Сон в ту ночь ко мне не шел, и я все обдумывал и обдумывал предупреждение брата Августина. Если за мной на самом деле следят, регистрируя каждое движение, каждое действие, значит, архиепископу наверняка известно о моих ежедневных визитах к строителям башни на площади Чудес. А значит, отныне туда ни шагу! Не стоит увеличивать список свидетелей, готовых подтвердить в суде, что я постоянно кручусь поблизости от колокольни.

После того как меня выпустили из тюрьмы, никакой торговли с местными купцами уже не могло быть: пизанцы, боясь, что их тоже заподозрят в ереси, делали все возможное, чтобы их не видели рядом со мной. Никто меня не приговорил, никуда меня не изгнали, но последствия судебного процесса были ровно такими, как если б обвинение в мой адрес подтвердилось. Прохожие на улице делали крюк, чтобы нам не встретиться, и вжимались в стену, если встреча была неизбежна.

Что ж, поскольку здесь уже не поторгуешь, а книжка нашлась, ничто меня в Пизе больше не держит, и переберусь-ка я в Геную, с купцами которой постоянно поддерживал связь, – там легче будет обживаться на новом месте, чем где-то еще.

Я начал потихоньку собираться. Если до Ланфранки дойдут слухи о моем стремительном отъезде, скорее всего, архиепископ прикажет меня арестовать и держать в камере до тех пор, пока не достроят колокольню. А как иначе – нельзя же допустить, чтобы я выскользнул у него из рук!

Сняв с чердака сундук – точь-в-точь как те, в которых обычно доставлял товары на борт торгового корабля, – я стал каждый день прибавлять туда личных вещей. Отправлю этот сундук с потоком товаров, направляемых из Пизы в Геную, и попрошу знакомого тамошнего купца, которому полностью доверяю, сберечь все это до моего приезда.

Прошло несколько недель, прежде чем в моем пизанском жилище не осталось ничего, кроме соломенного тюфяка и кувшина с водой, наступило время покинуть этот дом и мне самому.

Я спустился на набережную, как делал часто, чтобы понаблюдать за погрузкой товара. Несколько секунд до отплытия – и я уже на трапе, еще несколько – и в каюте галеры, с капитаном которой договорился заранее.

Но, прежде чем покинуть Пизу навсегда, не сумев справиться с искушением, решил последний раз посмотреть туда, где не появлялся все минувшие недели.

Приблизился к окну, выглянул и увидел вдали колокольню.

Она была слегка наклонена к югу.

Корабль поднял якоря и отошел от пристани.

А я так никогда и не узнал, что побудило брата Августина предупредить меня о неотвратимости нового наскока Убальдо Ланфранки. Поначалу я боялся, что это предупреждение – изобретенный архиепископом способ удалить подозрительного типа от стройки и при случае сорвать побег, но теперь я понимал, что ничего подобного.

Может быть, брат Августин, зная о могуществе манускрипта, надеялся заслужить таким образом какую-то награду.

Или, может быть, он попросту был хорошим человеком…