Глава 17

Через час Тана, приняв душ и одевшись, уже ехала на своей машине в город; лицо напряжено, взгляд мрачный и непреклонный. Очевидно, что дело срочное. Казалось, у нее кто-то умер. Джек вызвался поехать с ней, но она знала, что у него с лихвой хватает своих проблем на этот день: Гарри последнее время не бывал в конторе, так что все лежало на нем.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я отвез тебя, Тэн? Мне вовсе не нужно, чтобы ты попала в аварию.

Она вяло поцеловала его и отрицательно покачала головой. Это было так странно. Они прожили вместе так долго, но были друг другу больше друзьями, чем кем-то еще. Он был тем человеком, с кем она могла беседовать по ночам, делиться с ним своими проблемами, говорить о своих уголовных делах, разрабатывая свою стратегию их ведения. Он все понимал в ее жизни, ее мечтания, чаяния, согласен был разделить ее жизнь и, казалось, относительно мало требовал от нее.

Гарри заявил, что это противоестественно, и, несомненно, их жизнь резко отличалась от образа жизни Гарри и Аверил. Но сейчас она чувствовала искреннее беспокойство Джека за нее, когда тронулась с места, а Джек смотрел ей вслед. Он никак не мог понять, что же произошло, да и сама она тоже.

Оцепеневшая, Тана вошла в офис спустя полчаса и, не постучавшись, прошла в кабинет окружного прокурора. Больше она не могла сдерживать слезы, и они струились по ее лицу. Она в упор посмотрела на шефа.

— Что, черт возьми, я натворила, чтобы заслужить такое? — Тана выглядела ошеломленной, и он внезапно пожалел о своем решении. Он просто думал, что будет забавно преподнести ей новость окольным путем, но никак не мог предположить, что она будет выглядеть такой уничтоженной. Тем горестнее было ему потерять ее теперь. Впрочем, он и так очень сожалел о ее уходе.

— Ты слишком хороша для этой работы, Тэн. Перестань реветь и садись, — он улыбнулся ей, а она почувствовала себя еще более озадаченной.

— Итак, вы меня увольняете? — Она все еще стояла, уставясь на него.

— Я этого не говорил. Я сказал, что ты больше не работаешь у меня.

Она плюхнулась на стул.

— Ну, так что же это значит, черт побери? — Она порылась в сумочке, вытащила платок, высморкалась. Стыда за проявление своих чувств Тана не испытывала. Она любила свою работу с самого первого дня! И провела в окружной прокуратуре двенадцать лет. Коту под хвост целая жизнь, и она предпочла бы отказаться от чего угодно, только не от этой работы. От чего угодно. Окружному прокурору было очень ее жаль; он обошел стол и слегка обнял ее за плечи.

— Успокойся, Тэн, не принимай это так близко к сердцу. Ты же знаешь, как нам будет не хватать тебя. — Новый поток слез хлынул из ее глаз, а он улыбался. Но у него на глазах тоже выступили слезы. Скоро она уйдет, если примет предложение. Достаточно долго она страдала. Он заставил ее сесть, посмотрев ей прямо в глаза. — Тебе предложили место судьи. Судья Робертc в муниципальном суде. Ну, как ты на это смотришь?

— Я? — Она уставилась на него, не в силах переварить услышанное. — Я? Меня не увольняют? — Она разрыдалась с новой силой, снова сморкалась, в то же время судорожно смеясь. — Меня не… да вы меня дурачите…

— Хотелось бы, — но он был очень рад за нее, а она вдруг тоненько вскрикнула, осознав, что он для нее сделал.

— Ах ты, сукин сын!.. Я подумала, что вы уволили меня!

Он засмеялся.

— Приношу извинения. Я просто хотел внести некоторое оживление в твою жизнь.

— Дерьмо! — Она озадаченно посмотрела на него, опять высморкалась; Тана была так потрясена услышанным, что даже не могла рассердиться на него. — Боже мой! Как же это случилось?

— Я знал давно, что все к этому идет, Тэн. Я знал, что это вот-вот произойдет. Только не знал, когда точно. Держу пари, к этому времени на следующий год ты уже будешь в Верховном суде. Ты идеально подходишь для этой должности, принимая во внимание твой здешний послужной список.

— О, Ларри… Боже мой!.. Место судьи… — Эти слова были где-то за пределами ее сознания. — Я просто не могу в это поверить. Мне тридцать семь лет, и я никогда даже не мечтала…

— Ну, слава богу, кое-кто позаботился об этом. — Он протянул руку для поздравления. Тана просто излучала сияние. — Поздравляю, Тэн. Ты больше чем заслужила это. Они собираются официально ввести тебя в должность через три недели.

— Так быстро? А моя работа?.. Боже, у меня дело должно быть представлено в суде двадцать третьего…

Она нахмурила брови, а он засмеялся и великодушно махнул рукой:

— Забудь об этом, Тэн. Почему бы тебе не взять отпуск и не подготовиться к новой работе? Просто подсунь дело кому-нибудь на стол для разнообразия. Воспользуйся неделей, чтобы подчистить все хвосты здесь, а потом займись домашними делами.

— И чем же мне, по-твоему, заняться? — Она все еще была обескуражена, а он улыбался. — Ходить по магазинам в поисках мантии?

— Нет, — смеялся он. — Но, думаю, тебе стоит заняться поисками жилья. Ты все еще живешь в Марине? — Он знал, что она уже пару лет живет вместе с каким-то мужчиной, но не знал, сохранила ли она квартиру в городе. Она кивнула утвердительно. — Тебе необходимо жилье в городе, Тэн.

— С чего бы это?

— Это непременное условие для всех судей в Сан-Франциско. Ты можешь сохранить и другое жилье, но главная твоя резиденция должна быть здесь.

— И что, мне обязательно нужно соблюдать это условие? — Она была огорчена.

— Да, обязательно. Даю тебе неделю.

— Господи… — Она целую минуту сидела, уставившись в никуда, думая о Джеке. Враз вся ее жизнь поставлена с ног на голову. — Мне нужно что-то придумать на этот счет.

— В течение нескольких дней у тебя будет масса неотложных дел, но прежде всего ты должна ответить на предложение, — он придал голосу официальность. — Тана Робертc, принимаете ли вы должность судьи, предложенную вам в муниципальном суде города и округа Сан-Франциско?

Она с благоговейным трепетом смотрела на него:

— Принимаю.

Он встал и улыбнулся ей, довольный, что судьба так благосклонна к ней, и вполне заслуженно.

— Удачи, Тэн. Мы будем скучать по тебе.

Слезы снова брызнули из глаз. Она все еще была в шоке, когда вернулась в свой кабинет и села. Ее ждали тысячи дел. Освободить ящики стола, просмотреть папки с бумагами, вкратце ввести кого-нибудь в курс ее дел, позвонить Гарри, сказать Джеку… Джек!.. Она тут же взглянула на часы и схватила трубку телефона. Секретарь сказал, что у него переговоры, но Тана все равно попросила соединить ее с Джеком.

— Привет, детка, ты в порядке?

— Да, — в телефонной трубке ее дыхание было прерывистым. Она не знала, с чего начать. — Ты ни за что не поверишь, что произошло, Джек!

— Я терялся в догадках, что же, черт возьми, случилось такое, что они позвонили тебе домой. И что же это, Тэн?

Она набрала воздуха:

— Просто мне предложили должность судьи. На другом конце провода повисло молчание.

— В твоем возрасте?

— Правда же, невероятно? — Она вся сияла. — Понимаешь, невозможно поверить… Я никогда не думала…

— Я так счастлив за тебя, Тэн, — его голос звучал тихо, он был доволен.

Но вдруг Тана вспомнила, что сказал окружной прокурор: ей нужно найти жилье в городе, но по телефону она не хотела об этом говорить.

— Спасибо, любимый. Я все еще в шоке. А Гарри там нет случайно?

— Нет и сегодня не будет.

— Последнее время его часто не бывает, правда? Что происходит?

— Думаю, он в Тахо с Эйв и детьми. У него долгий-предолгий уик-энд. Можешь позвонить ему туда.

— Подожду, пока вернется. Хочу видеть выражение его лица. — Но уж чье выражение лица она не хотела видеть, так это Джека, когда она скажет ему, что должна покинуть Марину.

— Я как раз думал об этом после твоего звонка. — Джек выглядел опечаленным, услышав эту новость ночью. Он был явно расстроен, так же, как и она сама; но в то же время Тана была радостно возбуждена. Даже позвонила матери. Джин была ошарашена. «Моя дочь? Судья?» Она дрожала от волнения, радуясь за Тану. Может быть, в конце концов, все к лучшему. Она однажды встречалась с Джеком и нашла его очень милым. Джин надеялась, что со временем они поженятся, пусть даже Тана и стара заводить детей. Но на посту судьи… это, возможно, не так уж и важно. Даже Артур пришел в неописуемое волнение. Джин рассказывала ему об этом несколько раз.

Тана испытующе смотрела на Джека.

— Что ты скажешь, если мы на неделе будем жить в городе?

— Восторга не вызывает, — он был честен с ней. — Здесь нам чертовски удобно!

— Я думала, что поищу что-нибудь небольшое, чтобы нам не слишком заботиться об этом. Квартиру, коттедж, может быть, даже студию… — Она пыталась притворяться, будто ничего не изменится, но Джек покачал головой.

— Да мы с ума сойдем после жизни здесь, имея столько места!

Два года они жили по-королевски. Огромная хозяйская спальня, по кабинету у каждого, общая комната, столовая, гостевая комната для Барб. И потрясающий вид на залив. После этого студия покажется тюремной камерой.

— Ну что ж. Мне надо что-то предпринять, Джек, а у меня только три недели. — Она смотрела на него с легким недовольством, он ничем не хотел ей помочь. Ей хотелось бы знать, не раздражает ли его это ее новое назначение. Было бы естественно, если бы и впрямь это его задело, по крайней мере сначала. Но в следующие недели у нее почти не было времени подумать обо всем этом. Она рассортировала все свои дела, освободила ящики стола и бегала в поисках подходящего жилья, пока в середине недели ей не позвонила агент по недвижимости. У нее нашлось «нечто особенное» для Таны в Пасифик-Хейтс.

— Это не совсем то, что вы хотели, но стоит взглянуть.

А когда Тана взглянула, это превзошло все ее ожидания. Кукольный домик, при виде которого у нее перехватило дыхание: крошечное пряничное сокровище бежевого цвета со светло-коричневыми и кремовыми пятнами. Он был безупречен: с мозаичным полом, мраморными каминами почти во всех комнатах, огромными шкафами, идеальным освещением, двойными французскими дверьми и с видом на залив. Тана никогда бы специально не искала ничего подобного, но сейчас, увидев все это великолепие, не могла устоять.

— Сколько стоит аренда? — Она знала, что цена будет устрашающей. Домик выглядел как картинка из журнала.

— Он не сдается, — улыбнулась агент, — а продается, — и назвала цену, которая удивила Тану своей умеренностью.

Дом был, конечно, недешев, но покупка его не отняла бы одним ударом всех ее сбережений. К тому же за эту цену дом был хорошим вложением капитала. С какой стороны ни взглянуть, Тана не могла противостоять желанию купить его, тем более что он идеально отвечал ее запросам. Большая спальня на втором этаже, туалетная комната с зеркальными стенами, крошечный кабинет с кирпичным камином, а внизу большая прелестная гостиная и маленькая кухня, выходящая в патио, осеняемое деревьями. Она поставила свою жизнь на карту, подписав документы о приобретении дома, внесла залог и объявилась в конторе Джека, нервничая от того, что натворила. Она была уверена, что не ошиблась, но все же… Это был такой взрослый, независимый поступок, единоличное решение… И она даже не посоветовалась с Джеком.

— Великий боже, кто-то умер? — Он вошел в приемную, увидел ее опрокинутое лицо. Она нервно засмеялась. — Так-то лучше, — поцеловал он ее в шею. — Репетируешь роль судьи? Ты же перепугаешь людей до смерти, бегая повсюду с таким лицом.

— Я только что совершила сумасшедший поступок, — слова сами собой выскочили из ее рта, а он засмеялся. У него был трудный день, а ведь всего только два часа.

— Что же теперь? Ну-ка, входи и рассказывай. — Тана увидела, что дверь в кабинет Гарри закрыта, и не постучалась, а сразу прошла в большую, уютную комнату Джека в викторианском особняке, который они с Гарри купили пять лет назад. Для них это было хорошим вложением капитала, поэтому он должен был лучше понять и то, что она сделала. Джек улыбнулся ей из-за стола:

— Ну, так что же ты выкинула на этот раз?

— Кажется, я только что купила дом. — Она была похожа на перепуганного ребенка.

Он засмеялся:

— Тебе кажется? Понятно. Ну, и что же заставляет тебя так думать?

Он выглядел как обычно, но в глазах было нечто непонятное, ей хотелось бы знать, что же это.

— Ну, фактически я подписала бумаги… О, Джек, надеюсь, я поступила правильно.

— Он тебе нравится?

— Да я влюбилась в него! — Он был удивлен: дом они покупать не собирались, много раз об этом говорили. Они не стремились к постоянству, и он-то не изменил своего мнения. Она же, очевидно, передумала, непонятно почему. Так много изменилось за последние десять дней, главным образом для нее. У него все было по-прежнему.

— Это доставит тебе много хлопот, Тэн. Следить за домом, тревожиться, не потечет ли крыша и все такое, о чем мы не раз говорили раньше и не хотели этой головной боли.

— Не знаю… Я полагаю… — Она тревожно смотрела на него. Пора было уже спросить: «А ты будешь со мной там жить, а?» Голос ее звучал мягко и испуганно. Он улыбнулся в ответ. Она вдруг показалась такой нежной и уязвимой и все же невероятно сильной. Он любил в ней это и знал, что всегда будет любить. Именно это любил в ней и Гарри, и ее преданность, ее мятущееся сердце, блестящий ум. Судья или не судья — она была такой очаровательной девочкой. Сидя здесь и напряженно глядя на него, она казалась подростком.

— А для меня в том доме найдется местечко? — Его голос звучал испытующе, и она с жаром закивала головой, так что волосы веером разлетелись в стороны. Она подстригла их до плеч за неделю до этих ошеломляющих новостей, стрижка выглядела элегантно, волосы блестели, свисая легким светлым покрывалом с темени на изящный затылок и стройную шею.

— Ну конечно же, найдется!

Но, увидев дом тем же вечером, Джек вовсе не остался уверен, что одобряет эту покупку. Он признал, что место замечательное, но, на его взгляд, слишком уж женственное.

— И как ты можешь говорить такое? Здесь же нет ничего, кроме стен и пола.

— Не знаю. Я просто так чувствую, может быть, потому, что знаю, что это твой дом. — Он обернулся к ней, сразу погрустнев. — Прости, Тэн, он прекрасен. Я совсем не хочу омрачать твою радость.

— Все в порядке. Я сделаю его удобным и уютным для нас обоих.

В тот же вечер он пригласил ее на ужин, и они проговорили несколько часов: о ее новой должности, о «судейских курсах» в Окленде, которые она должна будет посещать в течение трех недель, живя в гостинице вместе с другими только что назначенными кандидатами. Все вдруг оказалось таким новым и волнующим, она уже много лет не испытывала такого подъема.

— Похоже, что жизнь начинается заново, не так ли? — Глаза ее сияли, когда она смотрела на него, а он улыбался в ответ.

— Догадываюсь.

Потом они поехали домой и занимались любовью, и, казалось, ничего существенно не изменилось. Следующую неделю Тана потратила на приобретение мебели для нового дома, завершение сделки и покупку нового платья специально к церемонии введения в должность. Она даже пригласила мать, но Артур себя плохо чувствовал, и Джин не захотела оставлять его одного. Но Гарри будет, и Аверил, и Джек, и все ее друзья и знакомые, которых она приобрела за долгие годы. В конце концов набралось около двухсот человек, все они были на церемонии, а потом Гарри устроил для нее прием в «Трейдер Вике». Это было самое грандиозное празднество в ее жизни. Тана смеялась и целовала Джека добрую половину вечера.

— Похоже на свадебный пир, правда? — Он рассмеялся в ответ, и они обменялись понимающими взглядами.

— Слава богу, даже лучше! — Они снова засмеялись, он танцевал с ней. Оба были слегка пьяны, когда вернулись домой той ночью, а на следующее утро она начала заниматься на курсах судей.

Тана жила в гостинице, в предоставленной ей комнате, и планировала проводить выходные в Тибуроне с Джеком, но всегда находились дела в новом доме: надо было наблюдать за покраской, установкой осветительных приборов, поставить только что привезенную кушетку, поговорить с садовником, и первые две недели она ночевала в городе, когда не была занята на курсах.

— Почему ты не приедешь ночевать ко мне? — в ее голосе звучали жалобные нотки. Она казалась раздраженной. Джек не виделся с ней много дней, но это было нормально для тех событий. У нее была еще уйма дел.

— У меня тоже очень много работы, — его ответ прозвучал резко.

— Но ты можешь взять дела с собой, милый. Я приготовлю суп и салат, а ты можешь воспользоваться моим кабинетом.

Он обратил внимание на местоимение «мой», и это ревниво задело его, как все задевало в эти дни, но у него и правда было очень много работы.

— Ты понимаешь, как это хлопотно — таскать с собой работу в чей-то дом?

— Я для тебя не «кто-то». Я — это я. И ты тоже живешь здесь.

— И с какого же времени?

Его тон причинил ей боль, и она отступила. Даже День Благодарения прошел напряженно. Этот день Тана и Джек провели с Гарри, Аверил и детьми.

— Как твой новый дом, Тэн? — Гарри был счастлив от всех перемен в ее жизни, но она заметила его усталый и изможденный вид. Аверил тоже казалась какой-то неестественной. Это был тяжелый для всех день, и даже дети хныкали больше обычного, а крестник Таны и Джека почти весь день плакал. Она облегченно вздохнула, когда наконец они поехали в город, а Джек, сидя в машине, замкнулся в молчании.

— Ты рада, что у тебя нет детей? — с этими словами он обернулся к ней, а она улыбнулась.

— В такие дни, как сегодня, — да. Но когда все они одеты и так милы или крепко спят, а ты видишь, как Гарри смотрит на Эйв…

Иногда кажется, что было бы здорово иметь все это… — Тана вздохнула и посмотрела на него. — Впрочем, я думаю, что не смогла бы вынести этого.

— Прелестно бы ты выглядела на судейской скамье с выводком детишек, — саркастически заявил он, а она рассмеялась.

Последнее время Джек был с ней резок. Она заметила, что он ведет машину в город, а не в Тибурон, и удивленно на него посмотрела.

— Мы что, едем не домой, любимый?

— Конечно… Я думал, ты хочешь в свой дом…

— Мне все равно… Я… — Она набрала побольше воздуха: это надо было сказать немедленно. — Ты в бешенстве из-за того, что я купила дом, да?

Он пожал плечами и продолжал вести машину, не отрывая глаз от дороги.

— Полагаю, что ты должна была сделать что-то в этом роде. Я просто не подозревал, что ты совершишь именно это.

— Да что я такого натворила? Купила маленький домик, потому что мне необходимо жилье в городе, — только и всего!

— Просто я не думал, что ты хочешь владеть чем-то, Тэн.

— Какая разница — принадлежит это мне или я просто арендую? Это хорошее вложение капитала. Разве мы не обсуждали что-то в этом роде?

— Да. И решили не делать этого. Почему ты хочешь привязать себя к чему-то постоянному? — Мысли об этом все время роились в его голове. Он был так счастлив, когда они снимали дом в Тибуроне. — Раньше ты никогда так не думала.

— Иногда все меняется. Это как раз имело смысл на настоящий момент, и я сразу влюбилась в этот домик.

— Да я знаю, знаю! Может быть, именно это и беспокоит меня больше всего. Он настолько «твой», что не «наш».

— Ты предпочел бы купить что-нибудь совместно? — Но она слишком хорошо его знала и не удивилась, когда он отрицательно покачал головой:

— Это осложнило бы и твою, и мою жизнь. Ты знаешь это.

— Но не может же все всегда быть просто. И как бы там ни было, я думаю, что все идет чертовски хорошо. Мы самые не обремененные привязанностями люди на свете.

Они сознательно так поступали. Ничто не было незыблемым, высеченным из скалы. Все связи могли быть порваны за несколько часов. Или так им казалось. По крайней мере, они постоянно говорили об этом в течение двух лет.

Тана продолжала:

— Черт побери, я привыкла иметь квартиру в городе. Подумаешь, великое дело! — Но дело было не в доме, а в ее новой должности, как она стала подозревать несколько недель назад. Его беспокоила шумиха вокруг нее, пресса… Он мирился с этим, пока она была только помощником прокурора, и вдруг… судья!.. Ваша честь!.. Судья Робертc. Она замечала выражение его лица каждый раз, когда кто-нибудь так обращался к ней. — Знаешь, Джек, это и впрямь несправедливо по отношению ко мне — все так воспринимать. Я ничего не могу поделать. Случилось нечто удивительное, и нам надо научиться жить с этим. Такое могло случиться и с тобой. Ботинок мог оказаться и на другой ноге, ты же понимаешь!

— Думаю, что я отнесся бы к этому иначе.

— Как? — его слова мгновенно ранили ее.

— Практически, — он укоризненно посмотрел на нее, подспудный гнев наконец выразился в словах, как симфония с хоралом, и это принесло облегчение, — думаю, я отверг бы предложение. Это дьявольская напыщенность.

— Напыщенность? Ты говоришь просто чудовищные вещи. Значит, ты считаешь меня напыщенной оттого, что я приняла предложенную мне должность?

— Зависит от того, как ты воспринимаешь это, — загадочно ответил он.

— Ну?

Остановившись на светофоре, он взглянул на нее и отвел глаза:

— Послушай, не обращай внимания… Мне просто не нравятся перемены, которые это внесло в нашу жизнь. Мне не нравится, что ты живешь в городе, мне не нравится твой проклятый дом, мне все это не нравится.

— И за это ты наказываешь меня, да? Господи, я прилагаю все усилия, чтобы как можно тактичнее выйти из положения. Дай мне шанс. Дай же мне все взвесить и осмыслить. Ты же знаешь, что для меня это тоже огромные перемены в жизни.

— Посмотреть на тебя, так ты совсем этого не осознаешь. Ты выглядишь невероятно счастливой.

— Ну да, я счастлива, — Тана была искренней. — Это удивительно и интересно, и это льстит мне, я получаю удовольствие от своей карьеры. Это меня возбуждает, но и пугает своей новизной, и я не совсем хорошо понимаю, как быть со всем этим, и не хочу, чтобы это причиняло тебе боль…

— Это неважно…

— Как это неважно? Я люблю тебя, Джек. Я не хочу, чтобы это разрушило наши отношения.

— Значит, этого и не случится. — Он пожал плечами и поехал дальше, но ни один из них не был убежден в правоте другого.

Следующие несколько недель с Джеком просто невозможно было общаться. Тана решила по возможности проводить ночи с ним в Тибуроне и постоянно его обхаживала, но он все еще сердился на нее, и проведенное в ее доме Рождество было мрачным. Он явно дал понять, что ненавидит все, что связано с этим домом, и уехал в восемь утра на следующий день, заявив, что у него много дел. На протяжении следующих нескольких месяцев он только и делал, что осложнял ей жизнь, но, несмотря на это, Тана получала удовольствие от своей работы. Единственное, чего она не любила, — долгие часы ожидания. Иногда она оставалась в палатах суда до полуночи: ей надо было так много узнать, многому научиться, прочитать так много статей законов, к которым ей приходилось обращаться при слушании дел. От нее зависело так много, что она была почти слепа ко всему остальному, настолько, что не замечала, как плохо выглядит Гарри, не осознавала, как редко он теперь приходит на работу, и только в конце апреля Джек обратился к ней и буквально возопил:

— Да ты что, ослепла?! Боже мой, он же умирает! Он медленно угасает на протяжении последних шести месяцев, Тэн. Да тебе наплевать на всех окружающих, разве нет? — Его слова пронзили ее насквозь, она в ужасе изумленно раскрыла рот.

— Это не правда!.. Не может быть… — Но вдруг бледность лица Гарри, его запавшие глаза, — вдруг все это приобрело жуткий смысл. Но почему он ничего не сказал ей? Почему? Она укоризненно посмотрела на Джека. — Почему ты ничего не сказал раньше?

— Ты не стала бы слушать. Ты так дьявольски погружена в свою значительность последнее время, что не видишь ничего, что происходит вокруг тебя.

Были еще более горькие упреки, гневные слова, и, не сказав ни слова, она в ту же ночь уехала из Тибурона, приехала к себе домой, позвонила Гарри и зарыдала, прежде чем выговорила хотя бы слово.

— В чем дело, Тэн? — Голос его звучал устало, и она почувствовала, что сердце ее вот-вот разорвется.

— Я не могу… Я… О господи, Гарри…

Все напряжение последних месяцев навалилось на нее, гнев Джека и то, что он сказал о болезни Гарри. Она никак не могла поверить, что он умирает, но когда на следующий день увидела его за обедом, он спокойно посмотрел на нее и сказал, что это правда. В нее как будто вогнали кол, и она в ужасе уставилась на него.

— Но этого не может быть, это несправедливо… Тана сидела и всхлипывала, как малый ребенок, не в состоянии утешить его, обескураженная, сама чувствуя дикую боль, не в силах помочь никому. Он подкатил к ней свое кресло и обнял ее за плечи. В его глазах тоже стояли слезы, но он был странно спокоен. Уже почти год он знал об этом, врачи давным-давно сказали ему, что раны могут резко сократить его жизнь, — так и получилось. Гарри страдал от гидронефрита, который постепенно пожирал его. Врачи испробовали все возможное, но тело его просто потихоньку отказывало. Тана смотрела на него в панике, ужас застыл в ее глазах.

— Я не смогу жить без тебя.

— Нет, сможешь! — Он больше волновался за Аверил и детей. Он знал, что Тана всегда выживет. Она спасла его самого. Она никогда не сдастся. — Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Хочу, чтобы ты присмотрела за Эйв, чтобы она была в порядке. Дети хорошо устроены, и она обеспечена всем необходимым, но она не ты, Тэн… она всегда во всем так полагалась на меня…

Она уставилась на друга:

— А твой отец знает? Гарри покачал головой:

— Никто не знает, кроме Джека и Эйв. Ну, и теперь ты. — Он был разгневан, что Джек сказал ей, да еще с такой злостью, но теперь хотел заручиться ее обещанием. — Ты обещаешь, что позаботишься о ней?

— Ну конечно же.

Это было ужасно: он говорил так, будто собирался отправиться в путешествие. Она смотрела на него, и двадцать лет любви промелькнули перед ней… танцы, где они познакомились… годы в Гарварде и Бостоне… переезд на Запад… Вьетнам… госпиталь… юридический колледж… дом, где они жили вместе… ночь, когда родился его первый ребенок… Но это же невероятно, невозможно! Нет, нет, его жизнь еще не кончилась, такого просто не может быть. Он так нужен ей. Но тут она вспомнила о гидронефрите и поняла, к чему все это приводит: он умирал. Тана снова разрыдалась, а Гарри обнял ее, и она, всхлипывая, сказала:

— Но почему… Это несправедливо!

— В жизни чертовски мало справедливости, — улыбнулся он. Улыбка была мимолетной, грустной, холодной.

Он не столько беспокоился за себя, сколько за жену и детей, болезненно страдал из-за них последние несколько месяцев. Он пытался научить Аверил справляться со всеми проблемами, но тщетно. Она превратилась в законченную истеричку, отказывалась учиться чему-либо, будто бы могла этим предотвратить неизбежное. Но ничто не могло помочь. Гарри слабел день ото дня и сам это отчетливо понимал. В контору он теперь приезжал раз-два в неделю, и именно поэтому Тана не встречала его там, когда забегала к Джеку. Сейчас она заговорила с ним об этом.

— Джек возненавидел меня теперь. — Она выглядела такой мрачной, такой подавленной, что это испугало его. Никогда Гарри не видел Тану в таком состоянии. Для них всех настали очень трудные времена. Он в глубине души не мог согласиться с тем, что умирает, хотя знал, что это именно так. Словно из тряпичной куклы вылезла вся набивка. Он чувствовал, что мало-помалу исчезает, пока вдруг однажды не исчезнет совсем. Вот так! Они проснутся, а его уже нет. Тихо-тихо. Не с воплями, толчками, криками, с какими приходишь в этот мир, но со слезами, вздохами, с колебанием воздуха, когда переходишь в жизнь иную, если только она существует. Он ничего не знал об этом, да и не очень-то это его волновало. Больше всего он беспокоился о людях, которых оставлял: о партнере, жене и детях, о друзьях. Казалось, все они зависели от него, отдыхали в его обществе. Это его очень изматывало. Но каким-то непостижимым образом именно это поддерживало жизнь в его теле, как было теперь и с Таной. Он чувствовал, что должен чем-то поделиться с ней, до того, как уйдет. Чем-то важным для нее. Он хотел, чтобы она изменила свою жизнь, пока не поздно. Говорил то же самое и Джеку, но тот не захотел его слушать.

— Он не ненавидит тебя, Тэн. Понимаешь, работа удручает его. Кроме того, он так огорчен из-за меня в последние месяцы.

— Мог бы что-нибудь и рассказать, в конце концов!

— Я заставил Джека поклясться, что он ничего не скажет, так что не обвиняй его. А что касается остального, ты теперь важная птица, Тэн. Твоя работа важнее, чем его. Вот так обстоят дела. Тяжело для вас обоих, но ему надо привыкнуть к этому.

— Скажи ему.

— Я сказал.

— Он отыгрывается на мне за все, что произошло, ненавидит мой дом. Он стал совсем другим человеком.

— Да нет, он все тот же. — (Даже слишком верен себе, по мнению Гарри. Он остался до сих пор приверженцем своих нелепых принципов: независимость, полное отсутствие каких-либо обязательств или какого-то постоянства. Это была бесцельная, пустая жизнь, и Гарри говорил ему об этом довольно часто, но Джек только пожимал плечами. Ему нравился его образ жизни, по крайней мере до назначения Таны на новую должность. Вот это был для него самый болезненный пинок под зад, и он не скрывал этого от Гарри.) — Может быть, он просто ревнует и завидует тебе. Это непривлекательная черта, но он же человек, в конце концов!

— Да когда же он повзрослеет? Или мне отказаться от должности?

Разговор об обыденных вещах был таким облегчением, будто и не было всего этого кошмара, будто она могла предотвратить его, разговаривая с Гарри об отвлеченном. Как в былые дни… Как же они были прекрасны!.. Слезы подступили к глазам от этих воспоминаний…

— Конечно же, ни в коем случае не отказывайся. Просто дай ему время. — Гарри внимательно смотрел на Тану, и что-то еще было в его взгляде. — Я хочу еще кое-что тебе сказать, Тэн. Две вещи. — Он смотрел на нее так напряженно, словно его пожирал некий внутренний огонь. Она ощущала силу его слов, проникающих в душу. — Я не знаю, чего мне каждый день ожидать от завтрашнего дня, буду ли я еще здесь… буду ли… Две важные вещи должен я тебе сказать. И это все, что я оставляю тебе, мой друг. Слушай внимательно. Первое: благодарю тебя за все-все, что ты для меня сделала. Последние шестнадцать лет моей жизни были подарены мне тобой, тобой, не врачами, никем, кроме тебя. Ты заставила меня начать жить сначала и продолжать жить… Если бы не ты, я никогда бы не встретил Аверил, у меня не было бы детей… — Теперь и на его глазах выступили слезы и медленно стекали по щекам. Тана была рада, что они встретились для обеда у нее в суде. Им необходимо было побыть вдвоем. — А теперь я перехожу ко второй важной вещи. Ты обманываешь себя, Тэн. Ты не знаешь, чего лишаешься, и не узнаешь, пока не получишь этого. Ты отгораживаешься от брака, обязательств и обязанностей, от реальной жизни, от настоящей жизни… не взятой взаймы, не арендованной или временной, какой-то в этом роде. Я знаю, этот дурачок любит тебя и ты любишь его, но он помешался на «длинном поводке» настолько, что боится еще раз совершить ошибку, а именно это и есть величайшая из ошибок! Поженитесь, Тэн… нарожайте детей… это единственное, что имеет смысл в жизни… единственное, что волнует меня… единственное, что я оставляю после себя… неважно, кто ты и чем занимаешься. Если у тебя нет этого, если ты не сделала этого — ты ничто и никто… ты только наполовину живая… Тана, не обманывай себя, пожалуйста…

Теперь он плакал, даже не пытаясь скрыть слез. Он любил ее так сильно и так долго. Он не хотел, чтобы Тана была лишена того счастья, которое было у них с Аверил. И пока он говорил, ее мысли снова и снова воскрешали перед ней бесчисленные взгляды, которыми обменивались Гарри и Аверил, тихую радость, смех, который, казалось, никогда не прекратится… А теперь вот совсем скоро умрет и этот смех. В глубине души Тана всегда чувствовала, что все сказанное им — правда, она хотела и для себя того же, с одной стороны. Но, с другой стороны, она просто панически этого боялась… Да и все мужчины в ее жизни не подходили для этого… Йел Мак Би… Дрю Лэндс… а теперь Джек… и совершенно не запомнившиеся между ними. Не было совсем никого, кто мог бы настолько быть ей близок. Может быть, смог бы отец Гарри, но это было так давно…

— Если только появится такая возможность, хватайся за нее, Тэн. Откажись от всего, если будет необходимо. Но если это будет настоящее, тебе не придется ни от чего отказываться.

— Что ты предлагаешь мне сделать? Выйти на улицу с плакатом: «Возьмите меня замуж. Давайте наделаем детей»? — Они вместе рассмеялись, как бы на минутку вернувшись в старые времена.

— Да, ты, задница! Почему бы и нет?

— Я люблю тебя, Гарри, — слова выплеснулись сами собой, она снова расплакалась. Гарри крепко обнимал ее.

— Я никогда не исчезну на самом-то деле, Тэн. Ты знаешь это. У нас с тобой слишком много всего, чтобы когда-либо потерять это… Ну, как у нас с Эйв, только в другом смысле. Я буду незримо присутствовать здесь, наблюдая за всем происходящим.

Они откровенно плакали вместе. Тана не представляла себе жизни без него. И могла только вообразить, что испытывает Аверил.

Это был самый мучительный период в их жизни. На протяжении следующих трех месяцев они наблюдали, как Гарри угасает, и теплым летним днем, когда солнце сияло высоко в небе, ей позвонили. Это был Джек. В его голосе звучали слезы, и Тана почувствовала, что ее сердце остановилось. Она видела Гарри накануне вечером.

Теперь она навещала его каждый день, не важно, в какое время: вечером, в обед, а иногда даже до начала работы. Она не знала, каким хлопотным будет ее день, но от этих визитов не отказывалась ни за что. Вчера вечером Гарри держал ее за руку и улыбался ей… Он едва говорил, она поцеловала его в щеку и вдруг подумала о госпитале, о том, что было много лет назад. Она опять хотела встряхнуть его, вернуть к жизни, заставить бороться за жизнь с прежней силой, стать самим собой, каким он был раньше, но он уже был не способен на такую борьбу. Легче было уйти.

— Он только что умер, — голос Джека сорвался, а Тана разразилась рыданиями. Ей так хотелось увидеть его, только еще бы раз… услышать его смех… увидеть эти глаза. Целую минуту она не могла выговорить ни слова, затем потрясла головой и задержала дыхание, чтобы подавить всхлипывания.

— Как Эйв?

— Кажется, она в порядке.

Неделю назад приехал Гаррисон и оставался с ними. Тана посмотрела на часы.

— Я приеду прямо сейчас. Все равно я объявила перерыв в заседании на вторую половину дня. — Она почувствовала его скованность при этих словах, будто он считал их демонстративными. Но именно это она и сделала. Она была судьей муниципального суда, и она объявила перерыв. — А где ты?

— На работе. Его отец только что позвонил.

— Я рада, что он был там. Ты сейчас туда приедешь?

— Пока не могу. Чуть позже.

Тана кивнула, подумав, что, если бы она ответила так, он непременно сказал бы ей что-нибудь неприятное, например, какой важной персоной она себя считает. Теперь уже нельзя было одержать победу над ним. И Гарри не смог смягчить его перед смертью, как ни старался. Он так много хотел сказать, многим поделиться с теми, кого любил. Все кончилось слишком быстро. Тана вела машину по Бэй-Бридж, слезы заливали ее лицо. И вдруг она как будто ощутила его рядом с собой и улыбнулась. Он ушел, но теперь он был повсюду. С ней, с Эйв, со своим отцом, с детьми…

«Эй, малыш!» — Тана улыбнулась в пространство, ведя машину, а слезы продолжали струиться по ее лицу. Когда она подъехала к дому, Гарри уже не было, его отвезли приготовить к похоронам, а Гаррисон сидел в гостиной. Он выглядел ошеломленным и показался Тане очень старым. Она осознала вдруг, что ему уже почти семьдесят. А горе, застывшее на его лице, старило его еще больше. Тана ничего не сказала, просто подошла к нему, они крепко обнялись. Аверил вышла из спальни, в простом черном платье, светлые волосы стянуты в узел, обручальное кольцо на левой руке. Гарри время от времени дарил ей замечательные украшения, но сейчас их на ней не было, только ее печаль, ее достоинство и их любовь. Она стояла, поддерживаемая их общей жизнью, их домом, их детьми. Странно, но вот так она выглядела очень хорошенькой, и Тана с недоумением почувствовала какую-то зависть к ней. У них с Гарри было что-то неразделимое, не важно, сколько это длилось, и это что-то было для них самым дорогим. Неожиданно впервые в жизни она ощутила пустоту. Она жалела, что не вышла за него замуж давным-давно… или за кого-нибудь еще… не вышла замуж… не нарожала детей… Это чувство оставило в ней зияющую болезненную дыру, которую нечем заполнить. Во время похорон, на кладбище, где они его оставили, и потом, когда она снова осталась одна, Тана чувствовала что-то, чего не могла бы объяснить никому. Когда же она попыталась поделиться с Джеком, сказав, что вдруг осознала, как пуста ее жизнь, потому что она никогда не была замужем и у нее нет детей, он затряс головой и уставился на нее.

— Не сходи с ума сейчас, Тэн, только потому, что Гарри умер. Я проделал и то, и другое, и, поверь мне, черт возьми, это ничего не меняет. Не обманывай себя, не у каждого есть то, что было у них. Я, честно говоря, никогда такого не встречал, только у них. И если ты выходишь замуж, надеясь на такие же отношения, ты будешь разочарована, потому что не найдешь этого.

— Откуда ты это знаешь? Вполне могло бы быть… — Тана была огорчена его словами.

— Поверь мне на слово.

— Ты не можешь судить об этом. Трахнул какую-то девчонку двадцати одного года и на всем скаку женился, потому что был вынужден. Это отличается от серьезного, вдумчивого выбора в нашем зрелом возрасте.

— Ты хочешь надавить на меня, Тэн? — неожиданно злобно он посмотрел на нее; казалось, вся его красивая блондинистость сменилась увяданием и усталостью. Потеря Гарри тоже тяжело на нем отразилась. — Не поступай сейчас со мной так. Только не сейчас!

— Но я же просто выражаю свои чувства.

— Ты чувствуешь себя дерьмово потому, что только что умер твой лучший друг. Но не впадай из-за этого в какое-то романтическое состояние и не считай, что секрет любви в браке и детях. Поверь мне, это не так.

— Черт побери, откуда ты это знаешь? Ты не можешь решать ни за кого, кроме себя. Ну что за дьявольщина, Джек! Не пытайся давать оценки любым вещам за меня. — Все ее чувства вмиг выплеснулись наружу. — Ты до колик боишься кого бы то ни было удостоить своим вниманием, каждый раз скрипишь, когда кто-то оказывается тебе слишком близок. И знаешь что? Меня тошнит от отвращения, когда ты все время достаешь меня за то, что я стала судьей.

— Так вот что ты об этом думаешь?

Вот так выкричаться было облегчением для обоих, однако в ее словах была правда. Они добрались до дома в таком взвинченном состоянии, что он выскочил, с треском хлопнув дверью, и в течение трех недель Тана его не видела. Эта разлука по собственной воле была для них самой длинной со времени их знакомства. Но он не звонил ей, она тоже. Она совсем ничего не знала и не слышала о нем до тех пор, пока в городе не появилась его дочь со своим ежегодным визитом. Тана пригласила ее остановиться у нее в городе. Барб была в восторге от этой идеи. Когда же она появилась в маленьком собственном домике Таны на следующий вечер, Тана была ошеломлена переменами в девочке. Ей только что исполнилось пятнадцать, и она неожиданно превратилась в юную женщину с тонкими чертами лица, прелестными узкими бедрами, с гривой рыжих волос.

— Ты потрясающе выглядишь, Барб!

— Спасибо, ты тоже.

Тана не отпускала ее пять дней и даже взяла с собой в суд. И только в конце недели они смогли наконец поговорить о Джеке и о том, как изменились их отношения.

— Он теперь и на меня все время орет. — Барбара тоже отметила это, и ей было не очень-то хорошо с ним. — Ма говорит, что он всегда был такой. Но он же был другим, когда ты была рядом с ним, Тэн.

— Я думаю, что он очень нервничает в эти дни. Она пыталась оправдать его в глазах Барб, так как не чувствовала себя виноватой, но на самом деле это был целый набор всего: Тана, Гарри, завал на работе. Казалось, что все у него пошло вкривь и вкось, и когда Тана сделала попытку примирения, пригласив его на обед после отъезда Барбары в Детройт, все закончилось еще более ожесточенной перебранкой. Они поспорили из-за того, что должна делать Аверил с домом. Джек думал, что ей следует продать дом и перебраться в город, а Тана возражала:

— Этот дом так много для нее значит. Они провели там много лет.

— Ей нужно сменить обстановку, Тэн. Нельзя же всю жизнь жить прошлым!

— Да какого дьявола ты так панически боишься по-настоящему привязаться к чему-нибудь? Похоже, ты просто в ужасе — вдруг тебе придется чем-то озаботиться!

Она все чаще отмечала в нем этот страх в последнее время. Он постоянно хотел быть свободным, ни к кому и ни к чему не привязанным, ничем не связанным. Удивительно, как их отношения могли так долго продолжаться на таких условиях, но, конечно, теперь они расстроились, а в конце лета судьба нанесла им еще один удар. Как Тане и говорили, предлагая должность в муниципальном суде год назад, открылась вакансия в Верховном суде, и ее выдвинули на эту должность. У нее не хватало духу сказать об этом Джеку, но в то же время она не хотела, чтобы он услышал столь важную для их отношений новость от кого-нибудь другого. Стиснув зубы, однажды вечером она позвонила ему домой. Тана была в своем маленьком уютном доме, читала книги по юриспруденции, чтобы освежить в памяти некоторые подзабытые статьи Уголовного кодекса. Услышав его голос, Тана затаила дыхание.

— Эй, Тэн, что случилось? — Его голос звучал более спокойно, чем в последние месяцы. Тане была отвратительна мысль испортить его хорошее настроение. Она знала, какую реакцию вызовет ее новость. И она оказалась права. Когда она сказала ему о назначении на должность в Верховном суде, Джек почувствовал себя так, будто ему двинули в солнечное сплетение.

— Очень мило. Когда? — Словно она швырнула кобру к его ногам — так это прозвучало.

— Через две недели. Ты придешь на церемонию введения в должность или тебе не хотелось бы?

— Какого черта ты задаешь такой вопрос? Я как раз считаю, что именно ты не хочешь, чтобы я пришел. — Он такой уязвимый, с ним невозможно говорить.

— Я этого не сказала. Но знаю, как ты напрягаешься, когда речь идет о моей работе.

— И что же наводит тебя на такие мысли?

— О, пожалуйста, Джек… давай не начинать все снова. — Она так устала после трудного долгого дня. К тому же все воспринималось теперь и горше и труднее после того, как не стало Гарри. Да еще отношения с Джеком были на пределе. Это было не самое счастливое время в ее жизни, если не сказать хуже. — Надеюсь, ты придешь.

— Это значит, я не увижу тебя до этого события?

— Конечно же, это ничего подобного не значит. Ты можешь увидеть меня в любое время, когда только захочешь.

— А если завтра вечером? — похоже, он проверял ее.

— Потрясающе! У тебя или у меня? — Тана засмеялась, Джек — нет.

— В твоем доме у меня начинается клаустрофобия. Я заеду за тобой в Сити-Холл к шести.

— Слушаюсь, сэр! — Она вложила в ответ ироническое приветствие, но он и тут не засмеялся, а когда они встретились на следующий день, настроение у обоих было хуже некуда. Оба ужасно тосковали по Гарри, с той лишь разницей, что Тана об этом говорила, а Джек — нет. Он взял себе в партнеры другого адвоката, и, казалось, ему нравился этот человек. Он много говорил о новом партнере, о том, с каким успехом они работали вместе и как много денег собирались зарабатывать. Очевидно, он все еще искал повод к ссоре из-за работы Таны. Она почувствовала облегчение, когда на следующее утро он подвез ее до Сити-Холл и они расстались.

Этот уик-энд он собирался провести с кучей друзей за игрой в гольф в Пеббл-Бич. Ее он не пригласил, и Тана глубоко вздохнула, поднимаясь по ступенькам Сити-Холл. Конечно же, в эти дни он отнюдь не облегчал ей жизнь. Время от времени Тана мысленно возвращалась к тому, что Гарри сказал ей перед смертью. Но совершенно невозможно думать о чем-то постоянном, общаясь с Джеком. Ну не такой он был человек! Больше Тана не лелеяла никаких надежд. Она тоже не была женщиной такого типа, вот так вот! Вероятно, именно поэтому они так долго терпели друг друга. Но, кажется, больше это не сработает. Трения между ними достигли пика, чего она почти не могла выносить. Поэтому Тана была искренне благодарна судьбе, когда узнала, что во время церемонии введения ее в должность у Джека будет командировка в Чикаго.

На этот раз торжество было простеньким и негромким под председательством Главного судьи Верховного суда. Присутствовало также около полудюжины других судей, ее старый друг окружной прокурор, удовлетворенно шепнувший при ее появлении: «Я же тебе говорил!» Еще горстка наиболее дорогих ей людей. Аверил была в Европе с Гаррисоном и детьми. Она решила остаться на зиму в Лондоне и определила там детей в школу. На это ее уговорил Гаррисон. Он был абсолютно счастлив, когда уезжал с внуками, отданными на его попечение. Правда, перед самым отъездом был душераздирающий момент, когда они с Таной остались вдвоем. Он уткнулся лицом в ладони и заплакал, раздираемый сомнениями, знал ли Гарри, как сильно отец любил его. Тана уверяла, что знал. Это помогло приглушить его печаль и чувство вины за ранние годы его жизни, и он был счастлив взять на себя заботу о невестке и внуках. Но как же странно было не видеть ни их всех, ни Джека, когда Тана смотрела в зал, произнося клятву.

Теперь клятву произносил судья суда второй инстанции, человек, которого Тана за эти годы видела всего пару раз. У него были густые черные волосы, свирепые темные глаза и такой вид, который мог до смерти перепугать кого угодно, когда он возвышался над всеми в своей темной мантии. Но у него был легкий быстрый смех, острый ум и удивительная доброта и мягкость. Особенно хорошо он был известен из-за вынесенных им нескольких спорных решений, которые обыгрывались в национальной прессе, в частности в «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост», а также в «Кроникл». Тана много читала о нем и удивлялась его свирепости. Но сейчас она была заинтригована, увидев в нем скорее ягненка, чем льва. По крайней мере, именно таким он был при приведении ее к присяге. Они немного поболтали о днях его работы в Верховном суде. Она узнала, что до назначения судьей он руководил самой большой юридической фирмой в городе. Позади у него была интересная карьера, хотя, как она считала, ему было всего 48 — 49 лет. Долгое время он был кем-то вроде вундеркинда. На прощание он пожал Тане руку и еще раз тепло поздравил. Он очень понравился ей.

— Да, впечатление сильное, — ее старый друг окружной прокурор улыбнулся ей. — Я в первый раз вижу Рассела Карвера на церемонии приведения к присяге. Ты становишься очень важной персоной, дружок.

— Возможно, он платил за парковку внизу, а кто-то его поймал за рукав и притащил сюда. — Оба засмеялись.

В действительности он был близким другом Главного судьи и сам предложил свои услуги при церемонии. Как бы то ни было, он оказался очень к месту с его темными волосами и серьезным выражением лица.

— Посмотрела бы ты на него, когда он здесь председательствовал, Тэн. Черт, он засадил одного из наших окружных прокуроров в тюрьму на три недели за неуважение к суду, и я не мог вытащить бедолагу оттуда.

Тана рассмеялась, представив эту сцену.

— Догадываюсь, как мне повезло, что это не со мной случилось!

— Тебе никогда не приходилось работать с ним в качестве судьи на твоих процессах?

— Только дважды. Он был в суде второй инстанции черт-те сколько времени.

— Думаю, да. Однако он, по-моему, не очень стар, сорок девять — пятьдесят — пятьдесят один — что-то около этого.

— О ком это? — председательствующий судья подошел к ним и еще раз пожал Тане руку. День был очень приятным для нее, и вдруг она ощутила радость от того, что Джека не было рядом. Без него было настолько легче: не приходилось затаивать дыхание или извиняться перед ним.

— Мы говорили о судье Карвере.

— Расс? Ему сорок девять. Он учился со мной в Стэнфорде, — улыбнулся председательствующий, — хотя, признаюсь, он был на несколько курсов младше. — Фактически же Карвер был абитуриентом, когда председательствующий уже заканчивал юридический факультет, но они дружили семьями. — Он чертовски приятный парень, дьявольски умен.

— Ему приходится, — восхищенно сказала Тана. Ей предстояло сделать еще рывок. Апелляционный суд. Ну что за идея! Может быть, в следующие десять-двадцать лет. А пока она готовилась получать удовольствие от этой работы. Верховный суд должен стать для нее привычным, как чашка чая. Они собирались слушать ее пробные уголовные дела в ближайшем будущем, поскольку это было ее поле деятельности. — Очень мило с его стороны провести сегодня мою церемонию приведения к присяге. — Она улыбалась всем.

— Он чудесный парень, — повторял о нем каждый.

Тана отправила ему небольшую записку с благодарностью за то, что он придал ее введению в должность некую особую значимость. На следующий день он ей позвонил, едва сдерживая смех.

— Вы ужасно вежливы. Я не получал таких лестных писем по меньшей мере уже двадцать лет.

Она смущенно засмеялась и поблагодарила его за звонок.

— Но это же было так мило с вашей стороны. Как присутствие Папы, когда даешь религиозный обет.

— О господи… Что за мысли! Вы именно этим занимались последние недели? Беру все назад…

Они оба засмеялись и еще немного поболтали. Тана пригласила его по возможности заглянуть в суд, когда она будет вести дела. У нее было чувство приятной теплоты братства, к которому и она теперь принадлежала, сообщества судей всех рангов, работающих вместе. Ощущение было такое, будто она наконец взошла на Олимп. Работа здесь была гораздо легче, чертовски приятнее по многим показателям, чем дела по обвинению насильников и убийц, выстраиванию процесса и споров. Хотя, надо отдать должное, прежняя работа тоже доставляла ей удовольствие. Здесь у нее должна быть более ясной голова, нужен более объективный подход. За всю свою жизнь Тана не изучала так много законов. Две недели спустя она сидела в своей судейской палате, зарывшись в книги, когда судья Карвер, поймав ее на слове, заглянул к ней.

— Так вот к чему я вас приговорил? — Он стоял в дверном проеме и улыбался. Ее секретарь уже давно ушел домой, а она сосредоточенно хмурила брови, копаясь в шести книгах одновременно, сравнивая статьи и выискивая прецеденты. Он вошел, а Тана с улыбкой подняла голову от своих книг.

— Какой приятный сюрприз! — Она быстро встала и жестом пригласила его в большое удобное кожаное кресло. — Пожалуйста, садитесь.

Он сел. Тана смотрела на него. Он был красив какой-то спокойной, зрелой мужской интеллектуальной красотой. Это не было обаяние Джека, похожее на обаяние любого эталонного игрока элитной американской футбольной команды. Его обаяние было более спокойным и гораздо более мощным. Да и вообще он превосходил Джека в мириадах разных вещей.

— Выпьете что-нибудь? — У нее был секретный бар для случаев вроде этого.

— Нет, спасибо. У меня много домашних заданий на сегодняшний вечер.

— У вас тоже? И как вы умудряетесь продираться через все эти дебри?

— Не всегда получается. Иногда хочется просто сесть и расплакаться, но постепенно во всем разбираешься. Над чем вы сейчас работаете?

Тана как можно короче описала ему дело; он задумчиво кивнул.

— Это должен быть интересный процесс. Вполне может со временем попасть и ко мне.

Она засмеялась:

— Да, невелик мой вотум доверия, если вы думаете, что по моему решению будет подана апелляция.

— Нет, нет, — поспешил объяснить он. — Просто так уж сложилось, что поскольку вы здесь новичок, то что бы вы ни решили, если им не понравится, они будут апеллировать к суду во второй инстанции. Они даже могут попытаться опровергнуть ваше решение. Будьте осторожны, не давайте им оснований для этого.

Это был хороший совет. Они еще немного поболтали. У него были темные задумчивые глаза, которые придавали ему какой-то трогательный вид, что никак не вязалось с его серьезностью. В этом человеке таилась масса противоречий. Тана была заинтригована. Он вышел с ней вместе, помог донести до машины кипу ее книг, а затем, казалось, заколебался:

— Не мог бы я уговорить вас перехватить гамбургер где-нибудь, а?

Тана улыбнулась ему. Ей нравился этот человек. Она никогда не встречала никого, похожего на него.

— Можете, если обещаете пораньше доставить меня домой, чтобы я успела еще поработать.

Они выбрали «Билле Плейс» на Клемент. Обстановка там была простая и мирная, среди гамбургеров, хрустящего картофеля, молочных коктейлей и детей. Никто никогда не заподозрил бы в них важных персон. Они сидели и болтали о своих трудных делах, разбираемых много лет назад, и сравнивали Стэнфорд с Боалтом. В конце концов Тана, сдавшись, рассмеялась:

— Хорошо, хорошо, согласна. Ваша школа лучше моей.

— Я этого не говорил, — засмеялся он. — Я сказал, что наша футбольная команда была лучше.

— Ну, это не моя вина. Я не имела к футболу никакого отношения.

— Да я как-то и не думал, что вы принимали участие в играх.

Какое облегчение — находиться рядом с ним. Их связывали общие интересы, общие друзья. Время летело. Он отвез ее домой и уже хотел распрощаться, но Тана пригласила его что-нибудь выпить у нее дома. Он был удивлен, насколько прелестен ее маленький изящный домик и как хорошо она его обставила. Это казалось раем. Хотелось растянуться перед камином и остаться так хоть ненадолго.

— Я счастлива здесь. — Это было правдой, когда она бывала одна. Только присутствие Джека создавало неудобства. Но сейчас, когда здесь сидел Расс, это было просто идеально. Расс разжег камин, а Тана налила ему стакан красного вина. Они снова дружески разговаривали о своих семьях, о жизни каждого из них. Она узнала, что он десять лет назад потерял жену и что у него две замужние дочери.

— Но, по крайней мере, я еще пока не дед! — улыбнулся ей Рассел Карвер. — Бет учится в архитектурном колледже в Йеле, а ее муж изучает юриспруденцию. Ли — модельер в Нью-Йорке. Они просто прелесть, я горжусь ими… но иметь внуков… — он чуть не застонал, а Тана улыбнулась ему. — Я еще не готов к этому.

— Вы никогда не хотели еще раз жениться? — Тане было любопытно узнать это. Он оказался интересным человеком.

— Нет. Я полагаю, что не встретил никого, настолько заслуживающего внимания. — Он огляделся, затем посмотрел на нее. — Вы знаете, как это бывает. Привыкаешь к своему образу жизни, чувствуешь себя комфортно. Очень трудно все изменить из-за кого-нибудь.

Она улыбнулась:

— Полагаю, я и сама никогда серьезно не пыталась. Не очень-то храбро с моей стороны, конечно. — Теперь Тана иногда сожалела об этом, и если бы Джек выкручивал ей руки, настаивая на женитьбе, прежде чем все у них начало разваливаться… — Замужество всегда до чертиков меня путало.

— Оно и понятно. Это безусловно очень сомнительное предприятие. Но когда это срабатывает — тогда все просто чудесно. — Глаза его заблестели. Было легко догадаться, что он прожил счастливую жизнь со своей женой. — У меня о моем браке только хорошие воспоминания. — Они оба понимали, что это также затрудняет вступление в новый брак. — А мои девочки просто потрясающие. Вам надо как-нибудь с ними познакомиться.

— Я бы очень этого хотела.

Они еще несколько минут поговорили, он допил свое вино и ушел. Тана вернулась к своим книгам, которые он помог ей принести домой, в ее уютный кабинетик. Она работала до глубокой ночи, а на следующий день, увидев посыльного с конвертом в руке, Тана рассмеялась. Расс написал ей льстивое письмо, так похожее на ее собственное, отправленное ему после введения ее в должность. Она позвонила ему, и они вместе повеселились. Этот разговор был куда легче разговора с Джеком, который состоялся позднее в тот же день. Джек снова вышел на тропу войны, они сражались за свои планы на выходные, так что в конце концов она вовсе отказалась от этих планов. Всю субботу мирно просидела одна в своем доме, рассматривая старые фотографии, когда раздался звонок в дверь. Рассел Карвер стоял на пороге с букетом роз, виновато глядя на нее.

— Я поступаю ужасно бестактно и заранее прошу прощения. — Он был красив в твидовом пиджаке и свитере с высоким воротом. Тана восхищенно улыбнулась ему.

— Никогда раньше не слышала, что приносить кому-то розы — бестактность.

— Это компенсация за вторжение без предупреждения, что действительно бестактно. Но я думал о вас, а дома у меня нет вашего номера телефона. Думаю, он не зарегистрирован, поэтому я решил попытать счастья… — он хитро улыбнулся.

Тана жестом пригласила его войти.

— Мне было совершенно нечем заняться, поэтому я в восторге, что вы пришли…

— Я был уверен, что вы уехали куда-нибудь, и удивлен, что застал вас дома.

Тана налила ему вина, они сели на кушетку.

— Вообще-то у меня были планы на выходные, но я отказалась от них.

Отношения с Джеком стали невыносимыми, и она не знала, что делать. Рано или поздно придется все как-то уладить или отказаться от этих попыток. Но сейчас Тана не хотела думать об этом. Все равно он сейчас далеко.

— Я рад, что вы отказались от своих планов, — Расс улыбнулся ей. — Не хотите поехать со мной в Баттерфилд?

— На аукцион? — Она была заинтригована.

А полчаса спустя они уже бродили среди антиквариата и произведений восточного искусства, болтая о самых разных вещах. У него был какой-то легкий подход ко всему, и это снимало напряжение. Кроме того, у них почти на все были одинаковые взгляды. Тана даже попыталась рассказать ему о матери.

— Думаю, прежде всего своим отвращением к замужеству я обязана именно ей. Все время я думала о том, как она сидит там одна, ожидая его звонка… — Даже сейчас ей были ненавистны эти воспоминания.

— Тем больше причин выйти замуж и обрести надежную уверенность.

— Но я же знала, что к тому времени он уже обманывал свою жену. Я ни за что не хотела бы быть на месте любой из этих женщин… ни моей матери, ни его жены.

— Это, должно быть, было тебе очень тяжело, Тана, — он сочувствовал ей во многих случаях. И она в тот вечер, во время прогулки по Юнион-стрит, рассказала ему о Гарри: об их дружбе, о школьных годах, о госпитале и как ей теперь одиноко без него. Слезы выступили на ее глазах от этих воспоминаний, и, когда она посмотрела на Расса, ее лицо выражало какую-то нежность.

— Должно быть, он был прекрасным человеком. Голос его тронул ощутимой, почти физической лаской, и Тана благодарно улыбнулась ему.

— Более чем. Это был мой лучший друг. Самый лучший на свете. Он был замечательный, даже когда умирал, успел что-то дать каждому, кусочек себя… какую-то часть своей души… — Она снова взглянула на Расса. — Хотелось бы мне, чтобы вы знали друг друга при его жизни.

— Мне тоже, — нежно посмотрел он на Тану. — Вы были в него влюблены?

Она отрицательно покачала головой, а затем рассмеялась, вспомнив:

— Он был пылко влюблен в меня в школьные дни, когда мы были детьми. Но Аверил была для него идеальной женой.

— А вы, Тана? — Рассел Карвер испытующе смотрел на нее. — Кто же был вашим идеалом? Кто в вашем сердце? Кто любовь всей вашей жизни?

Это был нелепый вопрос, но он чувствовал, что кто-то все-таки был. Просто немыслимо, чтобы такая девочка была ничьей. Здесь была какая-то тайна, и он не мог найти разгадки.

— Никто, — она улыбнулась ему. — Некоторые успехи… некоторые поражения… главным образом, не те люди. У меня было не много времени на это.

Он кивнул. Это-то было ему понятно.

— Приходится платить за то, что ты имеешь. Иногда это место оказывается очень одиноким. — Ему было интересно, так ли это в ее случае, но, казалось, она была согласна с ним. Он хотел знать, кто был в ее жизни теперь, и прямо об этом спросил.

— В последние несколько лет я встречалась кое с кем, даже более того, полагаю. Мы какое-то время жили вместе. И до сих пор еще встречаемся, — задумчиво улыбнулась она и посмотрела в темные глаза Расса. — Но теперь все как-то не так, как раньше. «Цена, которую платишь», как вы выразились. Все начало рушиться еще в прошлом году, когда я получила назначение на должность судьи… а потом умер Гарри… все это оставило слишком много болезненных следов.

— Это серьезная связь? — Он смотрел сочувственно и заинтересованно.

— Так было довольно долго, но теперь похоже на поступь хромой клячи. Думаю, мы теперь вместе только из лояльности.

— Так вы все еще вместе? — Он внимательно наблюдал за нею. Тана кивнула. Они с Джеком вообще-то никогда не считали, что все кончено. Во всяком случае пока, хотя никто из них не знал, что принесет им будущее…

— Мы оба живем настоящим. В течение долгого времени это нас устраивало. Одна и та же философия. Никакого брака и никаких детей. И пока мы оба соглашались с этим, это прекрасно срабатывало.

— А теперь? — Большие темные глаза проникали в ее душу, а она смотрела на него не отрываясь, вдруг ощутив жгучую жажду его рук, губ, его прикосновения. Он был самым привлекательным из встречавшихся ей мужчин. Однако ей пришлось тут же упрекнуть себя. Она все еще принадлежала Джеку… разве нет? Больше она не была в этом уверена.

— Я не знаю. Все так изменилось со смертью Гарри. Кое-что из того, что он сказал, заставляет меня пересмотреть всю мою жизнь, — она сурово посмотрела на Расса. — Я имею в виду — действительно ли это то самое? Вот это и есть все? Жизнь продолжается… и моя работа. С Джеком или без него… — Расс понял, кого она подразумевает. — И что — это все? Может быть, я хочу от будущего большего, чем только это. Я никогда ничего подобного не чувствовала, и вдруг теперь — да! По крайней мере, я задумываюсь иногда об этом.

— Думаю, вы на верном пути.

Он казался очень искушенным и мудрым и в каком-то смысле напомнил ей Гаррисона.

— Именно так сказал бы Гарри, — улыбнулась ему Тана, а потом вздохнула:

— Кто знает, может быть, это ничего и не значит. Вдруг все кончено, и что потом? Кого тревожит, что тебя больше нет?..

— Тогда только это и имеет смысл, Тана. Но я чувствовал то же самое после смерти жены десять лет назад. Очень трудно привыкнуть к такому, это подчеркивает грубую реальность того, что однажды мы тоже должны посмотреть смерти в лицо. Все считается, каждый год, каждый день, любые отношения. Если ты попусту растрачиваешь их или несчастлив в том положении, в каком находишься, однажды ты проснешься — и пора платить по счету! Так же, как в какие-то промежутки времени чувствуешь себя счастливым, имея то, что имеешь. — Он немного помолчал, потом взглянул на нее. — Ну а как с этим у вас?

— Счастлива ли я? — Она долго колебалась, потом взглянула на него. — В моей работе — да.

— А остальное?

— Как раз сейчас не очень. Это трудное время для нас.

— Выходит, я навязываюсь? — Он хотел знать все, но иногда так трудно было ему отвечать.

Тана покачала головой и посмотрела в эти карие глаза, которые уже хорошо знала.

— Нет. Вы — нет.

— Вы все еще встречаетесь со своим другом… ну, с которым вы жили вместе некоторое время? — Он улыбался ей и выглядел очень умудренным и взрослым. С ним Тана чувствовала себя почти ребенком.

— Да, я все еще вижусь с ним время от времени.

— Я хотел знать, как у вас обстоят дела.

Она собралась спросить, чем вызван такой интерес, но не осмелилась. Вместо этого он привез ее в свой дом и показал ей все. У нее перехватило дыхание с самого первого момента, как только они вошли в холл. Ничто в этом человеке не указывало на такое богатство. Он был прост, легок в обращении, скромно одет. Но, увидев, где он живет, можно было понять, что это за человек. Дом его был на Бродвее, в последнем квартале перед Президио, с маленьким, заботливо ухоженным двориком. Мраморный вестибюль, темно-зеленый со сверкающей белизной, высокие мраморные колонны, комод в стиле Людовика XV с мраморной крышкой и серебряный поднос для визитных карточек, позолоченные зеркала, паркетный пол, атласные занавески до самого пола. На первом этаже был расположен ряд изящно оформленных приемных. Второй этаж был более уютным, с огромными хозяйскими покоями, чудесной библиотекой, обитой деревянными панелями, уютным маленьким кабинетом с мраморным камином, а наверху — детские комнаты, которые теперь пустовали.

— Сейчас уже не имело бы смысла сохранять все это, но я так долго живу здесь. Мне ненавистна сама мысль о переезде…

Тане ничего другого не оставалось, как только расхохотаться, посмотрев на него:

— Думаю, что после увиденного я просто спалю свой дом.

Но она тоже чувствовала себя счастливой здесь. Это был другой мир, другая жизнь. Ему это было по карману, ей — нет. Теперь она вспомнила слухи о том, что у него приличное собственное состояние, знала, что раньше в течение нескольких лет он владел процветающей юридической компанией. Этот человек хорошо потрудился в жизни и многого достиг. Рассу нечего было опасаться с ее стороны. В материальном смысле Тана ничего от него не хотела. Он гордо демонстрировал ей одну комнату за другой: бильярдную и гимнастический зал внизу, набор ружей для утиной охоты. Это был цельный человек, разносторонний и увлеченный. Когда они снова поднялись наверх, он обернулся к ней, взял ее за руку и нежно улыбнулся.

— Я очень увлечен вами, Тана… Я очень хотел бы чаще видеться с вами, но сейчас не хочу осложнять вашу жизнь. Прошу вас, скажите мне, когда будете свободны.

Она кивнула, совершенно очарованная всем, что увидела и услышала. Чуть позже он отвез ее домой, и она сидела в гостиной, уставившись в пылающий камин. Расс был человеком, о которых читаешь в книгах или видишь в журналах. И вдруг — вот он, на пороге ее жизни, говорит, что он ею увлечен, приносит розы, гуляет с ней по Баттерфилду. Она не знала, что ей с ним делать, но одно было ясно: она тоже увлечена им.

Все это осложнило отношения с Джеком в следующие несколько недель. Тана пыталась провести несколько ночей в Тибуроне, будто заглаживая какую-то вину. Но она ни о чем, кроме Расса, не могла думать, и особенно когда они с Джеком занимались любовью. Она становилась с ним такой же раздражительной, как и Джек с ней. К Дню Благодарения она превратилась в комок нервов. Расс уехал на Восток навестить свою дочь Ли. Он приглашал ее поехать вместе с ним, но это было бы непорядочно с ее стороны. Тана должна была разрешить ситуацию с Джеком, но ко времени наступления праздников она впадала в истерику даже от мысли о Джеке. Единственное, чего она хотела, — быть с Рассом, вести тихие спокойные разговоры, подолгу прогуливаться по Президио, делать набеги на антикварные лавки, картинные галереи, проводить долгие часы за обедом в крошечных кофейнях и ресторанах. Он привнес в ее жизнь что-то такое, чего никогда в ней не было и о чем она так тосковала теперь. Какая бы проблема ни возникала, теперь Тана звонила Рассу, а не Джеку. Джек только рычал на нее. В нем все еще жило желание проучить ее, а теперь это было так утомительно. Она не чувствовала за собой такой уж вины, чтобы до сих пор мириться с этим.

— Но почему ты все еще связана с ним? — однажды спросил Расс.

— Я не знаю, — Тана с несчастным видом таращилась на него за обедом, перед тем как суд должны были распустить на каникулы.

— Может быть, внутренне ты связываешь его с твоим умершим другом? — Мысль была для Таны неожиданной, но она подумала, что вполне возможно. — Ты любишь его, Тэн?

— Нет, это не то… Это просто привычка… Мы так долго вместе.

— Это не объяснение. Из того, что ты говоришь, ясно, что ты несчастна с ним.

— Я знаю. Это какое-то сумасшествие. Может быть, потому, что это было как-то надежно.

— Почему? — Он иногда был жесток с ней, но это шло ей на пользу.

— Мы с Джеком всегда хотели одного и того же: никакого покушения на свободу действий, никакого брака, никаких детей…

— Ты и теперь этого боишься?

Тана глубоко вздохнула и уставилась на него, выдавив:

— Да… думаю, что да…

— Тана, — он взял ее за руку. — Ты боишься меня? Она медленно покачала головой. Потом он произнес то, что она больше всего хотела услышать и чего боялась. Она хотела этого с первой же встречи, с тех пор, как впервые посмотрела в его глаза.

— Я хочу жениться на тебе. Ты знаешь это?

Она отрицательно помотала головой, потом остановилась и кивнула. Оба засмеялись, Тана со слезами на глазах.

— Не знаю, что и сказать.

— Тебе и не надо ничего говорить. Я просто хотел все прояснить для тебя. А ты теперь должна прояснить другую ситуацию, для твоего же собственного спокойствия, независимо от того, что ты решишь о нас.

— А твои дочери? Они не будут возражать?

— Это моя жизнь, а не их, разве нет? Кроме того, они чудные девочки, и нет никакой причины, чтобы они мешали моему личному счастью.

Тана кивнула. У нее было такое чувство, словно все происходит во сне.

— Ты это серьезно?

— Как никогда в жизни. — Он смотрел ей в глаза и не отпускал ее взгляда. — Я очень тебя люблю.

Он же еще ни разу даже не поцеловал ее. Тана просто таяла под его взглядом, она вся тянулась к нему. А когда они вышли из ресторана, он нежно привлек ее к себе и поцеловал в губы. Тана почувствовала, что ее сердце сейчас расплавится, пока он держал ее в объятиях.

— Я люблю тебя, Расс, — оказалось вдруг, что ей так легко произнести это. — О, я так тебя люблю.

Она смотрела на него снизу вверх со слезами на глазах, а он улыбался ей с высоты своего роста.

— Я тоже люблю тебя. Ну а теперь будь хорошей девочкой и исправь свою жизнь.

— Это не займет много времени.

Они медленно пошли к Сити-Холл. Ей нужно было вернуться на работу.

— Вот и хорошо. Дня два хватит? — Оба засмеялись. — Мы могли бы поехать на каникулы в Мехико.

Тана съежилась от страха. Она уже обещала Джеку поехать с ним кататься на лыжах. Но надо же было что-то делать, прямо сейчас.

— Дай мне время до начала нового года, и, обещаю, я все исправлю!

— Тогда, может быть, мне поехать в Мехико одному? — Он задумчиво нахмурил брови. Тана с беспокойством взглянула на него. — О чем ты беспокоишься, малышка?

— Что ты еще в кого-нибудь влюбишься.

— Тогда поторопись. — Расс рассмеялся, снова поцеловал ее, прежде чем она вошла в здание суда.

И всю вторую половину дня Тана сидела на судейской скамье со странным выражением в глазах и блуждающей улыбкой на губах. Она не могла ни на чем сосредоточиться, а когда встретилась этим вечером с Джеком, у нее перехватывало дыхание при всяком взгляде на него. Он хотел знать, есть ли у нее лыжная экипировка. Уже был арендован коттедж, и они собирались ехать с друзьями. Вдруг, где-то в середине вечера, она вскочила и посмотрела на Джека.

— Что происходит, Тэн?

— Ничего… Все… — Она зажмурилась. — Мне надо идти.

— Сейчас? — Он был взбешен. — Обратно в город?

— Нет. — Она села и заплакала. С чего же начать? Что она могла сказать? В конце концов, он сам ее оттолкнул, не принимая ее работу и ее успех, ее горечь, своим нежеланием связывать себя. Сейчас она жаждала того, чего он не хотел и не мог ей дать. Тана знала, что поступает правильно, но это было так трудно. Она в отчаянии пристально смотрела на Джека, уверенная в правильности того, что сейчас делает. Она почти ощущала присутствие Расса рядом с ней и Гарри с другой стороны, подбадривающих ее. — Я не могу.

Она все еще смотрела на Джека, а он в изумлении уставился на нее.

— Не можешь — что? — Он был озадачен. Не было никакого смысла в таком поведении Таны. И это было так не похоже на нее.

— Не могу больше так продолжать все это.

— Почему нет?

— Потому что это не дает ничего хорошего нам обоим. Весь последний год ты измывался надо мной, а я была так несчастна… — Она встала и зашагала по комнате, разглядывая привычные вещи. Этот дом был ее частью целых два года, а теперь казался чужим. — Я хочу большего, Джек.

— О господи! — Он сел, взбешенный. — Ну, и чего же большего?

— Чего-нибудь постоянного, как это было у Гарри и Аверил.

— Сколько раз тебе говорить: ты никогда не найдешь ничего подобного. Они — это они. А ты не Аверил, Тэн.

— Это не причина, чтобы отказываться. Я все еще хочу, чтобы кто-то был моим до конца моей жизни, кто захочет встать перед богом и людьми и взять меня до конца моих дней.

Джек в ужасе смотрел на нее:

— Ты хочешь, чтобы я женился на тебе? Я думал, мы все давно обговорили и пришли к соглашению…

Он выглядел до смерти перепуганным, но Тана покачала головой.

— Успокойся. Мы действительно когда-то пришли к такому соглашению. Это совсем не то, чего я хочу от тебя, Джек. Я хочу свободы. Думаю, что пришло время.

Он хранил долгое-долгое молчание: он тоже знал это, но тем не менее это было болезненно. И это испортило его планы на праздник. Он посмотрел на нее:

— Вот почему я уверен в том, что делаю. Потому что рано или поздно всему приходит конец. И так гораздо легче. Я упакую свои вещи, ты — свои, мы скажем друг другу «до свидания», немного пострадаем. Но, по крайней мере, мы никогда не лгали друг другу и не тащим за собой хвост детишек.

— Я даже не уверена, что это было бы так уж страшно. В конце концов, мы же оба знаем, как дороги были друг другу. — Тана была опечалена, как будто она потеряла кого-то очень дорогого ей, да так оно и было. Он был дорог ей долгое время.

— Мы очень дорожили друг другом, Тэн. И это было хорошо. — В его глазах стояли слезы. Он подошел к ней и сел рядом. — Если бы я был уверен, что поступаю правильно, я женился бы на тебе.

— Для тебя это не было бы правильным, — Тана взглянула на него.

— В любом случае, Тэн, ты никогда не будешь счастлива в браке.

— Ну почему нет? — Ей не хотелось, чтобы он так говорил. Не сейчас. Нет, не сейчас, когда за спиной стоит Расс, жаждущий жениться на ней. Это звучало как проклятие. — Ну почему ты так говоришь?

— Да потому, что ты не тот тип женщины. Ты слишком сильная. И вообще тебе не надо выходить замуж. — Джек горько улыбнулся. — Ты повенчана с юстицией. Вот это твоя всепоглощающая любовная связь.

Она знала, что сильнее его. Но понимать это Тана стала недавно, главным образом с тех пор, как познакомилась с Рассом. Он так отличался от Джека! Расс был намного сильнее любого из тех, кого она знала до него. И сильнее, чем она сама. Гораздо сильнее.

— А что, нельзя иметь и то, и другое?

— Некоторые могут. Ты — нет.

— Я так сильно обидела тебя, Джек? — Она горестно посмотрела на него, а он улыбнулся, встал, открыл бутылку вина и протянул ей бокал.

У Таны возникло чувство, что она никогда не знала этого человека. Все было так мелочно, так горько. В нем не было ничего глубокого, и она теперь дивилась, как могла так долго оставаться с ним. Но это же ей подходило когда-то! Ей и не хотелось никакой глубины все эти годы. Она так же, как и он, хотела быть независимой. Только теперь она повзрослела. И как бы ни пугало ее предложение Расса, она хотела этого, хотела больше всего на свете, как ничего не хотела до сих пор. Тана посмотрела в глаза Джеку и улыбнулась ему. Он провозгласил тост:

— За тебя, Тэн! Удачи!

Она выпила и тут же, поставив бокал, посмотрела на него.

— А теперь я ухожу.

— Да-а. Позвони как-нибудь.

Он повернулся к ней спиной, а она почувствовала такую боль, будто ее пронзили ножом. Она хотела броситься к нему, но было слишком поздно. Тана прикоснулась к его спине и прошептала два слова:

— До свидания.

А потом она с невероятной скоростью мчалась домой; потом приняла ванну и вымыла голову, как будто смывала все разочарования и слезы. Ей было тридцать восемь. Она все начинала заново. Но на этот раз так, как никогда раньше, и с таким мужчиной, каких не встречала до него. Она подумывала о том, чтобы позвонить ему в тот же вечер, но ее мысли все еще были заняты Джеком. Вдруг она испугалась говорить Рассу, что свободна. Она так ничего и не говорила ему до самого обеда в день его отъезда в Мехико. А во время обеда вдруг посмотрела на него и загадочно улыбнулась. — Чему ты радуешься, шутница?

— Просто жизни, полагаю.

— И это тебя забавляет?

— Иногда… Я… э-э… м-мм… — Он смеялся над ней, а она вспыхнула от возмущения. — Ох, черт! Не осложняй мне все.

Он взял ее за руку и улыбнулся:

— Что же ты порываешься сказать?

Он никогда раньше не видал ее такой начисто лишенной красноречия.

Тана набрала побольше воздуха:

— Я все уладила на этой неделе.

— С Джеком? — Он был поражен, когда она кивнула, застенчиво улыбаясь. — Так быстро?

— Но это не могло больше продолжаться. Я бы не выдержала.

— Он очень огорчился? — Расс выглядел обеспокоенным.

Тана кивнула, взгрустнув на минутку.

— Да. Но он ни за что не признался бы в этом. Он любит, чтобы все получалось легко и свободно. — Она прерывисто вздохнула и добавила:

— Он говорит, я никогда не буду счастлива, за кого бы ни вышла замуж.

— Вот это мило! — Расс улыбнулся и не выказал никакой обеспокоенности. — Переезжая, спали дом дотла. Таков древний обычай некоторых мужчин. Поверь мне, все это яйца выеденного не стоит. Я воспользуюсь случаем. Спасибо. — Расс сиял, почти в экстазе.

— Ты все еще хочешь жениться на мне? — Она не могла поверить, что все это происходит с ней, и на минутку… только на минутку… возник соблазн сбежать обратно в прежнюю жизнь. Но прошлого она больше не хотела — хотела того, что сейчас… И его… Она хотела и выйти замуж, и продолжать карьеру, как бы это ее ни пугало. Нельзя упускать такой шанс. Теперь Тана была готова. Это заняло у нее много-много времени, но она пришла к этому и гордилась собой.

— А как ты думаешь? Конечно, хочу. — Он мгновенно ее убедил, глаза его улыбались ей.

— Ты уверен?

— А ты? Это более важно.

— Может, мы немного поговорим об этом? — Тана вдруг занервничала при этой мысли, а Расс смеялся над ней.

— Как долго? Полгода? Год? Десять лет?

— Лучше пять… — Она засмеялась тоже, а потом взглянула на него. — Ты не хочешь детей, не правда ли? — Она не заходила так далеко. Она слишком стара для этого, но Расс только покачал головой и подмигнул.

— Ты беспокоишься обо всем, правда? Нет, я не хочу детей. В следующем месяце мне стукнет пятьдесят, и у меня уже есть двое. Но нет, я не буду стерилизоваться, благодарю покорно. Однако я сделаю все, что ты хочешь, чтобы гарантировать, что не обрюхачу тебя. Ладно? Хочешь, чтобы я подписался кровью?

— Да! — Они засмеялись.

Расс оплатил счет, они вышли из ресторана. Он держал ее так, как ни один мужчина в жизни, проникая прямо в душу и сердце. Никогда раньше Тана не была так счастлива. Вдруг он взглянул на часы и быстро потащил ее к машине.

— Что ты делаешь?

— Нам надо успеть на самолет.

— Нам? Но я не могу… я не…

— Твой суд распущен на каникулы?

— Да, но…

— Паспорт в порядке?

— Я… да… Думаю, да…

— Мы все проверим, когда я доставлю тебя домой… Ты летишь со мной. Свадьбу можно спланировать там… Я позвоню девочкам… Как насчет февраля?.. Скажем, через шесть недель? Валентинов день? Достаточно жестко для тебя, Тэн?

Он сошел с ума, и она была без ума от него. В тот вечер они попали на рейс в Мехико и провели там божественную неделю, впитывая солнце и наконец занявшись любовью. Он ждал, пока она навсегда покончит с Джеком. А когда они вернулись, он купил ей обручальное кольцо. Они оповестили всех друзей. Джек позвонил, когда узнал о событии из газет. То, что он сказал, задело ее за живое.

— Так-так. Вот, значит, как обстоят дела? Вот из-за чего весь сыр-бор. Почему ты не сказала мне, что трахаешься с кем-то еще? Тоже мне справедливость! Должно быть, для тебя это еще один шаг наверх.

— Это гнусно, то, что ты говоришь… И я не трахалась с ним.

— Рассказывай сказки кому-нибудь другому. Да, мне пришло в голову, — он горько рассмеялся, — расскажи это судье.

— Ты сам знаешь, что всю свою жизнь был так чертовски занят тем, чтобы не влипнуть с кем-нибудь в историю, что теперь не можешь отличить собственную задницу от любой дырки в земле!

— По крайней мере, я знаю, кто одурачил меня, Тэн.

— Я не дурачила тебя.

— А что же ты делала, трахаясь с ним во время обеда? Или до шести вечера не считается?

Тана бросила трубку, сожалея, что все кончилось так безобразно. Она написала также Барбаре, объяснив, что ее брак с Рассом был скоропалительным, но что он прекрасный человек. Когда Барбара приедет навестить отца в следующем году, двери дома Таны всегда открыты для нее, как прежде. Она не хотела, чтобы девочка подумала, что ее отвергли. И как же много всего еще надо было сделать! Она написала Аверил в Лондон. А когда Тана позвонила матери, у той чуть не случился сердечный приступ.

— Ма, ты сидишь?

— О, Тана, с тобой что-то случилось? — Мать была на грани истерики. Ей было всего шестьдесят, но по умственному развитию казалось вдвое больше. Артур совсем одряхлел в свои семьдесят четыре, что тоже очень тяжело на ней сказывалось.

— Это кое-что очень приятное, мама. Нечто, чего ты ожидала долгие-долгие годы.

Джин слепо уставилась на противоположную стену, сжимая трубку.

— Не могу даже представить, что это такое.

— Через три недели я выхожу замуж…

— Ты… Что? За кого? За того мужчину, с которым жила эти годы?

Она никогда не ставила его слишком высоко, но пора уже было им занять подобающее место в мире. Особенно теперь, когда Тана стала судьей. Но Джин была в шоке.

— Нет. За другого. Он судья в апелляционном суде. Его имя Рассел Карвер, ма. — Она продолжала рассказывать все остальное, и Джин плакала, и улыбалась, и хохотала, и снова плакала.

— О, дорогая… Я так долго ждала этого.

— Я тоже, — Тана сама и смеялась, и плакала. — Но ожидание стоило того, ма. Подожди, пока увидишь его. Ты приедешь на свадьбу? Мы женимся 14 февраля.

— Валентинов день… О, как прелестно… — Это все еще смущало Тану и смешило их с Рассом. — Я бы не пропустила такое событие ни за что на свете. Правда, боюсь, Артур не сможет приехать из-за его состояния, так что я не смогу остаться надолго.

Джин нужно было предусмотреть тысячи мелочей до отъезда, и она еле могла дождаться, когда освободится от телефонного разговора. Энн только" что вышла замуж в пятый раз, да кого это теперь волновало? Тана выходит замуж! И за кого — за судью апелляционного суда! И она сказала, что он еще и красив! Джин слонялась по дому остаток вечера в полной прострации. А ей надо завтра съездить в город к «Саксу». Необходимо купить платье… нет, костюм… Она все еще не верила, что наконец это случилось. Всю ночь Джин шепотом молилась.

Назад: Глава 16

Дальше: Глава 18