Глава 12
Судьбе было угодно, чтобы Консуэло, не встречавшая свою бывшую приятельницу более полугода, буквально столкнулась с ней в Париже. Это произошло у Сен-Лорана, Консуэло как раз выходила оттуда, Доминик направлялась ко входу. Обе были одеты безупречно.
Консуэло — в замшевом костюме медового цвета, отороченном бледно-палевой норкой, на ее золотистых крашеных волосах — похожая на кивер шапочка из норки; Доминик в собольей накидке, широкие черные бархатные брюки заправлены в лакированные черные сапоги. На мгновение обе женщины застыли, затем Консуэло, не без удовольствия подумав о том, что по ее воле Доминик лишилась неплохих комиссионных, оживленно заговорила:
— Дорогая! Мы не виделись целую вечность…
— Разве? Неужели прошло столько времени, а я не заметила, — с любезной улыбкой ответила Доминик.
— Глупо ссориться из-за какой-то ерунды, — похлопала ее по руке Консуэло.
— Ну, я бы так не говорила. Поверь мне, он оказался совсем неплох…
Какая сволочь! Консуэло вспыхнула, но подавила гнев.
— Как твои дела, ангел мой? Послушай, ты надолго сюда? Может быть, посидим где-нибудь, поболтаем?
«Ей что-то нужно, — безошибочно определила Доминик. — Очень нужно, раз она смирила свою гордость».
— Почему бы и нет, — решилась она, — только недолго. Мне нужно быть через сорок минут на примерке.
— Ну, как твои дела? — спросила Консуэло, когда они уселись за столик у «Максима», где им было видно всех и они были на виду у всех. — Как идет сражение?
— Сражение? — Доминик, казалось, была удивлена. — Никакого сражения, уверяю тебя.
— Надо сказать, она, конечно, тебе не соперница. Жирафа какая-то!
— Ты виделась с ней? — подозрения Доминик подтверждались. Консуэло что-то затевала.
— Да, на днях в Лондоне. Я оставила ей картину на продажу. — И, в ответ на изумленный взгляд Доминик, добавила:
— Дорогая, ведь мы с тобой были в ссоре. Кроме того, мне было любопытно на нее посмотреть. Ведь твоя сводная сестрица и мой единокровный братец, кажется, как-то связаны? И вот, когда случай представился…
Доминик оставила без внимания этот ложный след.
— Какую картину? — спросила она.
— А, Ремингтона.
— Я не знала, что у тебя есть Ремингтон.
— На самом деле нет — еще нет, скажем так. Но у моей бабки этого барахла полно, а часть все равно обязательно достанется мне, так что я только немного опередила события.
— Полно этого барахла? — медленно переспросила Доминик.
— Господи, ну конечно. Этот ее так называемый розовый дворец битком набит всеми видами кошмарного американского искусства. Джейми глаза вытаращил, когда все это увидел в первый раз, он говорит, что вся коллекция может стоить миллионы. — И тут стало понятно, ради чего Консуэло затеяла этот разговор. — Но ведь ты никогда не была там, правда? Поэтому и не знаешь. Ты, кажется, не выносишь Запада — во всяком случае, так считает моя бабушка.
Она улыбнулась, глядя на застывшее лицо Доминик; глаза ее горели злобной радостью.
«Понятно теперь, в чем дело, — подумала Доминик. — Ты, дрянь, хочешь убедиться, что у меня нет никакой надежды продать ни одного экспоната из сказочной коллекции, которую я, по собственной глупости, упустила. И о которой, кстати, никогда не упоминал мой муж. Прекрасно, допустим, его не интересует искусство. Но меня-то интересует. И он это знает. Как знает и то, что я веду важнейшую для меня битву, что продажа такой коллекции вдобавок к гонконгскому аукциону означала бы для меня полную победу над этой Деспард. Ну да, — думала она, встречая недобрый взгляд холодных серо-голубых глаз Консуэло со спокойствием, которого не ощущала, — теперь я вижу, зачем тебе была нужна эта встреча. Чтобы проявить себя наилучшим образом в том, в чем ты сильна: оскорбить, досадить, унизить…» Доминик чуть улыбнулась, наблюдая, как торжество Консуэло сменяется неуверенностью. Доминик не торопилась. На такую дерзость следует ответить достойно. А, ну конечно… К счастью, Кейт Деспард побывала на ранчо в Колорадо. В самом деле, подумала Доминик, в такие моменты начинаешь верить, что Бог существует.
Взяв рюмку недрогнувшими пальцами, она небрежно спросила:
— Сколько ты просила за своего Ремингтона?
— Кейт Деспард назначила исходную цену двести пятьдесят тысяч фунтов. Моя бабка-индианка просто сидит на миллионах. — Голос Консуэло звучал раздраженно, но она внимательно следила за Доминик.
«Поделом тебе, заносчивая стерва, — злорадно думала она. — Тебе в лапы не перепадет ничего. Старуха за этим присмотрит. Ну что ж, изображай спокойствие. Я-то знаю, что внутри ты вся пылаешь. Ты промахнулась, правда? Великая Доминик дю Вивье сама лишила себя возможности распродать огромную коллекцию американского искусства, о какой любой американский музей мог только мечтать».
— Мне сейчас пришло в голову, что твой поступок не пойдет на пользу тебе, — ответила Доминик прежним легким тоном, с улыбкой. — Кейт Деспард должна была узнать картину.
— Узнать? Как это узнать? Насколько я знаю, картина нигде не выставлялась.
— Это не обязательно. Кейт Деспард не так давно была в гостях на ранчо у твоей бабушки. Ручаюсь, она внимательно рассмотрела все, особенно коллекцию американского искусства. Блэз говорил, что она прекрасно в нем разбирается. — Последняя фраза была ложью, но Консуэло не знала этого и вряд ли стала бы проверять, особенно если предложила Кейт Деспард на продажу картину, которая, что ни говори, не была пока ее собственностью.
Консуэло побледнела, ее узкие губы вытянулись яркой полоской. Она выругалась по-испански, язык этот, как никакой другой, располагал весьма красочными проклятиями.
— Она не сказала мне ни слова. Чертова ледышка, лживая, лицемерная гадина!
— Не стану возражать. У меня нет сомнений, что она поняла, откуда взялся твой Ремингтон, дорогая моя Консуэло, и, конечно, тут же позвонила старухе и выдала тебя с головой.
— Боже мой! — Голос Консуэло дрожал.
Люди за столиками начали оборачиваться в сторону Консуэло и Доминик, прислушиваться к тому, что происходило за их столиком.
— Черт бы побрал все это! Мне срочно нужны эти деньги. У меня куча долгов… Джейми убьет меня, если узнает, — Ты подписала контракт?
— Какой контракт?
— Подумать только, как быстро она учится. Вещи, обладающие такой ценностью, как «твой» Ремингтон, продаются с оформлением контракта; пока контракт не подписан, никакое соглашение не действительно — существует только ее свидетельство против твоего. Говорила она тебе: «Да, я продам вашу картину»?
— Ну, может быть, не с такой четкой формулировкой.
— Что именно она сказала?
— Ну… я просто так решила. То есть она казалась заинтересованной. К тому же она сказала, что аукцион американского искусства должен пройти в ближайшие полтора месяца.
— Она сказала, что включит в него твою картину?
— Нет.
— То есть это значит, она вообще не говорила, что продаст эту картину, так?
— Но она не говорила, что не станет продавать.
Доминик покачала головой.
— Она замечательно переиграла тебя. Она, конечно, узнала картину и, несомненно, как только ты ушла, бросилась звонить старой скво, чтобы все ей рассказать.
На Консуэло глядели огромные сапфировые глаза, и в них таилась насмешка.
— Эта Деспард поступила абсолютно законно. Она сообщила владелице, что картина была предложена на продажу другим человеком. Когда все обнаружится, тебе не позавидуешь.
— Значит, это не должно обнаружиться, — пробормотала Консуэло в панике. Она получила крепкий удар, оказавшись на коленях перед женщиной, которую сама хотела унизить. — Ты ведь никому не скажешь? Особенно Блэзу — ты знаешь, как он любит старуху, а когда вся эта ерунда выйдет на поверхность, он по сравнению со мной снова окажется просто святым. Плохо уже то, что бабка узнает о пропаже… И неизвестно, чем это обернется для меня Окажись здесь эта гадина, я бы удушила ее на месте! — Консуэло подозвала официанта и заказала еще вина. — Господи, она заплатит мне за это, — зловеще пообещала она. — Я знаю кучу людей, которые пользовались услугами «Деспардс», но впредь не будут, я сумею этому помешать!
— Мне бы тоже хотелось каким-то образом отомстить, — подлила масла в огонь Доминик. Злоязычная Консуэло де Барранка, безусловно, сумеет повредить Кейт Деспард, причем наговоры Консуэло будут казаться объективными — ведь все знают о ее ссоре с Доминик из-за одного бразильского юноши. Нужно было подсластить пилюлю. — Дорогая Консуэло, — с сочувствием произнесла она. — Не беспокойся из-за этой ерунды. Эта Кейт свое получит. Неужели ты думаешь, что я позволю ей обогнать меня?
— Я готова помочь тебе, чем смогу.
— Нет, это я могу помочь тебе. Если у тебя временные затруднения с деньгами, позволь мне одолжить тебе.
Иначе зачем же существуют друзья… Давай вернемся со мной вместе к Сен-Лорану, а потом пойдем в мой офис и заключим дружеское соглашение.
— Доминик, ты ангел! — воскликнула Консуэло, вздохнув с облегчением. — Я скоро отдам, вот только справлюсь…
Доминик была совершенно уверена, что не получит этих денег назад, но считала, что дело того стоит. Консуэло была опасным врагом. Кейт Деспард, несомненно, потеряет несколько распродаж из-за того, что столкнулась с Консуэло. «Но тем не менее, — думала Доминик, — я совершила серьезную ошибку, не сдружившись с Агатой Чандлер. Почему Блэз никогда не упоминал о коллекциях на ранчо? Все это время он знал и молчал, наблюдая, как я сама себе рою могилу… Полно Ремингтона, подумать только! Хорошо же, — решила она, — Блэз мне за это заплатит, и скоро — как только мы увидимся…»
В среду утром Николас Чивли поднялся наверх по лестнице «Деспардс» точно в десять часов. Его одежда идеально подходила для загородной поездки: безупречный твид, на локтях пиджака кожаные заплатки, ему не хватало только трости-сиденья, чтобы выглядеть настоящим сквайром.
Перед встречей с ним Кейт решила посоветоваться с Шарлоттой.
— Николас Чивли! — пробормотала та, высоко подняв брови. — В таком случае необходимо одеться с особым тщанием. Николаса Чивли еще не видели с женщиной, которая не была бы само совершенство.
— Ты с ним знакома? — наивно спросила Кейт.
Шарлотта улыбнулась.
— Да, знакома, — ответила она. — Видишь ли, ведь лондонское общество — совсем небольшой мирок. Он был родственником моего первого мужа. И еще кое-кем, но это уже другая история. Твид, я думаю, — решила она, подумав, — Я знаю одно место.
Поэтому, спускаясь вниз, Кейт была уверена, что прекрасно выглядит в чудесном клетчатом костюме с юбкой-брюками, с настоящими костяными пуговицами и в жакете со шлицей. Сапожки на низком каблуке, перекинутая через плечо объемистая сумка с карманами, в которой, по совету Шарлотты, лежала пара легоньких удобных мокасин («На случай, если придется ходить по каким-нибудь замечательным коврам»). Красновато-коричневый кашемировый джемпер Кейт был подобран в цвет волос, шелковый шарф — от Гермеса. Духи для поездки тоже выбирала Шарлотта.
Кейт заметила быстрый оценивающий взгляд Николаев и увидела одобрение в его глазах.
— Я думал, мы сможем избежать формальностей, — сказал Николас Чивли, открывая перед ней дверцу «ягуара XJS», золотистого, как новая монетка, что как нельзя лучше подходило к тонам одежды Кейт. — Но они знают о нашем приезде, и я должен был заказать ленч.
— Замечательно, — прошептала Кейт.
Кейт хотелось поскорее увидеть Кортланд Парк, а присутствие Николаса Чивли заставляло ее нервничать. В последние несколько дней стало очевидно, что служащие «Деспардс» вполне осознают, что от этой поездки зависит многое. Клодия Джеймисон сказала таинственно:
— Удачи вам, Кейт, но присматривайтесь к нему, хорошо? Он вроде айсберга: на поверхности лишь одна восьмая.
Джаспер Джонс, священнодействуя, как обычно, вручил Кейт целый список с наставлениями, что можно и что нельзя. Дэвид Холмс качал головой.
— Я был бы счастлив увидеть Кортланд Парк со всем его содержимым в каталогах «Деспардс», Кейт, но не забывайте, что это влечет за собой трудную, большую работу.
Шарлотта сказала просто:
— Дорогая, ты выглядишь прекрасно. Но… я знаю, что даю тебе советы как старая тетушка молодой девице: не принимай все за чистую монету, особенно обещаний.
Он знает женщин и умеет обращаться с ними… а здесь, как и всегда, важно, кто будет назначать цену.
— Я предлагаю ему «Деспардс», — горячо возразила Кейт, — а не себя.
Шарлотта улыбнулась.
— Именно это я имела в виду. Я вижу, ты быстро понимаешь…
По пути в глубь Сассекса Кейт сумела понять довольно многое относительно природы мужчины-хищника.
В самой очаровательной манере, ни разу не высказываясь прямо, Николас Чивли дал ясно понять: он готов к самым убедительным доказательствам того, что именно «Деспардс» заслуживает права вести аукцион.
И, когда они уже ехали по огромному парку и видели вдалеке здание с бесчисленными окнами и каминными трубами, Кейт вдруг подумала: стоит ли одно другого?
«Я хочу получить этот аукцион, но неужели я должна для этого продать себя?» И как бы в ответ услышала голос отца: «Следует сделать все возможное, когда добиваешься аукциона, но не нужно идти на то, что может скомпрометировать „Деспардс“ или самого тебя. Помни это, моя маленькая Кейт, когда станешь управлять фирмой, это самое важное».
В доме в беспорядке были нагромождены и редкостные вещи, и сущая ерунда. Комнаты, большие, с богатой лепниной, плохо освещенные — окна затянуты выцветшими, истершимися шторами, были набиты мебелью, фарфором, бронзой, мрамором, хрусталем, картинами, некоторые из них просто были прислонены к стенам. В нескольких комнатах один на другом лежали ковры. В одном месте Кейт насчитала шесть, приподнимая один за другим углы; последний, на мраморном полу, оказался великолепным казахским ковром.
Пока они неторопливо шли по первому этажу, Кейт прикидывала цену увиденного. Расчеты были весьма приблизительными, а в случае, когда Кейт была не совсем уверена, она сознательно занижала оценку.
Спальни на втором этаже были превращены в склады: прекраснейшая французская мебель стояла бок о бок с чудовищами викторианской эпохи и изумительными образчиками «арт нуво». Среди картин было несколько работ Рембрандта, восхитительная обнаженная женщина кисти Рубенса, не меньше десятка первоклассных голландских натюрмортов, два Гейнсборо, Лоуренс и Стаббс, которые Кейт оценила как превосходные. Покойный мистер Кортланд не жаловал современную живопись, самая поздняя картина датировалась тысяча девятьсот десятым годом.
Фарфор был неподражаем. Буфеты ломились от целых сервизов севрского и лиможского фарфора, изысканного венецианского стекла. При виде серебряных с позолотой кубков итальянской работы семнадцатого века у Кейт заблестели глаза. Николас Чивли указал Кейт на кровать под пыльным бархатным балдахином, уверяя, что эта вещь принадлежала некогда мадам Помпадур.
— Дамы ее времени, кажется, имели обыкновение принимать гостей прямо в своих спальнях? — спросил он оживленно.
— Что ж, если можно было присутствовать при пробуждении короля, то, наверное, не было ничего дурного и в том, чтобы посетить даму в спальне, — ответила Кейт легко. — Кроме того, в те времена, в сущности, не было частной жизни и уединения.
— Даже когда она бывала с королем?
Кент повернулась к нему и заметила голодный блеск в карих бархатных глазах.
— Ей приходилось довольно часто видеть, как он уединяется с другими дамами. А пока он развлекался, ей приходилось управлять страной.
Он засмеялся.
— Вы меня убедили.
Во время ленча он шутил и пикировался с ней, даже когда вполне серьезно расспрашивал, как она стала бы готовить и устраивать предаукционный просмотр всего этого скопления.
— Я бы убрала отсюда все, что не пойдет на продажу; ценные вещи я бы классифицировала по времени и стилю; затем, после того как дом будет вымыт от крыльца до чердака, я бы по-новому разместила все вещи, пригласила лучшего декоратора, так, чтобы люди, которые придут на просмотр, увидели бы полностью обставленные комнаты. Везде надо расставить вазы с цветами, эти жуткие шторы нужно убрать и везде сменить лампочки на более мощные. Я бы вымыла каждую фарфоровую и стеклянную вещь, отполировала бы всю мебель, вынула бы из рам картины и отдала бы их промыть — у меня в «Деспардс» работает лучший в Англии реставратор, а потом развесила бы их так, чтобы они выглядели наилучшим образом. Я бы подготовила каталог, при одном взгляде на который у людей разгорались бы глаза; я бы создала здесь некую атмосферу и, конечно, сделала бы показ событием в светской жизни…
— Сколько времени может на это понадобиться?
— Минимум полгода.
— Значит, октябрь. — Николас помолчал. — Я хочу предупредить вас, что правительство может решить продать дом со всем его содержимым. — Глядя в удивленное лицо Кейт, он пояснил:
— Долги покойного превышают семь миллионов фунтов.
Кейт заморгала.
— Если кредиторы согласятся принять в погашение долга Кортланд Парк и все коллекции, то, боюсь, никакого аукциона не состоится.
— Насколько это реально?
Николас пожал плечами.
— Переговоры идут со дня смерти мистера Кортланда, но вы же знаете, как медленно вращаются колеса бюрократической машины. К тому же есть один человек, который развил бурную деятельность, защищая культурное наследие страны. Он считает, что часть работ в коллекции покойного — это национальное достояние.
— Он имеет в виду, очевидно, живопись, особенно английскую, и часть мебели.
— Вам виднее, вы, а не я специалист. Но он пользуется авторитетом, к его мнению прислушиваются.
— Но вы тем не менее хотите, чтобы в «Деспардс» составили детальный план того, как бы мы решили представить все эти сокровища, если торги состоятся?
— Да. Нельзя сидеть сложа руки. Я должен быть готов к любой возможности.
«Конечно, — подумала Кейт. — Могу поспорить, что у тебя в багажнике припасена сумка на случай, если бы я выразила желание остановиться в уютной деревенской гостинице неподалеку…»
Удивительно, ей не хочется этого не только потому, что тотчас же — как во всех подобных случаях — выплывет наружу: Кейт Деспард решила прибегнуть к сексу, чтобы заполучить аукцион. И тогда и она, и «Деспардс» потеряют свою репутацию. Но и потому, что, хотя Николае был весьма привлекателен, в определенном смысле он не привлекал ее. Приятно было видеть его восхищение, выслушивать комплименты, но как мужчина он не производил на нее впечатления. Если бы на его месте был Блэз Чандлер, если бы он хоть раз так посмотрел на нее, Кейт колебалась бы не дольше минуты.
— В конечном итоге, может быть, это к лучшему, — произнесла она медленно, возвращаясь мыслями к реальности.
— О чем вы говорите? — спросил Николас.
— Протесты общественности относительно продажи Кортланд Парка. На мой взгляд, надо дать публике понять, чего стоит содержать такие сокровища, как несоразмерно высоки налоги, заставить людей почувствовать, что в подобных домах наряду с собранными коллекциями сохраняется дух времени.
— Как бы то ни было, правительство еще не решило, продаст оно усадьбу за долги или нет, но это не должно останавливать вас. Вам нужно представить предложения душеприказчикам. Октябрь — это самая поздняя дата аукциона; потом на долги пойдет не только стоимость усадьбы, но и все деньги, которые можно выручить на аукционе. На меня произвел большое впечатление ваш рассказ о том, как невероятно поднялись цены за последние несколько лет; если представить себе, что содержимое этого дома находится здесь около полувека…
После ленча, который был накрыт на углу огромного — едва ли не с крикетную площадку — стола, ленча, приготовленного явно не здесь (Кейт видела кухню, там сейчас невозможно было приготовить хоть что-нибудь), а привезенного из Лондона, они оказались в той части дома, которая много лет оставалась нежилой. Здесь запустение было еще более очевидно, и Кейт заметила:
— Я рада, что скоро будет аукцион, что вещи, которые истлевают здесь, перейдут в другие руки; столько растрачено попусту…
— Да, я тоже против расточительства, против пустых трат, — с готовностью согласился Николас Чивли, имея в виду время, которое они могли бы провести с большим удовольствием для обоих. Кейт раньше не встречала людей, которые так виртуозно владели бы искусством намеков и подтекста. Николас не пытался сказать прямо: «Вы кажетесь мне очень привлекательной. Мне бы хотелось заняться с вами любовью. Давайте доставим друг другу эту радость», — тем не менее он давал ясно понять, что его желание все растет и что любой ее шаг навстречу непременно будет учтен, когда будет решаться вопрос, какой фирме вести аукцион.
Кейт была уверена, что Доминик дю Вивье не стала бы раздумывать. Хорошо было известно, что Доминик пользуется своим телом, чтобы добиться того, чего хочет, но она была так хороша собой, и каким-то образом ее поведение никого не возмущало. Светские дамы, не обладающие ни красотой Доминик, ни ее сексапильностью, будь они так же щедро одарены природой, не раздумывая, последовали бы ее примеру. Но Кейт знала, что, если она поведет себя так же, это будет совсем другое дело. Это вызовет шок, ужас и неприкрытое осуждение. Потому что, вдруг осознала она, хотя прошло всего несколько месяцев, в ней признали как специалиста, так и наследницу Деспарда — дочь Чарльза Деспарда. Доминик была принята в этот мир, потому что так хотел ее отчим, но в действительности она не была в нем своей. Именно поэтому от нее и не ждали строгого поведения.
Внезапно Кейт поняла, что Николас что-то говорит ей.
— Что»? Простите, я отвлеклась…
— Я понял, — ответил он сокрушенно. — Отвлеклись из-за всего, что тут есть, да? Именно это для вас дело жизни?
— Да, вы правы, — просто и прямо ответила Кейт.
Он взял ее руку и поднес к губам с неизменным изяществом.
— Конечно же, вы сделаете все, что возможно, и даже немножко больше, если аукцион достанется вам, не так ли?
Кейт мягко, но решительно отняла свою руку и сделала шаг в сторону. Вдруг, увидев что-то, она издала восклицание и метнулась на другой конец просторной комнаты.
— Невероятно! — чуть ли не простонала она.
— Что случилось?
Кейт указала на громоздившуюся у стены мебель.
— Это французская работа, восемнадцатый век, — пробормотала она. — Целое состояние… в таком плачевном виде. Нужно сейчас же разобрать эту… эту поленницу!
Николас Чивли взглянул в ее глаза и беспрекословно повиновался. Он спустился вниз за хранителем и сторожем, которые жили в особняке. Но этим дело не ограничилось: он стал помогать тащить вниз прекрасные комоды, похожие на троны стулья и великолепные, обитые шелком диваны.
— Невероятно, — беспомощно повторяла Кейт. — Такие сокровища свалены в кучу, как дрова!
— Боюсь, что с возрастом он перестал помнить, какими сокровищами обладает, — объяснял Николас.
— Теперь я точно уверена, что оказалась здесь раньше, чем другие аукционисты, — рассмеялась Кейт. — Видно, что здесь годами ни к чему не притрагивались.
— Да, вы первая попали сюда, — подтвердил он.
«Один — ноль», — подумала Кейт в приливе уверенности в себе.
Николас наблюдал, как ее рука поглаживает обивку на старинном диване, и поймал себя на том, что представляет эту легкую, с длинными пальцами руку на собственном теле. Он чувствовал, как нарастает в нем желание. Ему казалось, все будет просто. Неопытность ее была видна невооруженным глазом, и Николас не видел ничего дурного в том, чтобы совместить дело и развлечение. Но она сумела удержать его на расстоянии, и стремление добиться ее возросло тысячекратно. «Не только произведения искусства со временем приобретают большую цену», — подумал он. В ней была юность и свежесть — чудесные длинные ноги, тонкая кость, изящество. Она оказалась к тому же отличным собеседником. И явно обладает огромными знаниями в своем деле. Она заставила его увидеть то, что раньше для него не существовало, понять, что именно заставляло старика Кортланда со страстью собирать коллекции. Несомненно, идеи, которые она высказывала, были интересными. Его сотоварищи-душеприказчики с сомнением качали головами, когда он предложил начать переговоры с «Деспардс» наряду с двумя другими большими аукционными фирмами.
— Если бы Чарльз Деспард был жив, другое дело, — возражали они. — Ведь его дочь еще неопытна, она так недавно начала работать. Возможно, через несколько лет…
«Нет, — думал он сейчас. — Она совершенно четко видит, что здесь есть, и знает, что нужно делать».
— Сколько времени займет аукцион?
— Самое большее — десять дней, — без колебаний ответила Кейт. — Здесь сотни предметов. — Глаза ее горели, лицо освещал внутренний огонь. — Можно было бы показать аукцион по телевидению… дать людям, которые никогда не бывали на таких распродажах, возможность своими глазами увидеть все это великолепие. Вход должен быть только по билетам. Буфет самого высшего разряда. Среди моих служащих есть человек, незаменимый в таком деле.
«Ролло был бы здесь в своей стихии, — подумала она. — Его безошибочное театральное чутье было бы благословением для Кортланд Парка. И для „Деспардс“, конечно».
Ее энтузиазм зажег Николаса. «Боже, — думал он с нарастающим волнением, — у нее действительно великолепные идеи!»
— Вы понимаете, что здесь главное — время, — продолжала она твердо, глядя на него, и Николаса приводил в восторг свет ее удивительных глаз. — Конечно, правительство может оказаться серьезным препятствием.
— Знаете, у меня есть один приятель на довольно высоком посту, — тихо произнес Николас. — Я попробую поговорить с ним…
«Почему я это делаю? — в смущении спрашивал он себя. — Подумать только, я жалел, что буду иметь дело не с твоей сводной сестрой. Вряд ли встреча с Доминик дю Вивье доставила бы мне столько удовольствия».
Когда они вернулись в Лондон, шел восьмой час.
— Может быть, пообедаем? — с надеждой спросил он.
— Боюсь, что не сегодня.
У него появилась возможность задать вопрос:
— А когда?
— Позвоните мне, — сказала она, выходя из машины.
— Обязательно, — пообещал он с пылом, которого давно уже не замечал в себе. Куда до нее «Сотбис» и «Кристи»! Их представители — оба мужчины. Он задумался: понимают ли они, каким секретным оружием владеет теперь «Деспардс»!
Оказавшись в своем пентхаузе, Кейт швырнула сумку, закружилась и издала боевой клич. Она чувствовала, что выполнила обязательства и по отношению к фирме, и по отношению к самой себе на все сто процентов. «Шарлотта, ты моя удача!» — подумала она и сняла телефонную трубку.
— Ну, как прошла поездка?
— Не хочу хвалиться, но, по-моему, он клюнул, — радостно сообщила Кейт.
— На тебя или на фирму «Деспардс»?
— На обеих. Он приглашал меня пообедать. Мне снова понадобятся твои советы.
— В любой момент, дорогая. Ты не представляешь, какое удовольствие я от всего этого испытываю.
— Я вела себя с ним точно так, как ты советовала.
— Тебя это позабавило? — спросила Шарлотта.
Кейт рассмеялась.
— Как ничто до сих пор. — А потом добавила задумчиво, с оттенком сожаления в голосе:
— Теперь я понимаю, чего себя лишала.
— Ты молода, — сказала Шарлотта со вздохом, в котором сквозили ее собственные сожаления, — перед тобой еще целая вечность.
— Ну что? — спросил Ролло, когда Шарлотта положила трубку.
— Она просто парит в небе от собственного успеха.
На лице Ролло было ясно написано, что он обо всем этом думает.
— Перестань, дружище, — упрекнула его Шарлотта. — Вырастая, она будет отдаляться. Она так многому научилась за последние несколько месяцев, не сердись на нее за этот запоздалый приход в мир взрослых.
— Прежде чем начать бегать, учатся ползать, — раздраженно проворчал Ролло.
— У нее нет на это времени. Ей дан всего год, а ее соперница известна повсюду. — Шарлотта мягко добавила:
— Ведь ты хочешь, чтобы она победила? Но учти, что, даже проиграв, она уже никогда не будет такой, как прежде.
Ролло не ответил. Он снова принялся тасовать карты.
Они играли в вист.
— Она многому научилась у тебя, — констатировала Шарлотта. — Мне понятно, откуда у нее эта проницательность, эта практичность. Она умеет разглядеть за видимостью сущность.
Больше она не сказала ничего. Ролло не часто прислушивался к чужому мнению, но Шарлотта принадлежала к числу тех, кого он слушал. И ей оставалось надеяться, что он способен еще и видеть.
Кейт тут же взялась за работу. Когда она рассказала о своих планах членам правления, они были вполне удовлетворены ее сообщением, хотя и не спешили расставаться с деньгами, не имея твердой уверенности вернуть их.
— Сделать такой каталог — пусть даже только и макет — обойдется в кругленькую сумму, — предостерегал заведующий финансовым отделом.
— Я уверена настолько, что готова рискнуть, — отвечала Кейт. — И не забывайте, что срок — полгода. Кроме того, вы же видели цифры… это самое меньшее десять миллионов фунтов, конечно, ради этого стоит рисковать.
Кейт сумела убедить всех; за десять дней были составлены сметы, подготовлен план, охватывавший все, вплоть до работы буфета и парковки автомобилей; все это было распечатано и роздано заведующим отделами. Заключили договор с типографией, умышленно позволили отделу рекламы обнародовать некоторые сведения, чтобы возбудить интерес к предстоящему событию, окончательно установили дату и время интервью Кейт для рубрики «Женщина-администратор» в одном из популярных женских журналов. Из-за нехватки времени у Кейт интервью предполагалось провести в «Деспардс», что давало возможность сопроводить статью выигрышными для фирмы фотографиями.
Труднее всего было обосновать то, что организацию всего шоу будет осуществлять Ролло. Отдел рекламы затаил обиду, но Кейт убедила Ролло представить им свои предложения с цветными рисунками, которые она выполнила собственноручно. Они с Ролло сидели безвылазно два дня и две ночи, превращая предстоящий аукцион в театрализованное зрелище, и Кейт мудро позволила ему играть главную роль при встрече с отделом. Выкладки Ролло звучали настолько убедительно, что, несмотря на некоторые возражения, приняты были единогласно.
— Господи, если аукцион состоится, он может затмить гонконгский, — услышала Кейт чью-то реплику, когда все расходились после совещания.
— Да, и по затратам тоже, — кисло возразил собеседник.
— Если она что-то вобьет себе в голову, ее не удержишь.
— Совсем как ее отец.
Никакое другое признание не могло бы обрадовать ее больше.
Когда Кейт, все еще в возбуждении, вошла в свой кабинет, стоявший у окна мужчина обернулся к ней. Это был Блэз Чандлер. Он не видел причин особенно торопиться, поэтому появился в «Деспардс» спустя десять дней после звонка Агаты.
— Добрый день, — произнесла Кейт с такой ослепительной улыбкой, что Блэз против воли улыбнулся ей в ответ.
— Я пришел забрать Ремингтона, — без всяких объяснений объявил он.
Сияние померкло.
— У меня не было выбора, Блэз, — сказала Кейт твердо. — Я сразу узнала картину, а «Деспардс» не торгует краденым.
«Даже если это сделала твоя сестра», — непроизнесенная фраза тяжело повисла между ними.
— Вы поступили правильно, — успокоил ее Блэз. — Я тоже не поощряю воров, пусть даже они принадлежат к членам моей семьи. Моя бабушка просит прощения за то, что вы оказались втянутой в это малоприятное дело. — Их глаза встретились. — Мне очень жаль, — сказал он, и тяжесть вдруг исчезла.
Кейт отвернулась, чувствуя, как перехватывает дыхание.
— Я должна распорядиться, чтобы принесли картину. — Пальцы ее вздрагивали, когда она брала трубку внутреннего телефона.
— Я слышал, вы ведете переговоры относительно Кортланд Парка, — заметил Блэз, прогоняя неизвестно откуда взявшееся напряжение.
— Да. Я как раз вернулась с совещания но этому вопросу, — сказала она, повернувшись к нему.
— Прекрасно. Это был бы мощный рывок вперед.
Кейт не сомневалась в искренности его слов.
— Если получится, то аукцион в Кортланд Парке можно будет сравнить с гонконгским аукционом Доминик.
Зазвонил телефон. Кейт, извинившись, взяла трубку.
— Это звонит мистер Чивли, мисс Деспард.
— Соедините меня, — нетерпеливо сказала Кейт. — Николас?
— Вы разрешили позвонить, и я непременно давно бы сделал это, но мне пришлось уехать из города. Я вернулся лишь сегодня утром и спешу наверстать упущенное.
— Считайте, что наверстали. — Какая-то нотка в голосе Кейт заставила Блэза бросить на нее взгляд.
— Мы можем уговориться на сегодняшний вечер?
— Конечно.
— Я заеду за вами в половине восьмого.
— Я буду готова.
Николас Чивли не мог поверить своей удаче. Его тактика — заставить ее поскучать — сработала.
— У вас есть какой-нибудь излюбленный ресторан?
— Я целиком полагаюсь на вас.
— Я запомню это.
«Не сомневаюсь, что запомнишь», — подумала Кейт.
Она намеренно тщательно подбирала слова, присутствие Блэза Чандлера вдохновило ее на эту невинную импровизацию.
Положив трубку, Кейт извинилась, не переставая удивляться самой себе. Никогда в жизни ей еще не приходилось использовать одного мужчину в игре против другого. «Возьми себя в руки, Кейт Деспард, пока не опозорилась, — сказала она себе строго. — Этого человека тебе не одурачить».
— Как поживает Герцогиня? — спросила она как можно любезнее.
— Во все встревает и жалуется, если не все выходит по ее воле.
Кейт засмеялась.
— Она замечательная женщина. Я ее полюбила.
— Я готов биться об заклад, что вы уже создали общество взаимного обожания. — Голос его звучал сухо, но по какой-то нотке Кейт вдруг догадалась: он вполне осознает, что делает его бабка — при каждой возможности сводит его с Кейт. Забрать Ремингтона, несомненно, мог бы любой из служащих Корпорации, но старая дама послала за ним своего внука.
«Он любит ее, — подумала Кейт, — и потому слушается».
В дверь постучали. Это принесли картину, уже в специальной упаковке для перевозки.
— Хотите взглянуть на нее? — спросила Кейт;
— Не стоит. Я доверяю вашему мнению. — И вдруг Блэз резко спросил:
— Что моя сестра сказала, когда принесла вам картину?
— Что это фамильная собственность, но что она хотела бы продать ее анонимно.
— Могу себе представить. Сколько она хотела, получить?
— Я сказала ей, что картина стоит четверть миллиона фунтов.
Он удивленно поднял брови.
— Высокое искусство, помните? — сказала она с иронией, возвращаясь к их последнему разговору.
— Давайте не будем начинать все сначала, — оборвал ее Блэз.
— К счастью, я узнала картину. Но если бы я не побывала в Колорадо…
— Вы бы заработали комиссионные, только и всего.
— Если бы я не видела картину раньше, я бы продала ее — и чертовски быстро!
Блэз внимательно изучал ее.
— Но вы не жалеете, что дело повернулось таким образом?
— Нет, нисколько. Ремингтоны еще будут, но Агата Чандлер одна.
— Хвала Господу, — сказал Блэз, и Кейт рассмеялась.
— Не придирайтесь, — упрекнула его Кейт. — Вы же не хотели бы, чтобы она была другой. Я бы, по крайней мере, не хотела.
Его темные, как смоль, глаза опять блеснули.
— Да… Я, пожалуй, тоже.
«Но что ты стала другой, я рад», — подумал Блэз.
Кейт осталась все той же острой на язык амазонкой, какую он увидел в тот вечер в лавчонке на Кингс-роуд, но в ней появилось достоинство. В ней появились лоск, изысканность, которые дает только уверенность в себе. «Да, — продолжал размышлять Блэз, — она уже не так рвется в драку и к тому же может привлечь мужчину такого калибра, как Николас Чивли». Блэза задела легкость их телефонного разговора. «Это не для Кейт Деспард, — оскорбление подумал он. — Не ее стиль». И вдруг, как будто кто-то нажал нужную кнопку, его озарило: это было бы вполне в стиле Доминик.
Кейт показалось, что он сердит на нее. Боже, пронеслось у нее в мыслях, что за перемены настроения… Она тоже начала злиться. Блэз очнулся.
— Неудивительно, что вы так сошлись с моей бабкой, — смеясь, сказал Блэз. — Она тоже всегда говорит без обиняков.
Кейт чуть не вздрогнула. Он сравнил ее со своей бабкой — это самый высокий комплимент!
— Передайте ей от меня огромный привет, — с чувством сказала она.
— Бабушка предпочла бы увидеть вас лично.
— Ах, если бы я могла…
— В любое время, когда захотите, — он помолчал. — Мне также ведено сказать вам, что Джед посылает привет.
— Как мило с его стороны. От меня ответные приветы.
— Вы произвели там фурор, — заметил Блэз. — Как правило, Джед сторонится представительниц противоположного пола…
Кейт взвилась ракетою.
— Вы считаете, он не причислил меня к ним?
«А, — подумал Блэз, — значит, стопроцентной уверенности в себе у тебя, милочка, нет? И все-таки быстро же ты учишься», — думал Блэз, не понимая, радует это его или огорчает. Рассердившись на себя за эти мысли, он поднялся и взял картину.
— Я прослежу, чтобы она благополучно вернулась на место, — сказал он сдержанно.
— Вы мне напомнили… существует ли на ранчо какая-нибудь система сигнализации? Если нет, очень страшно оставлять Герцогиню так, окруженную всеми этими сокровищами…
— На ранчо полно людей, которые, не задумываясь, умрут за нее, — ответил Блэз и обернулся к ней. — Но как только вы сказали мне, насколько ценны все эти картины, я тут же поставил сигнализацию. Фотоэлектрический барьер — если его кто-нибудь пересечет, включится свет, сирена, а на участке у местного шерифа раздастся сигнал. На всех окнах и дверях новые замки, а ночью мы спускаем с цепи полдюжины ротвейлеров. Имейте это в виду, если во время ваших будущих визитов захотите прогуляться ночью.
К его изумлению, Кейт залилась краской. Какого черта?.. «Боже, так вот почему Джед передавал ей такие нежные приветы! Она наверняка прогуливалась ночью и, возможно, вместе с Джедом… Кейт Деспард и Джед! — подумал Блэз с раздражением. — Боже, любовь не только слепа, а еще и глуха, и нема!» Блэз стал торопливо прощаться и вышел, твердо решив отказаться от бабкиных поручений — пусть в будущем их выполняет кто-нибудь другой, во всяком случае, те, что связаны с Кейт Деспард.
Кейт спрятала лицо в горячих ладонях. Она прочитала в его взгляде сначала удивление, затем… неодобрение? И она догадалась… Блэз решил, что она ходила на ночное свидание к Джеду. Джед! Ей хотелось засмеяться, но на глазах выступили слезы. «Это к тебе, болван, к тебе ходила я! Все дело в тебе!»
— Почему ты не сказал мне, — без всяких вступлений начала Доминик, — что у твоей бабушки великолепная коллекция американского искусства?
Блэз взглянул на жену.
— С каких пор моя бабушка стала темой наших с тобой разговоров?
Доминик положила нож и вилку.
— Я говорю о коллекции, продажа которой могла бы принести удачу нью-йоркскому филиалу «Деспардс».
Если бы ее продавала я, разумеется — Моя бабка не собирается расставаться со своей коллекцией. Кстати, а откуда тебе известно о коллекции?
Доминик поднесла бокал к губам.
— Перестань. Не делай вид, что ты не знаешь, как твоя ненаглядная сестрица стянула картину и собиралась продать ее через лондонский «Деспардс». Она мне рассказала.
— Мне казалось, вы с Консуэло не разговариваете.
— Ей так хотелось поделиться со мной… — пожала плечами Доминик.
— И тогда ты, конечно, поведала ей, что Кейт посещала ранчо?
Улыбка появилась на губах Доминик.
— Ну, разумеется.
— Ты зря тратила время. Герцогиня заметила отсутствие картины. Она знает свои холсты до последнего квадратного дюйма, хотя любит делать вид, что они не важны для нее. Не беспокойся, картина уже вернулась на законное место.
— Значит, «Деспардс» упустил возможность продать ее.
— Ее и не собирались продавать.
Прелестные брови Доминик поднялись вверх.
— Она отказалась?
— Она не торгует краденым. — Блэз спокойно посмотрел на жену. — Какова бы ни была Кейт Деспард, ее нельзя назвать нечестной. В этом она вполне дочь своего отца.
— А я — нет? — спросила Доминик бархатным голосом.
Но это не тронуло Блэза.
— Что ж, надо признать, ты — нет.
— Да, ты настоящий юрист! — сказала Доминик, вскинув голову истинно французским движением. — Иногда мне кажется, законность значит для тебя больше, чем чувство.
— Правда? — спросил Блэз таким Тоном, что она сердито сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Почему ты не рассказал мне о коллекции на ранчо?
— Если бы ты приняла хоть одно из многочисленных приглашений приехать, ты бы увидела все своими глазами.
— Я бы приехала, если бы знала.
— Не сомневаюсь, — сказал Блэз.
Доминик взглянула на него из-под густых ресниц.
Сегодня Блэз в странном настроении. Вопреки обыкновению, приехав, он не отправился с нею в постель, а вместо этого больше часа говорил по телефону, написал кучу писем и отправил множество телеграмм. К этому времени ужин — Доминик запланировала ужин вдвоем при свечах, чтобы привести его в нужное расположение духа, — был готов. Она хотела отвоевать утраченные позиции, сказать, как она была не права по отношению к его бабке, исповедаться и признать свою вину. Но он был все так же резок и нисколько не смягчился, и, если бы она не тормошила его своими вопросами, сидел бы молча. Доминик не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше был таким сдержанным. Крохотный звоночек тут же подал ей сигнал тревоги. Если он почему-либо остыл к ней, она сумеет вновь разжечь его жар. Она не собиралась дать Блэзу ускользнуть, не сейчас же, когда у него в руках ключ от возможного аукциона, который вместе с гонконгским мог бы дать ей возможность обогнать Кейт настолько, что дальнейшая борьба потеряла бы для Кейт всякий смысл.
Теперь Доминик понимала, что ей надо забыть о наказании, которое она надумала для Блэза. Она собиралась дать ему понять, что он виноват перед ней, и не думала, что ситуация повернется против нее. Не показывая Блэзу своего беспокойства, она болтала о том и другом, не обращая внимания на его равнодушный взгляд, на его бесстрастный голос. К тому же его бокал оставался полным, и Доминик решила пустить в ход все свое очарование. Когда она наклонилась, чтобы подлить Блэзу вина, ее грудь коснулась его плеча, волосы упали ему на лицо, запах духов смешался с ароматом кларета. А когда они перешли в гостиную, в огромных — от пола до потолка — окнах которой виднелась потрясающая панорама ночного Нью-Йорка, она прижалась к нему на огромном честерфилдовском диване.
Но и после отличного ужина Блэз не торопился привлечь ее к себе, обхватить ладонями ее грудь, теребя сосок пальцами, за чем обычно следовали поцелуи, одежда разлеталась по полу, а они предавались страстному, неудержимому сексу. Вместо этого он потянулся к «Нью-Йорк тайме». Мельком заглянув в газету, Доминик отметила про себя, что у Корпорации Чандлеров денег больше, чем у Французского банка! И вдобавок бесценная коллекция американского искусства… Доминик ни капли не сомневалась, что, узнав, каковы цены, его бабка откажется от продажи. Она практичная старуха, сохранившая, наверное, и свой первый заработанный доллар… разве что теперь его не найти среди этих миллиардов. Боже, а какое богатство она таскает на себе! Увешана драгоценностями, как рождественская елка игрушками, презрительно подумала Доминик. Но Блэз очень решительно сказал, что при жизни бабки ничего не будет продано. Какая жалость! Это был бы сокрушительный удар по надеждам Кейт Деспард. А если бы Доминик все же удалось заполучить помимо гонконгского еще и этот аукцион!..
Ну что ж, ведь бабка Блэза уже очень стара. Значит, это только вопрос времени. Все, что нужно, — очень аккуратно поработать над Блэзом. Доминик не сомневалась, что ей это удастся. Блэз не из тех, кем легко манипулировать, но в одном отношении он податливее глины в руках скульптора. В их сексуальных отношениях ведущая роль принадлежала ей, она умела околдовать его своим телом и теми наслаждениями, которые оно могло принести. Блэз не был сверхсексуальным мужчиной, но в Доминик было нечто, заставлявшее его мгновенно отзываться. Она не обманывала себя и не называла это «нечто» любовью, но очень точно оценивала силу своей сексуальной притягательности для Блэза.
— Как идут дела у малышки Деспард? — небрежно спросила Доминик, поближе подвигаясь к Блэзу, при этом длинная серебристая юбка взметнулась, как бы невзначай высоко обнажив ногу.
— Не так хорошо, как у тебя, — Блэз был по-прежнему сдержан.
— Ну, это понятно. У нее есть в запасе что-нибудь приличное?
— Ты всегда узнаешь все раньше меня. Лучше расскажи мне об этом сама.
— Я знаю далеко не все. Ну, к примеру, у нее сейчас великолепная картина Веласкеса, которая может стоить миллионов пять, но какая именно, я пока не знаю.
— Меня занимает только то, что уже продано, я вижу лишь цифры и не могу принимать во внимание, что она надеется или должна получить. Мое дело — суммы банковского счета.
Доминик изобразила обиду, — Я знаю, что папа назначил тебя судьей в этом деле, но ты безусловно мог бы быть откровенным со мною, со своей женой!
— Не могу именно потому, что ты моя жена. — Блэз обернулся и посмотрел на нее. — И ты это прекрасно знаешь.
Доминик справилась со своим гневом и не рванулась с места, как ей хотелось.
— Неудивительно, что папа назначил тебя душеприказчиком… Он всегда говорил, что больше всего ценит в тебе твою честность. — И примирительно добавила:
— Я понимаю, ты сердит на меня, ведь я сказала твоей сестре, что Кейт Деспард наверняка узнала картину.
Блэз отложил газету.
— А сказала ты ей, несомненно, потому, что она обратилась с этим не к тебе — уж ты бы продала эту картину без малейших угрызений.
— Конечно. Ведь я бы не смогла узнать ее!
— Вот ты себя и выдала. Ты места себе не находишь, оттого что ты проморгала огромную коллекцию. А я уже сказал тебе и повторяю еще раз: пока моя бабушка жива, ни один из экспонатов ее коллекции на ранчо не будет продан, как, кстати, и после ее смерти. Дом со всем содержимым станет Чандлеровским музеем американского искусства и будет передан штату Колорадо.
Доминик оцепенела. Сапфировые глаза сделались холодными как лед.
— Ну конечно… это работа малышки Деспард, верно? — Она вскочила. — Зная, что ей не заполучить этих сокровищ, она постаралась, чтобы они не достались и мне!
— Это совсем не так. Но ты не поймешь.
По непонятным причинам постоянное употребление слова «малышка» по отношению к Кейт задевало его. Конечно же, не рост Кейт выводил Доминик из себя. Она повлияла на твою бабушку. Воспользовалась такой возможностью. Тебе эта возможность тоже представлялась. И не однажды.
— Ну хорошо, я совершила ошибку. Но уже не повторю ее.
— У тебя не будет на это шанса. Герцогиня уже занимается созданием фонда, который бы финансировал музей, когда он перейдет государству. Так что тебе не удастся привесить к своему поясу еще и этот скальп.
Доминик хотелось ударить его. Вместо этого она вскочила и бросилась в свою спальню, хорошенько хлопнув дверью.
Блэз тяжело вздохнул. Он был в плохом настроении с тех пор, как забрал картину, а затем встретился с Консуэло.
Они виделись нечасто — для этого не было оснований, но в этот раз ему хотелось вправить ей мозги. Она тоже была в отвратительном настроении, и свидание их кончилось банальной ссорой. Сестра упрекала его в том, что он выносит сор из избы и старается лишить наследства и ее, и их брата.
— Не воображай, что я не знаю, чего ты добиваешься, — кричала Консуэло, — ты хочешь забрать себе все! Ничего не получится! Я затаскаю тебя по судам!
— Попробуй только, — Блэза вдохновила эта мысль, — и я разорву тебя на клочки! Тебе наплевать на бабку, и этому безвольному существу — нашему брату — тоже. Ты появляешься у нее только для того, чтобы получить деньги. А если бы она не была богата, ты бы и не вспоминала о ней.
— Зато ты прекрасно о ней помнишь. Ты присосался к ней и делаешь все, чтобы навредить нам и чтобы деньги достались одному тебе.
— Вы достаточно навредили себе сами. Ты ясно дала понять, что семейство твоего отца тебе больше по душе, Джеральд носится с полученным титулом. А у меня есть только бабка.
— И как только ты к ней попал, ты всегда пытался отпихнуть нас как можно дальше.
— Вы сами оказались так далеко, как только возможно.
Размахнувшись, Консуэло влепила ему пощечину.
— Вот тебе за все мои унижения, подонок! Ты думаешь только о себе! А я из-за тебя потащила картину к этой чертовой Деспард. Если бы я только знала, что ты поволок эту девицу к нашей бабке на ранчо! — Как всегда, поняв, что совершила ошибку, Консуэло стремилась переложить вину на другого. Признать себя виноватой ей не позволяла гордость, а уверенный тон брата, которому она всегда завидовала, окончательно вывел ее из себя.
Блэз молча вышел из комнаты, слыша за спиной ругань, — Конни никогда не умела проигрывать. Блэза она терпеть не могла с самого его рождения. Их мать безумно любила отца Блэза и обожала своего сына, так что Консуэло, которой к моменту рождения Блэза было шесть лет, лишилась внимания матери и сгорала от ревности к маленькому брату. Джеральду, тогда пухлому медлительному мальчику, исполнилось четыре, и, поскольку в будущем он должен был стать виконтом Стэнстед, Консуэло, в которой рано проснулся снобизм, подлизывалась к нему.
После того как отец Блэза был убит, — сам Блэз помнил только, как мать, истерически рыдая, металась по их огромной белой вилле на мысе Феррат, рвала на себе одежду, пыталась броситься с балюстрады вниз, на скалы, — Энн Чандлер возненавидела сына. Сначала Блэз не мог понять, почему. Уже потом он, кажется, разобрался в причине: он был очень похож на отца. Няня Блэза объяснила ему, что так бывает, что нужно время, чтобы горе улеглось. Но постепенно Блэз стал осознавать, что дело в чем-то другом. Во взгляде матери он читал гнев, неодобрение, недовольство. Он не знал, а няня не могла ему объяснить, боясь только ухудшить ситуацию, что напоминал матери не своего отца, а своего прадеда, он был копией деда матери, меднолицего Черного Джека Чандлера, и поэтому выдавал ее неблагородное, как ей казалось, происхождение. Энн Чандлер уже давно оборвала все связи с родными, изменила цвет своих роскошных черных волос и непреклонно скрывала, что ее бабка была чистокровной индианкой из племени шошонов. А теперь ее сын и сын человека, который был ей дороже всех в жизни, оказывается похожим не на собственных родителей, а на полуиндейца, женившегося на какой-то скво.
Для Блэза настали тяжелые времена. Консуэло, быстро уловив, что ветер переменился и что она может без помех превратить жизнь Блэза в ад, с удовольствием занялась этим. Защищала мальчика только няня, пока Консуэло не обвинила ее в краже. Няню уволили, а на ее место взяли другую — построже. По условиям развода с отцом Консуэло Энн Чандлер могла держать у себя дочь шесть месяцев в году, и эти полгода, с апреля по сентябрь, вселяли в Блэза ужас. Джеральд тоже всегда приезжал на лето к мамочке в сопровождении собственной няньки, которая всегда была готова посплетничать со своей товаркой и посочувствовать, что той приходится присматривать за мальчишкой, что ни говори, все-таки не белой расы. Вот тогда-то Консуэло брала свое, а жизнь Блэза превращалась в ежедневную муку. Ей нравилось причинять боль. Джеральд, незлобный, медлительный, но вполне способный оценить, кто взял верх, поддерживал сестру. Когда они что-то разбивали, они сваливали вину на него. Они напускали ему в постель муравьев и ящериц, сыпали в еду соль. В играх ему выпадала роль индейца, а они вдвоем ловили его и мучили. Консуэло предпочитала такие игры всем остальным. Она выкручивала Блэзу пальцы, держала его изо всей силы, пока Джеральд, связав его, засовывал спички ему между пальцев ног и поджигал их. Видя, что Блэз не плачет, Консуэло выходила из себя и принималась лупить его палкой или обрывком веревки.
— Плачь! Ну, плачь же! — кричала она ему в лицо. — Ведь ты же хочешь заплакать, ну давай, реви… — Но Блэз не плакал. Индейцы не плачут. Только ночью, уткнувшись головою в подушку, он выплакивал свои обиды.
А Консуэло, мать или няньки видели только бесстрастное лицо, безукоризненные манеры.
Но однажды Консуэло зашла слишком далеко: игра заключалась в том, что Блэза сжигают на костре, и она развела нешуточный огонь. Тут с небес спустилась разъяренная старая дама — сам Блэз не сомневался, что это индейская царица, которая напугала его мать, заставила Консуэло дрожать от страха, а Джеральда — спрятаться под кроватью.
После того как она уехала, ни Консуэло, ни Джеральд больше не мучили Блэза, они вообще больше не приставали к нему, хотя он был уверен, что Консуэло ненавидит его еще больше из-за того, что индейская царица заступилась за него, пригрозив матери: «Заботься о Мальчугане, либо, клянусь Богом, я перестану заботиться о тебе».
Блэз решил, что старая дама — его ангел-хранитель. Когда ему было девять лет, мать и ее очередной муж, не уследив за дорогой, занятые пьяным спором — кто из них больше проиграл в казино в Монте-Карло, разбились в машине, сорвавшейся с обрыва. Тогда старая дама вновь спустилась с небес — к этому времени Блэз уже понимал, что на вертолете, — ив этот раз объявила мальчику, что она его бабушка.
Когда Консуэло узнала, что только Блэз вернется в Америку и станет жить с их бабушкой, она пришла в ужас. Отец приказал ей добиться бабкиного расположения, он же объяснил ей, какое состояние поставлено на карту. Но было слишком поздно. Консуэло недобрым словом помянула мать, которая не сказала ей, что эта скво, которой она, как и мать, стыдилась и которую презирала, — самая богатая, за исключением, может быть, английской королевы, женщина. Это ее деньги пошли в уплату за виллу, ими же оплачивали все разводы матери, все их расходы — вплоть до еды. И теперь эта старуха считает своим внуком этого Блэза, как две капли похожего на их прадеда. Черного Джека Чандлера. Бабушка никогда не смогла простить Консуэло то, как она мучила Блэза и издевалась над ним. Отец Консуэло был тогда в ярости, он избил ее и отдал в монастырь под строгий надзор монашек в тихом пригороде Буэнос-Айреса, где она пробыла до семнадцати лет и откуда бежала с первым же мужчиной, которого ей удалось соблазнить.
Бабушка назначила Консуэло приличное содержание с условием, что та будет держаться как можно дальше от ранчо в Колорадо. Джеральд — мой брат, лорд Стэнстед, как любила небрежно говорить Консуэло, — тратил огромные деньги на содержание Стэнстедского аббатства.
Консуэло не сомневалась, что и у него, как и у нее, нет никакой надежды получить чандлеровские миллиарды. С годами бабка предоставляла Блэзу все больший контроль над Корпорацией. Консуэло понимала, что бабка долго не протянет. Она отчаянно хотела наладить отношения с Блэзом. Ради этого добивалась расположения Доминик, которую не любила и которой не доверяла. Но Блэз не забыл и не простил Консуэло пережитых издевательств.
Он не любил сестру тогда, не любил ее и сейчас и не видел причин, по которым это следовало бы скрывать.
— « Но ведь она твоя сестра, — заметила как-то Доминик, которую без устали обхаживала Консуэло.
— Только потому, что это ее сейчас устраивает. Когда она считала, что я никто, она знать меня не хотела.
Блэзу были совершенно ясны намерения Консуэло.
Великодушием она никогда не отличалась.
И в эту встречу с женой, едва взглянув на Доминик, Блэз понял, что она хочет смягчить его, и ему даже доставило удовольствие собственное упрямство. Он страшно хотел ее — он всегда хотел ее, — но не позволил плоти возобладать над разумом. И теперь, преодолев себя, Блэз чувствовал усталость и разбитость, несмотря на прекрасный ужин и «Шато-Латур 59». Он ухмыльнулся. Он всегда мог понять, насколько серьезны претензии жены, по тому, какую еду и вино она выбирала для него. Он продолжал читать в ней, как в открытой книге… Но он не считал, что она откажется от того, чтобы ее раз за разом перечитывали заново. И, ощутив себя главным в их союзе, Блэз пришел в хорошее расположение духа. Хватит сердиться.
Он последовал за женой в спальню. Доминик была в душе, он слышал шум льющейся воды. Блэз быстро разделся, скользнул за прозрачную дверь огромной ванной и встал позади Доминик. Лицо ее было поднято вверх, глаза закрыты, струи из трех душевых головок били по ней, точно в наказание, вода стекала по совершенному телу сверкающими ручейками, черные волосы прилипли к голове наподобие купальной шапочки. Блэз не догадывался, что Доминик специально приняла такую позу, что она ждала его, включив только один душ, прислушиваясь, не идет ли он — она была уверена, что придет. Но ее испуг, когда он, бесшумно подкравшись, встал сзади нее и, притянув к себе, заставил ощутить прикосновение напряженного, пульсирующего пениса, был разыгран безупречно. Тихонько вскрикнув, она прижалась к нему спиной, сладострастно потерлась о его тело твердыми маленькими ягодицами, еле слышно застонала, когда он, взяв в ладони ее груди, принялся тихонько покусывать зубами ее шею. Вдруг Доминик одним движением обернулась к нему, руки ее обвились вокруг его шеи. Следуя ее желанию, Блэз обхватил ее за талию и приподнял. Она быстро нашла и обещающе сжала его член, затем Блэз дал ей медленно соскользнуть вниз. Ее ноги сплелись на его спине, его руки поддерживали ее ягодицы, она откинулась, дав ему возможность жадно приникнуть губами к ее напряженным, твердым соскам. Ее искусные ласки заставили Блэза задрожать — и обезуметь.
