66
Когда Эндрю спустился вниз, чтобы принять душ, Аннета с Кларой тотчас побросали все дела, чтобы подглядывать за этим красавчиком, но неожиданно для них робот сдернул с ручки полотенце, мешавшее двери закрываться, и запер ее на защелку.
В душе зашумела вода, а Клара с Аннетой застыли в коридорчике с раскрытыми ртами.
— Что, курицы бесстыжие, кончилась ваша потеха? — злорадно воскликнул повар Фердинанд. — Живо за работу! У нас еще мусс не готов!
Женщины разбежались по местам, и некому стало следить за Эндрю, который вышел из душа через десять минут, поднялся к себе в комнату и, действуя согласно заложенному в нем графику, подключился через штуцеры к терминалу, чтобы закачать питательный сироп и слить шлаковые отходы.
Процедуры были не слишком приятны, но Эндрю научился отключаться от этих ощущений, запуская самотестирование или анализируя информацию из Глобалнета. Однако на этот раз его вдруг швырнуло в далекие воспоминания, встречи с которыми он давно не ждал.
Скрип колеса каталки, эхом отдававшийся в пустом коридоре. Шелест лифтовых створок, легкая вибрация кабины. Этот маршрут был ему неизвестен, и он не знал, куда его везут.
Может, кормить? Где-то здесь пахло едой. Но нет, кормили его в палате. «За маму, за папу…» Он хорошо это помнил.
Может, процедуры? Магнитный массаж, вибровытяжка, от которой стучали зубы? Нет, они проводились на том же этаже, что и палата.
Тогда что?
Лифт остановился, коляску выкатили в коридор, запах еды исчез. Здесь пахло сосновой стружкой, и Рекс тотчас вспомнил этот запах. Вот только откуда?
Обшитые пластиком стены отражали блики потолочных светильников и неясные силуэты коляски, пациента в ней и Агнеты, толкавшей этот экипаж.
Они сделали поворот направо, коляска толкнула податливую дверь и остановилась в большой комнате перед странного вида сооружением, похожим на каркас киношного монстра, которого бросили не доделав, и теперь он висел в подрамнике, расставив огромные «руки-крюки».
— Ну вот, это твой главный тренажер, — произнесла медсестра и, вздохнув, добавила:
— Будем надеяться, что он поможет.
Потом повернулась к технику, который с равнодушным видом сидел в углу, и сказала:
— Ну что, давай пристегивать?
— Давай, — сказал тот и нехотя поднялся. Таких доходяг к нему еще не привозили.
Кресло подкатили под «монстра» и, попеременно опуская его конечности, начали пристегивать к ним руки и ноги Рекса специальными ремнями с датчиками.
Это были новые для него ощущения, и он с интересом к ним прислушивался.
— Вроде все закрепили. А, подожди, вот еще…
Рекс почувствовал стеснение в области поясницы, там, где сильней затянули ремень, однако самого прикосновения не чувствовал. Он пока вообще мало что чувствовал.
— Включаю? — спросил мужчина.
— Включай, — ответила женщина, к голосу которой Рекс уже привык.
Что-то щелкнуло, по жестким конечностям монстра пробежала судорога, но больше ничего не произошло. Рекс чувствовал, что висит, словно мокрое пальто, слишком тяжелое, чтобы его мог раскачивать ветер. Но именно этот ветер приносил холод, который, словно удавка, стягивал слабое тело Рекса.
«Мне холодно», — хотел сказать он, но уже знал, что нужно терпеть — его никто не услышит.
— Дай легкий разряд.
— Сколько единиц? — уточнил техник.
— Две.
— Этого мало.
— Пока и этого хватит.
— Да давай дадим двадцать, чтобы он взбодрился! А то висит, как тряпка, ты его так и за год не поднимешь!
— Давай две единицы, — все тем же спокойным голосом произнесла Агнета.
Рекс слышал, как недовольно засопел техник. Он был раздражен, и от него пахло табаком. Сразу пришла ассоциация:
«Сколько можно курить эту дрянь, ты провонял всю лабораторию!»
«Иди в задницу, я курил у вытяжки!»
«У нас здесь пациент, ты что, этого не понимаешь?»
«Я курил у вытяжки!»
Кто это был? Рекс не помнил. Он видел только полы халатов, темные брюки, обувь. А еще руки с нервными пальцами, которые то судорожно сжимались, отчего белели костяшки, то вздрагивали, словно крылья птицы.
В этот раз от Рекса не добились никакой реакции. Несколько раз силу импульса повышали, но он ничего не почувствовал.
И снова потянулись ежедневные процедуры, вибромассаж, термоукалывание, контрастный душ и даже музыкальная терапия. Правда, классическую музыку Рекс не воспринимал, потому что она растворяла его в себе и он не мог почувствовать ее отдельно, зато танцевальные мелодии его задевали, он чувствовал их ритм собственной кожей.
Раз в несколько заполненных процедурами дней его возили на этаж к «монстру». Со временем, как ни странно, Рекс так с ним сдружился, что перестал представлять монстром, теперь он был просто «друг». Друг, который поддерживал Рекса и вместе с ним и доброй женщиной боролся за то, чтобы… Впрочем, Рекс не всегда понимал, какова цель всего того, что с ним происходит, но был уверен, что плохого ему здесь не сделают.
И вот однажды, когда Рекса в очередной раз поднял на своих крыльях друг, а скучный техник включил ток, Рекса передернуло от резкого удара. Ему даже показалось, что он вскрикнул, но это кричала женщина, которая повсюду сопровождала его.
— Ты с ума сошел! Сколько ты поставил?! — набросилась она на техника.
— Да все в порядке! Семь единиц — смотри!.. Я сам… это… удивился… Всего семь единиц, а он вон как дернулся!
Они снова повторили, но уже с меньшим импульсом, и, тогда Рекс впервые почувствовал, как вибрируют его мышцы. Оказалось, они у него есть!
Больше в этот день никаких процедур ему не проводили, а сразу вернули в палату, куда потом до самого вечера заглядывали люди в белых халатах. А двое с уже знакомыми голосами присутствовали при вечернем кормлении.
— Смотри, это похоже на гримасу…
— Да ну, это уж слишком. Тебе прямо все сразу подай, и энцефалограмму положительную, и гримасы…
— Нет, ну давай попробуем… Агнета, снимите с челюстей степлеры… Так… А теперь подавайте ему ложку, так!
— А ведь ты прав, это гримаса! Это правда гримаса! Мимика! У него работает мимика!
День ото дня волнение и суета вокруг Рекса усиливались, и он это чувствовал. Наверх его стали возить ежедневно, и там, подбадриваемый электрическими разрядами, он пытался двигать конечностями, а крылья и лапы друга совершали плавные движения, заставляя самого Рекса тянуться за ними до проблесков боли, о которой он прежде ничего не знал.
Рядом с ним все чаще произносили слово «тонус», а позже появились и другие слова: «перспектива» и «прогресс».
