но, — продолжил он, — отсутствие неожиданностей сегодня вечером не означает, что мы не стали свидетелями некоторых событий, имеющих важное общенациональное значение. Самое заметное из них произошло в Калифорнии, где политический новичок ворвался в Белый дом штата с огромным преимуществом в голосах. Отныне ни один республиканский претендент на президентскую должность не может рассчитывать на победу без одобрения и содействия Джефа Джефферсона, который еще вчера был актером и политическим девственником. Но отныне его следует рассматривать в качестве влиятельной фигуры в республиканской партии. Если на съезде республиканцев возникнет патовая ситуация, Джефферсон может оказаться единственным имеющимся в наличии альтернативным кандидатом. Таким образом за один вечер красивый, кажущийся искренним, но совершенно лишенный опыта человек появился на американской политической сцене во всей своей мощи. И если он метит в президенты, кто вправе запретить ему мечтать об этом? Это был Эрик Северейд из Нью-Йорка.

Взволнованный, безмолвный Доктор откинулся на спинку кресла. Почему-то так случалось всегда. Даже хорошо известные ему факты обретали дополнительную значимость, когда о них говорил Северейд. В этом отношении Доктор ничем не отличался от рядовых американских телезрителей. Он повернулся к Крейгу.

— Думаю, это возможно, да?

— Нельзя стать президентом без одобрения Калифорнии. А на ближайшие четыре года он и есть Калифорния, — сказал Крейг.

— Я говорю о возможности для него действительно стать кандидатом в президенты, — задумчиво произнес Доктор.

— Вас это пугает, да?

Доктор никогда не отвечал на вопросы, ответы на которые были очевидными.

— Помните мои слова? В моем бизнесе поражение снимает все проблемы. А победа их создает. Теперь вы знаете, что я имел в виду.

Доктор кивнул. Внезапно на телеэкране появилась триумфальная сцена, происходившая внизу. Джеф с широкой улыбкой на лице махал рукой толпе. Рядом с ним находилась Клер и мальчики. Они тоже махали руками. Джеф сделал свой уже ставший привычным жест, прося тишины, но оркестр заиграл еще громче, шум толпы усилился. Наконец установилась тишина. Когда Джеф заговорил, Доктор взял свое пальто и вышел из комнаты, даже не попрощавшись с Крейгом.

Спустя десять дней после выборов в министерстве юстиции состоялась долгая официальная встреча между представителем антимонопольного отдела и адвокатом Мервином Эплманом. Доктор настоял на своем присутствии, поскольку при обсуждении важнейших вопросов он не полагался даже на самых компетентных и дорогостоящих юристов.

На этом совещании стороны пришли к соглашению о том, что министерство предъявит свои официальные обвинения ТКА как компании и Доктору Ирвину Коуну как личности. Обвинительный акт будет включать в себя лишь те претензии, которые можно будет снять с помощью соглашения, по которому ТКА откажется от представления талантов из всех областей. Таким образом, ТКА ограничит свою деятельность продюсированием, распространением и продажей фильмов, а также другими смежными видами бизнеса, связанными с развитием кинопроизводства — владением студиями, прилегающими к ним землями, банками.

Соглашение полностью обеспечивало реализацию Большого плана Доктора.

Когда оно было подписано, крупная фирма с Уолл-стрит, готовившаяся к этому моменту несколько месяцев, осуществила выпуск десяти миллионов акций ТКА, по номинальной стоимости в десять долларов. Обеспечение включало в себя студии, оборудование, землю, львиную долю капитала банка в Сент-Луисе, фильмотеку, состоявшую из более чем четырех тысяч негативов часовых и получасовых телефильмов.

Акции начали немедленно расти в цене, и через пять недель она достигла шестидесяти одного доллара. Затем она постепенно снизилась до стабильной цифры пятьдесят четыре.

Доля Доктора на этот момент оценивалась в сто двадцать семь миллионов долларов. Обрадованный своим неожиданным состоянием, он решил сделать крупное благотворительное пожертвование — разумеется, не облагаемое налогом.

Поскольку он всегда интересовался кардиологией и его отец умер от инфаркта, он решил подарить полный комплект кардиологического оборудования лос-анджелесской больнице «Бетель». Этот дар будет посвящен памяти его любимого отца.

Неуверенность охватила Доктора не в тот момент, когда он подписывал чек на четыре миллиона триста тысяч долларов, но когда ему пришлось сочинять надпись на бронзовой пластине, которую должны были повесить над входом в крыло больницы.

Он написал несколько вариантов. Первый выглядел так: «Отделение интенсивной терапии имени Сэмюэла Коэна, подаренное его любящим сыном, доктором Ирвином Коуном».

Он заменил этот текст на другой: «Это отделение интенсивной терапии подарено доктором Ирвином Коуном в память о его отце, Сэмюэле Коэне».

Но и в этом варианте было определенное несоответствие. Наконец Доктор написал: «Подарено Доктором Ирвином Коуном в память о его любимом отце Сэмюэле». Такая формулировка обходила вопрос о том, какой была фамилия старого Сэмюэла в момент его смерти.

Со временем все стали называть это отделение так: О.И.Т. Коуна.