Из квартиры, которую снимала Тана, открывался чудесный вид на залив. Ей было удобно жить здесь: крошечная спальня, гостиная, кухня с кирпичной стеной, небольшое французское окно, выходящее в сад во дворике, где она иногда сидела, нежась на солнце. Поразительно, как легко она привыкла жить одна. Гарри и Аверил сначала частенько навещали ее, соскучившись. Тана удивлялась, как быстро Аверил потеряла форму: она превратилась в хорошенький маленький шар, все стало ей тесным. Жизнь Таны была совершенно другой. Это был мир обвинительных заключений, адвокатов, убийств, ограблений и изнасилований. Только об этом она постоянно думала, и мысль о ребенке казалась давно исчезнувшей в тумане лет. Энн Дарнинг снова беременна, сообщала ей мать, но на это Тане было наплевать. Все это осталось далеко позади. Разговоры о Дарнингах не давали желаемого эффекта, но, даже зная это, мать и не думала сдаваться. Последнее, что вывело ее из себя, было известие, что Гарри женился на «этой» девушке. Бедная Тана так заботилась о нем все эти годы, а он сбежал с другой.

— Какая же мерзость то, что он выкинул!

Сначала ее слова ошеломили Тану, а потом она рассмеялась, это ей показалось забавным. Мать так никогда и не поверила, что они с Гарри были только друзьями.

— Конечно, нет. Они просто созданы друг для друга.

— Но неужели тебе не обидно? (Что случилось с ними со всеми? О чем они теперь только думают? И когда-нибудь она собирается остепениться, двадцать пять ведь уже?) — Вовсе нет. Я давно тебе говорила, мама, что мы с Гарри просто друзья. Лучшие друзья. И я очень рада за них.

Она выждала приличное время, чтобы сказать о ребенке, когда мать позвонила ей в следующий раз.

— А ты, Тэн? Когда же ты устроишь свою жизнь? Тана вздохнула. Придет же такое в голову!

— Ты никогда не угомонишься, мам?

— А ты, в твоем-то возрасте? Как же это надоело!

— Конечно, нет. Я даже и не задумывалась об этом. Тана только что порвала с Йелом Мак Би, который был самым неподходящим человеком для того, чтобы «устроить жизнь». Да и новая работа не оставляла много времени для романтических приключений. Она была слишком занята подготовкой к работе помощником окружного прокурора. Она проработала почти полгода, прежде чем выкроила время для своего первого свидания. Старший следователь пригласил ее пойти куда-нибудь, и она согласилась: он был интересным человеком, хотя и не пробудил в ней настоящего чувства. После этого она встречалась с двумя или тремя юристами, но голова ее постоянно была занята работой, в феврале у нее появилось первое важное дело, освещаемое национальной прессой. Ей казалось, что все взгляды устремлены на нее, и она старалась изо всех сил сделать все как можно лучше. Жестокое, безобразное изнасилование и убийство пятнадцатилетней девочки, которую заманил в заброшенный дом любовник ее матери. Согласно показаниям экспертов, она была изнасилована девять или десять раз, сильно обезображена и в конце концов убита. Тана настаивала на газовой камере для насильника. Это дело затронуло самые глубинные струны ее души, хотя никто об этом и не догадывался, и она старалась изо всех сил, готовясь к разбирательству, просматривая снова и снова все показания и доказательства. Обвиняемый — привлекательный человек тридцати пяти лет, прекрасно образованный, прилично одетый. Защита стремилась использовать любые ухищрения. Каждую ночь Тана засиживалась чуть не до утра. Будто снова ей предстояло сдавать экзамены на адвокатскую практику.

Как-то поздно ночью позвонил Гарри.

— Как дела, Тэн?

Она взглянула на часы, удивляясь, что в три часа ночи он еще не спит.

— Нормально. Что-нибудь случилось? У Аверил все хорошо?

— Конечно! — он не скрывал ликования. — У нас только что родился мальчик, Тана! Восемь фунтов с унцией, она самая смелая девчонка в мире… Я присутствовал, и — о, Тэн! — это было так прекрасно… его маленькая головка только-только высунулась, и вот он, здравствуйте, глядит на меня. Они сначала дали его мне… — Дыхание его прервалось, казалось, он плачет и смеется одновременно. — Эйв только что заснула, а я подумал, что надо позвонить тебе. Ты не спала?

— Конечно, нет. О, Гарри, я так счастлива, так рада за вас обоих! — У нее на глазах тоже появились слезы.

Тана пригласила друга выпить и отметить событие. Он явился через пять минут, выглядел усталым, но гораздо более счастливым, чем обычно. Было странно наблюдать за ним, слушать его, когда он рассказывал, как будто это был первый в мире ребенок, а Аверил была просто чудом. Тана почти завидовала им и в то же время ощущала зияющую пустоту в глубине души, как будто эта ее часть существовала отдельно, будто была отодвинута куда-то. Словно она слушала кого-то, говорящего на чужом языке, и безмерно восхищалась им, но совершенно не понимала смысла. Она была в полном смятении и все-таки думала, как это для них прекрасно.

Он ушел в пять утра, и она поспала около двух часов перед тем, как приготовиться к слушанию в суде, снова вернувшись к делу. Оно тянулось более трех недель, а присяжные девять дней не могли вынести решение после героических усилий Таны. И когда они наконец появились, она победила. Обвиняемый был осужден по всем пунктам, и хотя судьи отказались вынести смертный приговор, преступник получил пожизненное заключение, и в глубине души Тана была рада. Она хотела, чтобы он заплатил за все, что сделал, хотя его заключение в тюрьму и не воскресит девочку.

Газеты отметили, что она провела дело блестяще, а Гарри испортил ей настроение, подшучивая над ней, называя крутой девчонкой, когда она пришла к ним в Пьемонт взглянуть на ребенка.

— Ладно, ладно, хватит. Вместо того чтобы открывать по мне зенитный огонь, лучше дайте мне взглянуть на сотворенное вами чудо!

Тана приготовилась к ужасной скукотище и была приятно поражена, увидев, как прелестен ребенок. Все у него было таким крошечным и совершенным, что она заколебалась, когда Аверил вознамерилась вручить младенца ей.

— О господи… Я боюсь сломать его пополам!

— Не дури! — Гарри легко сгреб ребенка у жены и плюхнул его в руки Таны, а она сидела, уставившись на него, абсолютно очарованная его прелестью, и когда отдала малыша обратно, ощутила какую-то утрату и оглядела их всех почти с завистью, так что, когда она ушла, Гарри торжествующе заявил Аверил:

— Думаю, мы ее достали, Эйв!

И в самом деле, Тана очень много думала о них той ночью, но на следующей неделе у нее снова появилось дело об изнасиловании, а затем и два крупных дела об убийствах. А потом была потрясающая новость, о которой Гарри с торжеством сообщил ей по телефону. Он не только получил право адвокатской практики, но ему еще предложили работу, так что он не мог дождаться, когда к ней приступит.

— Кто тебя нанял?

Тана была очень рада за него: столько трудов он положил, чтобы добиться этого. И тут Гарри рассмеялся:

— Ты не поверишь, Тэн! Я собираюсь работать государственным защитником.

— Контора государственной защиты? — Она тоже развеселилась. — Значит, я буду вести свои дела против тебя?

Они вместе пошли пообедать, чтобы отметить событие, и все разговоры были только о работе. Замужество и дети — последнее, о чем она думала. А затем она заметила, что пролетел остаток года и новый уже наступает на пятки с новыми выступлениями в суде по делам об убийствах, изнасилованиях, разбойных нападениях и других преступлениях. Только один-два раза они столкнулись с Гарри в одном и том же деле, но всегда, при малейшей возможности они встречались за обедом. Он уже два года проработал в конторе государственной защиты, когда сообщил ей, что Аверил опять беременна.

— Так скоро? — поразилась Тана. Казалось, Гарри-сон Уинслоу Пятый только что родился, но Гарри улыбался.

— В следующем месяце ему будет два, Тэн.

— О господи! Неужели? — Она не часто его видела, но все равно это невозможно. Ему будет два! Непостижимо. И ей уже двадцать восемь, что само по себе не так уж знаменательно, просто все происходит так стремительно. Кажется, только вчера она ездила в «Грин-Хиллз» с Шарон Блейк, долго прогуливаясь с ней в Йолане. Только вчера, когда Шарон была еще жива, а Гарри мог танцевать.

На этот раз Аверил родила девочку с крошечным розовым личиком, маленьким ротиком совершенной формы и огромными миндалевидными глазами. Она была как две капли воды похожа на своего дедушку, и Тана ощутила странный толчок в сердце, когда увидела девочку, но опять же было не похоже, чтобы она сама могла совершить нечто подобное. Так она и сказала Гарри за обедом на следующей неделе.

— Но почему нет, помилуй бог! Тебе только двадцать девять… будет через три месяца, — он посмотрел очень серьезно. — Не упусти время, Тэн. Это единственное в жизни, что имеет для меня значение, единственное, о чем я в самом деле беспокоюсь, — мои дети и моя жена.

Тана была шокирована таким заявлением. Она-то полагала, что его карьера была для него всего важнее, а затем еще больше поразилась, когда услышала, что он собирается отказаться от работы государственным защитником и заняться частной практикой.

— Ты серьезно? Но почему?

— Потому что мне не нравится работать на чужого дядю и мне надоело защищать этих ублюдков. Они все совершили эти преступления, даже если и клянутся, что не делали этого, или, во всяком случае, большинство из них. Меня просто тошнит от всего этого. Пора все изменить. Я собираюсь стать партнером одного знакомого адвоката.

— А тебе это не наскучит? Обычные гражданские дела? — У нее это прозвучало как нечто заразное, и он, расхохотавшись, покачал головой.

— Нет, мне не надо такого воодушевления, как тебе, такой страсти, Тэн. Я не смог бы нести такой крест, как ты это делаешь ежедневно, изо дня в день, изо дня в день. Я восхищаюсь тобой, но сам буду абсолютно счастлив, имея небольшую спокойную практику и Аверил с детишками.

Гарри никогда не был тщеславен и довольствовался настоящим положением вещей. Тана почти завидовала ему. Ее же сжигал какой-то более мощный огонь. Это было то, что Мириам Блейк усмотрела в ней десять лет назад, и это до сих пор сидело в ней. Оно требовало все более сложных дел, перекрестных допросов, постоянно искало все более тяжелых испытаний. Ей особенно польстило, что в следующем году она была включена в список комиссии из прокуроров, которые встречались с губернатором для решения сложных вопросов, влияющих на криминальные процессы по всему штату. Этой работой занималось полдюжины юристов, все, кроме нее, мужчины: двое из Лос-Анджелеса, двое из Сан-Франциско, один из Сан-Хосе, — и это была, как она полагала, самая интересная неделя в ее жизни. Тана находилась в постоянном возбуждении. Прокуроры, судьи, политики заседали далеко за полночь, и когда она добиралась до постели, то бывала настолько взбудоражена этими разговорами, что не могла заснуть еще часа два. Она лежала без сна, снова и снова все переосмысливая.

— Не правда ли, интересно? — сидящий рядом прокурор склонился к ней и заговорил приглушенным голосом. В этот день они слушали обсуждение губернатором проблем, о которых она накануне спорила с кем-то из присутствующих. Он занимал точно такую позицию по этим вопросам, что и она, и ей захотелось встать и поприветствовать его.

— Да, — шепнула она в ответ.

Это был один из прокуроров из Лос-Анджелеса: седоволосый, высокий и привлекательный. На следующий день они сидели рядом за обедом, и Тана была поражена его щедростью и великодушием. Он был интересный человек, уроженец Нью-Йорка, учился в Гарвардском юридическом колледже, затем переехал в Лос-Анджелес. — Ну, а последние несколько лет я жил в Вашингтоне, работал в правительстве, но только что вернулся на Запад и очень рад, что так поступил, — улыбнулся он. Держался он непринужденно, улыбка его была теплой; Тане понравились его идеи, когда они снова разговорились в тот вечер, а к концу недели все они почувствовали себя друзьями. Прошедшая неделя была наполнена восхитительным обменом мнений, идей, взглядов.

Он остановился в Хантингтоне. До отъезда он предложил ей посидеть за бокалом вина в «Этуали». Их взгляды и мысли были сходны, как ни у кого из присутствующих на заседаниях комиссии. Тана обнаружила в нем умного собеседника и единомышленника, присутствуя на разных комиссиях, куда они были включены. Он много и профессионально работал и всегда был приятен в общении.

— Как вам нравится работа в офисе окружного прокурора? — поинтересовался он.

Большинству женщин, которых он знал, это не нравилось. Они занимались семейными проблемами или другими аспектами права, но женщины-обвинители встречались редко и по вполне очевидным причинам. Это была чертовски тяжелая работа, и никто им ее не облегчал.

— Я люблю ее, — улыбнулась Тана. — Она не оставляет мне много времени для личной жизни, но это и хорошо.

Она с улыбкой посмотрела на него и откинула назад длинные волосы (на работе она стягивала их в узел). Ей приходилось носить костюмы и блузы в суде, но дома она сжилась с джинсами. Сейчас на ней был серый фланелевый костюм со светло-серой шелковой рубашкой.

— Замужем? — Он вопросительно приподнял брови и взглянул на ее руку.

Тана улыбнулась:

— Боюсь, у меня нет на это времени.

За последние годы в ее жизни была уйма мужчин, но долго никто не продержался. Она неделями пренебрегала ими из-за занятости в суде, готовя дела; у нее просто не хватало для них времени. Это не было столь уж ощутимой потерей, хотя Гарри продолжал настаивать, что когда-нибудь она об этом пожалеет. «Я когда-нибудь займусь этим». — «Когда? В 95 лет?»

— А что ты делал в правительстве, Дрю?

Его звали Дрю Лэндс, а глаза у него были самые голубые, какие она только когда-либо видела. Ей нравилось, как он улыбается, и она поймала себя на мысли, что хочет знать, сколько ему лет, правильно угадав, что около сорока пяти.

— Какое-то время я был введен в Министерство торговли. Там кто-то умер, и мной заполнили пустоту, пока не назначили постоянного работника. — Он улыбнулся, и Тана снова ощутила, что этот мужчина ей нравится больше, чем кто-либо другой. — На какое-то время это была интересная работа. А в самом Вашингтоне есть что-то возбуждающее. Все концентрируется вокруг правительства, люди вовлечены в эту жизнь. Если вы не работаете в правительстве, вы там абсолютно никто. А ощущение власти — оно преобладает. Это все, что имеет там значение для любого человека. — Он улыбнулся ей, и было очевидно, что сам он был частью этого мира.

— Должно быть, трудно было отказаться от всего этого. — Ее это заинтриговало, поскольку она сама не раз задумывалась, заинтересовала бы ее политика или нет. Но ей казалось, что это ей не подошло бы так же хорошо, как юриспруденция.

— Да, это были времена! Но я был счастлив вернуться в Лос-Анджелес. — Он непринужденно улыбнулся, поставил стакан с виски, посмотрел на нее. — Ощущение такое, будто я снова дома. А вы, Тана? Что для вас дом? Вы девочка из Сан-Франциско?

Тана покачала головой:

— Родом из Нью-Йорка. Но я здесь с тех пор, как поступила в Боалт. — Уже восемь лет, как она приехала сюда, и это само по себе невероятно — аж с 1964 года. — Теперь я уже не могу представить себе жизнь где-либо еще или какое-нибудь другое занятие.

Она любила офис окружного прокурора больше всего на свете, никогда там не скучала и очень выросла в духовном и профессиональном плане за эти пять лет работы. И что еще важно — пять лет быть помощником окружного прокурора. В это так же трудно верилось, как и во все остальное… Куда же убегало время, пока человек работал? Вдруг просыпаешься, и… десять лет пролетели… десять лет… или пять… или год — в конце концов, это все равно. Десять лет воспринимались как один год и как вечность.

— Только что ты выглядела ужасно серьезной. — Он испытующе посмотрел на нее, и они обменялись улыбками.

Тана философски пожала плечами:

— Я просто размышляла, как быстро летит время. Трудно поверить, что я здесь уже так давно, а в офисе окружного прокурора целых пять лет.

— Вот так же и я чувствовал себя в Вашингтоне. Три года пролетели как три недели, и вдруг настало время возвращаться домой.

— Как ты думаешь, ты однажды не вернешься туда? Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то непонятное.

— На какое-то время непременно. Мои дети все еще там. Я не хотел забирать их из школы посреди года; к тому же мы с женой еще не решили, где они будут жить. Возможно, то там, то здесь… Это было бы единственно справедливым решением для нас обоих, хотя детям сначала может быть трудно. Но дети быстро привыкают.

Он улыбнулся ей. (Ну да, он явно в разводе.) — Сколько им?

— Тринадцать и девять. Обе девочки. Они великолепные дети и очень привязаны к Эйлин, хотя близки и со мной тоже, и вообще им лучше в Лос-Анджелесе, чем в Вашингтоне. Столица — неподходящее место для детей, а Эйлин очень занята, — охотно объяснил он.

— А чем она занимается?

— Она — секретарь посла и должна просматривать всю посольскую почту. Совершенно невозможно брать детей с собой, так что их должен взять я. Все еще пока настолько зыбко, — он снова улыбнулся, на этот раз как-то смущенно.

— А как давно вы развелись?

— Ну, на самом-то деле это как раз сейчас в процессе. Мы подумывали об этом еще в Вашингтоне, а теперь это решено окончательно. Я собираюсь устроиться основательно, как только все утрясется. У меня еще даже вещи не распакованы.

Она улыбалась ему, думая, насколько же это тяжело: дети, жена, поездки за три тысячи миль, Вашингтон, Лос-Анджелес. Но, казалось, это не разрушало его привычного образа жизни. Он придавал большое значение всей конференции. Из шести занятых на заседаниях прокуроров он произвел на нее самое сильное впечатление. Ей также нравился его разумный либерализм. Еще во времена общения с Йелом Мак Би, пять лет назад, она решительно накинула узду на свои радикальные настроения, а пять лет работы в офисе окружного прокурора час за часом лишали ее былого либерализма. Она вдруг стала ратовать за более суровые законы, более жесткий контроль, и все либеральные идеи, в которые она так рьяно верила, теперь уже не имели для нее большого значения. Но Дрю Лэндс каким-то образом опять сделал их привлекательными. И даже если какое-то положение вещей не привлекало ее, он никого не ограничивал в выражении взглядов. «Думаю, ты справишься с этим прекрасно». Он был тронут и польщен, они еще выпили, а потом он отвез ее домой и отправился в аэропорт, чтобы вернуться в Лос-Анджелес.

— Можно иногда звонить тебе? — нерешительно спросил он, будто боялся, что существует кто-то очень значимый для нее, но в данный момент у нее вообще никого не было. В прошлом году несколько месяцев у нее был роман с директором рекламного агентства, и с тех пор практически никого. Он был слишком занят и связан обстоятельствами, она тоже, и их отношения закончились так же спокойно, как и начались. Она научилась говорить всем, что замужем за своей работой, что она «другая жена» окружного прокурора, вызывая смех своих коллег. Но это было почти правдой на настоящий момент. Дрю смотрел на нее с надеждой, и Тана, улыбаясь, утвердительно кивнула.

— Конечно, буду рада.

Хотя бог знает, когда он снова появится в ее городе. И, кроме того, у нее работа по делу об убийстве первой степени на следующие два месяца.

Но он просто ошарашил ее своим звонком на следующий же день. Тана сидела в конторе, пила кофе и делала пометки, намечая план ведения дела. Ожидалась большая заинтересованность прессы, и ей не хотелось выглядеть дурой. Она ни о чем, кроме дела, не думала, когда сгребла трубку и рявкнула:

— Да!

— Будьте добры, пригласите мисс Робертc. — Его никогда не удивляла грубость людей, работающих у окружного прокурора.

— Это я, — и вдруг это прозвучало игриво. Она чертовски устала, была просто как выжатый лимон. Уже пять часов вечера, а она весь день не вставала из-за стола. Даже на обед. Со вчерашнего вечера она ничего не ела, если не считать литров поглощенного ею кофе.

— Не похоже на тебя, — его голос был почти как ласковое прикосновение, и сначала она была ошеломлена, подумав, что звонит какой-то чокнутый.

— Кто это?

— Дрю Лэндс.

— Господи… Прости… Я была настолько погружена в работу, что не узнала сначала твой голос. Как дела?

— Отлично! Я подумал, что надо позвонить тебе и узнать, как твои дела, это гораздо важнее.

— Готовлюсь к разбирательству об убийстве, которое начинаю на следующей неделе.

— Это похоже на развлечение, — он произнес это саркастически, и оба засмеялись. — А чем ты занимаешься в свободное время?

— Работой.

— Так я и думал. А ты не знаешь, что это вредно для здоровья?

— Я побеспокоюсь о здоровье, когда выйду на пенсию. Пока же у меня нет времени.

— А как на выходные? Не сможешь прерваться?

— Не знаю… Я… — Обычно она работала все, выходные дни, а сейчас тем более. И работа в комиссии отняла у нее целую неделю, которую она должна была посвятить подготовке дела. — Правда, мне надо бы…

— Послушай, ты можешь себе позволить несколько часов отдыха. Я собирался одолжить яхту у друга в Бельведере. Можешь захватить с собой свою работу, хоть это и кощунство.

Был конец октября, погода обещала быть чудесной на заливе, теплой и солнечной при ярко-синем небе. Это было лучшее время года, и Сан-Франциско будил лирические чувства. Тана уже почти согласилась и все же не хотела оставлять недоделанную работу.

— Мне и правда следовало бы подготовить…

— Тогда, может быть, поужинаем?.. Или пообедаем?.. — И вдруг оба расхохотались. Давно уже никто не был так настойчив, и это ей льстило.

— Я действительно хотела бы, Дрю.

— Тогда позволь себе. А я обещаю, что не отниму времени больше, чем положено. Ну, что же для тебя предпочтительнее?

— Это плавание под парусом по заливу придумано ужасно здорово. Я могла бы прогулять денек, — перспектива ворошить важные бумаги под легким бризом не привлекала ее, а прогулка по воде с Дрю Лэндсом несомненно, да.

— Ладно, я буду там. Что ты скажешь о воскресенье?

— Для меня идеально.

— Я заеду за тобой в девять. Оденься потеплее, вдруг поднимется ветер.

— Есть, сэр! — Она улыбнулась про себя, положила трубку и вернулась к работе.

В воскресенье утром ровно в девять появился Дрю Лэндс в белых джинсах, в кроссовках, в ярко-красной рубашке с желтой папкой под мышкой. Лицо у него было загорелое, волосы на солнце отливали серебром, а в голубых глазах плясали чертики, когда Тана шла за ним к машине — серебристому «Порше», на котором он приехал в пятницу из Лос-Анджелеса, но, верный своему слову, не беспокоил ее.

Они поехали к яхт-клубу Сент-Френсис, где была причалена яхта, а спустя полчаса уже были в заливе. Дрю Лэндс был искусным моряком, на борту был и шкипер, а она, счастливая, лежала на палубе, вбирая солнце, пытаясь не думать о своем деле об убийстве, и неожиданно для себя очень довольная, что поддалась на его уговоры устроить себе выходной.

— Правда, хорошее солнце?

Услышав его глубокий голос, Тана открыла глаза: он сидел рядом.

— Да. Непонятно, почему-то все вдруг стало таким маловажным. Все, о чем хлопочешь, суетишься, все детали, казавшиеся такими многозначительными, и вдруг… пуф-ф — все улетело! — Она улыбнулась ему, размышляя, скучает ли он по детям, а он как будто прочел ее мысли.

— Я хочу, чтобы ты как-нибудь познакомилась с моими девочками, Тана. Они влюбятся в тебя.

— Ничего на этот счет не знаю, — неуверенно произнесла она и застенчиво улыбнулась. — Боюсь, я не очень-то много знаю о маленьких девочках.

Дрю Лэндс оценивающе, но не осуждая, взглянул на нее.

— Ты никогда не хотела иметь своих детей?

Он был мужчиной того типа, с которым можно быть искренней, и Тана покачала головой:

— Нет. У меня никогда не было ни желания, ни времени, — открыто улыбнулась она, — да и подходящего мужчины не встретилось, не говоря уже о подходящих обстоятельствах.

Он рассмеялся:

— Конечно же, это прибавляет массу хлопот обо всем на свете, не так ли?

— Угу. А ты? — она чувствовала себя с ним легко и свободно. — А ты хочешь еще детей?

Он покачал головой, и она уже знала, что именно этого мужчину она однажды захочет. Ей уже тридцать, слишком поздно заводить детей. Да и с ним у нее ничего общего.

— Я все равно не могу иметь детей, или, по крайней мере, не могу без того, чтобы пройти через массу неприятностей. Когда родилась Джулия, мы с Эйлин решили, что этого для нас достаточно. Мне сделали вазектомию.

Он так откровенно говорил об этом, что Тана была слегка шокирована. Но что плохого, если кто-то не хочет больше иметь детей? Сама она их не хотела, вот у нее их и не было.

— Как бы то ни было, это решает проблему, так?

— Да, — озорно улыбнулся он, — в разных аспектах.

Тогда Тана рассказала ему о Гарри, о двух его ребятишках, об Аверил, о том, как Гарри вернулся из Вьетнама, о том безумном годе, когда она ухаживала за ним, борясь со смертью, об операциях, о его мужестве.

— Это изменило мою жизнь во многом. Не думаю, чтобы после всего этого я осталась такой же, как прежде. — Она задумчиво смотрела на воду, а он любовался игрой солнечного света на ее золотистых волосах. — Словно все приобрело особый смысл. Абсолютно все. Невозможно было после этого принимать все как само собой разумеющееся. — Она со вздохом взглянула на него. — Однажды у меня уже было такое чувство, еще до того.

— И когда же это было? — Его глаза излучали нежность, когда он смотрел на нее, а она подумала о том, что бы почувствовала, если бы он ее поцеловал.

— Когда умерла моя соседка по комнате в колледже. Мы вместе ездили в «Грин-Хиллз», это на Юге, — серьезно объяснила Тана, а он улыбнулся.

— Я знаю, где это.

— О, — улыбнулась она в ответ. — Ее звали Шарон Блейк… дочь Фримена Блейка, и она умерла на марше с Мартином Лютером Кингом девять лет назад… Она и Гарри изменили мою жизнь как никто другой из всех, кого я знаю.

— Ты серьезная девочка, не так ли?

— Я думаю, очень. Может быть, больше подходит «обстоятельная». Я слишком упорно работаю, слишком много размышляю. Мне очень трудно бывает все переварить, переосмыслить. Это отнимает много времени.

Дрю Лэндс это заметил, но не придавал значения. Жена его была такой же, и это его не беспокоило. Это не он захотел свободы, а она. У нее в Вашингтоне была связь с начальником, и она попросила что-то вроде отпуска, так что он дал ей этот отпуск, а сам вернулся домой, но в подробности вдаваться не хотел.

— Ты жила когда-нибудь с кем-нибудь? Я имею в виду романтические отношения, а не твоего друга, вьетнамского ветерана.

Забавно было слышать, что Гарри так назвали, это было как-то безлико.

— Нет. У меня никогда не было таких отношений.

— Возможно, это тебе как раз подошло бы. Близость, без всяких официальных уз.

— Звучит вполне подходяще.

— Для меня тоже. — Он был задумчив, а потом по-мальчишески улыбнулся ей. — Плохо, что мы живем в разных городах.

Забавно, что он так скоро заговорил об этом, но с ним все происходило быстро. В конце концов оказалось, что он и сам такой же «обстоятельный», как и она. Дважды в эту неделю он прилетал из Лос-Анджелеса, чтобы пообедать с ней, потом летел обратно, а на следующие выходные они снова вышли на яхте, несмотря на то что Тана полностью была поглощена своим делом об убийстве и просто жаждала, чтобы оно завершилось успешно для нее. Но Дрю Лэндс как-то успокаивал ее, облегчал ей жизнь, и она была очарована этим. После второго дня, проведенного в заливе на яхте его друга, он привез ее домой, и они занялись любовью у камина в гостиной. Нежность, сладость, налет романтики охватили их, а потом он приготовил ужин. Дрю провел у нее ночь и, что удивительно, совсем не стеснял ее. Он встал в шесть, принял душ, оделся, принес ей в постель завтрак и уехал на такси в аэропорт в 7.15. Он успел на восьмичасовой рейс в Лос-Анджелес и был в своей конторе в полдесятого, свежий, как огурчик.

В течение нескольких недель он составил регулярное расписание их встреч, почти не спрашивая согласия Таны, но все это происходило так легко и свободно и делало ее жизнь настолько счастливее, что она вдруг почувствовала, как вся ее жизнь просто усовершенствовалась. Дважды Дрю Лэндс посещал ее в суде, и она выиграла дело. Он был там, когда выносили вердикт, и пригласил ее отпраздновать. Подарил ей прелестный золотой браслет, купленный у Тиффани в Лос-Анджелесе, и на тот уик-энд она полетела к нему. В пятницу и субботу они ужинали в «Бистро» и «Ма Мезон», а днем делали покупки на Родео-Драйв. В воскресенье вечером после интимного ужина, который Дрю сам приготовил на жаровне, Тана полетела в Сан-Франциско. Она думала о нем все время по дороге домой, о том, как же быстро она увлеклась им. Было немножко страшно думать об этом, но он выглядел таким надежным, казалось, так хотел установить с ней прочные отношения. Она понимала, насколько он одинок. Дом его был открытым, современным, импозантным, заполнен дорогими предметами искусства в стиле модерн; были там две свободные комнаты для его девочек. Но кроме него там сейчас никто не жил, и он, казалось, хотел постоянно быть с ней. Ко Дню Благодарения Тана уже привыкла, что половину недели он проводит с ней в Сан-Франциско: это ее уже не удивляло, ведь почти два месяца прошло с начала их романа. За неделю до праздника он вдруг обратился к ней:

— Что ты делаешь на следующей неделе, дорогая? — В День Благодарения? — Тана казалась удивленной. В самом деле, она как-то и не подумала об этом. В папке у нее было три небольших дела, которые она хотела бы закрыть, если обвиняемые согласятся на сделку. Это, несомненно, облегчило бы ей жизнь, да и ни один из них не был виновен настолько, чтобы предстать перед судом. — Я не знаю, не думала.

Несколько лет она не была дома. День Благодарения с Джин и Артуром — нет уж, спасибо! Энн снова развелась несколько лет назад и теперь жила в Гринвиче со своими неуправляемыми детьми. Билли появлялся и исчезал, если ему не подворачивалось что-нибудь получше. Он так и не женился. Артур с возрастом становился все большим занудой, ее мать — более раздражительной, нервной, кажется, она теперь много плакала, главным образом из-за того, что Тана никак не могла выйти замуж, да, похоже, теперь и не выйдет никогда. «Пропащая жизнь», — обычный ее рефрен, на что Тана могла только ответить: «Спасибо, ма».

Можно было еще провести День Благодарения с Аверил и Гарри, но, сколько бы Тана их ни любила, друзья в Пьемонте были так утомительно скучны со своими маленькими детьми и большими автомобилями. Тана всегда чувствовала себя с ними не в своей тарелке и была этому бесконечно рада. Было загадкой, как Гарри выносил все это. Она с его отцом как-то смеялись вместе над этим. Гаррисон так же, как и Тана, не мог терпеть этого и появлялся крайне редко. Он знал, что Гарри счастлив, о нем хорошо заботятся, он ухожен и не нуждается в отце, поэтому жил в свое удовольствие.

— Хочешь поехать со мной в Нью-Йорк? — Дрю посмотрел на нее с надеждой.

— Ты серьезно? А зачем? — Тана была удивлена. Что для него Нью-Йорк? Родители его умерли, он сам сказал, а дочки были в Вашингтоне.

— Понимаешь, — он уже все обдумал заранее, — ты могла бы навестить свою семью, а я бы заглянул в Вашингтон к девочкам, а потом мы встретились бы с тобой в Нью-Йорке и немного развлеклись. Может быть, я смог бы привезти их с собой. Как тебе такой план?

Она обдумала предложение и медленно кивнула, волосы крылом упали на лицо.

— Возможно, — улыбнулась, — может быть, даже очень вероятно, если исключить пункт о моей семье. Праздник с ними может привести к самоубийству.

Дрю рассмеялся:

— Не будь такой циничной, ты, ведьма! — Он нежно отвел завиток волос с ее лица и поцеловал в губы. Он был так утонченно обаятелен, она никогда прежде не встречала никого, похожего на него, и какая-то часть ее существа была так открыта ему, как никому до него. Она сама удивлялась, насколько доверяет ему. — Ну, а серьезно, ты могла бы выбраться?

— Вообще-то именно сейчас могла бы, — это тоже было непривычно для нее.

— Ну, так что? — Звезды плясали в его глазах, и Тана бросилась в его объятия.

— Твоя победа. Я даже нанесу визит своей мамочке, в виде жертвоприношения.

— Ты точно попадешь в рай за такую жертву. Я обо всем позабочусь. Мы можем вместе полететь на Восток вечером в следующую среду. Ты проведешь четверг в Коннектикуте, а я вместе с девочками встречу тебя вечером в тот же день в… сейчас, дай подумать. — Он выглядел озабоченным, и она ухмыльнулась: «Отель „Пьерра“?» Тана намеревалась полностью оплатить свою часть расходов, но он отрицательно покачал головой:

— «Карлайл». Я всегда стараюсь, если возможно, останавливаться там, особенно когда я с детьми. Им там очень нравится.

Последние девятнадцать лет он постоянно бывал там с Эйлин, но Тане об этом не сказал. Он организовал все, и вечер среды застал их на разных рейсах, отбывающих на Восток. Тана поражалась, как это ему удалось так быстро все решить за нее. Ей это было в новинку, никто раньше ничего подобного не делал, а он все устроил так хорошо и легко. Он привык к этому. И когда Тана прибыла в Нью-Йорк, она вдруг осознала, что действительно это Нью-Йорк: здесь было очень холодно, первый снег лежал на обочинах дороги на Коннектикут: она взяла такси из аэропорта Дж. Ф. Кеннеди. По пути она думала о Гарри, о том, как он двинул Билли по роже. Она жалела, что сейчас Гарри с ней не было. Не очень-то ей хотелось проводить с семьей День Благодарения, с большим удовольствием она поехала бы с Дрю в Вашингтон, но не желала влезать в его личный — только он и дочки — День Благодарения: ведь он не видел девочек два месяца. Гарри пригласил ее отпраздновать этот день с ними в Пьемонте, как он делал ежегодно, но она объяснила, что на этот раз уезжает в Нью-Йорк.

— О боже, ты, должно быть, заболела! — рассмеялся он.

— Пока нет. Но уж точно рехнусь ко времени отъезда. Я уже слышу мамочкино «пропащая жизнь»…

— Кстати, о твоей «пропащей жизни». Я хотел познакомить тебя наконец-то со своим партнером.

Он все-таки основал свою юридическую фирму, но Тана никак не могла собраться познакомиться с его «второй половиной». У нее просто никогда не было времени, а они тоже были ужасно заняты. Все у них шло очень хорошо, правда, без большого размаха, но ровно и к общему удовлетворению. Это было именно то, чего оба хотели, и Гарри, рассказывая Тане о своих делах, всегда был полон энтузиазма.

— Может быть, когда я вернусь.

— Да ты всегда так говоришь. Господи, неужели ты никогда с ним не познакомишься, а ведь он такой чудесный парень.

— Ой-ей-ей! Чувствую свидание с незнакомцем. Я права? Какой-то изголодавшийся… О, нет! — Она уже хохотала, как в былые дни, и Гарри рассмеялся тоже.

— Ты недоверчивая сучка! Ты что, полагаешь, каждый так и стремится залезть тебе в трусики?

— Отнюдь. Просто я знаю тебя. Если кому-то меньше девяноста пяти и он не возражает против брака, ты непременно захочешь меня свести с ним. Разве ты не знаешь, Уинслоу, что я очень твердый орешек? Ради Христа, отвяжись! Ну ничего, я заставлю свою маму позвонить тебе из Нью-Йорка.

— Не утруждай себя, ты, бестолочь. Ты просто не представляешь, чего на сей раз лишаешься. Он просто чудо, вот и Аверил так же считает.

— Не сомневаюсь. Сведи его с кем-нибудь другим.

— В чем дело? Ты что, собираешься замуж?

— Возможно, — Тана подшучивала над ним, но он навострил уши, и она пожалела о своих словах.

— Ну да? За кого?

— За Франкенштейна. Ради бога, отстань от меня!

— Черта с два! Ты встречаешься с кем-то, правда?

— Нет… Да! Я имею в виду… нет. Вот дерьмо! Да, но не всерьез. Ну? Это тебя устраивает?

— Вот черт, конечно, нет! Кто он, Тэн? Это серьезно?

— Нет. Он просто парень, как все, с которыми я встречаюсь. Вот и все. Приятный парень. Приятно проводим время. Ничего особенного.

— Откуда он?

— Из Лос-Анджелеса.

— Чем он занимается?

— Он насильник. Я познакомилась с ним в суде.

— Не остроумно. Попробуй еще раз.

Тана чувствовала себя загнанным зверем, и Гарри начал действовать ей на нервы.

— Он прокурор. А сейчас пошел бы ты к черту. Ничего здесь нет особенного.

— Думается мне, что все-таки есть, — он очень хорошо ее знал. Дрю Лэндс, конечно же, не был похож ни на кого другого, но она все еще не хотела этого признать, в первую очередь для себя самой.

— Значит, ты, как обычно, думаешь не головой, а другим местом. Ладно, скажи Аверил, что я ее люблю и навещу вас обоих, когда вернусь из Нью-Йорка.

— Ну, а какие у тебя планы на Рождество в этом году? — это было полуприглашение, полумольба, и ей захотелось повесить трубку.

— Я собираюсь в Шугар Боул, если это тебя устраивает.

— Одна?

— Гарри! — Конечно, нет. Она собиралась поехать с Дрю. Они все уже решили. Эйлин забирала девочек с собой в Вермонт, так что он оставался один, что предвещало невеселые праздники. Оба жили в ожидании. Но Тана не собиралась все рассказывать Гарри. — Пока. Увидимся.

— Подожди… Я хотел тебе еще рассказать побольше о…

— Нет!

Наконец она положила трубку и, подъезжая к Гринвичу, улыбалась про себя, представляя, что он подумал о Дрю. Она подозревала, что они понравятся друг другу, даже если Гарри оценит его на троечку, что и было отчасти причиной, почему она хотела немного выждать. Очень редко она представляла Гарри своих знакомых мужчин. Как только она решалась на это, они ей становились не нужны. Но на этот раз все по-другому.

Мама с Артуром уже ожидали ее, когда она появилась. Тану поразило, как он постарел. Матери было только пятьдесят два, совсем немного, она выглядела довольно молодо, Артуру же было шестьдесят шесть, и старился он совсем неизящно. Напряженные годы с женой-алкоголичкой наложили свой отпечаток так же, как управление «Дарнинг Интернэшнл», и теперь все вышло наружу. У него было несколько сердечных приступов и микроинфаркт, выглядел он ужасно старым и немощным, а Джин страшно нервничала, ухаживая за ним. Она прильнула к Тане, как к мачте в бушующем море, а когда Артур ушел вечером спать, она пришла к дочери в комнату и села в изножье кровати. Впервые Тана осталась в этом доме, и у нее была заново отделанная спальня, как мать и обещала. Было бы слишком хлопотно устраиваться в городе или в отеле, да и мать это ранило бы очень больно. Но получилось так, что они мало побыли вместе. Артур ездил только в усадьбу в Палм-Бич, а Джин не могла прилететь в Сан-Франциско, так как не хотела оставлять его одного, поэтому Тану они видели, когда та добиралась к ним, что случалось все реже и реже.

— Все в порядке, родная?

— Прекрасно. — На самом деле все было еще лучше, но она ничего не хотела рассказывать Джин.

— Я рада. — Обычно она выжидала денек, прежде чем начать оплакивать «пропащую жизнь» Таны, но на сей раз у нее было не так уж много времени, так что следовало поспешить. Тана ожидала именно этого. — С работой все в порядке?

— Превосходно! — она улыбнулась, а Джин опечалилась. Ее всегда подавляло то, что Тана душой и сердцем любила свою работу. Это означало, что вряд ли она скоро ее бросит. Мать все еще втайне надеялась, что однажды Тана откажется от всего ради настоящего мужчины. Джин очень трудно было представить, что никогда дочь так не поступит. Но она совсем не знала свое дитя, и раньше-то не очень ее понимала, а теперь и того меньше.

— А есть какие-нибудь новые мужчины? — Это было вечным продолжением одного и того же разговора, и Тана обычно отвечала отрицательно, но на сей раз она решила бросить матери маленькую косточку.

— Один.

Брови Джин взлетели:

— Что-нибудь серьезное?

— Пока нет, — Тана рассмеялась. Было почти жестокостью так ее поддразнивать. — И не возбуждайся.

Я не знаю, случится ли это вообще когда-нибудь. Он милый человек, с ним очень удобно, но не думаю, что это что-то большее.

Но блеск ее глаз означал, что она лжет, и Джин поняла это.

— И как долго вы встречаетесь?

— Два месяца.

— Почему ты не привезла его с собой?

Тана глубоко вздохнула, обхватила руками колени, прямо взглянула в глаза матери:

— Он сейчас навещает своих маленьких дочек в Вашингтоне.

Она не сказала, что встретится с ним завтра вечером в Нью-Йорке, оставив Джин в заблуждении, что вернется на Запад. Это дало ей силы приехать домой только на сутки и предоставило ей свободу передвижения в Нью-Йорке по желанию Дрю. Она не хотела тащить его для знакомства со своей семьей, особенно с Артуром и его отпрысками.

— А давно он разведен, Тана? — Мать смотрела в сторону, вопрос прозвучал очень невнятно.

— Недавно, — она солгала, и вдруг глаза матери впились в нее:

— Как недавно?

— Расслабься, мам. По правде, он как раз сейчас этим занимается. Они только что окончательно решили и живут отдельно.

— И сколько времени?

— Несколько месяцев. Ради всего святого, успокойся!

— Вот как раз этого ты не должна делать. — Джин встала с Таниной кровати и вдруг начала нервно мерить шагами комнату, затем застыла, снова уставившись на Тану. — А еще ты не должна нигде с ним бывать!

— Ну что за чушь! Ты же совсем не знаешь этого человека!

— А мне и не надо его знать, Тана, — она говорила почти с горечью, — я знаю синдром. Какой он человек, иногда не имеет значения. Пока он не разведен, пока у него нет документов на руках, держись от него подальше!

— Это самое нелепое, что я когда-либо слышала. Ты что, никому не доверяешь, да, мам?

— Просто я гораздо старше тебя, Тэн, и какой бы умудренной ты себя ни считала, я знаю лучше, чем ты. Даже если он думает, что разводится, даже если он абсолютно в этом уверен, он может не довести дело до конца. Он может быть настолько связан детьми, что просто не сможет развестись с женой, что бы ты после ни говорила. Пройдет полгода, и он может снова вернуться к ней, а ты так и останешься, к тому времени уже влюбленная в него, в безвыходном положении, убедишь себя в необходимости быть около него и ждать, ждать два года… пять лет… десять… а потом вдруг обнаружишь, что тебе уже сорок пять, и если тебе повезет, — глаза ее увлажнились, — у него случится первый сердечный приступ, вот тогда ты ему понадобишься… но его жена, возможно, все еще будет жива, и у тебя не останется ни одного шанса. Существуют такие вещи, против которых ты бессильна. И в большинстве случаев именно эта — одна из них. Это узы, которых никто, кроме него самого, разорвать не может. Если он сам их разорвет или уже разорвал, это придаст силы вам обоим, но, родная, пока тебе не нанесли тяжелую глубокую рану, я предпочла бы видеть тебя в стороне от этой связи. — Ее голос был так печален и полон сострадания, что Тана почувствовала жалость к матери. В жизни ее было не много радости с тех пор, как они с Артуром поженились, но в конце концов она таки его завоевала, после долгих, тяжелых, отчаянно одиноких лет. — Я не желаю тебе такого, любимая. Ты заслуживаешь лучшей участи. Ну почему бы тебе не потерпеть немного в стороне, не подождать, что произойдет?

— Ма, да просто жизнь для такого ожидания очень коротка. У меня нет времени на какие-то игры. Есть очень много других дел. И потом, что это меняет? Я же все равно не собираюсь выходить замуж.

Джин вздохнула и опять села.

— Не понимаю почему. Ну что ты имеешь против замужества, Тэн?

— Ничего. В браке, я полагаю, есть смысл, если ты хочешь иметь детей или если у тебя нет своего дела, если ты не хочешь сделать карьеру. Но у меня-то есть! У меня слишком много других интересов в жизни, чтобы зависеть от кого-либо. А что касается детей, то я уже слишком стара, мне тридцать, и моя жизнь устроена так, как мне хочется. Я никогда не могла бы поставить свою жизнь с ног на голову ради кого бы то ни было, — она вспомнила дом Аверил и Гарри, в котором, похоже, ежедневно работал взвод подрывников. — Ну нет, это не для меня.

Джин интересовало, нет ли в этом ее вины, но тут был набор всякой всячины: знать, что Артур предавал Мери, видеть, как долго и тяжко страдает мать, а поэтому не желать себе такой участи. Тана хотела продвижения по службе, жаждала независимости, своей личной жизни. Ну не нужны ей были ни муж, ни дети, в этом она была убеждена. На протяжении многих лет.

— Но ты же так много теряешь, — Джин была очень опечалена. Что же такого она не дала своему ребенку, что сделало ее такой?

— Я просто не могу тебя понять, ма, — она испытующе смотрела в глаза матери, в которых было что-то ей недоступное.

— Тэн, только ты смысл моей жизни.

Ей трудно было в это поверить, но все-таки долгие годы мать жертвовала всем ради нее, даже принимала сделанные из милости подарки Артура, только для того, чтобы хоть что-нибудь еще дать своей дочери. При этих воспоминаниях у Таны разрывалось сердце. Ей следовало бы чувствовать себя благодарной. Она крепко прижала мать к себе, вспоминая прошлое.

— Я люблю тебя, ма! Я так благодарна тебе за все, что ты для меня сделала.

— Не надо мне благодарности. Я только хочу видеть тебя счастливой, родная моя. И уж если этот мужчина хорош для тебя, тогда все чудесно, но если он лжет тебе — или себе, — он разобьет твое сердце. Никогда, никогда я не пожелаю тебе такого.

— Это вовсе не то, что случилось с тобой, — Тана была в этом уверена, Джин — нет.

— Откуда тебе знать? Почему ты так уверена?

— Уверена — и все. Сейчас я хорошо его узнала.

— За два-то месяца? Не будь дурочкой. Ты ничего не знаешь, не больше того, что я знала двадцать четыре года назад. Артур тогда не мне лгал, он лгал себе. Одинокие ночи — семнадцать лет, этого ты хочешь, Тэн? Не поступай так с собой.

— Со мной этого не будет. У меня есть работа.

— Одно не заменит другого. — Но для Таны было именно так: работа заменяла ей все. — Обещай мне, что подумаешь над моими словами.

— Обещаю.

Тана улыбнулась, и обе женщины, обнявшись, еще раз пожелали друг другу спокойной ночи. Тана была тронута материнской озабоченностью, но она точно знала, что относительно Дрю мать ошибалась. Она заснула с улыбкой, думая о нем и его девочках. Она знала адрес его гостиницы в Вашингтоне, но не хотела мешать им.

Обед в День Благодарения у Дарнингов на следующий день был заранее обречен на скуку, но Джин была признательна Тане за присутствие. Артур был как-то рассеян и дважды засыпал в своем кресле, горничная его слегка толкнула, а Джин тут же помогла ему подняться наверх. Появилась Энн с тремя своими отпрысками. Эти отродья стали еще хуже, чем были несколько лет назад. Энн болтала о браке с каким-то греческим пароходным магнатом, и Тана старалась не слушать ее, но это было невозможно. Единственным утешением, светлым пятном было то, что Билли не было дома: он уехал с друзьями во Флориду.

До пяти вечера Тана постоянно смотрела на часы. Она обещала Дрю быть в «Карлайле» к девяти, и они не звонили друг другу весь день. Вдруг она почувствовала, что просто умирает от желания скорее снова увидеть его, заглянуть в глаза, прикоснуться к щеке, ощутить его руки, сорвать с него одежду, сбрасывая свою. На лице ее блуждала загадочная улыбка, пока она упаковывала наверху сумки. В это время вошла мать. Их взгляды встретились в зеркале над комодом. Джин заговорила первой:

— Ты собираешься встретиться с ним, да?

Тана могла бы солгать, но ведь ей уже тридцать, какого черта?

— Да, — она повернулась к матери, глядя ей в глаза. — Да, конечно.

— Ты меня пугаешь.

— Ты слишком много обо всем и обо всех печешься. Мама, моя жизнь — это моя жизнь, а не повторение твоей. Огромная разница.

— Боюсь, не такая уж огромная, как нам хочется думать.

— На сей раз ты не права.

— Ради тебя надеюсь, что так.

Но Джин была убита горем, когда дочь наконец вызвала такси и в восемь часов уехала в Нью-Йорк. Тана никак не могла отделаться от материнских слов, звучавших в ушах, а к моменту приезда в гостиницу была просто зла на нее. Да с какой стати мать перекладывает на Тану свой горький опыт, свое разочарование, свою боль? Ну какое она имеет право? Это как таскать на себе покрывало из цемента, которое носят везде, чтобы доказать, как их когда-то любили. Прекрасно, но она-то не жаждала такой любви. Не нужна она была ей больше, такая. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, дав возможность жить так, как ей самой хочется.

«Карлайл» — красивая гостиница, с покрытыми толстыми коврами ступенями, ведущими вниз, к мраморному полу вестибюля, с персидскими коврами, антикварными часами, прекрасными картинами на стенах и с истинными джентльменами в визитках за приемной стойкой. Это был совсем другой мир, и Тана про себя улыбнулась. Это не жизнь ее матери, а ее, Таны, собственная. Теперь ее не разубедишь. Она назвала фамилию Дрю и пошла наверх к его комнатам. Он еще не приехал, но здесь его явно хорошо знали. Комната была такой же роскошной, что можно было предположить уже по вестибюлю, с широким обзором Центрального парка из окон, с сияющей, как драгоценности, линией горизонта, с большим количеством антиквариата, с обтянутой розовым шелком мебелью, тяжелыми атласными занавесками и большой бутылкой шампанского, охлаждающейся в ведерке со льдом, — подарок управляющего. «Приятно провести время», — были последние слова посыльного. Тана села на красивую кушетку, размышляя, принять ли ей ванну или подождать. Она так и не знала наверняка, привезет ли он с собой девочек, но предполагала, что привезет. Ей не хотелось бы шокировать их, представ перед ними неодетой. Но прошел час, а их все еще не было, и только после десяти он наконец-то позвонил.

— Тана?

— Нет, Софи Лорен! Он рассмеялся:

— Я разочарован. Мне больше нравится Тана Робертc.

— Теперь я знаю, Дрю, что ты сумасшедший.

— Да, схожу с ума по тебе.

— Ты где? Мимолетная пауза.

— В Вашингтоне. Джулия ужасно простудилась, и мы думали, что и Элизабет подхватила грипп. Я подумал, что мне лучше подождать здесь, к тому же я в любом случае не могу взять их с собой. Я приеду завтра, ладно, Тэн?

— Ну конечно! — Она понимала все, но тем не менее обратила внимание на «мы», которое как-то выскочило у него. «Мы подумали, что Элизабет…» Но она не слишком рассердилась из-за этого. — Комната просто потрясающая!

— Разве не чудесный номер, а? А обслуживание? Они были милы с тобой?

— Конечно же, да, — она огляделась. — Но без вас никакой радости, мистер Лэндс. Заруби это на носу!

— Клянусь, буду завтра.

— Во сколько?

Он на минутку задумался:

— Позавтракаю с девочками… Посмотрю, как они себя чувствуют… это будет около десяти часов. Я могу успеть на полуденный рейс. Буду в гостинице к двум, это точно.

Это значило, что полдня будет потеряно, и она хотела кое-что высказать по этому поводу, но, рассудив здраво, сдержалась.

— Хорошо, — но радости в ее голосе не было, и, когда она положила трубку, ей пришлось сделать усилие, чтобы вытолкнуть из сознания слова матери.

Она приняла горячую ванну, посмотрела телевизор, заказала чашку горячего шоколада и все размышляла о том, чем он занимается в Вашингтоне. А потом вдруг почувствовала себя виноватой за свои невысказанные мысли. Не его же вина, что девочки заболели. Конечно, это было помехой, но некого в этом винить. Она сняла трубку и назвала номер гостиницы в Вашингтоне, где он останавливался, но его там не было. Она оставила сообщение, что звонила ему, посмотрела по телевизору позднее шоу и заснула, не выключив телевизор. Проснулась она в девять утра и вышла на улицу, обнаружив, что день просто потрясающий. Тана совершила долгую прогулку по Пятой авеню и по Блумингдейлу, где потолкалась немного и кое-что себе купила: очаровательный голубой кашемировый свитер ему и подарки для девочек — куклу Джулии и хорошенькую блузку для Элизабет. Потом вернулась в «Карлайл», чтобы застать его там, но ее ждало сообщение: «Обе девочки серьезно заболели. Буду в пятницу вечером». Но… нет. У Джулии температура подскочила под сорок, и Тана провела еще одну ночь в одиночестве. В субботу она пошла в музей «Метрополитен», и он появился уже под вечер, в пять часов, чтобы успеть заняться с ней любовью, воспользоваться услугами службы питания гостиницы, всю ночь просить у нее прощения и успеть вместе с ней на рейс в Сан-Франциско на следующий день. Да, это был незабываемый, грандиозный отдых в Нью-Йорке!

— Напомни, чтобы я как-нибудь поступила с тобой так же, — саркастически заметила она во время обеда в самолете.

— Ты взбешена, да, Тэн? — Он выглядел таким несчастным с самого момента появления в Нью-Йорке, пожираемый чувством вины перед ней, жгучим беспокойством за дочерей; он слишком много и быстро говорил, словом, был не в себе в эти дни.

— Да нет, больше разочарована. Между прочим, как твоя бывшая жена?

— Отлично, — он явно не хотел говорить о ней и был удивлен вопросом Таны. Это же была совсем неподходящая тема для разговора, но Тану не оставляли в покое слова матери. — Почему ты спросила?

— Просто из любопытства. — Она занялась десертом и странно холодно взглянула на него. — Ты все еще любишь ее?

— Конечно, нет. Это же нелепо. Я уже несколько лет как разлюбил ее, — он потупился расстроенно, а Тана была довольна. Мама ошиблась. Как всегда. — Ты, вероятно, не знаешь этого, Тэн, — он побледнел, замялся, — случилось так, что я влюбился в тебя.

Он долго смотрел на нее, она же испытующе изучала его лицо. Наконец она улыбнулась ему, ничего не сказав, поцеловала его в губы, положила вилку и задремала. Ей нечего было ему сказать, и он чувствовал себя странно неуютно. Да, это был тяжелый уик-энд для обоих.