4
Следующим утром Джеф проснулся рано. Джоан еще спала, но ее обычного тихого храпа не было слышно. Взволнованный Джеф встал с кровати и склонился над Джоан, чтобы убедиться в том, что она дышит. Не включая света, он прошел в ванную. Солнечные лучи уже проникали сквозь шторы.
Он помочился, спустил воду и начал чистить зубы. Рассматривая свое отражение в зеркале во время бритья, понял, что делает это из-за предстоящей встречи с Шарлен. Каким видит его девушка, которая моложе его на двадцать лет?
Когда он тихо вышел из ванной, Джоан приветствовала его:
— Господи! Нельзя меньше шуметь?
— Я не издал ни звука, — сердитым шепотом возразил он.
— В следующий раз сделай одолжение — мочись в стенку унитаза!
Она отвернулась, спрятала голову под подушку, сделала вид, что хочет снова заснуть.
Джеф мысленно произнес: «Еще одно утро очаровательной американской пары, встречающей его в уютном любовном гнездышке над Беверли-Хиллз. Доброе утро, дорогая Джоан. Доброе утро, милый Джеф».
Прибыв в «Рекет-клаб», он заметил ее на дальнем корте для профессионалов. Она брала урок игры у сетки. Трикотажная тенниска обтягивала ее тело, подчеркивая линию бюста. Сейчас груди Шарлен выглядели еще лучше, чем вчера, когда она была в накрахмаленном платье.
Через несколько минут после появления Джефа Шарлен сослалась на усталость и прервала занятия. Преподаватель, приветливый, как все его коллеги, улыбнулся и отпустил девушку взмахом руки. Она взяла со скамейки полотенце и белый свитер, потом быстрыми шагами направилась к Джефу.
Он придержал для нее железную калитку. Когда Шарлен приблизилась к нему, он увидел на ее лице счастливую улыбку.
— Мне казалось, вы сказали, что придете днем.
Она явно пыталась скрыть радость, вызванную его неожиданным появлением.
— Я освободился раньше, чем предполагал, — соврал он.
— Сыграем? Я уже разогрелась, не хочу остывать.
— Конечно!
— Парную, — настойчиво сказала она.
В первый момент он испытал разочарование, но все же отправился искать двух других игроков. Вернувшись, он застал Шарлен склонившейся над фонтанчиком для питья. Он заметил, что ее длинное тело даже в такой неудобной позе выглядело красиво, изящно. Когда она выпрямилась, Джеф увидел на ее губах и щеке капли воды. Она собралась стереть их полотенцем, но Джеф перехватил ее руку и посмотрел на девушку. Он понял, что, возможно, влюбился. Что пребывает в ранней стадии влюбленности, когда все происходящее возвышает объект, а любое, самое незначительное и заурядное событие становится чудом, дарящим красоту и восторг.
Она тоже почувствовала это и дала ему понять свое состояние, мягко освободив руку и неохотно стерев с лица капли воды. С этого момента ее фиолетовые глаза излучали невинную радость. Она была прелестной, оживленной, наслаждаясь, как и вчера, его обществом. Но по какой-то неизвестной Джефу причине теперь она казалась чем-то озабоченной.
Джеф нашел двух других партнеров — продюсера и писателя, сбежавших из Лос-Анджелеса от телефонных звонков и студийной текучки, чтобы «обломать» сценарий. Это выражение всегда раздражало Джефа. Оно как бы намекало, что сценарий — это капризный ребенок или враг, которого необходимо подчинить с помощью плетки. Неудивительно, что большинство прочитанных Джефом сценариев воспринималось им с превеликим трудом.
Теперь Джеф и Шарлен были партнерами. Четверо игроков быстро разогрелись, играя двумя мячами. Шарлен обменивалась ударами с писателем, Джеф — с продюсером. Быстро выяснилось, что писатель играл лучше своего партнера; лишний вес мешал продюсеру быстро двигаться, хотя отдельные удары выдавали хорошую школу.
Эта пара не оказала серьезного сопротивления Джефу и Шарлен. Девушка играла хорошо; она выигрывала мячи, удивляя своих противников.
Продюсер продержался только два сета; он предложил закончить игру, и они покинули корт.
Когда Джеф помогал Шарлен надеть свитер, она шепнула ему:
— Пригласите их на ленч.
Он заколебался, не будучи уверенным в том, что правильно ее понял. Поэтому она повторила:
— Пригласите их на ленч!
Недоумевающий Джеф сделал то, что, казалось, представляло для нее важность. Ленч был стандартным: за «Кровавой Мэри» последовали крабы с горчицей. Разговор вращался в основном вокруг Джефа. Писатель, восхищенный его выступлением перед комиссией конгресса, приписывал Джефу левые взгляды, которые актер на самом деле не разделял, хотя он предпочел не объяснять это сейчас. Продюсер говорил о громадной услуге, которую Джеф оказал киноиндустрии.
Их комплименты стали такими щедрыми, что Джеф испытал облегчение, когда продюсер наконец сказал:
— Идем, раб! Нас ждет работа!
Они оба встали, и Шарлен спросила:
— Сыграем завтра?
Предложение удивило их, но продюсер принял его от имени обоих.
Когда мужчины отошли от стола, Джеф спросил:
— Что это была за идея?
— Иначе я не смогла бы съесть ленч с тобой, — объяснила она.
— Почему?
— Потому что мне тоже позвонили.
— Кто? — спросил Джеф, проклиная Доктора.
— Папа. Которому позвонил…
— Не говори мне! — перебил ее Джеф. — Ирвин Коун.
Она кивнула.
— Ты не несешь ответственности за то, что происходит со мной или Джоан.
Его голос прозвучал громче обычного.
— Ты ошибся, — прошептала она тихо, чтобы заставить его понизить тон. — Он ничего не сказал папе о твоей карьере, паблисити или Джоан. Он лишь произнес волшебное слово.
— Какое?
— Goy! Он просто позвонил моему папе и оказал ему услугу. Сообщил, что его единственная дочь связалась с кинозвездой нееврейского происхождения. И что отношения становятся серьезными, поскольку нас постоянно видят вдвоем.
— Постоянно? Один день?
— Один день может быть большим сроком, — задумчиво произнесла Шарлен. — Один взгляд может быть большим сроком. Когда я подняла голову над фонтанчиком и увидела твой взгляд, этот момент показался мне долгим. Потому что тогда я поняла. Это не произойдет. Это уже произошло. И отныне моя жизнь будет другой. Все закончится болью. Но остановиться уже нельзя. Поздно.
Она смотрела на него, одновременно умоляя отпустить и взять ее.
— Вот почему мы играли с партнерами, и ты попросила пригласить их на ленч?
Она кивнула.
— Ты боялась, что тебя увидят наедине со мной.
— Сплетни. Я хотела оградить тебя от них.
— Спасибо, — сказал он. — Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе.
Он пожалел о своих поспешных словах.
— Почему все должно закончиться болью?
— Это неизбежно.
— Разница в возрасте? — растерянно предположил он.
Она покачала головой.
— Тогда что?
— Я тебе уже сказала.
— Это будет иметь большое значение?
— Для папы — да. Он всю жизнь работал, чтобы стать важным, могущественным человеком. Чтобы ощущать себя таким, он должен помогать евреям. Всем евреям. Особенно после Гитлера. Он больше времени работает на Израиль, чем на себя. Быть настоящим евреем для него сейчас не менее важно, чем некогда — быть богатым. Я не могу поступить с ним так.
— А ты? Разве ты не имеешь права получить от жизни все?
— Не за его счет.
— Значит, когда Доктор позвонил ему, а он — тебе, речь шла об этом.
— Я здесь, — без кокетства сказала она.
Сейчас Шарлен смотрела на него так, как тогда, у фонтанчика.
— Мой автомобиль стоит на дороге. Я оплачу счет и пойду к нему. Ты через некоторое время отправишься в свое бунгало. Я поставлю машину где-нибудь сзади.
— Нет, пожалуйста.
— Я не буду парковать ее возле твоего коттеджа, — тихо произнес он.
Она улыбнулась своими фиолетовыми глазами. Он подписал счет и неторопливо направился к главному входу.
Шарлен с закрытыми глазами докурила сигарету. Вытащила из пачки следующую, зажгла ее, сделала несколько затяжек. Затем, словно внезапно вспомнив о каких-то неотложных делах, посмотрела на часы и направилась к своему коттеджу.
Когда она оказалась возле него, Джеф уже лежал в шезлонге, глядя на Сан-Джасинто. Со стороны клуба актера не было видно.
Он не встал, чтобы встретить ее, а лишь протянул руку. Она взяла ее, и он усадил Шарлен на соседнее кресло рядом с собой. Они посидели неподвижно. Сейчас им было достаточно того, что они вместе, хотя Джеф уже ощутил охватившее его возбуждение. Однако желание посидеть рядом с Шарлен было более сильным, чем сексуальное влечение.
Внезапно он произнес:
— Я все еще не верю в это.
— Ты говоришь о моем отце?
— Нет, о тебе. При твоих возможностях… внешности… Такого со мной не случалось со студенческих лет. Такой внезапной любви.
Она вдруг отвернулась, и он понял, что сейчас в их беседе впервые прозвучало слово «любовь».
— Да, именно это, — сказал Джеф. — Если только ты не знаешь другого слова.
— Если это так, этого слова достаточно. Если нет, от теперешних слов позже будет только хуже.
Он не ответил. Она вытащила сигареты, закурила. Он забрал у нее сигарету.
— Ты куришь слишком много.
Она засмеялась.
— Нет, теперь я знаю, что это любовь. Когда начинают беспокоиться о том, что я много курю…
Она замолчала. Ее охватила печаль.
Шарлен взяла его руку и прижала к себе ниже груди. Это, похоже, означало, что теперь, когда они нашли друг друга, она боится потерять его. Джеф осторожно передвинул руку. Шарлен не стала останавливать его, однако не убрала свою руку с руки Джефа. Они полежали некоторое время молча, с закрытыми глазами. Затем электричество от его руки перешло к ее груди, и она сказала:
— Здесь становится холодно.
— Скоро солнце исчезнет, — произнес он, хотя они оба знали, что до заката остается еще час.
По-прежнему держа его руку, она встала, повернулась к стеклянной двери, за которой висели шторы. Она раздвинула их и вошла в коттедж. Он выждал несколько мгновений. Почему-то сейчас этого требовали хорошие манеры. Джеф обвел взглядом округу, проверяя, не следит ли кто-то за ними. Возле коттеджа не было никого — ни горничной, ни садовника. Он шагнул внутрь, задвинул стеклянную дверь и повернулся к Шарлен.
Она находилась в гардеробной. Джеф не мог видеть девушку, но он слышал шуршание одежды. Она снимала шорты и тенниску. Он шагнул к ней в тот момент, когда она освободилась от лифчика. Джеф взял бюстгальтер из ее рук и обнял девушку. Он впервые поцеловал Шарлен, крепко прижал ее тело к своему. Он чувствовал ее длинные ноги, хорошие бедра, а прежде всего — полные, упругие груди.
Он держал ее так довольно долго, прижимаясь к ней до тех пор, пока собственная боль не заставила его отпустить девушку, чтобы раздеться самому.
Когда он снова посмотрел на Шарлен, она уже не улыбалась. Он обнял ее, крепко прижал к себе. Она была нежной, податливой и сильной. А еще — молодой. Он ощутил это, целуя ее крепкую грудь. Ее соски набухли под его языком.
Она опустилась на кровать, вытянулась на ней с закрытыми глазами, словно боясь смотреть. Он стоял над ней и глядел на ее лицо, казавшееся сейчас почти детским. Джеф лег рядом с Шарлен, повернул голову так, что его рот коснулся ее груди. Потом он прижался к ее бюсту с такой силой, что она выдохнула воздух.
Отвечая на его страсть, ее теплое тело пришло в движение. Рука Джефа соскользнула с груди Шарлен и стала опускаться ниже, к талии, тонким бедрам, затем проникла между ними. Он обнаружил влагу на ее волосах. Шарлен была готова принять его. В какой-то момент она протянула руку, чтобы остановить Джефа, но потом она убрала ее, раздвинула бедра шире.
Он лег на нее, чуть опустился и начал входить в Шарлен. Она тихонько ахнула от боли. Он замер, но она заставила его войти в нее глубже. Затем обхватила Джефа своими ногами. Их тела слились в единое целое.
Первые несколько минут она не уступала ему в силе, жадности, желании. Страстно целовала Джефа, изучая языком его рот. Они кончили одновременно, что редко бывает при первой близости. Но если он в момент экстаза испытал облегчение, то она, похоже, сжалась от боли. Джеф скатился с Шарлен. Она отвернулась от него, пытаясь отдышаться.
Он молча лежал на спине, ожидая, когда она придет в себя. Наконец Шарлен взяла его за руку и прижала ее к своей щеке. Только тогда он заговорил.
— Я сделал тебе больно. Я не хотел.
Она тряхнула головой, еще сильнее прижала его руку к своей щеке и сказала:
— Я даже не знаю, как называть тебя. Когда люди влюбляются, это не должно происходить так быстро. Требуется время, чтобы обрести ласкательные имена, любимые песни, блюда. А у нас его не было.
— Значит, ты не отрицаешь, что мы влюблены, — медленно произнес он.
— Да, — печально сказала она.
— И я действительно причинил тебе боль.
— Тут нет твоей вины, — ответила Шарлен, желая закрыть эту тему.
— Следующий раз будет лучше, — обещал он.
Она кивнула с закрытыми глазами, зашуршав головой о подушку.
— Посмотри на меня, — попросил он.
Она покачала головой.
— Я должен кое-что знать, — заявил Джеф.
Шарлен открыла глаза, посмотрела на него в полумраке.
— У нас с Джоан все кончено. Вопрос только в том, как развестись тихо, без скандала. Твои чувства не изменятся к тому времени, когда это произойдет?
— Я всегда буду относиться к тебе так, как сейчас, — ответила она.
— Нет. Я имею в виду твоего отца, его отношение к… людям вроде меня.
— Ты всегда будешь моим любимым goy.
Она пыталась шутить, но он не сдался так легко.
— Я хочу знать. Это важно. Потому что при всех наших различиях нас связывает слишком многое, чтобы мы могли позволить себе потерять друг друга.
— Пожалуйста, не надо.
— Ты знаешь, что это правда. Так было с первого момента.
Она не ответила ему, только уткнулась лицом в его плечо. Джеф провел рукой по ее нежной коже, вдоль длинной спины, к ягодицам. Она обняла его за шею, прижала к себе; когда член Джефа поднялся, она впустила его между своих бедер. Они полежали так некоторое время, слившись друг с другом.
Затем Джеф начал постепенно двигаться, проникая в Шарлен все глубже. Темп и страсть нарастали; они оба полностью отдавались друг другу, забывая обо всем, желая как можно полнее слиться с партнером. Наконец их поглотил взрыв эмоций, и все закончилось.
В этот раз боли не было. Когда Джеф посмотрел на Шарлен, она улыбалась.
— Сейчас не было больно, да? — прошептал он.
Она покачала головой и откинулась назад.
— Тебе придется ответить мне, — сказал он. — Если не сейчас, то завтра. Или на следующей неделе, в следующем месяце.
— В следующем месяце меня здесь не будет, — тихо сказала она.
— Тогда в Чикаго!
— Нет! — впервые рассердилась она. — Ты не должен этого делать. Обещай мне!
— Это не может закончиться здесь, — возразил он.
Она кивнула, давая понять, что все закончится. Он прижал руки к ее грудям, пытаясь устранить все преграды и возражения, снова возбудив Шарлен. Но она встала и прошла в гардеробную. Он услышал шуршание одежды. Шарлен вернулась в комнату в халате, надетом на голое тело и завязанном под бюстом.
Она взяла со столика пачку сигарет.
— Пожалуйста, — произнес Джеф.
Она заколебалась, но решила, что хочет закурить сейчас сильнее, нежели уступить ему.
— Ты спрашиваешь, не было ли мне больно. Хорошо. Я отвечу. Да, мне было больно. Но я слышала, что несколько первых половых актов после аборта обычно сопровождаются болью, особенно если женщина испытывает оргазм.
Она помолчала, желая увидеть, какой эффект произведет на него ее неожиданное заявление. Он ничего не сказал.
— Я училась на третьем курсе в «Нортвестерн». Я должна была отправиться в колледж на восток, но в последний момент отец решил, что безопаснее оставить меня в Чикаго. Я — его единственный ребенок, к тому же дочь. Я попала в «Нортвестерн». Первые два года я встречалась с юношами из богатых еврейских семей.
Потом я случайно познакомилась с одним парнем. Он сидел напротив меня на занятиях по химии. Джон Робинсон. Он был высоким, симпатичным. Не красивым, а просто симпатичным. Светловолосым англосаксом.
— Вроде меня? — почти сердито сказал Джеф.
Она проигнорировала его вопрос.
— Мы начали заниматься вместе. Химия была последним уроком перед ленчем. Мы стали есть и учиться вдвоем. Постепенно влюбились друг в друга. Мы оба с самого начала знали, что это бесперспективно. Мы много раз говорили об этом, наверно, думая, что слова автоматически устранят опасность. По-моему, из-за этого мы потеряли бдительность. Мы уже начали думать, что это возможно. В конце концов я поверила не только в возможность нашего союза, но и в то, что я не могу жить без этого парня.
Я даже решила поговорить с моим отцом. Отправилась к нему в офис. Я не хотела втягивать в это мать. Она бы слишком сильно разволновалась.
Папа обрадовался моему приходу. Он гордился мной. Я была высокой, красивой, одежда хорошо сидела на мне. Он гордился мной не меньше, чем я — им. Он очень хороший человек, добрый, порядочный. Кое-кто говорит, что в бизнесе он жесткий, но я уверена в его честности. Поэтому я отправилась к нему.
Внезапно она перебила себя:
— Тебе скучно это слушать.
— Нет, пожалуйста, продолжай, — возразил он.
— Я знаю, что он приготовился услышать — что я хочу новый автомобиль или новую шубу. Его глаза выдавали готовность удовлетворить любую мою просьбу, хотя сначала он бы сказал «нет». Я сразу сообщила главное: «Папа, я влюбилась».
Он встал, обнял меня и сказал: «Я хочу, чтобы ты знала — я польщен тем, что ты пришла сообщить это мне прежде, чем твоей матери».
Я не могла слушать его дальше. Я сказала: «Папа, он — не еврей!»
Я поняла, что он не поверил своим ушам. На его лице застыла улыбка клоуна. Затем глаза наполнились слезами. Я подумала — если он заплачет, я убью себя за то, что причинила ему боль.
«Шарлен, дорогая, ты должна понять кое-что о мужчинах. О всех мужчинах. Пока они не находят ту единственную девушку, на которой хотят жениться, им нужно только одно. Еврейские парни достаточно плохи. Но goyim! Goyim — хуже, гораздо хуже. Особенно с еврейскими девушками! Овладеть еврейской девушкой для них — большая победа. Забавная проделка!»
«Но я люблю его». «Ну и что»?
«Я хочу выйти за него замуж».
Он не повернулся, чтобы посмотреть на меня. Лишь кивнул. Это не означало, что он дает разрешение. Так кивают евреи, когда на них обрушивается несчастье. Этот кивок означает, что беду ждали. Когда он повернулся, я увидела в его глазах слезы. Они не пролились, но блестели там. Он произнес всего несколько слов, но они причинили мне большую боль, чем та, которую я испытала бы, если бы он рассердился, начал грозить, кричать.
«У меня нет сына. А теперь и дочери».
«Не надо, папа».
«Думаешь, я подведу тебя к двери и выгоню, как это бывает в дерьмовых кинофильмах, которые я показываю? Нет, дорогая. Я не собираюсь кричать, угрожать, что я лишу тебя наследства. Я даже не скажу тебе, какой это позор! Я надеюсь, что ты не совершишь никакой глупости и справишься со своими чувствами. Ты можешь прожить прекрасную жизнь. Она ждет тебя. Поэтому не совершай необдуманных, поспешных поступков».
«А твое разрешение?» — спросила я.
«Это — единственное, что я не могу тебе дать».
Он шагнул ко мне, поцеловал меня. Я поняла, что отныне он никогда не поцелует меня, как прежде. Как бы я ни поступила, что-то изменилось в наших отношениях. Он не смог бы гордиться мною, как раньше.
Тогда меня это разозлило. Я была влюблена так, как это случается с девятнадцатилетней девушкой. А он не дал своего разрешения. Если он решил проявить упрямство, я захотела ответить тем же. Если на свете существует нечто худшее, чем близость с еврейским юношей до свадьбы, то это близость с неевреем.
После разговора с отцом я сделала это. Мы воспользовались моей машиной, потом квартирой его друга. Мы всегда были осторожными. Во всяком случае, Джон. Кроме одного раза. После нескольких тревожных дней я узнала правду. Я была беременна. Он хотел жениться на мне. Я не желала слышать об этом. Он должен был закончить колледж.
Я сама решила, что есть один выход. Возник только один вопрос. Как это сделать? Студентки прибегали к разным средствам.
Я не могла допустить, чтобы какой-то мясник забрался в эту мою часть своим скальпелем. Я остановила свой выбор на спорынье. Бедный Джон не знал, что ему сказать или сделать. Он лишь согласился. Я решила сделать это во время уик-энда. В Эвансоне должен был состояться футбольный матч. Все думали о футболе. Это сулило некоторую безопасность. Если я начну это дело в пятницу вечером и возникнут осложнения, мне станет плохо, я все равно успею поправиться к понедельнику и смогу пойти на занятия. А главное, я могла сказать родителям, что проведу уик-энд у подруги.
Мы получили разрешение воспользоваться квартирой его друга. Я приехала туда вечером в пятницу. Все необходимые мне вещи лежали в небольшой сумке. Мы с Джоном отправились обедать, но почти ничего не съели. Когда мы вернулись, я приняла спорынью и стала ждать. Ночью ничего не произошло. Мы оба не спали. К утру никаких симптомов не появилось, и Джон ужасно занервничал. Я понимала, какие мысли крутятся в его голове.
Что, если средство не подействует? Или произойдет худшее — оно вызовет такое сильное кровотечение, что я умру. Это могло погубить его карьеру, всю жизнь. Я отправила его на футбол. Он сделал вид, что не хочет идти, но я настояла. В конце концов он обрадовался моей настойчивости и ушел.
Боль появилась перед самым началом игры. Я слышала музыку, крики; к стадиону, сигналя, съезжались автомобили. Я решила, что коль скоро боли начались, все быстро завершится. Однако я ошиблась. Боль не проходила. Она постепенно усиливалась. Из окна доносились радостные возгласы, взрывы ликования.
Через некоторое время я спросила себя: «Почему он не здесь? Он должен был остаться, что бы я ни говорила». Когда боль усилилась, я сказала себе: «Этот goy! Вот почему он ушел! Он — goy, и ему нет дела до моих страданий!» Меня охватила ненависть к нему. Я забыла о том, что он испугался не меньше моего, что он хотел остаться, что сама отправила его. Я ненавидела Джона. Обвиняла его в том, что он — goy.
Затем это началось. Кровотечение. Я думала, что обрадуюсь, увидев кровь, но она испугала меня. Я подумала, что умру.
Зажав полотенце между ног, чтобы остановить кровь, я легла в ванной на пол; я боялась смерти и звала ее. В дверь постучали. Кто-то произнес мое имя. Я решила, что это Джон. «Он вернулся! Вернулся!» — подумала я. Значит, он не такой уж и goy. Но дверь была заперта изнутри. Я собралась с силами и подошла к двери, чтобы открыть ее. Там стоял не Джон, а мой отец.
Меня охватил стыд, но я испытала облегчение. Закричала: «Папа!» Больше я могла ничего не говорить. Он знал. Знал все. Он набросил мне на плечи свое пальто и повел по лестнице вниз к машине. Отвез меня к врачу, который был его другом. Там доделали то, что не успела сделать спорынья. Через несколько часов боль и опасность исчезли. Все время папа находился рядом со мной.
Днем в воскресенье ему разрешили забрать меня домой. В машине он не обмолвился о случившемся. Он не был рассерженным, враждебным. Он молча управлял автомобилем. Иногда убирал руку с руля и похлопывал ею по моей руке. Лишь когда мы свернули на нашу улицу, он произнес: «Мы ничего не скажем маме».
Шарлен помолчала.
— Я не могу снова причинить человеку такую боль, даже если бы он не был моим отцом.
Джеф крепко сжал ее руку.
— У нас такого не случится.
— Это было бы хуже, — сказала она. — Выйти замуж за обыкновенного goy — это уже достаточно плохо. Но за знаменитость?
— Мне нужна такая женщина, как ты. Способная любить меня. Нуждающаяся во мне. Я тебе нужен. Я вижу это.
Слезы в ее глазах подтвердили его правоту.
— Что ты скажешь?
Она печально покачала головой.
— Как ты поступишь?
— Думаю, появится какой-нибудь симпатичный еврейский врач или юрист, который сам будет преуспевать к тому времени, когда он женится на дочери Мо Рашбаума.
— И это на всю жизнь?
— Многие не имеют и этого. Я получу дом, мужа.
— А дети? — спросил Джеф.
— Мы возьмем малыша из приюта, — тихо ответила она. — Это доктор не смог исправить.
Он взял ее за руку, привлек к себе.
— Такая красивая девушка, как ты, должна иметь дочерей, много дочерей.
— У меня их не будет, — грустно сказала она.
Он обнял ее, но она освободилась и сказала:
— Тебе следует вернуться. Уже время обеда.
Он понял, что спорить бесполезно.
— Завтра?
— Я должна проявить твердость и отказаться от тебя. Но хорошо — завтра. И каждый день, пока ты здесь.
Он даже в темноте увидел улыбку на ее лице.
— Теперь ты знаешь — когда я влюбляюсь, я становлюсь беззащитной.
Джеф поцеловал Шарлен. Уходя, он снова почувствовал, что она нужна ему.
Оставшись одна, Шарлен опустилась на большую кровать, на которой они занимались любовью, и заплакала. Она не пошла обедать, не попросила принести еду в коттедж. Она просто сидела в темноте и плакала. Потом она заснула, не раскрывая постель.
Это продолжалось шесть дней. Они играли в теннис. Потом расходились в разные стороны, чтобы встретиться в коттедже.
Он не уставал от Шарлен, что говорило ему о многом. Прежде все его бурные романы быстро теряли яркость. Но каждое свидание с Шарлен становилось новым приключением. Джеф начал появляться в клубе все раньше и раньше.
На пятый день даже Джоан что-то почувствовала. Она проснулась одновременно с ним и без единого слова ясно дала понять, что не верит его объяснениям насчет теннисного матча, на который он спешит каждое утро.
На шестой день Джеф и Шарлен играли с преподавателем тенниса и его женой. Джоан появилась в середине сета. Шарлен первой заметила ее. Джеф повернулся, лишь увидев лицо Шарлен, которое внезапно стало напряженным. Они ничего не сказали друг другу. Весьма посредственно, без большого удовольствия закончили сет, проиграв его со счетом шесть-четыре. Когда они стали уходить с корта, Джеф заговорил первым:
— Я не ожидал… Она не сказала мне, что собирается приехать сюда.
— Тебе стоит подойти к ней.
— Хочешь познакомиться?
— Нет, если у меня есть выбор, — ответила Шарлен.
Она отвернулась от Джефа и пошла к бассейну, чтобы найти свободный столик и заказать напиток.
Джеф подошел к Джоан и наклонился, чтобы поцеловать ее. Она не помешала ему сделать это, но тут же стерла со щеки пот, оставшийся там от соприкосновения со щекой Джефа.
— Значит, это она, — сказала Джоан.
Он бросил на нее возмущенный взгляд, но она продолжила:
— Не пытайся отрицать. Это видно всем. Я все поняла в ту минуту, когда девушка-администратор посмотрела на меня. Если бы существовала сигнализация, предупреждающая неверных мужей об опасности, она бы сейчас звенела по всему клубу.
Он не отвечал, опасаясь ее любви к громким скандалам, которая могла смутить Шарлен.
— Скажу только одно — твой вкус улучшается. И она молода, очень молода, — сказала Джоан.
Похоже, этот факт раздражал ее сильнее, чем его обман.
— Ты съешь ленч? Или выпьешь? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Нет, спасибо. Я, пожалуй, вернусь в дом, — сказала она, вставая.
Он тоже поднялся.
— Я заберу машину и встречу тебя у входа.
— Не беспокойся. Келвин ждет меня. Ты вернешься к обеду?
— Да.
— Может быть, мы куда-нибудь сходим сегодня? Доктор сказал, что нас должны видеть.
— Хорошо.
— Или у тебя другие планы?
— У меня нет других планов. Мы сходим куда-нибудь.
Он проводил ее до входа, и она уехала.
Джеф вернулся к бассейну. Он застал Шарлен сидящей в одиночестве с бокалом «Кровавой Мэри». Жестом попросил официанта принести ему такой же коктейль, затем заглянул в фиолетовые глаза Шарлен.
— Извини.
— Рано или поздно это должно было случиться.
— Ты очень расстроена?
— Да. И нет.
— Нет?
— Нет, потому что она не любит тебя. Теперь мне это стало ясно.
— А почему да?
— Потому что у нас что-то отняли. Волшебство. Мы были двумя детьми, которые впервые влюбились. Теперь мы потеряли невинность и свободу. Больше нельзя притворяться.
Официант принес бокал, и она замолчала. Потом продолжила:
— Ради этого она и пришла сюда. Она — женщина. Она понимает других женщин. Она не хотела остановить это. Только испортить.
— Не позволяй ей! — настойчиво прошептал он.
— Этим нельзя управлять. Это просто происходит. Уже произошло.
Они помолчали. Потом он предложил:
— Давай уедем сегодня в горы, подальше от этого места.
— Как преступники, бегущие с места преступления?
— Не говори так!
— Хорошо, едем.
Они выехали на двух машинах из теннисного клуба. Затем запарковали ее автомобиль и поехали на его машине. С поднятой крышей выбрались из города на шоссе, нашли боковую дорогу, которая вела через песчаные холмы к зеленым горам, возвышавшимся над Палм-Спрингс. Шарлен положила голову на плечо Джефа.
Поднявшись к сосновой роще, они нашли площадку с хорошим обзором. Джеф поставил машину. Они уставились на широкую пустыню, простиравшуюся внизу.
— Теперь ты знаешь — она не любит меня, — сказал Джеф. — Это скоро закончится.
Она не ответила на его невысказанный вопрос. Он внезапно произнес:
— Ты не можешь допустить… чтобы один этот эпизод изменил в твоей жизни все.
— Но это случилось.
Она подняла голову; ей захотелось, чтобы он поцеловал ее.
— Как бы ты ни относилась к твоему отцу и что бы ни произошло, ты не должна губить свою жизнь. И мою. Это несправедливо!
— Несправедливо? — повторила она. — Моя национальность дает мне одно преимущество. Человек знает, что жизнь с первого дня будет несправедливой к нему. Он не ждет справедливости. И не гибнет, сталкиваясь с несправедливостью. Просто собирает осколки и отправляется в следующее место, в другую страну, начинает новую жизнь.
Он поцеловал Шарлен, надеясь изменить ее настроение. Она молча обняла Джефа, чтобы отдаться ему.
Когда они вернулись к тому месту, где стоял ее автомобиль, было уже темно. Он проводил Шарлен к машине, закрыл дверь, просунул голову в салон и поцеловал девушку.
— Я бы хотел, чтобы мы могли пообедать сегодня.
— Это невозможно, — сказала она, закрывая эту тему.
— Завтра?
Казалось, он сомневался в том, что она скажет «да».
— Да, завтра. И каждый день, пока ты здесь. Но это все.
Она поцеловала его, протягивая руку к ключу зажигания. Он проводил ее взглядом. Она развернулась и поехала мимо него в сторону клуба. Он махал рукой, пока она могла видеть его в зеркале.
Когда он подъехал к дому, вокруг бассейна горели фонари. Все казалось спокойным, но, оказавшись в их апартаментах, Джеф обнаружил, что Джоан собирает вещи. Он резко остановился у двери. Не повернувшись, Джоан сказала:
— Я решила вернуться завтра утром.
Она произнесла это будничным тоном, словно не было столкновения в клубе, другой женщины, неприязни.
— Да?
Он вместил в один слог все свое удивление и разочарование.
— Ты можешь остаться. Келвин отвезет меня. Мы договорились.
— Конечно, я должен вернуться! Для чего мы сюда приехали?
— Поступай, как тебе удобно, — сказала она, аккуратно складывая тонкий шелковый пеньюар и убирая его в сумку, стоявшую у изножья кровати.
— Хорошо. Утром мы поедем назад, — сказал он.
Обед прошел без слов. Джеф сотню раз испытывал соблазн встать из-за стола и позвонить Шарлен, но он не сделал этого. Потом Джоан удалилась в их спальню, захватив с собой бутылку коньяка. Джеф подождал некоторое время, затем очень тихо покинул дом и поехал в клуб.
Подойдя к бунгало Шарлен, он увидел, что шторы опущены, но в доме горел свет. Он осторожно постучал по стеклянной двери. Ему не ответили. Он постучал громче. Снова тишина. Он сел в шезлонг, откинулся назад, стал смотреть в сторону гор. Лунный свет серебрил снежные вершины.
В начале одиннадцатого он услышал шаги приближающейся к коттеджу Шарлен. Она была не одна. Прозвучал настойчивый мужской голос.
— Хотя бы пообедай со мной завтра. Что за радость постоянно обедать в одиночестве?
— Это верно, — со своей обычной обезоруживающей искренностью сказала она.
— Значит, завтра?
— Посмотрим, — уклончиво ответила она.
Его тон стал более резким.
— Послушай, это, конечно, не мое дело, но ты и Джефферсон… Это бесперспективно. Он женат. Даже будь он свободен, у вас все равно нет будущего.
— Ты прав в одном, — сказала она. — Это не твое дело!
— Извини, — сказал мужчина. — Я думал только о твоем благе.
— Знаю.
— Завтра вечером?
— Я сказала — посмотрим.
— Если не завтра, тогда в Чикаго? Обещаешь?
— О'кей, Мервин, в Чикаго. Обещаю.
Очевидно, он попытался поцеловать ее, потому что она тихо произнесла:
— Пожалуйста, не надо.
Джеф услышал, как мужчина зашагал по дорожке. Шарлен не сразу направилась к двери. Она постояла на лужайке, глядя на залитые лунным светом горы.
— Дорогая, — сказала Джеф.
Она повернулась в изумлении. Заплакала от неожиданности. Он вскочил, обнял ее.
— Прости меня, мне не следовало пугать тебя.
— Извини, я не должна плакать. Я обещала себе, что ты не увидишь меня плачущей, даже при расставании.
Она попыталась стереть слезы пальцами, но не смогла это сделать.
Пока она успокаивалась, он спросил:
— Кто это был?
— Мервин Берг.
— Твой друг из Чикаго?
— Я познакомилась с ним здесь. Он уже давно пытается назначить мне свидание.
— Он производит хорошее впечатление.
— Да. Он — порядочный молодой еврей. Адвокат, имеющий свою фирму. И неплохое будущее.
— Все требования удовлетворены, — почти с горечью сказал Джеф.
— Возможно, он — то, что нужно. Или же появится какой-нибудь другой Мервин Берг.
— Кто угодно, только не я! — сказал он.
Она прижала руку к его губам и сказала:
— Я дала себе два обещания. Первое — что я не буду плакать. Второе — что ты не испытаешь горечи. Теперь они оба нарушены.
— Извини.
Они стояли, прижавшись друг к другу.
— Я знаю, почему ты здесь. Утром ты уезжаешь.
— Она позвонила тебе? — разъяренно спросил Джеф.
— В этом не было нужды. Любая женщина знает, как поступит в такой ситуации другая женщина. Даже если она не любит мужчину.
Он поцеловал ее, возбуждая их обоих.
— Это — конец, — сказала она. — Не будем портить его разговорами. Обещаешь?
— И все же мы можем пожениться! — возразил он.
— Как раз этого мы сделать не можем, — она поцеловала его, не давая возможности ответить.
Он ответил на ее поцелуй страстно, пылко.
Они занимались любовью почти до рассвета. Джеф дважды засыпал, а просыпаясь, видел Шарлен опирающейся на локоть, глядящей на него с улыбкой. Оба раза они снова предавались любви.
Когда на востоке над горами начали появляться первые лучи солнца, Джеф понял, что ему пора уезжать. Она обхватила его лицо руками и сказала:
— Когда я подберу тебе подходящее ласкательное имя, я напишу тебе. И ты будешь знать, что до конца жизни стану мысленно называть тебя так.
Она поцеловала его, не раскрывая губ.
— Прощай, Джеф.
Они выехали из Палм-Бич. День выдался ясным, только со стороны Лос-Анджелеса по небу двигались легкие облака. Джеф и Джоан молчали. Говорить было не о чем. Но он ощущал мстительное удовлетворение, исходившее от Джоан. Она сидела, прижавшись к двери.
Джеф видел в происшедшем трагедию своей жизни. Он был красивым, привлекательным. Он нравился почти всем женщинам. Многие любили его. Но в конце концов им удавалось справляться со своими чувствами. В жизни, как и в кино, он обладал всеми качествами настоящей звезды. Кроме одного. Неотразимости. Он никогда не был неотразимым. Таким, как Гейбл. Купер. Или некогда Джон Гилберт.
Шарлен любила его. Хотела его. Но в конце концов сумела отказаться от него. То ли из-за отца, то ли из-за своего чувства вины. Однако все сводилось к одному непреложному факту — она смогла отказаться от него.
Джоан также не могла утешить Джефа. Когда-то она любила его. И в конце концов отвергла.
Он ехал молча. Впереди его ждали Доктор, Лос-Анджелес, неясное, дразнящее обещание насчет их встречи в тот день, когда Джоан вернется на киностудию.
