Глава 39

Тяжело дыша, Паскаль побежал по поднимавшейся в горку дорожке. Он нырял под ветви каштанов, разогнал на своем пути стайку подростков и наконец выскочил на кольцевую дорогу. Макмаллен исчез.

Паскаль посмотрел вправо, в направлении резиденции. До его слуха донесся звук заводящегося автомобильного мотора, потом еще одного. Взглянув налево, он увидел, что к парку приближается группа людей. Все так же бегом Паскаль пересек дорогу и заглянул за ограду мечети. Никого. Неужели он ошибся? Может быть, человек в куртке был вовсе не Макмаллен? Насколько далеко он мог уйти, имея сто метров форы? Наверняка не так далеко. Паскаль стал рассматривать главную дорогу, проходившую за оградой парка. Затем он обернулся как раз в тот момент, когда мимо него на большой скорости пронеслась машина «Скорой помощи». Вторая следовала в пятидесяти метрах позади. Мигая проблесковыми «маячками» на крышах, они появились из ворот резиденции и уже через секунду выезжали на главную дорогу. Один из автомобилей двинулся на север, второй поехал в западном направлении. Перемахнув через ограду вокруг мечети, Паскаль быстро пересек двор.

Никого. Вне себя от нетерпения, он оглядывался по сторонам. Ни того мужчины, ни кого бы то ни было еще. Двери минарета были на замке. Паскаль посмотрел вверх, но увидел лишь край каменной стенки, которая шла вокруг верхней площадки минарета, и колонны, поддерживавшие его купол. Наверху тоже никого не было видно. Паскаль прислушался. Тишина. Здесь царила напряженная тишина, неестественность которой только подчеркивал уличный шум за пределами парка.

«Я ошибся», – успел подумать Паскаль и тут же увидел ее – старую темно-зеленую куртку. Она была туго свернута и засунута в заросли кустарника в глубине двора. Медленно, по-кошачьи, Паскаль подошел к кустам. Куртка как куртка. Ясно лишь, что в нее недавно был завернут какой-то предмет, которого сейчас здесь уже не было. Паскаль аккуратно положил куртку на землю, а затем подошел к подножию минарета, вжался в его стену и стал двигаться до тех пор, пока не очутился прямо. Под тем краем площадки, который смотрел на сад резиденции. Прищурив глаза, чтобы защитить их от слепящего солнца, он посмотрел вверх. Сначала Паскаль не видел ничего, кроме каменной кладки на фоне белого неба, но затем стал различать что-то еще. Он увидел этот предмет только тогда, когда от него отразился солнечный луч. С такого расстояния было невозможно разглядеть, что это такое, однако Паскаль знал, что представляет собой эта тонкая металлическая полоска, казавшаяся отсюда тонкой, как травинка.

Тогда он закричал. Громко, как только мог, чтобы предупредить жертву и по возможности помешать стрелку прицелиться. Ничего не произошло. Он закричал снова, на сей раз выкликнув имя Макмаллена, и, не переставая кричать, вновь ринулся к запертой двери.

Паскаль бросился на нее всем своим весом, но она даже не дрогнула. Он снова швырнул на нее свое тело, и опять никакого эффекта. Паскаль перевел дыхание. Тишина сводила его с ума. За секунду до того, как он вновь атаковал запертую дверь, француз услышал мимолетный звук, раздавшийся в тишине. Ему приходилось часто слышать его в прошлом. Это был звук спускаемого предохранителя на винтовке.

– Вы понимаете замысел? – говорил Хоторн. Они отошли уже на пятьдесят метров от той скамейки, где еще недавно сидела Лиз. Позади них раскинулась лужайка, а аккуратно подстриженные ряды кустов впереди подсказывали, что здесь-то и находится «маленький парк». Солнце ослепительно сияло на безоблачном небе. Хоторн указал рукой на кусты, между которыми были разбиты идеально ровные дорожки, покрытые утрамбованным гравием.

– Существует множество классических парковых проектов, – продолжал он. – Они восходят к шестнадцатому веку и даже еще более раннему времени. Этот я разработал, вложив в него двоякий смысл. Проект, конечно, декоративный, но если вы внимательно присмотритесь, то увидите, что он представляет собой лабиринт. Лабиринты – это вообще крайне интересно. Изначально они появились в виде запутанных дорожек, выложенных керамической плиткой на полах церквей. Кающийся должен был проползти по такой дорожке на коленях, символизируя душу, стремящуюся к искуплению грехов… – Хоторн с улыбкой поглядел на Джини. – Мне нравятся такие вещи. Иногда мне кажется, что я гораздо лучше прижился бы в средневековье.

– Почему?

– Да я и сам не знаю. Тогда связь между моралью и религией была очень прочной. Верования людей были предельно просты: грехопадение, спасение… Проклятье! – Он наклонился, чтобы поближе рассмотреть один из кустов. – Заморозки частично повредили их…

Хоторн подался вперед и теперь рассматривал верхушку куста. Посмотрев на него, Джини вдруг осознала: «Я больше не могу. Еще одна минута, и я скажу ему все».

– Парки всегда интересовали меня, – продолжал тем временем посол, – точно так же, как моего отца и деда. Это тоже перешло ко мне от них по наследству. – Он посмотрел на нее снизу вверх. – Посидим здесь немного, или вы предпочитаете идти дальше?

Он показал рукой на другую белую скамейку, стоявшую на краю «маленького парка». Когда Хоторн поднял голову к Джини, прямо ему в лицо ударили солнечные лучи, осветив его светлые волосы, отчего они стали похожи на шлем, а сам он – на ослепительного молодого и неуязвимого принца-воина. «Игра света», – мрачно подумала Джини.

Хоторн выпрямился и направился к скамейке. Джини сначала смотрела на него, а потом оглянулась через плечо. Двое телохранителей по-прежнему настороженно оставались метрах в двадцати позади них. Прищурив глаза от солнца, она разглядела, что это все те же Ромеро и Мэлоун. Взгляд Ромеро был прикован к ней, а глаза Мэлоуна безостановочно двигались. Он смотрел то на посла, то осматривал сад вокруг них, то оглядывался на дом.

Проследив за одним из его взглядов, Джини увидела лужайку, деревья и сверкающий горизонт между ними. В непрерывном пологе деревьев был только один разрыв, обозначавший границу между посольским садом и парком. Он появился, вне всякого сомнения, в результате прореживания деревьев, производившегося здесь раньше на этой неделе под присмотром Лиз. Джини вспомнился тот день, когда она стояла за оградой, слушала завывания бензопилы и команды, которые Лиз Хоторн отдавала рабочим. Это было в тот самый день, когда, придя домой, она нашла Наполеона мертвым.

Джини почувствовала, как у нее перехватило горло. Сквозь разрыв в куще деревьев она видела сияние позолоченного купола мечети и тонкие очертания ее минарета, взлетевшего к солнцу на фоне светлого неба. «Чудесный вид, прекрасный сад, потаенное место. Привилегия могущественных людей», – подумала Джини и, подойдя к скамейке, села возле Хоторна.

– Скажите мне, – спокойно начала она, – объясните мне одну вещь, которую я никак не могу понять. Зачем вам надо было убивать моего кота?

Он мгновенно взял себя в руки. Разве что едва заметно на долю секунды сузились глаза. А вслед за этим последовала озадаченная улыбка.

– Простите, вы сбили меня с толку. Какого кота, Джини? Я и не знал, что у вас есть кот.

– А вот я полагаю, что знали. И это именно он исцарапал вас, разве нет? Вон, на руке и на шее.

– Где? Здесь? – Хоторн растерянно посмотрел на свою руку, а затем тяжело вздохнул. – Вы хотите узнать, откуда у меня эти царапины?

– Да, хочу.

– В таком случае спросите Мэри. – Голос его стал твердым. – Она как раз присутствовала в тот день, когда Лиз мне это устроила. Разве мачеха вам не рассказывала?

И даже сейчас, пусть на какое-то мгновенье, но она почти поверила ему. Все прозвучало так разумно, так точно были выдержаны паузы между фразами, так правильно выбран тон… Джини снова окинула взглядом ссадины на его руке и шее.

– Это сделала не женщина, – спокойно сказала она и, подняв глаза на Хоторна, добавила: – Вы лжете.

– Да нет же, Джини, поверьте. Я и так налгал слишком много, на всю жизнь хватит. – Он немного помялся, а потом взял ее за руку. – Неужели нельзя без этого? – проговорил он тихо. – Я думал, вы понимаете. Я не стану вам лгать. По крайней мере, не сейчас. Вы слишком хорошо меня изучили. Ведь нас с вами уже немало связывает.

– Нет, – ответила она, – вы станете лгать. Вы солжете мне с такой же простотой, как любому другому. И ваша жена лжет почти так же искусно, как и вы сами. И ваш отец… Я, – замешкалась она, – правда не знаю, много ли налгал мне ваш отец. Может быть, и не очень. Вы ведь ничего не рассказывали ему, не так ли? – Она прикоснулась к царапине на его руке. – Ваш отец не знает обо всем этом.

Наступило долгое молчание. Хоторн по-прежнему смотрел в ее глаза, а Джини словно ушла в себя. Наконец в его лице что-то изменилось, глаза немного сузились, и он накрыл ее руку своей ладонью.

– Нет, – сказал он, – конечно же, вы правы. Моему отцу об этом ничего не известно, и если бы он узнал, то не понял бы.

Джини высвободила руку и откинулась на спинку скамьи. Хоторн отвернулся в сторону и стал смотреть через сад в сторону парка.

– Это было в среду утром, – негромко заговорил он. – Накануне вечером я видел вас на том самом ужине в «Савое». После этого я не мог заснуть. Я снова и снова думал о некоторых вещах, о которых говорил в своем выступлении. Один или два раза я подумал и о вас. А рано утром следующего дня отец дал мне послушать одну из этих своих чертовых пленок. Эта была запись вашего разговора с Николасом Дженкинсом у вас на квартире. Вы согласились бросить историю, связанную со мной. Это, конечно, не убедило моего отца, а на меня произвело прямо противоположный эффект. Мне очень захотелось встретиться с вами, рассказать многое из того, что я поведал вам в прошлую пятницу: о своей женитьбе и всем, что с ней связано. Вот я и отправился к вам в квартиру. Разумеется, вас там не было.

Хоторн бросил на нее какой-то невидящий, замороженный взгляд, словно на пустое место.

– Я находился в очень странном состоянии. Я был подавлен, испытывал отчаянье. Я сам не знаю, почему. Думаю, я страстно хотел, чтобы вы узнали, кто я есть на самом деле. Мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь узнал об этом… – Хоторн натянуто улыбнулся. – И это называется католик с рождения! Бог знает, сколько лет я не ходил на исповедь. Я даже причащаться не могу. Может быть, дело в этом?

Он помолчал. Молчала и Джини. За их спинами раздавалось потрескивание миниатюрных раций. Слева от сидевших, в ветвях дерева, запела птица, но затем вспорхнула и улетела. Где-то в отдалении, как показалось Джини, на расстоянии целой вселенной от того места, где они сидели, ей вроде бы послышался какой-то крик.

– Не обнаружив вас дома, – продолжал Хоторн, – я почувствовал, что нахожусь в смятении. Я чувствовал, что просто должен проникнуть в вашу квартиру. Это оказалось несложно, у вас такие замки, справиться с которыми может и ребенок. Оказавшись внутри, я стал искать вас. Зашел в вашу спальню, прикасался к вашим вещам и простыням. Я ощущал запах вашей кожи и ваших волос. Просмотрел все ваши бумаги в ящиках письменного стола. Я подумал, что уж коли тут нет вас самой, я смогу отыскать вас в каком-нибудь письме или дневнике. Я даже подумал, что, возможно, сам напишу вам, оставлю какое-нибудь послание или просто подожду вашего возвращения, а потом нашел в вашем письменном столе все эти вещи: наручники, чулок, туфлю. Я ведь не знал о том, как они попали к вам, но они заставили меня вспомнить о моей жене, о том, что я делал с ней и другими женщинами. Это… возбудило меня. Хотя я никогда не чувствую возбуждения, меня лишь обволакивает какая-то чернота. И тогда я захотел вас. Одна часть моего сознания хотела вас такой, какая вы есть, а другая страстно желала, чтобы на вас были одеты все эти вещи, даже наручники… особенно наручники, чтобы вы таким образом были похожи на всех остальных женщин и я смог сделать с вами то, что мне нравится…

Мне сложно объяснить. – Хоторн поднял руку, но тут же безвольно уронил ее на колени. – Со мной это происходит, и все тут. Я должен выяснить, что творится на другой, на темной стороне. Иногда мне удается с этим справиться, иногда нет, а в тот день искушение было слишком сильным. Если бы вы вошли в тот момент, я, без сомнения, заставил бы вас надеть все это на себя. Могло бы произойти все что угодно. Я мог бы вас даже убить. Я мог бы убить себя. Но вас не было, а был только ваш кот. Он смотрел на меня, а в моих руках был чулок, вот я и убил животное вместо человека. Затем я все убрал. Я избавился от боли, страданий, желания. И ушел.

Джини беззвучно закричала. Не чувствуя ног, она поднялась со скамейки и слепо пошла в сторону. Догнав девушку, Хоторн взял ее за руку и развернул лицом к себе. Слезы слепили Джини, но на секунду ей показалось, что по лицу Хоторна блуждает какой-то огонек.

– Вот что я собой представляю, – тихо сказал он. – Все равно вы знали об этом. Вы ведь спрашивали моего отца. Войдя в комнату, я услышал ваш последний вопрос. Кто в прошлом году бывал с моей женой раз в месяц? Кто смотрел, как она спит с другими мужчинами? Все это я. Потому что она любила смотреть, как я на нее смотрю, и потому что я до этого докатился. Интересно, если человек постепенно опускается, достигнет ли он когда-нибудь самого дна, где будет проклят и лишится надежды на спасение? Существуют ли границы падения?

Он отпустил Джини и отступил на шаг назад. И вновь какая-то точка высветилась на его лице.

– Теперь вам известно все, – произнес он мертвым голосом. – Абсолютно все. К добру это или к злу, но вы знаете обо мне больше, чем кто бы то ни было другой. За исключением, конечно, Бога, – улыбнулся Хоторн. – Если он существует. Тогда он все видит и вряд ли простит.

Наступило молчание. Джини стояла, не шевелясь. Хоторн отступил в сторону, затем вновь приблизился к девушке. Позади них бесшумными тенями стояли двое охранников. Она слышала шорох, доносившийся из раций, видела, как один из них обернулся и бросил взгляд на ограду. Но все это было очень далеко от того маленького, но непроницаемого купола мертвой тишины, под которым стояли они с Хоторном.

– Но почему, – тихо заговорила она, – почему вы допустили, чтобы с вами случилось такое? Ведь вы могли быть совершенно иным. С самого начала вам было даровано так много! Кто сделал вас таким? Отец? Лиз? Почему вы за себя не боролись?

Джини умолкла. Теперь она уже отчетливо видела световую точку, которая двигалась по лицу Хоторна.

– Мне некого винить, – произнес Хоторн, – я сам сделал выбор. Только во Вьетнаме я узнал, что из себя представляю. Выслушайте меня, Джини…

Но она уже не слушала его. Как загипнотизированная, она следила за маленькой точкой света, перемещавшейся по его лицу. Она напомнила Джини игру в «солнечные зайчики», когда в детстве, взяв в руки маленькие зеркальца, они направляли отраженные лучи в глаза друг другу. Только вот этот двигавшийся луч не был ни таким белым, ни таким ослепительным, как те. Это был маленький красный кружочек не больше сантиметра в диаметре, и он беспрестанно двигался по лицу Хоторна.

Самого посла он, казалось, вовсе не беспокоил. Хоторн подвинулся, и красный кружок пропал, затем он сделал еще одно движение, и точка вновь появилась. Она ползла по его скулам, коснулась волос. Хоторн продолжал говорить. Он рассказывал что-то о ее отце, о селении Майнук и о том, как ее отец не стал давать показания относительно того, что там случилось, хотя, вполне возможно, догадывался об этом.

– Что? – спросила Джини. – Что же там случилось? Позади них послышалось какое-то движение. Хоторн обернулся, но затем стал снова смотреть на Джини. Красный кружок опять появился, теперь посередине его лба. Хоторн вздохнул.

– Я убил ту девушку, Джини, – спокойно ответил он. – Она была коммунистическим агентом. Большинство солдат из моего взвода погибли. Ее допрашивали в той хижине. Было очень жарко. Все было не так, как рассказывает Макмаллен. Это была война, Джини! Одна женщина и пятнадцать мужчин, которые только что видели, как гибли их товарищи. Мне было двадцать три года. Да, все пошло наперекосяк. Да, ее изнасиловали, а когда это кончилось, я ее убил. Она хотела умереть и умерла, держа меня за руку. Я выстрелил ей в затылок…

– Подождите!.. – закричала Джини. – Что-то происходит! Ваше лицо…

Джини изумленно смотрела на Хоторна. Красный кружок на его лице то и дело дергался. Лицо посла приняло озадаченное выражение. Он нахмурился, а в глазах его появилась тревога.

– В чем дело, Джини? – удивленно спросил он. – Может быть, вернемся в дом?

Он сделал неловкое движение в ее сторону и застыл. Красный кружок вновь появился на его лбу. Хоторн нахмурился еще сильнее. Время замедлилось, а затем почти и совсем остановилось, поэтому бровям Хоторна понадобилось очень много времени, чтобы сойтись на переносице, а крик сзади, с расстояния метров в двадцать летел до них несколько часов. Джини видела, как побежали оба телохранителя – и Ромеро, и Мэлоун, но ей казалось, что происходит это очень медленно и в каком-то другом измерении. Между бровями Хоторна возникло пятнышко, маленькое, как кастовая отметина в Индии. Джини смотрела на нее в бесконечно затянувшемся молчании и увидела, как к Хоторну пришло понимание. Оно вспыхнуло в его глазах на одну крохотную секунду. Понимание, а может быть, и облегчение. Она увидела, как движутся губы посла, а затем его лицо взорвалось.

Воздух застила багровая пелена. Что-то красное хлынуло потоком, заливая ее лицо, стекая по волосам и одежде Джини. Она была залита этим страшным красным потоком с ног до головы. Секунды едва ползли, а пространство вокруг казалось огромной вселенной. Эта жидкость, возникшая ниоткуда, была теплой и пахла железом. Взглянув на себя, Джини увидела, что она промокла насквозь. Однако не только это красное покрывало ее, но и что-то еще, какое-то отвратительное густое и студенистое месиво. Тогда девушка попыталась дернуться в сторону, сорвать себя с этого места. Хоторн тем временем медленно заваливался назад. И только теперь, когда все было кончено, она услышала хруст винтовочного выстрела.

– Ложись, ложись, ложи…

Мэлоун врезался в Джини, словно пушечное ядро, в мгновение ока сшибив ее на землю. Лежа спиной на мокрой траве, она бессмысленно смотрела в белое небо.

Через некоторое время ей показалось, что опасность миновала и она может повернуть голову. Так она и сделала – совсем чуть-чуть – и увидела Хоторна. Он лежал буквально в метре от нее. Над ним присел Мэлоун, а Ромеро лежал прямо на теле посла, наполовину закрывая его. Прерывающимся от потрясения голосом он говорил и говорил в свой микрофон на запястье:

– Попали! В него попали! Скорпион здесь!

Джини хотелось сказать ему, что он ошибается, что Хоторн не ранен, а убит, но легкие ее были парализованы, а губы не двигались.

Соображал ли Ромеро, что произошло? Она была в этом не уверена. Потрясение может выбить из колеи даже профессионала, даже убийцу, даже бывшего солдата, и он принялся делать нечто жуткое. Всхлипывая, Ромеро стал собирать разбросанные по траве ошметки мозга и складывать их обратно в черепную коробку Хоторна, вдребезги разнесенную пулей.

Джини закрыла глаза. Ее стало рвать. Она откатилась в сторону, поближе к кустам, к «маленькому парку» Хоторна, его дороге покаяния.

– Оставь его! Ради всего святого, оставь его в покое! – слышала она голос Мэлоуна. Не в силах сдержать стон, она заткнула уши руками. Наступила давящая тишина, а затем послышался треск второго выстрела.

Наконец-то дверь поддалась. Оказавшись у подножия лестницы, Паскаль услышал первый выстрел и побежал по этой узкой и крутой спирали, насчитывавшей ровно сотню ступеней. Второй выстрел раздался примерно через сорок секунд, когда Паскаль находился уже на последнем витке лестницы. Он закричал. «Хоторн, – думал он. – Хоторн и кто еще?» – вертелось у него в голове. Сердце сжималось от страха. Он побежал быстрей, слыша гулкое эхо собственных шагов, отлетавшее от каменных ступеней. Наверху царила тишина. «Что он делает? – пытался сообразить Паскаль. – Перезаряжает или у него нет в этом нужды? Сколько раз он еще собирается стрелять?»

Теперь над своей головой он уже видел свет. Когда Паскаль выбрался на верхнюю площадку минарета, то оказался лицом к лицу с Макмалленом, поджидавшим его. Его винтовка была направлена точно в сердце Паскаля.

Спокойным, тихим голосом он протянул:

– А-а-а, это вы. Не двигайтесь. У меня нет причин убивать вас, но если вы пошевелитесь, я это сделаю.

Ноги Паскаля словно приросли к камню. Винтовка представляла собой серьезное и очень мощное оружие – «Хеклер и Кох PSG1» с лазерным прицелом. На таком расстоянии пуля прошила бы его насквозь, причинив мало вреда, хотя могло получиться и иначе. Тут все зависело бы от вида зарядов, удачи и Божьей воли.

– Кто? – спросил Паскаль. Он едва мог говорить. – Почему вы стреляли дважды? Кого вы убили?

Сначала Макмаллен выглядел озадаченным, а потом на его лице появилось раздражение.

– Естественно, Хоторна. И Фрэнка Ромеро.

– Вы попали в обоих?

– С семисот метров? И с такой высоты? Разумеется, я в них попал. Хоторн мертв. Впрочем, они оба мертвы. После того, как они оказались в центре сада, это было несложно. Как в тире.

Макмаллен обернулся через плечо, затем вновь перевел глаза на Паскаля. Они оба услышали снизу звуки бегущих ног.

– Если вы беспокоитесь о той женщине-журналистке, вашей приятельнице, то с ней все в порядке, – сказал стрелок. – Она там, в саду. Только что разговаривала с Хоторном.

– Что?! – побелел Паскаль. – Джини была с ним? Она находилась с ним как раз в этот момент?!

– Конечно, – холодно взглянул на него Макмаллен. – Она ведь хочет писать о войне, не так ли? Она именно к этому стремится? Что ж, теперь она знает, что может сделать с человеком современное оружие.

Паскаль недоверчиво смотрел на Макмаллена. Он был бледен, но абсолютно спокоен.

– Откуда вам это известно? При вас она никогда об этом не упоминала. Откуда вы знаете?!

Макмаллен слегка пожал плечами и вновь поднял винтовку.

– Я знаю гораздо больше, чем вы можете предположить. Не откажите встать вон там. Нет, правее. Прямо к внешней стене.

Паскаль перешел на другое место. Он посмотрел вниз, но отсюда был виден только двор мечети. Две мужские фигуры в черном быстро пересекли двор и укрылись.

– Они вооружены? – спросил Макмаллен.

– Да.

– Прекрасно.

Он двинулся к ступеням, но, поставив ногу на первую, остановился и обернулся к Паскалю.

– Вы сделали снимки Хоторна?

– Нет. По крайней мере, ни один из них использовать нельзя.

– Он приехал в дом, как и планировалось?

– Да, приехал. Но у него было там вовсе не свидание с незнакомкой. Он прибыл туда с собственной женой. С Лиз.

Макмаллен, который все еще продолжал двигаться, при этих словах застыл как вкопанный.

– Вы хотите сказать, что он принудил ее поехать туда?

– Я не заметил, что ее кто-то к чему-то принуждал. Скорее наоборот. Инициатива принадлежала ей. Она находилась там явно по своей воле.

Наступило молчание. Макмаллен медленно повел рукой. Теперь его палец лежал на спусковом крючке винтовки.

– Значит, по-вашему выходит, что она отправилась туда, чтобы заниматься с ним любовью? Это не может быть правдой!

– Я не могу подвергать сомнению то, что видел собственными глазами, – спокойно отозвался Паскаль и стал выжидать. Вероятность того, что Макмаллен выстрелит вне зависимости от того, что он ответит, составляла примерно шестьдесят к сорока, прикинул Паскаль. Тишина длилась всего лишь несколько секунд, но ему она показалась бесконечной. В отдалении завыли сирены.

Макмаллен колебался. Он сделал шаг назад, еще ближе подойдя к ступеням. Они оба слышали, как внизу кто-то движется.

– Вы ошиблись, – произнес наконец Макмаллен. – Перепутали. Так быть не могло.

– У меня есть снимки, – ответил Паскаль.

– Снимки? Они ничего не доказывают. Отец Хоторна прислал мне снимки, на которых, по его словам, была изображена Лиз. Но ему не удалось обмануть меня. Они оказались фальшивкой. Я никогда не верил никаким снимкам, свидетельствам, уликам. Вы понимаете это?

– Сейчас понимаю.

– Ведь такие фотографии несложно подделать, правда? – Взгляд Макмаллена внезапно стал почти умоляющим.

– Да, несложно, – искренне ответил Паскаль. – Единственные снимки, которым я доверяю, это те, которые я делал сам.

Глядя в лицо Макмаллену, он видел, что тот борется с сомнениями. Шум снизу нарастал.

– Вы собираетесь умереть ради Лиз? – осторожно спросил Паскаль. – Дело в том, что если вы еще немного простоите здесь, задавая вопросы, для вас все закончится именно этим.

– Вы полагаете? – Губы Макмаллена растянулись в скупой ухмылке. – Зачем же мне теперь умирать? Лиз свободна. Пока Хоторн не подписал бумаги, ей ничто не грозит, а он их уже никогда не подпишет. Через два часа я буду в больнице и увезу оттуда Лиз.

– Вы это серьезно? – Паскаль выглянул за одну из колонн и осторожно посмотрел вниз. – Там, во дворе, пять человек. Другие поднимаются по лестнице, вы сами их слышали. Боюсь, что вам не одолеть больше, чем полпути вниз. Особенно с этой штучкой – «Хеклер и Кох» – в руках.

– Не исключено, – вновь улыбнулся Макмаллен. – Впрочем, я думаю, вы ошибаетесь. А вот по поводу винтовки я с вами согласен. Тем более что она мне все равно больше не понадобится. Ловите.

И с этими словами он швырнул оружие Паскалю. Его движение было таким стремительным и неожиданным, что Паскаль непроизвольно отреагировал на него, вытянув вперед руки и поймав винтовку за ствол. В этот момент он не видел ничего, кроме летевшей в него винтовки, и именно за это короткое мгновение Макмаллен исчез.

Паскаль прислушался к его шагам, зазвучавшим на лестнице. Он аккуратно положил винтовку на каменный пол на некотором отдалении от себя, затем наклонился и прислушался к звукам, доносящимся с лестницы. До его ушей все еще доносилось эхо шагов Макмаллена. Он, должно быть, бежал, не пытаясь предпринять никаких мер предосторожности. Вслед за тем Паскаль услышал звук автомобильного мотора. Он выпрямился, прислонился к колонне и посмотрел вниз на кольцевую дорогу.

Там действительно стояла машина с работающим двигателем и открытыми дверями. Один мужчина в черном сидел за рулем, второй стоял на тротуаре возле распахнутой дверцы. Двое других, должно быть, дожидались Макмаллена у подножия лестницы, поскольку, очень быстро двигаясь, все трое в тот же миг появились в поле зрения Паскаля. Макмаллен безошибочно выделялся в этой группе. Хотя он тоже был одет в черное, но по крепости сложения уступал другим и к тому же был с непокрытой головой. Зажатый ими спереди и сзади, он быстро бежал. Паскаль заметил, как он быстро оглянулся через плечо. Он, похоже, знал всех этих людей.

Чтобы добежать от подножия лестницы до автомобиля, первому мужчине понадобилось примерно пятнадцать секунд. Перепрыгнув через загородку вокруг двора мечети, он пересек тротуар и оказался внутри машины. Скользнув в нее, он сразу же крикнул:

– Давай.

Макмаллена отделяло от него не более двадцати метров, а третий мужчина бежал буквально по его пятам. Уже потом Паскаль думал, что в тот момент Макмаллен так и не понял, что что-то пошло не по плану. Мужчина сзади выстрелил в него всего лишь раз, в спину, как только тот достиг ограды. На нее он и рухнул. Его спутники уже были в машине, которая, визжа колесами, рванулась с места и исчезла из вида прежде, чем Макмаллен умер. Он отхаркнул длинную струю светлой артериальной крови и сполз на землю.

Паскаль действовал быстро. Он начисто протер ствол винтовки, уничтожая отпечатки своих пальцев, затем вынул из чехла фотокамеру, в которой еще оставалось около пятнадцати неиспользованных кадров. Бесшумно и очень быстро он побежал вниз по ступеням. Сирены теперь звучали ближе и гораздо громче.

Паскаль знал, что все было четко рассчитано, поэтому полицейские машины должны были прибыть примерно через полторы минуты после того, как все было кончено. У Паскаля оставалось около тридцати секунд, но на самом деле ему требовалось не больше пятнадцати.

Дверь у основания лестницы была открыта, а на дворе не было видно ни души. Паскаль вышел с поднятыми руками, держа камеру над головой. Оказавшись в пяти метрах от входа в минарет, он наклонился и аккуратно поставил фотоаппарат на землю. Завывание сирен резало слух, и слева, у въезда в парк, Паскаль уже видел боковым зрением синие вспышки полицейских мигалок. Вытянув руки по швам, он двинулся в сторону от синих мигающих огней – через двор и на основную дорогу. Он полагал, что, вероятно, ему ничего не грозит, поскольку мертвый французский фотокорреспондент может явиться неудобством, ненужным осложнением. И все же, пока он шел, его спина постоянно ощущала холодок смерти и собственную уязвимость.

Паскаль вышел на главную дорогу за две секунды до того, как в парк въехала первая полицейская машина. Отсюда он не видел своего фотоаппарата, но знал, что его уже забрали. Паскаль пошел широким шагом, направляясь к открытому пространству, раскинувшемуся между мечетью и проходной резиденции американского посла. Там он перепрыгнул через ограду, быстро пересек покрытое травой пространство и дорогу.

Паскаль добрался до проходной через несколько секунд после того, как началось подлинное столпотворение. Люди бежали во всех направлениях, подъездная дорожка была заблокирована автомобилями. Приехали первые машины «Скорой помощи», и выскочившие из них мужчины в белых халатах бегом кинулись в сад позади дома. В воздухе мигали огни спецмашин, выли сирены, и вдруг в стороне от всего этого бедлама Паскаль увидел седовласого мужчину. На своем инвалидном кресле он двигался по дорожке из сада. Он подъехал к группе врачей и быстро поехал рядом с ними туда, куда они направлялись, но затем, видимо, передумал. Он направился влево, затем вправо, развернулся на месте, чтобы посмотреть на машину «Скорой помощи». Затем внезапно остановился на самом краю подъездной дорожки.

Совершенно один, крепко сжимая ручки своего кресла, он сидел посреди всей этой мятущейся толпы, сумбурных выкриков, мигающего света и воющих сирен. Затем к нему подбежали двое мужчин в черных пиджаках. Один склонился над ним, второй, всхлипывая, встал рядом на колени.

Приехала вторая машина «Скорой помощи», затем третья. Ворота уже не закрывались, беспомощно пропуская все новые автомобили и людей. Паскаль, растерявшись, уже собрался войти, когда чья-то рука прикоснулась к его локтю. Быстро обернувшись, он увидел Джини и рядом с ней огромную фигуру телохранителя по имени Мэлоун.

– Заберите ее отсюда, – сказал Мэлоун. – Увозите ее поскорее.

Паскаль снял пиджак и накинул его на плечи девушки. Вся ее одежда была пропитана кровью, она едва могла передвигаться. Когда Паскаль повел ее прочь, он в последний раз обернулся, чтобы кинуть еще один взгляд на царивший позади хаос.

Мужчина в кресле-каталке изогнул спину дугой и воздел к небу обе руки. Лицо его исказилось отчаянием и болью. Последнее, что увидел Паскаль, было то, как старик выкрикивал проклятья и они уносились в небеса.