8. Лекарство для Мар

За эту восьмицу Зинта извелась сильнее, чем за весь тот месяц, что Орвехт и Эдмар провели в Мезре. Чего добиваются от Суно доглядчики Светлейшей Инквизиции, почему даже повидаться с ним не разрешают? Матушка Сименда, его домоправительница, ходила туда, подговоренная Зинтой, но вернулась ни с чем.

– Разве ты не можешь обернуться демоном и вытащить его из Дома Инквизиции? – упрекнула лекарка Эдмара, чувствуя себя так, что впору или разреветься, или кинуться в драку.

– Подозреваю, что там приняты меры против вторжения демонов, и действовать там будет не проще, чем в Накопителе. Есть кое-кто, за кем я полез бы даже туда, но Суно Орвехт, при всем моем расположении к нему, ты уж прости, не из их числа. У него была возможность этого избежать. Я предвидел такую развязку и, если помнишь, предлагал перебросить вас обоих в тот мир, из которого я пришел. Ты еще не забыла, что он на это сказал?

Зинта кивнула, изо всех сил сдерживая слезы. Суно тогда ответил, что это его родной мир, и его Ларвеза, и его Ложа, будь она неладна, и если здесь что-то не в порядке – надо наводить порядок, а не бежать в чужие миры.

– Он ведет с магами-доглядчиками свою игру, головоломную и рискованную. Вряд ли он пошел бы на это, не будь у него шансов обыграть их. И если кто-нибудь сейчас вломится в Дом Инквизиции, дабы его спасти, он такому доброхоту скажет много чего прочувствованного, но отнюдь не спасибо.

– Думаешь, он с этими доглядчиками справится?

– Вот этого заранее не знаю. Надо ждать.

– И сколько еще ждать придется?

– Тоже не знаю.

Эдмару хорошо рассуждать, он выдвинул условие, чтобы в отплату за Мезру его оставили в покое, и Ложа его не трогает, не смея нарушить подкрепленную магическими клятвами договоренность. Если б Суно догадался сделать то же самое… Но он маг Ложи, не ему с ней торговаться. Порой Зинту охватывала злость: что ж эти светлейшие коллеги гнобят людей в благодарность за верную службу? Впрочем, с чего это происходит, она понимала и без объяснений Эдмара: с того, что держатся за свою корысть, как за самое святое и самое милое на этом свете.

– По-твоему, ты насовсем избежал угрозы Накопителя? – спросила она однажды у древнего мага, осуществляя свой давно продуманный замысел. – Ложу ты связал клятвой, это хорошо, но ведь есть и другие государства, Молона хотя бы, которая всяко имеет на тебя претензии. Или вдруг, да помилуют нас боги, какой-нибудь несчастный случай – и потом ты вновь родишься в Сонхи, со всеми вытекающими последствиями, а с Лилейным омутом тебе в следующий раз не повезет? Этих Накопителей повсюду полно… Ты уж старайся беречься, чтобы ничего такого не вышло.

Он невозмутимо ответил, что постарается, не стоит ей беспокоиться, но, заметив мелькнувшие в его глазах недобрые искры, Зинта поняла, что стрела попала в цель. Конечно же, он постарается себя обезопасить – или она плохо его знает.

Закончив собирать ингредиенты, Эдмар приступил к изготовлению противоядия, позволив лекарке наблюдать за процессом.

Его планы не изменились: он собирался вручить зелье и молча уйти, хлопнув дверью или не хлопнув – по обстоятельствам, насчет нюансов можно будет определиться на месте, но этот визит должен оставить у его давнего друга-недруга горький осадок и ощущение неправоты, смешанное с раскаянием.

– Дело в том, что для него эти вещи имеют непомерное значение, – растолковал Эдмар Зинте. – Такая уж занятная натура… Для таких, как он, работает жуткое правило: имей совесть, иначе она поимеет тебя. Со мной он вел себя невообразимо бессовестно, вот пусть теперь и расплатится сполна. Моя месть будет доброй, но доброта тоже может быть ядовитой.

– Дурно это, – попыталась она его урезонить. – И не надо больше ничего ядовитого, один раз уже доигрались, помоги тебе Тавше все исправить. Дались тебе эти старые обиды.

– Ты не знаешь, что это были за обиды! Он не единожды оскорблял меня словами, за которые кого-нибудь другого я бы без снисхождения убил. Он пытался настраивать против меня свою сестру, прелестную женщину, с которой меня связывала нежная интимная дружба. Он издевался над моими лучшими чувствами и ответил вероломством на мое доверие. Незадолго до моей прошлой смерти он без устали попрекал меня сущим пустяком – увы, я не слишком удачно пошутил, а он из этого раздул невесть что, до сих пор вспоминать больно. Не далее как минувшей весной его собака меня облаяла и вываляла в сугробе.

– Какая еще соба… – Зинта осеклась на полуслове и прошипела: – Ох, ты хоть думай, что болтаешь!

Боги миловали: ветер, шевеливший штору на окне, дул с юго-запада, но, не ровен час, кто-нибудь из стаи Дохрау услышит такие речи.

Эдмар стоял на своем, не переубедишь, а ей очень не нравилось, что он собирается, сделав благое дело, заодно с тем унизить хорошего человека, тем более бывшего Стража Сонхийского.

В один прекрасный день из Дома Инквизиции вернулся Орвехт. Осунулся, щеки ввалились, глаза усталые, но вид такой, словно все у него в порядке. Ничего не скажешь, хороши были бы они с Эдмаром, если б затеяли его спасать… Не выдержав, Зинта разрыдалась у него на груди.

При выезде из Хаврая на задания Дирвена сопровождали трое студентов предпоследнего курса Магической Академии – для них это была полевая практика. Нарочно подобрали трех самых отъявленных зануд, педантов и трезвенников, чтоб ему жизнь шоколадом не казалась.

Дирвена Корица охарактеризовали этим дисциплинированным юношам как отъявленного бедокура и дебошира, и они вовсю выслуживались, рьяно оберегая от него окружающих. Ну, и еще со всей серьезностью делали вид друг перед другом, будто его самого от каких-то напастей охраняют. Понаблюдаешь за ними – сперва живот надорвешь, а потом скукота заест.

Поначалу он рассчитывал, что кто-нибудь из них рано или поздно либо кружечку пива захочет пропустить, либо к девчонкам утянется, а куда один, туда и второй, и уж от оставшегося Дирвен удерет, чтобы хоть чуток погулять не на поводке. Это ведь не такие маги, как учитель Орвехт, – они сила, когда они вместе, а поодиночке из них ерундовые противники. Но скоро он понял, что надеяться не на что: его сторожа прилежно следовали полученным инструкциям и не разбредались. Они однозначно хотели получить отличные оценки за практику.

На четвертом выезде, когда пришлось обезвреживать «кусачую капусту», подброшенную злоумышленниками на керамическую фабрику, принадлежавшую одному из архимагов Ложи, Дирвена долбануло осколком кирпича в голову. Едва не в висок.

Угрожающе шуршащую красно-фиолетовую «капусту», оплетенную толстыми синеватыми прожилками, похожими на вены, которую он, перед тем как свалиться, успел таки пришпилить к месту с помощью амулета, практиканты соединенными усилиями добили, а его, согласно все тем же инструкциям, немедля повезли к лекарю под дланью Тавше. По дороге Дирвен мстительно думал о том, что неплохо бы им назло умереть: как же тогда влетит этим докучливым недоумкам, что не уберегли лучшего амулетчика Светлейшей Ложи! Ерунда, конечно, по правде-то он не хотел и не собирался умирать, но помечтать было приятно. Он же знал, что его вылечат.

Старенький лекарь призвал силу Милосердной, и боль исчезла, тошнота отпустила. Дирвен задремал на койке, под надзором трех своих конвоиров, превратившихся в сиделок, а проснулся оттого, что невтерпеж чесалась голова. То место, куда кирпич прилетел. Он машинально поскреб, и пальцы наткнулись на что-то твердое, явно лишнее. Юные маги смотрели на него озадаченно, с профессиональной настороженностью.

– У тебя рог растет, – прокашлявшись, сообщил тот, которого звали Бельдо.

– Зачем? – хрипло спросил Дирвен, не до конца осознав, что ему сказали.

– Какое-то колдовство… Не беспокойся, старшие коллеги разберутся.

Увы, это оказалось не то колдовство, с которым могли бы разобраться маги Ложи. Вернувшийся с обхода лекарь, увидев торчащий возле правого виска Дирвена рог длиной с палец, вновь призвал силу Тавше, а потом, посуровев лицом, велел сторожам выйти за дверь и обратился к пациенту:

– Что ты натворил? Чем прогневал Милосердную?

– Я?.. Ничем…

– Твой рог – проклятие Тавше, он пошел в рост, когда тебя коснулась ее сила. Быть может, ты бесчинствовал в ее храме или взял без спросу то, что принадлежит богине?

– Нет, – по-детски испуганно возразил Дирвен.

– Ты не оскорблял ее жрецов или лекарей под ее дланью?

– Нет…

Зинте он не грубил, а с другими служителями Милосердной ему до сего момента не доводилось общаться.

– Я только… Мы с одним человеком, который меня обманул… В общем, один раз мы связали одну лекарку под дланью Тавше, но мы же не причинили ей никакого бесчестья, и я думал, это нужно, чтобы помешать негодяям, а перед ней я потом извинился…

Да, он тогда невнятно пробормотал извинения, а Зинта даже не глянула на него, словно не услышала. Неужели Тавше за это его так жестоко наказывает?

– Говоришь, ты знаком с ее служительницей? А не случалось ли тебе поднять руку на страждущего, которого Милосердная в лице этой женщины взяла под свое покровительство?

Боги великие, неужели ему за Махур-нубу так досталось?.. Но разве оно справедливо?!

– Суриец один… Я думал, он негодяй… Да он и был негодяем, хотя оказалось, что в тот раз он был не виноват. Я его ранил, и тут госпожа Зинта прибежала на «зов боли», она меня оттолкнула и стала призывать силу богини, а я в это время его добил. Не за это же…

– За это, не сомневайся, – сухонький лекарь смотрел на него строго и огорченно, как на провинившегося внука. – Эх, парень, парень, разве можно вытворять такие вещи? Будешь ходить с рогом, пока вину свою не искупишь. На твое счастье, это сделать недолго, неспроста нашу госпожу называют Милосердной. Другое дело, если бы ты навлек на себя гнев Акетиса или Зерл… Я думаю, и восьмицы не пройдет, как ты совершишь искупление, но запомни этот урок на будущее.

– Как я могу это искупить?

– Будет лучше, если я тебе не скажу. Когда оно произойдет, сам поймешь.

На уговоры старый лекарь не поддался.

Всю дорогу до Хаврая Дирвен с неприязнью вспоминал мерзавца Махура, из-за которого так чудовищно влип, и подозревал своих провожатых в том, что они усмехаются у него за спиной. Вернувшись в городок, заказал себе шляпу, а когда по истечении восьмицы рог так и не исчез, пошел к хаврайскому магу Хебмонгу, которого назначили его здешним куратором.

Учитель Хебмонг, невысокий толстяк с пышной седоватой шевелюрой, напоминавшей одуванчик, и брюзгливым выражением лица «ну что за чушь вы опять мелете?», делать тайны из способа искупления не стал.

– Ничего из ряда вон выходящего, ты должен совершить добрый поступок из добрых побуждений, и тогда рог сам собой отвалится.

– Всего-то? – с облегчением улыбнулся Дирвен. – Спасибо, учитель. Здесь нет нищих, а можно я завтра в Улабон съезжу? Там их полно, кину кому-нибудь серебряный четвертак или быстренько переведу слепца через площадь…

– Ты так и не научился внимательно слушать то, что тебе говорят. Сей поступок должен быть совершен из добрых побуждений. Если тобой руководит желание поскорее избавиться от проклятия, насланного богиней, – это уже не проявление сердечной доброты, которую Тавше Милосердная ценит превыше всего, а элементарный расчет. Не поможет.

Он понял, что условие ему поставлено не столь простое, как показалось на первый взгляд.

– Что же мне тогда делать?

Маг раздражительно вздохнул: торчит у амулетчика на лбу рог или нет – это его не интересовало, ибо на работоспособность ценного исполнителя никак не влияло, а разговор уже начал ему надоедать.

– Можешь кого-нибудь пожалеть от чистого сердца, хоть собаку бродячую или кошку накорми колбасой. Или защити девушку от нахала, но без всякой мысли о награде, по благородному душевному велению.

Ага, хорошо ему говорить… А Дирвен теперь каждый раз, когда что-нибудь такое подвернется, будет думать о роге.

– А с вами это когда-нибудь было? – поинтересовался он с непозволительной дерзостью.

– Со мной не было. Я, видишь ли, привык сначала головой думать, потом действовать. Тебе то же самое рекомендую. Ступай.

– Я кого-нибудь прибью… – пробормотал себе под нос Дирвен, взявшись за ручку двери. Его душила безнадежность, смешанная со злостью.

– Это тебе вряд ли зачтется как добрый поступок, – заметил вслед ему учитель Хебмонг, обладавший отменным слухом.

Орвехту удалось утаить свое истинное мнение о Накопителях, убедив доглядчиков в том, что его попросту мучают опасения, не повторится ли где-нибудь еще такая же беда, как в Мезре, – всего-навсего, почтенные коллеги, без каких-либо крамольных мыслишек, без непохвальных сомнений в том, что таковая практика является просвещенной и правильной.

Выйдя спустя восьмицу из Дома Инквизиции, он чувствовал себя ничуть не лучше, чем когда они с Эдмаром кое-как выползли из мезрийской пирамиды. Зато дома ему на шею бросилась Зинта. А потом старый друг Шеро, в виде особой поблажки, разрешил ему повидаться с Хеледикой – всего один раз и ненадолго.

Вместе с песчаной ведьмой на свидание пришла Нинодия Булонг – грузноватая дама с легкой порхающей походкой, с пышной копной завитых локонов шоколадного цвета, все еще миловидным, несмотря на второй подбородок, лицом и лукавым шаловливым взглядом густо подведенных глаз. Бывшая танцовщица, бывшая воровка. Втируша и махинаторша, каких поискать. Около десяти лет назад она попалась на горячем, и вместо тюрьмы ее завербовали работать на Ложу. Ну, а Суно еще раньше свел с ней знакомство, когда она была не последней ресторанной плясуньей в Аленде. Одна из его мимолетных пассий, стянувшая у него кошелек. При следующей встрече он сказал: «Можешь оставить деньги себе, но продолжать в том же духе не рекомендую». Нинодия приняла это к сведению и больше у него не воровала.

Одно время она была любовницей влиятельного овдейского магната из тех, что всячески поощряют и финансово поддерживают Ктарму. От их связи родилась дочь, которую Нинодия Булонг оставила у каких-то дальних бедных родственников в провинциальной дыре, и в двухгодичном возрасте девочка умерла. Сейчас ей исполнилось бы четырнадцать.

Тоненькая шестнадцатилетняя Хеледика вполне могла сойти за более юную отроковицу, а один из амулетов, подаренных ей Тейзургом, позволял слегка изменить внешность, не вызывая подозрений. Волосы песчаной ведьмы приобрели заурядный русый цвет, глаза стали просто серыми, без мерцающей лунной желтизны, черты лица как будто немного огрубели – это не лишало ее привлекательности, но делало обыкновенной, как великое множество других девушек. Морок, но чрезвычайно мощный морок, причем недоступный для выявления. Его поддерживал амулет в виде короткой булавки, вонзенный в плоть Хеледики над ключицей. Как она заверила, нисколько не больно. Головка волшебной булавки выглядела, словно бархатистая темно-коричневая родинка, слегка выступающая над кожей, точь-в-точь такая была на этом месте у родной дочери Нинодии Булонг.

Отставная танцовщица собиралась вместе с девочкой посетить Овдабу ради полезных для здоровья горячих источников, которыми славится Овдейский полуостров. Там ей предстояло случайно встретиться со своим бывшим кавалером, представить ему подросшую Талинсу – их дитя, напроситься в гости… Ну, и так далее.

Орвехт, Нинодия и преобразившаяся в Талинсу Булонг Хеледика по-домашнему угощались горячим шоколадом и кондитерской выпечкой. Песчаная ведьмочка так и не отучилась от своей детской привычки сосредоточенно разламывать кексы с сахаристыми лиловыми ягодами лимчи внутри, а бывшая воровка, вжившись в роль матери, одергивала ее наставительным тоном: негоже воспитанной девице так себя вести за столом.

Сердце у Суно екнуло и пропустило удар. Опасность. Для Хеледики. Из-за ягод лимчи. Что там конкретно, определению не поддавалось, но ей надо поберечься. Да, она ведь рассказывала, что ее вещая бабка в мадрийской деревне предрекала ей то же самое.

К его предостережению и Нинодия, и Хеледика отнеслись с должной серьезностью.

– Я не стану есть их в Овдабе, не беспокойтесь, не стану, – заверила песчаная ведьма. – И настойку из них пить не стану, и конфеты с ними в рот не возьму. Все будет хорошо!

Орвехт никак не мог уловить, в чем заключается опасность. Что-то расплывчатое, но грозное… То, чего никто не сможет предусмотреть? Пожалуй. Потом это пророческое ощущение отступило.

– Береги, Нинодия, мою девочку, – попросил он на прощание. – И себя тоже береги.

– Не боись, где наша не пропадала, – залихватски подмигнула стареющая авантюристка.

А новоиспеченная шпионка Ложи улыбнулась, чуть сощурив сияющие глаза с приподнятыми к вискам уголками. Она была и здесь, и не здесь, ее уже пьянил ветер приключений.

Покидая загородное поместье Шеро, где они проходили подготовку, Суно почувствовал, что на сердце у него стало одним камнем больше.

– Не поступай, как зложитель, который делает добро только затем, чтобы пристыдить людей своим благодеянием, – боги свидетели, Зинта уже осипла, увещевая Эдмара. – Тебе ж сколько лет, если считать со времен Марнейи? Тебе давно пора стать просветленным и всем подавать хороший пример! А ты за старые обиды собрался считаться, не лучше Дирвена, который даже Милосердную вконец допек. Не отягощай достойное дело местью, не швыряй ему это лекарство, как подачку оборванцу. Лучше отдай по-доброжительски, с приветливым лицом, и учтиво выслушай слова благодарности, какие он захочет тебе сказать.

– Нет уж, не стану я слушать его «спасибо». Швырять ему лекарство не буду, это и вправду мальчишество, просто положу перед ним и немедля уйду, храня ледяное молчание. Я его лишним взглядом не удостою, не дождется.

– Нехорошо это будет! Совесть свою послушай, что она тебе говорит?

– Молчит, зараза, – ухмыльнулся Эдмар. – Я пошел.

Суно обмолвился, что любопытно было бы посмотреть, как древний маг будет открывать Врата Перехода, и Зинта упросила последнего сделать это в его присутствии. Есть постоянные Врата, их стерегут, чтобы незаконники туда и обратно не шныряли, с контрабандой или забавы ради, и чтобы нечисть из чужих миров в Сонхи не лезла. Бывают спонтанно возникающие Врата, которые то появляются, то исчезают в пределах некой территории – истинная головная боль для местных властей, потому что, когда они в очередной раз откроются и что оттуда вывалится, даже боги вряд ли ведают. Кроме того, Врата Перехода могут открывать маги, если соберутся числом не менее сотни – либо же в одиночку, если это кто-то вроде Эдмара.

Посреди крохотного внутреннего дворика с запущенным цветником прорисовалось в воздухе зыбкое подобие арки, затянутое пеленой в перламутровых переливах, маг шагнул туда – и все растаяло.

– Впечатляет… – пробормотал Суно, который явно сумел увидеть больше, чем Зинта, и после паузы добавил: – Ты бы еще попробовала усовестить мою кошку, когда она стащит котлету со сковороды у матушки Сименды.

Они наблюдали за уходом Эдмара с крытой галереи и, досмотрев до конца, отправились в гостиную.

Домик на тихой улочке неподалеку от сурийских кварталов Зинта сняла всего два дня назад и не успела еще ни прополоть сорняки, ни прибраться в комнатах, ни обзавестись новой мебелью. Суно звал жить у него, но она решила обосноваться поближе к общине беженцев из Суринани, где было много ее прежних пациентов. Населения там убавилось, из зачинщиков и участников весенних беспорядков кого отправили на каторгу, кого выдворили из Ларвезы, но разгонять всех остальных, хвала богам, не стали, и те, кого Зинта лечила, – главным образом женщины с детьми и пожилые – никуда не делись. Теперь она сможет принимать больных у себя дома, как практикуют многие ларвезийские лекари, и в свободное время продолжит учиться танцам у Джеманхи, а у Суно будет гостить каждую восьмицу. За время олосохарской экспедиции Зинта научилась более-менее объясняться и по-ларвезийски, и по-сурийски, так что языковой барьер ей больше не мешал.

В залитой солнцем комнате без занавесок, с рассохшимися оконными рамами, пыльными плинтусами и паутиной по углам они вскипятили чайник на магической жаровне и заварили зеленый сиянский чай. Устроились на полу: нарядный ковер с подушками для сидения – подарок сурийских старейшин на новоселье. В гостиной, в придачу к ветхому обеденному столу, было полдюжины стульев, но они, едва тронешь, скрипели, словно прощаясь с жизнью, а потом и впрямь разваливались. Два стула уже лежали в углу кучкой деревяшек.

На середине чаепития их отвлекли: соседка позвала Зинту к деду, страдающему прострелом. Люди знали, что рядом с ними поселилась лекарка под дланью Тавше, хотя приколотить вывеску над дверью она тоже пока не успела.

– Скоро от пациентов отбоя не будет, – заметил Орвехт, когда она вернулась.

– На то я и служительница Милосердной.

Она схватила свою чашку и с жадностью допила остывший чай.

– Ночевать поедем ко мне, у тебя здесь и кровати-то нет.

– Я могу и на полу. Пока путешествовали, и не к такому привыкла, – она улыбнулась. – Тут хоть ночью не холодно, не пустыня. Но поехать к тебе ночевать я совсем не против.

Подумалось: к лучшему вышло, что с Суно у них все сложилось не по велению Госпожи Развилок, а само собой, потому что они оказались нужны друг другу. Правильный она тогда сделала выбор.

– Тогда поехали, вечереет уже.

– Сперва чашки сполосну. Это быстро, здесь водопровод есть, мне же без воды не обойтись… Ты что?

Орвехт замер, словно прислушиваясь к чему-то особенному, и в ответ пояснил:

– Врата открылись, на том же месте. Эдмар вернулся.

– Вот замечательно, сейчас он все расскажет! Давай тогда еще чайник вскипятим. – Окна гостиной выходили на улицу, но половицы внутренней галереи уже скрипели, предупреждая о том, что гость вот-вот появится. – Хорошо, что дождались его, сразу узнаем, отдал он противоядие или нет. И еще я хотела спросить… – Зинта осеклась, глядя на остановившегося в дверях Эдмара как на привидение.

Тот стоял, держась за косяк. Вокруг левого глаза набух лиловый фингал, нижняя губа рассечена, подбородок испачкан кровью. Отороченная изысканными кружевами рубашка из серебристо-белого китонского шелка тоже в крови и вдобавок порвана. Кто может так отделать могущественного древнего мага? Разве что другой маг, равный ему по силе… Или Эдмар при переходе из мира в мир с демонами подрался?

После первого шока от его вида Зинта обратила внимание на то, что, несмотря на следы побоев, выглядит он скорее довольным, чем удрученным, и в глазах пляшут насмешливые искорки.

– Ты хотя бы отдал зелье?

– Разве по мне не видно?

– Вот, теперь-то понял, что я тебе дело говорила?! Надо было по-доброжительски… А если ты бросил ему это лекарство, как важный господин кидает в грязь монету для нищего, и потом вышел с надменной миной, нечего удивляться, что он следом за тобой выскочил, догнал и отволтузил. Хотя, конечно, боги свидетели, он тоже поступил нехорошо.

– Да что ты, Зинта, все было вовсе не так, – Эдмар запустил пальцы в свои спутавшиеся длинные волосы, и на пол посыпались мелкие стеклышки, похожие на зерна. – Извольте, небьющееся квазистекло! Одно название, что небьющееся. Еще и за шиворот попало… Это когда мы в стенку с мониторами вписались. Мониторы казенные, ему за них теперь отчитываться, просто прелесть, вот пусть и отчитывается, зложитель несчастный.

– Что у вас было-то? За что он тебя?

– Ни за что. Как всегда. Я пришел к нему в офис, он сидел над отчетом у себя в кабинете. Не было никаких сил ждать, когда у него рабочий день закончится. У них там всяческие сторожевые системы, но для меня это оказалась сущая ерунда. Надеюсь, они примут к сведению, что точно так же в святая святых Космопола могут пробраться диверсанты, и усовершенствуют охрану. Увидев меня, он не слишком удивился и сразу понял, что я принес. Так обрадовался, что я растаял, и все мои планы уйти молча, оскорбив его своей холодностью, пошли насмарку. Зинта, предваряю твой вопрос: противоядие сработает, об этом свидетельствует его реакция – он ведь не только маг, но еще и видящий. Я приготовил именно то, что нужно, чтобы Марсия раз и навсегда поправилась.

– Почему же ты тогда битый вернулся? – в недоумении поинтересовалась лекарка.

– Слово за слово, потерял осторожность… – Эдмар отбросил волосы назад, и на пыльные половицы упало еще несколько стекляшек. – Сначала мы просто разговаривали, я рассказывал ему о Сонхи. Марнейю он немного помнит, а все остальное – нет, и каким образом попал отсюда туда, понятия не имеет. Систему видеонаблюдения у себя в кабинете он перекрыл с помощью магии, но мог бы не стараться, потому что я сделал то же самое. Он терпеть не может возиться с отчетами, однако положение обязывает, а мой визит позволил ему отвлечься от этой тягомотины. Сколько помню, впервые он держался со мной так тепло и дружелюбно. Мы выпили по чашечке кофе с коньяком, атмосфера была невообразимо восхитительная… И я забыл о том, что к этому человеку нельзя подходить на расстояние удара. Я к нему совсем близко подошел и ни с того ни с сего получил в глаз – видите?

– Да… – сочувственно кивнула Зинта.

Эдмар умел быстро залечивать ранения и ушибы магическим способом, и было яснее ясного, что фингал он оставил нарочно, в качестве иллюстрации.

– По ходу дела мы врезались в мониторы. У него там вся стенка в мониторах, безумно дорогая модель, и все – вдребезги! Пусть теперь объяснительную начальству пишет, раз так невоспитанно со мной обошелся. Просто так они бы не разбились, но мы ведь еще и магию использовали… Когда этот мерзавец понял, что проигрывает, он прибегнул к подлому приему, то есть ментально снял блокировку с сигнализации, и мне пришлось убираться, пока не набежала охрана. Тот мир устроен немного не так, как Сонхи: точного аналога Хиалы там нет, зато для магов возможна так называемая телепортация – мгновенное перемещение из одного места в другое, чем я и не замедлил воспользоваться. Отнес, называется, жизненно важное лекарство для больной девочки – спасибо, что руки-ноги в награду не переломали!

– Лекарство-то хоть не растоптали, пока дрались? – нахмурившись, справилась Зинта о самом важном.

– Нет, он его сразу убрал во внутренний карман. Не сегодня завтра Мар выздоровеет. А я, как всегда, остался пострадавшей стороной… Посему прощаюсь с вами, мне нужно принять ванну и залечить душевные раны.

Он обозначил галантный полупоклон, отчего на пол опять посыпались сверкающие зернистые осколки, и шагнул в раскрывшуюся щель Хиалы, на ходу перетекая в демоническую форму.

– Жабий стервец, – с осуждением заметил Орвехт, когда щель исчезла.

– Который из них? – уточнила лекарка.

– Да наш друг Эдмар, конечно же. Не знаю, что такое мониторы, но канцелярщина во всех мирах одинакова, а тому достойному магу за это битое добро теперь отчитываться.

И, взяв пустую чашку с прилипшими ко дну чаинками, Суно принялся собирать удивительные стекла из чужого мира.

Весь остаток дня Зинта переживала: получится или нет, достаточно ли будет этого зелья, чтобы Мар избавилась от недуга? И, засыпая уже за полночь на широкой кровати в опочивальне Орвехта, она молилась и Тавше Милосердной, и Госпоже Вероятностей, чтобы противоядие помогло. А потом ей приснился сон: странный чужой город с многоэтажными зданиями под жарким голубым небом, сверкающие экипажи на земле и в воздухе, деревья с широко раскинутыми перистыми ветвями, диковинно и ярко одетые люди.

В этом чудесном городе было много такого, чего Зинта не видела ни в Паяне, ни в Аленде, ни на сурийском юге, для чего она и названий-то подобрать не смогла бы, но главное, на что здесь нужно смотреть, она заметила сразу.

Среди уличной суеты шла по тротуару девочка лет четырнадцати-пятнадцати, со стаканчиком мороженого, такая же красивая, как Хеледика, только глаза у нее были карие, а коса, венком уложенная вокруг головы, темно-рыжая. Она выглядела счастливой, словно только что родилась заново и теперь ей принадлежит весь мир. Она ела мороженое первый раз в жизни.