6. Песчаные чертоги

Цивилизация заканчивалась по ту сторону забора. Побеленный известкой вокзал, кирпичная крепость ларвезийского гарнизона с двумя флагами на донжоне, королевским и Светлейшей Ложи, расходящиеся от нее лучами провинциальные улицы, привычные вывески магазинов и трактиров – все это осталось за спиной, словно ты шагнул из одного мира в другой через Врата Перехода. А впереди скопище приземистых построек одного цвета с пустынной серовато-желтой далью, масса пестро одетого иноязычного народа, верблюды, похожие на неуклюжих шерстистых демонов, – все это живет по неведомым законам и таит в себе множество ловушек и подвохов.

Вчера Дирвен загляделся на верблюда, а подлая скотина занервничала и плюнула ему в лицо. Не скупясь плюнула, хватило бы на целую пивную кружку. После этого он про себя порадовался, что внял совету Эдмара и согласился надеть матхаву: тряпку постирать проще, чем отмывать всю физиономию от вонючей слюны. Хотя глаза все равно по-сволочному залепило.

Как приехали, Эдмар отправился на базар и вернулся оттуда с ворохом сурийской одежды для всех троих. По его словам, переодеться стоило из соображений безопасности. Еще в поезде он невесть каким волшебным способом свел со своих волос белую краску, чтобы меньше выделяться среди местных. Тем лучше: темноволосый, он не так сильно напоминал Энгу.

Когда Дирвен сказал, что не собирается закрывать лицо, потому что он не гаремная красотка, а ларвезийский подданный, маг пожал плечами:

– Как знаешь. Если тебя украдут, спасать не буду.

– Какой придурок станет меня красть?

– Придурком скорее будет тот, кто этакое сокровище купит, а украдут тебя какие-нибудь предприимчивые работорговцы. Пока я гулял по Гуртханде, меня дважды чуть не похитили. Интересно, они там очухались или им фатально не повезло? Третий попытался зажать меня в укромном закоулке не корысти ради, этому я по-хорошему объяснил, что я маг, и нанял его телохранителем на остаток дня, – Эдмар рассказывал об этом с такой ухмылкой, словно гордился своим успехом у местного населения. – Стоило хотя бы шарфом лицо замотать, перед тем как туда идти.

– И как ты расплатился с телохранителем? – сощурился Дирвен.

– По-честному.

– Оригинальная у тебя честь, чье-нибудь бесчестье и рядом с ней не лежало…

– Да хватит вам, – вмешалась Зинта. – Матхавы нужны, пока мы здесь, а как поедем, можно будет их снять и потом повязывать, только если в пустыне поднимется ветер.

Глинобитный сурийский городишко назывался Гуртхандой, а ларвезийское поселение, отгороженное от него забором из желтоватого необожженного кирпича, – Генрой. Проломов в заборе хватало, и все же он обозначал границу между двумя несхожими укладами жизни. Обе стороны по большей части с этим считались. Официально Гуртханда находилась под протекторатом и юрисдикцией Ларвезы, но в действительности жила по своим южным законам, темным и непонятным для человека с просвещенного севера. Что с того, что Ларвеза не признает рабства? В Гуртханде тебя сцапают, а продадут в каком-нибудь княжестве или вольном торговом городе за много шабов отсюда: ушел человек погулять и пропал – мало ли что случилось. Всегда можно свалить на волшебный народец.

В генрийской лавке амулетов Дирвен приобрел пару подвесок. Жаль, разыграть простачка не удалось: продавец понял, что он выбрал самое стоящее, ибо знает толк в товаре, и ни гроша не уступил. После разгрома «Столичной белки» Дирвена Корица обязали сдавать боевые амулеты на хранение, поэтому ничего вроде «Каменного молота» или «Когтей дракона» у него с собой не было. Сказали, «Молот» не для того, чтобы стулья в чайной в щепки разбивать. Ему оставили «Незримый щит», но он хорош для самообороны, а не для настоящей заварушки.

Зайдя в оружейный магазин, Дирвен долго разглядывал шпаги, жалея о том, что не слишком хорошо фехтует, и удивительные «малые ружья» из Бартоги, далекой северо-восточной страны за Унским хребтом. Такая штуковина стреляет пулями, как большое ружье, а длиной примерно в локоть, ее даже можно держать одной рукой. Затейливо придумано, но амулеты надежней. Правда, если ты со своими амулетами один, а против тебя целый отряд с пороховым оружием, все равно можешь проиграть. Дирвен купил кинжал, повесил на пояс.

Ему следовало бы вернуться в Аленду первым же поездом. Отомстил Эдмару, прокатился до южного аванпоста Ларвезы, посмотрел издали на пустыню, а теперь пора домой. Насчет древних чудо-амулетов еще надвое, есть они там или нет, энтузиазм Дирвена пошел на убыль.

Беда в том, что он не мог повернуть назад. Оставить Эдмара без присмотра? После Лилейного омута мага словно подменили. Это одновременно и он прежний – и кто-то другой, более опытный, сильный, опасный. Неспроста ведь ледяное черное озеро так охраняется! Наверняка с ним связана тайна, в которую посвящают не каждого, но Дирвен только сейчас до этого додумался, иначе не потащил бы туда своего недруга. Выходит, искупав Эдмара в омуте, он навредил интересам Ложи… И никого не предупредишь, даже учителя: если богами и великими псами поклялся молчать – придется молчать. Да он и без клятвы вряд ли рискнул бы сознаться в проступке, но об этом размышлять и подавно не хотелось. Все, что в такой ситуации можно сделать, это постараться самому исправить оплошность, а насчет пресловутых древних амулетов – как повезет.

В Эдмара вселилось нечто из омута. Оно-то и погнало его на край света, в пустыню Олосохар. Вероятно, там действительно есть тайник, в котором… Заперт кто-то еще, кого одержимый Эдмар собирается выпустить? Или там хранится артефакт, с которым он проделает некие вещи, не сулящие ничего хорошего для всех окружающих? Известные Дирвену легенды и литературные сюжеты наводили именно на такие мысли.

Придется отправиться с ним, чтобы в роковой момент помешать ему, наплевав ради этого и на дисциплину, и на весь остальной риск.

Мыслевесть от Хеледики настигла Суно в резиденции Ложи. Девчонка вернулась в Аленду (хм, так ее носило за город?) и должна немедленно сообщить учителю кое-что важное (если «важное» касается того, куда запропастился паршивец Дирвен, это будет очень кстати). Прислать сообщение отказалась – мол, она лучше все расскажет при встрече.

Появилась она спустя час с четвертью. Юбка испачкана, ботинки пыльные – даже не завернула домой переодеться, зато желтовато-дымчатые глаза, по-кошачьи круглые, с приподнятыми уголками, сияют, как два фонарика. Словно она уже нашла если не смысл жизни, по поводу которого было столько печали, то хотя бы равноценную ему замену.

– Нам надо поговорить так, чтобы нас не услышали. Я узнала, кто это был. Идемте, я все объясню.

Орвехт увел ее из сводчатого гранитного коридора, освещенного магическими лампами в виде хрустальных звезд, к себе в кабинет, и тогда Хеледика его огорошила. Во-первых, она присутствовала при его разговоре с Шеро и Бегроймом. Сделала вид, что ушла, а сама спряталась под столом и все подслушала, применив песчаные чары, чтобы ее не заметили. Во-вторых, решив помочь Суно, отправилась к Лилейному омуту и своим ведьмовским способом выяснила, кто там искупался. Кое в чем песчаные ведьмы заткнут за пояс любого мага, жаль только, что ничему у них не научишься – сама природа волшебства разная.

– Это Ормье Нечди Сомайди из Нангера. Если вам нужно, я могу его найти.

Что ж, побеседовать с ним надо как можно скорее, пока никто не опередил. Желающих найдется немало – хоть Овдаба, хоть сурийские князья, хоть восточные государи из-за Унских гор.

– Где он сейчас?

– Поехал на юг. Он уже далеко, по-моему, в пустыне. Дирвен тоже с ним, хотя в омуте не купался.

«Дирвен там бесповоротно утонул бы», – заметил Суно. Не вслух. Незачем девчонке знать лишнее.

– Ты сумеешь найти кого угодно?

– Нет, – Хеледика опустила ресницы, обычный ее прием, когда что-то вызывает смущение или замешательство. – Только Ормье и Дирвена. Песчаная ведьма всегда найдет того, кто… С кем она… В общем, кого она допускала к себе на ложе.

– Понятно. Посиди здесь, ничего не трогай, вот тебе книжка интересная, – он вытащил из шкафа толстенную Энциклопедию Волшебных Существ с иллюстрациями, изданную пятьсот лет назад. – Я скоро вернусь.

Кабинет Шеро находился по соседству. Девчонку Суно с собой не взял, чтобы не конфузилась, объясняя едва знакомому магу, благодаря какому обстоятельству она способна определить местонахождение обоих кавалеров.

Дирвен-то за каким демоном вместе с ним потащился? На приключения потянуло – а дисциплина, стало быть, побоку – или очутился в заложниках?

Было решено, что разыскивать древнего мага и разводить с ним дипломатию отправится Орвехт. Он ничего не имел против. Наконец-то подвернулась командировка не в окутанную мертвенным маревом Мезру, а в другие края. Без помощи Хеледики не обойтись, и лучше он сам за ней присмотрит. Вдобавок следовало вернуть блудного амулетчика, за которого он отвечает как куратор. И чем не шутит Госпожа Вероятностей, вдруг в этой компании заодно и Зинта окажется?

Ему предлагали взять с собой кого-нибудь еще, но Суно отказался: если древний маг обнаружит, что его преследует целая делегация, он может расценить это как попытку помериться силами. Помощники только помешают, Орвехта с песчаной ведьмой для успеха предприятия за глаза хватит.

– Хорошая у тебя девочка, – заметил Шеро, вручая ему официальное послание к объекту погони от руководства Светлейшей Ложи. – Истинный золотой самородок…

И непонятно было, девичьи прелести Хеледики произвели на него впечатление или то, как лихо она справилась с проблемой, которая без ее участия выглядела неразрешимой.

Они выехали под вечер того же дня, специально снаряженным поездом, который помчался на юг по резервной ветке без остановок. Насколько же это путешествие, по-королевски комфортное, отличалось от их побега из Мезры на крыше товарного вагона два года назад!

За пепельно-желтыми барханами открылась зеленая лужайка: растения с мясистыми зубчатыми листьями, яркие глянцевые цветы, усыпанный изумрудными почками колючий кустарник, а посередине каменный колодец, защищенный двускатным навесом и накрытый крышкой, его каймой окружала жесткая олосохарская трава с глубоко залегающими корневищами.

Нанятые для раскопок сурийцы загомонили, передние верблюды ускорили шаг, стремясь поскорее дорваться до лакомого пейзажа.

– Стоять! – срывая ослабевший голос, крикнул Эдмар. – Все назад!

Он уже который день испытывал непонятное недомогание и ехал в пассажирской корзине молча, с закрытым лицом, завернувшись в потрепанный плащ из белого шелка. Началось это еще в поезде: маг почти всю дорогу дремал под перестук колес, а если его тянуло на разговоры, то только с Зинтой – оно и хорошо, с Дирвеном они бы разругались в пух и прах. По прибытии в Генру его отпустило: опять начал язвить, закупил все необходимое, набрал работников, а в пустыне тот же странный недуг вновь дал о себе знать.

И что примечательно, лекарка под дланью Тавше ничем не может ему помочь. Значит, хворь магическая. Раньше за ним такого не водилось, эта напасть одолела его после Лилейного омута. При этом он рвется к руинам засыпанного песком города, как одержимый, словно там его спасение. Несложно додуматься: его гонит вперед то, что вселилось в него в бездонной глубине черного озера.

У Дирвена от этих размышлений пробегали по спине мурашки. Эдмара надо убить, пока ничего не успело случиться. Но вдруг убьешь его – а то, что в нем засело, не погибнет, вырвется на волю? В таком деле не стоит пороть горячку. И рядом с ним все время ошивается Махур-нуба – страховидный головорез, который играючи управляется с ножом и в придачу вооружен неплохими амулетами. Телохранитель. Тот самый, напавший на Эдмара во время его первой прогулки по Гуртханде. Дирвен от такого охранничка бежал бы со всех ног, не говоря о том, чтобы взять его на службу.

Услышав приказ господина, Махур-нуба во всю глотку завопил по-сурийски и спрыгнул на песок. Зинта тоже пыталась что-то кричать и добилась того, что ее верблюд встал как вкопанный, заставив остановиться шагавших следом. Она вылечила его от какой-то верблюжьей хвори и научилась с ним ладить, а Дирвена его подлая ездовая скотина так и норовила игнорировать.

На лекарке был светло-зеленый балахон с вышитыми символами Тавше и такое же покрывало. Эдмар все лавки на гуртхандийском базаре перерыл, чтобы раздобыть для нее это одеяние, зато местным сразу было понятно, что перед ними не «вамута» – женщина, а «тирна памана» – служительница богини и обращаться с ней нужно с соответствующим почтением.

Нохиш-нуба, надсмотрщик над работниками, присоединился к общему гвалту, пытаясь образумить передних, но те то ли не послушались, то ли не смогли остановиться. Дирвена выручил Махур-нуба, шуганувший его целеустремленного верблюда, иначе быть бы ему третьей жертвой.

«Лужайка» внезапно вздыбилась и начала пузыриться, словно омлет на сковороде, в ней раскрылись провалы, в два счета поглотившие людей и животных. Встопорщенные растения и неестественно перекосившийся колодец не исчезли, но на глазах поблекли и стали похожи на выцветшие театральные декорации. Они вовсе не были тем, чем казались на первый взгляд: наросты на плоской спине громадного существа, зарывшегося в песок. Донеслось хлюпанье и урчание, тошнотворной теплой волной накатил гнилостный смрад, и вскоре все закончилось. Мнимый оазис выглядел теперь засохшим и безжизненным.

– Это осужарх, – сообщил Эдмару Нохиш-нуба. – Когда он проголодается, травка снова зазеленеет. Я этих ишаков предупреждал, но они как дети.

– Месяц мой серебряный, не печалься, – оттерев его в сторону, утешил Махур-нуба, с обожанием глядя на своего нанимателя. – Доедем до Зеата, купим на рынке взамен двух рабов. Недорого купим.

Нохиш объяснялся по-ларвезийски не хуже, чем коренной житель Аленды. Махур говорил на чужом языке довольно правильно, но с сильным южным акцентом и порой коверкал слова.

– Поехали дальше, – безразлично произнес маг.

– Подожди! – Выкрик у Дирвена получился по-мальчишески звонкий. – Разве ты не убьешь осужарха?

– Зачем?

– Он слопал людей, за которых ты отвечаешь.

– Я не отвечаю за тех, кто с головой не дружит. Им было сказано стоять.

– Он же потом еще кого-нибудь слопает!

– Я не подряжался истреблять в пустыне Олосохар редких животных.

– Это волшебное животное.

– Тем более пусть живет.

– А еще магом называешься… Лучше прямо скажи, что не можешь!

– Могу, но не хочу, – судя по выражению глаз над верхним краем серо-голубой матхавы, Эдмар усмехнулся, нисколько не задетый и не раззадоренный.

– А если он, отдохнув, за нами потащится и нападет, когда мы остановимся на ночевку?

– Вот тогда и буду с ним разбираться.

– Он наелся, Дирвен-нуба, долго будет отдыхать. Два-три дня.

Махур-нуба высказался вежливо, прибавив к имени уважительное обращение, но при этом нагло играл глазами и скалил зубы. Когда он отправился наводить порядок, покрикивая на работников, Дирвен процедил:

– На ночевках-то мы в безопасности, кто бы сомневался… Вы с твоим телохранителем по ночам так орете, что на десять шабов вокруг вся живность и нечисть кто куда разбегается!

– Вот видишь, как хорошо я обеспечиваю безопасность людей, за которых отвечаю, – промурлыкал Эдмар таким довольным тоном, точно его похвалили.

Дирвен демонстративно плюнул, попав на шерсть своему верблюду, перед тем улегшемуся на песок, и полез в корзину.

Караван двинулся дальше на юго-восток. Уже третья восьмица пошла, как они в пути. Впереди плоскогорье Руманди, там находится город Зеат и несколько деревушек в маленьких зеленых долинах, а дальше рукой подать до территории, где хозяйничает волшебный народец, выживший оттуда людей. Цель путешествия находится там. Похороненный под песками подвал дворца, в котором жил безвестный правитель безымянного города, разрушенного в незапамятные времена. Эдмар туда рвется, словно у него нет ни малейших сомнений в существовании тайника с ценным содержимым.

Охраны с ними не было. Маг сказал, что сам управится, а денег у него хватило только на снаряжение и на работников, которым предстояло откапывать пресловутый подвал, находящийся, по его предположениям, на значительной глубине.

Вынырнув из базарной толчеи, словно шут на пружинке из коробочки, Нохиш-нуба предложил ему свои услуги в качестве переводчика и управителя, отлично знакомого с местными нравами.

Этот смуглый мужчина с обращенной ко всему миру доброжелательной улыбкой, с аккуратно подстриженной черной бородкой, умащенной южными благовониями, и выпирающим из-под куфлы объемистым брюхом, сразу показался Дирвену смутно знакомым. Лицом кого-то напоминает. К тому же маг. Встречались в Аленде?

За обедом в харчевне он охотно и обстоятельно поведал о своей жизни. Полукровка, сын ларвезийского чиновника, служившего в Генре, и женщины из местных, которую тот взял вести хозяйство. По здешним обычаям она считалась законной наложницей своего господина, так что их сын отнюдь не бастард. По-настоящему его зовут Йесто Тибелдон, но мать дала ему сурийское имя – Нохиш. Отец увез его с собой в Аленду, и Йесто получил неплохое образование, окончил два курса Магической Академии – бытовая магия, увы, что-то большее для него недоступно. Однако он человек простой, без затей и претензий, привык радоваться тому, что есть. Пожив в столице, ощутил зов южной крови и решил вернуться на свою истинную родину. Много путешествовал, завел великое множество друзей, но всегда рад знакомству с новыми хорошими людьми, особенно если они приехали сюда из просвещенных стран и их сердца открыты для здешних чудес. Это же такое счастье – помогать хорошим людям! Особенно молодым, любознательным, увлеченным. Он тоже интересуется забытой стариной, даже, готов признаться, потихоньку пишет трактат об архитектуре древних городов – дилетантский, но с душой – и готов оказать своим новым друзьям-археологам всяческую помощь за умеренную плату…

На этом месте ему пришлось умолкнуть, потому что в харчевню ворвался Махур-нуба. Черные глаза сверкают из-под кустистых бровей, на роже четыре кривых шрама, за поясом пара ножей. Дирвен решил, что их сейчас будут грабить, и приготовился пустить в ход боевой амулет, но громила вместо угроз радостно осклабился:

– Эдмар-нуба, свет очей моих, ты, я слышал, в путешествие собираешься? Возьми с собой! Денег не надо, деньги что песок, станут нужны – сам добуду. Кого скажешь зарезать – я зарежу. Возьми, буду тебя охранять!

Зинта смотрела на него ошарашенно и испуганно. Нохиш, который, пользуясь возникшей паузой, приступил к еде, тоже косился с опаской.

Дирвен надеялся, что ему удалось сохранить на лице невозмутимое выражение, как у Суно Орвехта в похожие моменты, хотя, если честно, не был в этом уверен. Усевшись за стол, все сняли матхавы, а между тем он уже успел оценить удобство этой тряпки: можно не беспокоиться о том, что у тебя на физиономии написано.

– Присаживайся, Махур-нуба, пообедай с нами, – благосклонно улыбнулся Эдмар.

Когда с трапезой было покончено, суриец опять завел свое:

– Не гони, Эдмар-нуба. Все что хочешь для тебя сделаю. Мочой Забагды клянусь, на сердце у меня нет предательства. Возьми с собой, не пожалеешь!

Дирвен фыркнул.

– Вы идите пока к верблюжьим загонам, как мы собирались, – взглянув на него, бросил маг. – Я скоро присоединюсь. Лица закройте.

– Чокнутый. – Они вышли на горячую глинобитную улочку, благоухающую верблюжьим навозом и острыми южными кушаньями, которые готовили в харчевне, здесь можно было высказаться, не таясь. – Мочой какой-то поклялся… Наш Эдмар большой оригинал, если такие знакомства заводит!

– Перестань, – одернула Зинта.

А Нохиш-нуба с наставительными нотками осведомился:

– Неужели вы, юноша, не знаете, что такое моча Забагды? Моча Пса Южного Ветра – то, что льется с неба и дарует жизнь! Северному человеку здешние сравнения могут показаться странными, но о святом следует отзываться поосторожней, народ здесь горячий.

Его поучающий тон напомнил Дирвену школу и… Ага, вот же где он видел это лицо! Полное, бритое, не столь загорелое, темные волосы зализаны. На магическом портрете Нохиш был без тюрбана и бороды, поэтому Дирвен узнал его не сразу.

Если в глазах что-то мелькнуло, собеседник должен был отнести это на счет Южного Пса и здешних метафор.

Эдмар и Махур-нуба догнали их на улице, пахнущей перезрелыми фруктами и краской, которую варили в большом чане в одном из дворов. Судя по счастливой ухмылке сурийца, в телохранители его таки взяли. Дирвен хотел отпустить по этому поводу какую-нибудь остроту, но передумал: один маг, другой вылитый разбойник с большой дороги – чего доброго, так огребешь с обеих сторон… И не до того было, он прикидывал, каким образом действовать дальше.

Неспроста к ним этот якобы Нохиш в «хорошие люди» набился. Намерения у него однозначно темные, по-дурному корыстные. Предупредить Эдмара? А вот ни в коем случае. Нужно дождаться, когда дело дойдет до кульминации, и сначала использовать проходимца как союзника против одержимого мага, а потом сдать Ложе. Если Дирвен их обоих обезвредит, ему простят и то, что уехал без спросу, и то, что он игнорирует уже которую по счету мыслевесть с требованием отозваться. Победителей не судят.

Прежде всего неплохо бы избавиться от Махур-нубы. Опасный мерзавец. Когда он рядом, надо хорошенько следить за голосом и за выражением глаз, чтобы не дать повода для подозрений. Нохиша вроде бы пока ни в чем не заподозрили, но этому старому фокуснику опыта не занимать – если припомнить, какие байки про него ходят.

Происшествий до сих пор случилось немного. Вначале больше всего неприятностей Дирвену доставлял сволочной характер верблюда и непривычный способ путешествия: качаешься, как дурак, в плетеной корзине, согнутые колени затекают, а скамеечка, хоть и застлана войлочным ковриком, все равно оделяет синяками. Хочешь размяться – выбирайся наружу и шагай по песку. На пятый-шестой день он приспособился к болтанке и натер мозоли на ягодицах. Все подушки захапал Эдмар, соорудив у себя в корзине мягкое гнездо. Поделился он только с Зинтой – против этого никаких возражений, единственная дама в караване, но мог бы и об остальных позаботиться… Дирвен подумывал потихоньку стащить у него хоть одну подушку, однако маг предвидел такие поползновения и защитил свое имущество чарами, чуть что поднимавшими трезвон.

На исходе первой восьмицы напали бандиты, и тут Эдмар показал себя во всей красе, прикончив полтора десятка атакующих. Он и пальцем не шевельнул, а те слетали с седел и катились по песку, словно сдернутые невидимыми арканами, их хребты сами собой с хрустом ломались, из разинутых в крике ртов хлестала кровь. Дирвен даже не успел опробовать в деле свои новые боевые амулеты, на его долю попросту никого не осталось, а Зинте едва не сделалось дурно. Калечить животных Эдмар не стал. Трофейных лошадей потом продали в прожаренном на солнце глинобитном городишке, чтобы закупить дополнительно воды и провизии.

Хвала богам, что отбились и остались в выигрыше, но Дирвену было до холодного пота не по себе: в Разлучных горах Эдмар вытворять такое не мог. Тогда еще не мог. Это у него с Лилейного омута… Нохиш-нуба тоже посмурнел лицом и долго выглядел угрюмым, почти подавленным: уж он-то, как маг, тем более оценил по достоинству устроенное молодым коллегой представление. Невежественные работники радовались своему спасению, поглядывая на господина с благоговейным ужасом.

Однажды вечером видели песчанниц, которые танцевали на барханах, нагие, золотистые, изумительно гибкие. Их волосы лунного цвета ниспадали струящимся шелком у кого до колен, а у иной и до пят, развевались и колыхались, словно в воде, – неспроста этих волшебных дев называют русалками пустыни.

У всех были обереги, и все равно каждый смотрел, как завороженный, с ноющей под сердцем сладкой тоской. Эдмар достал бинокль, который у него то и дело выпрашивала Зинта – она как-то раз призналась, что любит танцы, хотя сама танцевать не умеет. Один Махур-нуба уставился с ревнивым выражением не на песчанниц, а на своего нанимателя, вцепившегося в бинокль, в то время как лекарка дергала за полу плаща, уговаривая: «Дай посмотреть, так нечестно!»

Вот кому хорошо, с сарказмом ухмыльнулся Дирвен. Ухмыльнулся, впрочем, в сторону, чтобы влюбленный бандит не заметил.

Сам он, глядя на олосохарских дев, с обидой и горечью вспоминал Хеледику, такую же тонкую, изящную, длинноволосую, наделенную той же нечеловеческой плавностью движений. Она состоит с ними в отдаленном родстве: в жилах ее племени течет толика волшебной крови песчанниц.

«Почему у нас с ней так вышло? – с привычным тягостным недоумением подумалось Дирвену. – Почему не получилось как-нибудь по-другому? Она, конечно, последняя дрянь и жабья дочь… Даже не стала делать вид, что ничего такого с ней не было, хотя могла же, раз ведьма!»

Опасные танцовщицы исчезли без поживы, так никого и не выманив за пределы лагеря, и он выбросил из головы мысли о Хеледике. Его занимала другая задача: как бы переиграть и Эдмара, от которого непонятно чего ждать, и затесавшегося в экспедицию матерого проходимца и при этом не получить от Махур-нубы нож под ребра.

Зловещие территории простирались на восток от Собачьих скал, до которых караван должен был добраться через два-три дня. Этот старый гористый участок был невелик, можно пройти севернее или южнее, но Эдмару позарез хотелось посмотреть на каменные скульптуры, изваянные, по преданию, самими Великими Псами.

Вечером, когда разбили лагерь, он устроился в сторонке от остальных, лицом к лимонно-терракотовому закату, куда убегали цепочки следов. Его неподвижная вытянутая тень одиноко лежала на поблекшем в преддверии сумерек волнистом песке.

Зинта издали уловила: с ним творится неладное. Острая пронизывающая боль в обеих руках. Судороги? Или неосторожно схватил какую-нибудь ядовитую тварь вроде того длиннющего червяка, покрытого колючей розоватой щетиной, который несколько дней назад чуть не отправил к Акетису одного из работников?

Направившись к Эдмару, она по дороге едва не наступила на шоншагу, похожую на бледно-серую устрицу. Та успела проворно закопаться в песок – ножек у этих «устриц», что корешков у посаженной в плошку с водой луковицы. Маг не обернулся, а Зинта в нескольких шагах от него остановилась, сдержав удивленный возглас.

Не видела у него раньше этих перчаток, роскошных и в то же время жутковатых… Длиной до локтя, из гладкой зеленой кожи, они были усыпаны мелкими кабошонами – синими, черными, венозно-красными, все это великолепие искрилось и переливалось в лучах вечернего солнца. Не сразу лекарка заметила, что пальцев на перчатках не пять, а почему-то шесть и каждый украшен декоративным когтем, покрытым черным лаком с алмазными блестками.

Эдмару причиняли боль перчатки, но это было какое-то диковинное колдовство, а не телесный недуг, и она тут ничем не могла помочь, даже если бы зачерпнула силы у Тавше.

– Что случилось?!

Он вздрогнул, и странные перчатки исчезли. Через мгновение и боль угасла.

– Как ты вовремя, – с облегчением пробормотал Эдмар.

– Что это было? – настороженно поинтересовалась Зинта, присев рядом с ним на песок.

Предплечья и кисти в порядке, на коже не видно никаких повреждений. Он пошевелил пальцами, одернул рукава и только после этого ответил:

– Мои руки всего-навсего. Согласись, дикое зрелище?

– А магические перчатки куда пропали?

– Зинта, это были не перчатки. Мои собственные руки. Я чересчур задумался, чего в моем положении делать не стоило. Есть вещи, которые сильнее окружающей реальности, и для меня это с недавних пор стало актуальным до безумия, хоть головой о стенку бейся. Хотя откуда в пустыне возьмется стенка?

– То есть ты, говоришь, задумался, и поэтому у тебя руки выглядели как у демона? Может, ты случайно какое-нибудь заклинание мысленно произнес?

– Да ни при чем тут демоны. – На его осунувшемся лице появилась привычная насмешливая улыбка. – Это руки такого же, как люди, существа из плоти и крови, только другой расы, из другого мира. В прошлой жизни я был тем существом. Я слишком многими был и слишком много всякого помню. Из-за этого меня порой буквально тянет в разные стороны, и я становлюсь похож на мозаику, собранную из разнородных кусочков, – ты сама только что наблюдала, как это бывает. Гибрид из двух организмов с разной физиологией, адски больно. Если вдруг увидишь, что я превратился в нечто, с твоей точки зрения похожее на демона, не спеши хватать предмет потяжелее, чтобы меня прибить, а просто поговори со мной. Тогда я, скорее всего, смогу вернуться в свой нынешний облик. Махур-нубу я уже предупредил, ты тоже это запомни.

– И часто с тобой такое происходит?

– Время от времени. Когда-то я был человеком в Сонхи, потом ушел в чужой мир и стал существом иной расы, это тянулось много тысячелетий подряд, пока раса не вымерла. После этого, опять-таки на протяжении множества инкарнаций, я принадлежал к другой расе, которая пришла ей на смену. В моей предыдущей жизни обстоятельства сложились таким образом, что я снова стал человеком.

– Превратился?

– Дело было иначе, но можно сказать и так, – уклончиво протянул Эдмар.

Ага, а вначале никак не хотел соглашаться с тем, что когда-то он был жителем Сонхи! Наконец-то дошло… И Зинта готова была побиться об заклад, что случилось это с ним после купания.

– Значит, ты теперь как будто заколдованный? Наверное, в этом виновата мерзавка ведьма, которая насылала на тебя сны о Лилейном омуте, и не может быть, чтобы с этим ничего нельзя было поделать…

– Зинта, больше так не говори, она не мерзавка и не ведьма, – мягко, но непререкаемо возразил маг.

Лекарка призадумалась, потом хмыкнула: вот, значит, какие дела.

– Омут неплохо прополоскал мне мозги, – продолжил Эдмар после паузы, – но теперь я должен кое-что сам для себя сделать, тогда все будет в порядке. Можно считать, я пока болею, но это не помешает мне при необходимости защитить караван. Когда нужно действовать, это привязывает меня к настоящему моменту, и я чувствую себя лучше. Махур-нуба меня буквально спасает, как бы это ни шокировало вас с Дирвеном. А если рядом никого нет, я начинаю проваливаться в глубь самого себя и уплываю, куда понесет течением.

– Тогда тебе лучше не сидеть тут в одиночестве.

– Иногда хочется побыть одному, – непоследовательно возразил Эдмар.

Бледный, щеки ввалились, под глазами круги. Радужка длинных, чуть прищуренных глаз еще сильнее, чем раньше, отливает болотным и лиловым, словно сияющие грани искусно обработанного амитала.

– Что нужно сделать, чтобы ты поправился?

– Есть кое-какие магические средства… Больше не скажу, даже тебе. Это временное состояние, но пока оно меня мучает, я близок к умопомешательству. Не бойся, буйным не стану. Надеюсь на это, по крайней мере.

– Успокоил, – хмыкнула Зинта.

– Держись подальше от Йесто Тибелдона, – сменил тему Эдмар. – Или от Нохиш-нубы, или как его там на самом деле. Я заметил, что он тебя обхаживает.

– Он хороший человек. Приятный, чистосердечный, улыбчивый – настоящий доброжитель. Не говори о нем дурно.

– Демоны Хаоса… – Маг мученически закатил глаза к небу, окрашенному терракотовыми и лимонными отсветами заката. – Эта женщина меня доконает! Зинта, неужели ты нисколько не чувствуешь, с кем имеешь дело? Впрочем, это, наверное, как отсутствие музыкального слуха. Тогда хотя бы мне поверь и не связывайся с Нохишем.

– Сам-то с кем связался! С извращенцем-зложителем, а хорошего человека оговариваешь.

– Я-то знаю, с кем можно связываться, а с кем не стоит. В Махур-нубе нет фальши. Если вспомнить молонские диспуты на моральные темы, я бы сказал, что влюбленный извращенец в меньшей степени зложитель, чем какой-нибудь предприимчивый лживый субъект с повадками брачного афериста, в глубине души холодный, как давно остывший суп, который в придачу еще и протухать начал.

– А по-моему, оба они зложители, – не сдалась Зинта.

Диспуты, о которых вспомнил Эдмар, в Молоне регулярно проводились Отделами Добромыслия при местных Управах. Тот, кто получал приглашение, обязан был явиться туда и поучаствовать в общем разговоре, а воспитатели-доглядчики внимательно слушали, кто что скажет. Иной раз после диспута кого-нибудь брали под наблюдение, как не вызывающего доверия зложителя.

– Вот удивительно, как ты, при твоих-то помыслах, ни разу не нарвался, – добавила лекарка.

– Так я же имел в виду, что там можно болтать, а что нельзя, – ухмыльнулся маг.

– И это не фальшь, по-твоему?

– Она самая, но не такая приторная и масляная, как у любезного тебе Нохиш-нубы.

– Зачем же ты его нанял, если в чем-то подозреваешь?

– А что он может мне сделать? – Эдмар пренебрежительно фыркнул. – Как маг он для меня мелкая сошка. Рассчитывает поживиться на раскопках – если стащит какую-нибудь мелочовку, я даже отбирать не стану. Он недурной организатор и умеет управляться с работниками, тем и хорош. Главное, к себе его не подпускай, а то будет у тебя еще одно разочарование после Улгера. Если хочешь любовника, выбери кого-нибудь из сурийцев, а я потом попрошу Махур-нубу язык ему отрезать, чтобы не болтал во вред твоей репутации.

– Да что ты городишь?! – лекарка задохнулась от негодования. – Чтоб тебе самому типун на язык… Тьфу, прости меня, Тавше, не хотела я такое брякнуть, а то самой же лечить… Видишь, ты меня до греха довел. А Нохиш-нуба – обходительный кавалер, но ничего между нами нет, не думай лишнего.

Зинта не кривила душой. Ей порой вспоминался Суно Орвехт, и такие мысли в голову лезли, что становилось жарко и одновременно тоскливо – это же всего-навсего мысли, пустые фантазии, в жизни этого никогда не будет… А маг-полукровка развлекал ее разговорами, с видом дамского угодника оказывал мелкие услуги, и дальше дело не заходило, но ей показалось несправедливым, что Эдмар на его счет злословит почем зря.

– Из всей нашей банды я могу доверять только Махур-нубе и тебе, – обронил тот после новой паузы. – Потому что знаю, чего вы хотите.

– Ты знаешь, чего я хочу? Тогда поздравляю, потому что насчет этого я и сама понятия не имею, кто бы мне растолковал – спасибо скажу.

– Вот-вот, – усмехнулся маг. – Махур-нубе нужно известно что, не будем об этом вслух, а ты хочешь сама не знаешь чего – например, тащиться на край света через пустыню без особой цели или сидеть тут рядом со мной и смотреть на закат. Ваши желания чисты. Все остальные вынашивают корыстные планы, без конца прикидывая, как бы меня обвести вокруг пальца и урвать кусок пожирнее, когда откопаем клад. Грустно, зато не позволяет расслабиться. Пойдем ужинать?

Проторенных караванных путей, помеченных на всем протяжении следами верблюжьей мочи, в этом направлении не было. Вереница животных, оставшись без привычных путеводных запахов, пробивающихся сквозь песок, тянулась за наколдованным Эдмаром фантомным верблюдом – таким же большим и горбатым, как настоящие, с такой же порыжелой на солнце бурой шерстью.

На третий день впереди замаячили Собачьи скалы – темное пятнышко у горизонта, где светло-желтое песчаное море граничит с небесной голубизной.

Вблизи они оказались морщинистыми, растрескавшимися, выветренными – выпирающие на поверхность старые мослы земли, один их вид наводил на раздумья о седой древности. Тусклые пыльные махины горбились под знойным солнцем, в трещины и расселины намело песка. Звуки блуждали и постепенно замирали, отражаясь от раскаленных стен, складчатых, словно шкуры огромных окаменевших животных.

Оставив караван под присмотром Нохиш-нубы, Эдмар с телохранителем, Зинта и молчком прибившийся к ним Дирвен пошли посмотреть на нерукотворные скульптуры. Маг определял дорогу каким-то своим способом и шагал уверенно, словно уже бывал здесь.

Очередной поворот, и впереди площадка с изваянием посередине: под крутой аркой выгибает спину кот с кисточками на ушах. Каменный, но как живой. Вокруг, по сторонам света, еще четыре статуи – горделиво сидящие псы, не похожие друг на друга, зато одинаково величественные.

Пепельно-серые, под стать окружающим скалам, они выглядели так, словно были созданы вчера: нигде ни щербины, ни трещинки.

– Старые люди говорят, эти каменные звери были здесь всегда, с начала времен, – вполголоса сообщил Махур-нуба.

– Не с начала, – с задумчивым видом возразил Эдмар. – Они появились после одной истории, которая случилась страшно сказать сколько веков назад. Великие псы пылинке не дают упасть на свое творение. Не удивлюсь, если во время песчаных бурь это безопасный островок посреди всеобщей круговерти.

– Так и есть, алмаз моего сердца.

– Я это место на картинках видел, – поделился Дирвен. – Наши маги определили, что арка изображает Врата Хаоса.

А Зинта смотрела молча, стараясь проникнуться настроением скульптурной группы. Ей показалось, что оно довольно-таки невеселое: псы, несмотря на свой царственный вид, выглядели печальными, особенно каменный Дохрау, занимавший место на северной стороне площадки.

– Ты почувствовала? – взглянув на нее, приподнял бровь Эдмар.

Она кивнула.

– Считается, что кот под аркой символизирует силы Несотворенного Хаоса, которые хотят прорваться в Сонхи, а великие псы не пускают его и стерегут наш мир, – тоном гида произнес Дирвен.

– А по-моему, наоборот, – лекарка покачала головой. – Мне кажется, они его провожают, из-за этого им грустно.

– Зинта, ты меня иногда поражаешь, – заметил маг. – Навскидку в яблочко попала. Не знаю, какой там узор вышел из-под иглы Безглазого Вышивальщика, но все так и было, как ты говоришь. Это прощание. Северный Пес больше всех его любил, поэтому вид у него самый понурый.

– Вы насочиняли, как после шестой кружки пива, – не сдался Дирвен. – Кошки с собаками друг друга не любят. И чего он тогда спину выгнул, если его по-хорошему провожают? Маги-исследователи пришли к выводу, что здесь изображен лазутчик тьмы в кошачьем облике…

– Твои маги-исследователи ни чворка не знают, – фыркнул Эдмар. – В богадельню их нужно всем скопом. Ну, может, за редкими исключениями.

– А ты будто знаешь?

Мальчишка с вызовом сощурил глаза, светло-зеленые, как вода в лягушачьем пруду, опушенные длинными соломенными ресницами. Матхаву он во время переходов нередко снимал, поэтому успел загореть до оттенка золотистой бронзы, при этом нос у него облупился и вовсю облазил. Эдмар его раздражал хуже некуда, он и не пытался это скрывать. Только присутствие телохранителя удерживало его от какой-нибудь задиристой выходки. Зинта понимала, что ее присутствия для этого определенно не хватило бы.

– Знаю, – игнорируя его тон и глядя мимо, на лекарку и Махур-нубу, произнес Эдмар. – Хотите, расскажу одну очень старую легенду? Она имеет отношение к нашему путешествию. Но честно предупреждаю, мне известны только начало и конец. Представьте себе книгу, из которой выдрали страницы, находившиеся в середине.

– Опять бубенцов на уши навешаешь? – презрительно хмыкнул Дирвен.

– Как хочешь, так и понимай. Давным-давно в пустыне Олосохар, которая называлась тогда иначе – Подлунная пустыня, был большой оазис, и в нем стоял город Марнейя. Правитель Марнейи был красив, как полубог, мудр, справедлив и отважен. При этом ему повезло нажить великое множество врагов, якобы он им всем мешал хуже иголки под седалищем. Некий маг, завистливый, злобный и в придачу возомнивший себя величайшим из величайших, собрал армию, которая пришла под стены Марнейи и начала осаду. Надо сказать, правитель города сам был могущественным магом, с которым никто не смог бы тягаться, но воинство амбициозного старикашки тоже состояло сплошь из волшебников – у него было много вымуштрованных учеников, и союзников он навербовал целую толпу. Среди его учеников оказался тогдашний Страж Мира в смертном воплощении, но он перешел на сторону правителя Марнейи и вместе с ним защищал обреченный город. Двое против армии. Их задавили числом. Правитель, со всех сторон окруженный врагами, успел убить себя, чтобы не попасть в плен, а его друга взяли живым. Марнейю спалили магическим огнем, на ее месте осталось пепелище. По приказу старого мерзавца Стража Мира подвергли чудовищным пыткам, но убивать не стали, вместо этого внушили ему, что это он сжег город вместе со всеми жителями. Не выдержав гнета своего преступления, которого на самом деле не было, он сам себя проклял и совершил самоубийство. После этого его палачу, вместо того чтобы пожинать плоды победы, пришлось спрятаться в подземной цитадели от разъяренных великих псов, он жил там затворником и носа не смел высунуть наружу. Дохрау спал и видел, как бы вцепиться ему в глотку, Забагда, Харнанва и Анвахо тоже не могли простить ему расправы над своим хозяином. А Страж Мира, считавший себя предателем и убийцей, вдобавок находившийся под действием своего же собственного проклятья, отказался от человеческого воплощения и родился в следующий раз болотным котом. Для Сонхи настали не лучшие времена, поскольку Страж превратился в животное и вконец одичал. Никто не мог отыскать его в заболоченном лесу – ни боги, ни великие псы, ни волшебники, ни бывший правитель Марнейи, который в новом рождении опять стал могущественным магом. Дальше, увы, страницы вырваны, и что там случилось после, я поведать вам не могу. Зато мне известен конец этой истории. Или, может быть, еще не конец? Думаю, этого не знает даже Госпожа Вероятностей. Так или иначе, а правитель Марнейи, прежний Страж Сонхийский и старый жестокий маг-властолюбец, торжественно спаливший безобидный город в Подлунной пустыне, встретились снова, но уже в другом мире. У первого из них были свои частные причины, чтобы покинуть Сонхи. Что произошло со вторым, мне неведомо. По крайней мере, он вновь стал человеком. Чересчур добрым и самоотверженным, нередко себе во вред – бывший Страж Мира, это у них профессиональное, накладывает отпечаток. В то же время в юности он был парнем до жути неуравновешенным, чуть что, кидался в драку – бывшая дикая кошка, тоже накладывает отпечаток. То и другое вместе представляло собой этакую гремучую смесь… Зато и обаяния через край, никак невозможно пройти мимо. Третий, очевидно, удрал из Сонхи, едва подвернулась такая возможность, спасаясь от великих псов – как вор, на которого спустили собак. Надеюсь, они хотя бы штаны ему напоследок порвали… Он докатился до того, что стал террористом, то есть ужасателем, сколотил организацию, где его почитали как царя и бога, и принялся за старое. Двое защитников Марнейи опять столкнулись с ним, как с врагом, и состоялся поединок между марнейским магом и этим мерзавцем. Первый победил – за секунду до того, как на то место, где они находились, обрушилось нечто вроде гигантской «ведьминой мясорубки», все перемоловшей в пыль на сотню шабов вокруг. Зато бывший Страж Сонхийский остался жив. Он даже сумел незадолго до развязки проникнуть в потаенную глубину наглухо запечатанной прошлой памяти своего палача, узнал, кто на самом деле сжег город, и благодаря этому избавился от своего же собственного проклятия, которое терзало и угнетало его демоны знают сколько тысячелетий подряд. Итак, если вернуться к настоящему, цель нашей экспедиции – откопать подвал дворца правителя Марнейи и вскрыть тайник. То, что находилось под землей, от огня не пострадало.

Всю обратную дорогу Зинта размышляла, рассказал им Эдмар чистую быль, или насочинял, или смешал правду и вымысел неизвестно в какой пропорции… И почему он так уверен, что до его подвала за столько-то лет никто не добрался?

Для путешествия по Олосохару Хеледика оказалась идеальной спутницей. Неприхотливая и выносливая, не трусливая, не безрассудная, не капризная. Она была такой два года назад, когда выбирались вместе из Мезры, и жизнь в Аленде не сильно ее изменила.

Оделись на сурийский манер, юная ведьма вместо женского покрывала намотала на голову тюрбан, выпустив наружу длинный хвост волос песочного цвета: сведущий человек сразу поймет, кто перед ним, а невежда пусть пеняет на себя.

Купленные в Гуртханде верблюды – один с седоками в корзинах, два с припасами – бодро шагали на юго-восток по нахоженному караванному пути. Орвехта разбирало любопытство: что могло понадобиться древнему магу, вышедшему живым из Лилейного омута, в тех необитаемых краях? Если повезет, он об этом через некоторое время узнает.

В глинобитных городах, обнесенных старыми толстыми стенами с не единожды замазанными трещинами, Суно исподволь расспрашивал прислугу в харчевнях и на постоялых дворах. Результаты утешали. Дирвен вроде бы не пленник – во всяком случае, путешествует он не связанный, не с мешком на голове, а так же, как все остальные. И на околдованного не похож: Эдмару дерзит, ведет себя вызывающе. Те общались между собой на ларвезийском, но для того, чтобы оценить выражение лица, интонацию или усмешку, знать язык не обязательно.

Догнать бы их поскорее, пока этот балбес не нарвался. Он ведь принимает Эдмара за своего ровесника с разницей в два-три года, хотя это уже не тот Эдмар, вместе с которым он гонялся за ужасательницами в Разлучных горах, а потом сгоряча сцепился в «Столичной белке». Великие боги, и какого демона его понесло в такой компании сначала к Лилейному омуту, а потом еще и в пустыню?

«В этот раз Дирвен у меня получит, – решил Орвехт. – Еще хуже, чем в прошлый раз…»

Незачем гадать впустую, что перед этим произошло. Зная Дирвена, можно сказать одно: произойти могло все, что угодно. Очередная порция миндального мороженого.

Зинта Граско тоже с ними. Почему Суно запала в душу эта женщина, он по-прежнему не мог объяснить, но предстоящая встреча с ней его радовала и тревожила.

А Хеледика, после достопамятной истории с Дирвеном напоминавшая изящную бледную тень, которая присутствует отчасти здесь, отчасти в Хиале, теперь выглядела так, как будто наконец-то начала жить в полную силу. Глаза светятся над матхавой, словно сияющий на солнце песок. Не нужна ей больше любовь, с оттенком грусти отметил Суно, перегорело без остатка, другое дело – преследование и прочие азартные игры. А ведь если бы не Дирвен, оскорбленный в своих возвышенных ожиданиях, все могло сложиться иначе.

До Сатиба добрались под вечер. Провести ночь в длинном темноватом сарае, разгороженном на клетушки с жесткими тюфяками, в духоте, вдыхая вонь прогорклого масла, немытых тел, сушеного верблюжьего навоза и отдаленного скотомогильника, под аккомпанемент храпа нескольких десятков постояльцев – удовольствие из разряда «лучше не надо». Право же, лучше б заночевали в пустыне, среди медленно остывающих барханов, облитых белым лунным светом. Зато ужин и завтрак в здешней харчевне компенсировали перенесенные мучения.

Верблюды нуждались в передышке. Оставив их в загоне, Суно и Хеледика отправились на базар. Сатиб кишел народом. Сюда тянутся торговцы со всех концов Суринани, постоялые дворы битком набиты, на отдельную комнату с удобствами не рассчитывай – хозяева и так внакладе не останутся: грязная ночлежка по цене лучшей алендийской гостиницы!

Свободного пространства тут маловато, улочки узкие, словно трещины в сплошном глинобитном массиве города, постройки лепятся друг к дружке вплотную. Дома крыты внахлест большими кусками изжелта-серой кожи, похожей на рыбью. Такими же обрезками, высушенными до твердокаменного состояния, латают обвалившиеся заборы, а кое-где из них и двери сделаны. Самый дешевый материал, выйди через восточные ворота на дурно пахнущую свалку – сколько угодно этого добра наберешь. Отходы основного промысла.

В окрестностях Сатиба водятся жемчужные бородавочники – крупные, величиной с медведя, ящеры с широкими жабьими мордами. Внутри бугорков, которыми усыпаны их шкуры, созревают «олосохарские перлы», схожие с жемчугом. Мелочь идет на бисер, из тех, что покрупнее, делают украшения, попадаются среди них и такие, что годятся для амулетов. Ни один охотник не знает заранее, разбогатеет он, завалив бородавочника, или жемчужин окажется – раз, два и обчелся. Как повезет.

Мясо у этих животных жесткое, горьковатое и вонючее, даже голодные собаки едят его неохотно, поэтому ободранные туши гниют за восточной стеной, облепленные мухами и причудливыми, как кошмарный сон, насекомыми пустыни, которые прячутся от полуденного зноя, зарывшись в песок, и вылезают пугать народ ближе к вечеру.

В восточной части города селится беднота, но запах разложения доползает со свалки и до других кварталов, особенно в те дни, когда резвится Харнанва. Назло проискам окружающей реальности, в Сатибе в ходу поговорка, что деньги всегда хорошо пахнут.

Базар занимал самую большую из городских площадей перед южными воротами. Впрочем, большой она считалась только по сатибским меркам. Толчея тут царила такая же, как в Аленде перед королевским дворцом на Новый год, когда его величество с супругой по давнему обычаю бросают с балкона в толпу пригоршни серебряных монет. В Ложе давно уже велись разговоры о том, что хорошо бы сие безобразие отменить, но коллеги консервативного толка возражали, что нельзя попирать традиции и отнимать у народа праздник, да и почтенные лекари обидятся, для них предновогодняя восьмица – хлебное время, в особенности назавтра после дня Королевских Щедрот.

Здесь творилось то же самое, хотя толпа была другая. Бороды и матхавы, общий гомон, прилавки, сооруженные из хлипких дощечек и высушенных пластов колкой на ощупь кожи несчастных жемчужных ящеров. Сотни острых и пряных южных запахов, среди которых едва ощущается неистребимое вкрадчивое зловоние гниющих на солнцепеке ободранных туш. Или это всего лишь кажется? Суно держал Хеледику за руку. Песчаная ведьма не даст себя в обиду, но потеряться в этаком столпотворении с нее станется.

Они зашли в строение со сквозистыми, словно в клетке, стенами – главным его достоинством была крыша, дававшая тень. Внутри в несколько рядов тянулись прилавки, и Хеледика устремилась туда, где на фоне черной бархатной тряпки манили нежной белизной ожерелья, подвески, серьги, браслеты из «олосохарских перлов», а маг остановился возле пожилого сурийца, торговавшего материалом для амулетов. Слева нахваливал свой товар продавец благовоний, которые по известным причинам пользовались в Сатибе ураганным спросом. Справа купец в красной куфле, напоминавшей линялое стеганое одеяло, соблазнял всех желающих привозными орехами и жареными тыквенными семечками.

Выбор оказался удачным: торговец, к которому подошел Орвехт, видел Эдмара, Дирвена и лекарку под дланью Тавше, те ходили по базару в сопровождении двух сурийцев, которых звали Нохиш-нуба и Махур-нуба. Старику запомнилась эта компания, во-первых, потому что Дирвен, кто бы сомневался, разгуливал без матхавы, бросая вызов местным обычаям и дразня своим видом работорговцев, во-вторых, потому что не каждый день увидишь вблизи святую служительницу Милосердной, и, в-третьих, потому что молодой маг-северянин купил у него «арлебу» – редкую жемчужину с волшебными свойствами, вытягивающую силу из магических ядов.

Орвехт поддерживал учтивый разговор, в то же время изучая разложенный для обозрения товар. Наверняка это не все, должны быть еще и редкости вроде «арлебу», припасенные для понимающих покупателей. Краем глаза он уловил справа движение, заставившее его насторожиться. Все вокруг непрерывно двигалось: ожившая мозаика из миллиона кусочков, обычная картина для такого места, но рядом появилось нечто, выходящее за рамки. Вдобавок возникло ощущение волшебства. Суно медленно повернул голову и окинул рассеянным взглядом соседние прилавки.

Вот оно. К орехам приценивается носатый суриец в дорогой, но рваной куфле, а за спиной у него маячит, кривляясь, худой как жердь субъект с копной торчащих во все стороны волос, похожих на пожелтелую колосящуюся траву. Да это и есть самая настоящая трава! По одному из стеблей ползет черное насекомое, из зарослей торчат заостренные кончики ушей. Длинные мочки, тоже заостренные, проколоты и свисают до плеч грозди олосохарских жемчужин. Впрочем, не только – жемчуг нанизан вперемежку с маленькими глазными яблоками не крупнее бусины, студенистыми и помутневшими, вроде бы птичьими. Одет доходяга в какую-то несусветную рвань, его босые бледные ступни вдвое больше человеческих, костлявые руки свисают ниже колен.

Лицо существа, худое, словно обтянутый кожей череп, кривилось в непрерывных гримасах, то пародируя носатого покупателя орехов, то вываливая наружу длинный подвижный язык, подернутый прозеленью, как у трупа. Серьги покачивались, глаза щурились так, что Суно не смог бы сказать, какого они цвета. Амуши, обитатель пустынь и солончаковых степей. Его сородичи любят жестоко подшутить над людьми, а при случае и закусить человечиной не откажутся. Вопрос: куда смотрят здешние маги и амулетчики? Скверно обстоят дела в вольном торговом Сатибе, если такая дрянь просочилась за городские стены.

– Ты меня видишь? – тонким дурашливым голосом произнесло существо с травяной шевелюрой, опять скорчив невозможную для человека гримасу, как будто его худая физиономия была вылеплена из теста и обладала невероятной пластичностью.

– Вижу, – сухо подтвердил Орвехт. – Зачем ты сюда явился?

Окружающие начали коситься с недоумением: с кем этот странный северянин разговаривает, почему так уставился на пустое место? Один лишь старый продавец, с которым Суно перед тем беседовал, встревоженно сощурился и что-то забормотал – возможно, у него был амулет, уловивший присутствие нечисти, или он решил, что, если маг так себя ведет, это неспроста.

– А ты зачем явился? – передразнил амуши, вихляясь тощим телом, словно все его кости были сплошь переломаны. – Вынюхиваешь, маг? Ой, зря, зря, зря… Каким глазом ты меня видишь – левым или правым?

– И тем, и другим, – презрительно бросил Суно.

Знал он эту мерзкую шутку.

– Тогда с обоими попрощайся!

Продолжая кривляться, существо выбросило к его лицу тонкую суставчатую руку. Растопыренные пальцы оканчивались длинными и острыми белесыми когтями, изрытыми, словно они были поражены грибком. Суно смог спокойно рассмотреть их в подробностях, ибо эта страшная рука, не дотянувшись до цели, как будто влипла в невидимое клейкое желе, которое не пускало ее ни туда, ни сюда.

Обнаружив, что его переиграли, амуши изумленно выпучил глаза. Они были похожи на птичьи, точь-в-точь как те, что болтались в его жемчужных сережках, только побольше.

– Отпусти меня, маг!

– Сначала скажи, кто тебя подослал?

Тот молча пытался освободить увязшую руку, гримасничая так, что его остроскулой физиономии полагалось бы порваться, как измочаленной маске. Жесткая трава на голове колыхалась, как будто ее шевелил ветер. Окружающие попятились, напирая на тех, кто находился позади, и начали встревоженно переглядываться. Краем глаза Орвехт отследил, что к нему пробирается Хеледика: песчаная ведьма тоже обладала способностью видеть представителей волшебного народца. Заметив ее, пленник задергался еще сильнее.

– Отпусти меня, или всех тут прокляну! Не преследуй человека, с которым у нас уговор, убирайся с нашей земли! Зря ты сюда явился, зря, зря! Чтоб тебе…

Не позволив договорить, Суно швырнул его спиной о столб, подпиравший навес, одновременно сорвав с него морок невидимости. Народ засуетился, стараясь оказаться подальше от нечисти, люди сталкивались в панике и налетали на прилавки. Поднялся крик. Амуши начал приподниматься, скаля острые зубы и выставив перед собой скрюченные когтистые пальцы. Скорее всего, он уже понял, что кидаться на мага бессмысленно, слишком тот силен, и изготовился к обороне, но Орвехт не собирался проверять, что у него на уме. Надо убрать его отсюда, пока никто не пострадал. Ударив заклятием, Суно одновременно произнес формулу экзорцизма, отправляющую объект воздействия прямиком в Хиалу, и незваный гость исчез. На покрытой засохшей грязью каменной плите у подножия столба остался лежать желтоватый колосок из его шевелюры.

– Что случилось? – спросила девушка, наконец-то протиснувшись к Орвехту.

– Амуши передал привет от тех, кого мы догоняем.

С сомнением поглядев на безобидный с виду колосок, он бросил еще одно заклятие, и волшебный гостинец обратился в пепел.

На Суно и Хеледику смотрели с неодобрением: по всему выходит, что это они возмутители спокойствия на базаре, ибо, если бы не северянин, никто бы никакого амуши здесь не увидел. Впрочем, задержать мага с ведьмой желающих не было. Они отправились на постоялый двор за своими верблюдами и покинули Сатиб, не мешкая: Суно чувствовал, что для них так будет лучше, и у Хеледики, как она призналась, возникло похожее ощущение. Неизвестно, что их ожидало, если бы они рискнули задержаться в городе.

Амуши подослал Эдмар. Зачем? Решил отделаться от эмиссара Светлейшей Ложи, даже не выслушав, что ему собираются предложить? Хм, хотя бы из любопытства… Боги великие, он ведь должен понимать, что, если в погоню за ним отправили одного Орвехта, а не сотню-другую боевых магов с кормильцами, это означает переговоры, а не драку. Право же, странноватая реакция. Это ведь не Дирвен Кориц, а древний маг, знающий о том, кем он был раньше. Или он после омута не в себе? Или хотел испытать преследователя, посмотреть, на что тот способен?

– Это вполне в его духе, – согласилась песчаная ведьма, когда Орвехт изложил свои соображения вслух. – Создать какую-нибудь непростую ситуацию и посмотреть, что человек станет делать. Ему и в «Столичной белке» было интересно, как Дирвен себя поведет, когда нас увидит, хотя я говорила – не надо.

– Что ж, вот и нарвался он в «Белке», – заметил Суно. – Наваляли и в лечебницу увезли. Доигрался. Мог бы сделать полезные выводы.

Эта мысль худо-бедно подняла ему настроение.

Впереди все заросло перистыми темно-зелеными метелками, в просветах светлыми пятнами сквозил песок – сплошная двуцветная мозаика до горизонта. Вдалеке виднелись желтые громады, которые вначале можно было принять за горы, но по мере приближения они все больше напоминали диковинные сказочные чертоги.

Нанятых в Гуртханде работников охватило опасливое недовольство. Не зная сурийского языка, Зинта догадывалась об их умонастроении: эти маги совсем сдурели, прут на рожон, прямиком в те земли, где бесчинствует волшебный народец, – сами-то, может, и уцелеют, а для простого человека там верная погибель.

Большинство было смертельно перепугано, таращило помутневшие со страху глаза и чуть что хваталось за обереги. Четверо зачинщиков попытались поднять бунт и повернуть верблюдов на запад. Эдмар остановил их. Никто не понял, что он сделал – вроде бы применил какие-то чары, причиняющие боль, и в результате сурийцы были окончательно деморализованы: сбежать больше не порывались, потому что боялись господина, но идти вперед тоже не хотели, потому что боялись олосохарской нечисти.

Положение спас Нохиш-нуба. Хоть Эдмар на него и наговаривал, он был человеком услужливым и во многих вещах сведущим. Заварил подслащенный чай, угостил работников, и те быстро успокоились, потому что он подмешал туда какое-то снадобье. Лекарка наблюдала за его манипуляциями: не отрава, даже не волшебное зелье – скорее, лошадиная доза травяного отвара, каким буйных сумасшедших усмиряют.

– Они теперь похожи на сонных мух, – скептически заметил Эдмар. – Если они будут копать так же, как сейчас шевелятся…

– Это пройдет, – заверил его с доброй улыбкой Нохиш-нуба. – Назавтра к вечеру начнут приходить в себя, не раз уже опробовано, не беспокойтесь.

– О, так вы уже сопровождали кого-то в эти края?

– В эти – нет, но мне случалось путешествовать с караванами работорговцев, там иногда поднимались истерические волнения, и я помогал, как умею… – Перехватив острый осуждающий взгляд лекарки, он добавил: – Я человек просвещенный, рабства не одобряю, но лучше напоить людей чаем с безобидными травками, чем смотреть, как надсмотрщики орудуют плетками, не правда ли?

Одурманенные сурийцы, подчиняясь приказу, вяло карабкались в свои корзины. У некоторых это с первого раза не получалось, они скатывались на песок, поднимались и возобновляли попытки. Неудачи их нисколько не расстраивали.

Эдмар смотрел на эту картинку, недовольно сощурив длинные глаза, подведенные в придачу угольным карандашом, словно ему опять предстояло перевоплотиться в Энгу Лифрогед. Не обращая внимания на палящее солнце, он снял и матхаву, и тюрбан, по плечам рассыпались отмытые от краски темные волосы. Казалось, зной ему нипочем. Зинта хмуро поглядывала на это безобразие и в конце концов не выдержала:

– Не гневи богов, голову напечет, и солнечный удар тебя хватит!

– Не хватит, – улыбнулся маг.

Дирвен, последовавший его примеру – чтобы соперник не мнил, будто он здесь круче всех, – не выдержал и начал наматывать тюрбан обратно. Его загоревшее светлобровое лицо блестело от пота, а взгляд украдкой метался от Эдмара к Нохиш-нубе и назад, будто те были бойцовыми баранами и он гадал, на которого поставить.

– Что это такое? – спросила Зинта, кивнув на причудливые желтые громады у горизонта.

– Если я правильно понял, здешние дворцы, – отозвался Эдмар. – Их сооружает из песка волшебный народец.

– И мы туда поедем? Мы после этого в своем уме?

– Насчет тебя не знаю, а я пока еще в своем, – он не упустил случая поддеть ее, кто бы сомневался.

Нохиш-нуба выглядел спокойным: лицо бывалого человека, знающего об опасности, но не склонного ее преувеличивать и готового рискнуть. Напрасно Эдмар говорит про него гадости, сам стервец, каких не каждый день встретишь. Махур-нуба, судя по его виду, готов был отправиться за своим юным приятелем хоть на край света. Зинта уже к этому привыкла и перестала возмущаться, скорее это вызывало у нее грустную беззлобную зависть: если бы кто-нибудь к ней так же относился… Дирвен до того побледнел, что отчетливо проступили темные пятнышки веснушек на облупленном носу и на скулах, но страха старался не выказывать.

– Марнейя стояла там, на юго-востоке, – пояснил маг после паузы. – До места не особенно далеко. Если мы хотим откопать клад, придется туда поехать.

– Местность выглядит необитаемой, как будто никакого народца здесь нет, – степенно кивнув, поддержал его Нохиш-нуба.

– А если они объявятся, что мы, такие умные, будем делать? – опять не вытерпела лекарка. – Это ж вам не люди-разбойники!

– Зинта, поверь, я справлюсь, – кротко улыбнулся Эдмар. – Не знаю, догадалась ты или нет… Наверное, нет, раз до сих пор ни о чем не спрашивала. Это я убил Шуппи-Труппи.

Дирвен с детским изумлением распахнул светло-зеленые глаза и приоткрыл рот. Полное благообразное лицо Нохиш-нубы приобрело такое выражение, словно тот проглотил невзначай горошину жгучего перца. Суриец об истории с Шуппи-Труппи ничего не знал, но, похоже, и раньше не сомневался в способности своего кумира убить кого угодно.

– То есть как – ты?! – от растерянности уперев руки в бока, выпалила Зинта. – Ты ведь говорил, что не знаешь, кто это сделал!

– А у меня был выбор? Вначале я чуть не проболтался, но вовремя прикусил язык. Ты сказала, что Шуппи-Труппи, по общему мнению, прикончил опасный демон, с которым надо поскорее разобраться, и я решил не распространяться о своем подвиге, а то, чего доброго, и в самом деле примут за демона… И разберутся. Позже я убедился, что поступил благоразумно.

– То-то мне показалось, что ты в чем-то темнил, когда тебя добрые маги допрашивали. Как тебе удалось одолеть эту тварь?

– Когда меня швырнуло в Сонхи, я оказался перед дверью, около которой сидела эта образина, как будто вылезшая из самой вонючей помойки на свете. Она сразу на меня набросилась, и мы, сцепившись, вынесли дверь – не берусь судить, с посторонней помощью или благодаря собственному везению. У меня по-страшному болел ожог, но новая порция адреналина сделала свое дело, и я боролся, как бешеный, пока не свернул шею этой пакости. Магию тоже использовал – видимо, это сыграло решающую роль, поскольку Шуппи-Труппи был волшебным существом. Сначала казалось, что он невероятно силен, того и гляди раздавит меня своими мохнатыми лапами. Вдобавок он рвал меня когтями, кровь хлестала… Но после того, как я несколько раз ударил магией, он обмяк, стал похож на чучело, набитое соломой, и его шея порвалась, словно гнилая тряпка. Так что здешнюю нечисть я беру на себя. Нохиш-нуба, вы израсходовали все снадобье или осталось еще на несколько чаепитий?

– Запас есть, Эдмар-нуба.

Он выглядел озабоченным, и Зинта решила, что сага о кончине Шуппи-Труппи не очень-то его приободрила. Скорее даже наоборот. Может, он решил, что Эдмар привирает и хвастает, а раз так, веры его россказням никакой?

Сама она поверила безоговорочно, но ведь это она тогда нашла раненого Эдмара возле двери в междумирье, рядом с останками Шуппи-Труппи. То, что она сейчас услышала, увязывалось с ее прежними впечатлениями в непротиворечивую картину.

Когда снова тронулись в путь, Дирвен пристроился следом за лекаркой. И опять надел матхаву, чтобы спрятать выражение лица. Зинта догадалась, что он напуган и наверняка не может определиться, кого стоит бояться в первую очередь: олосохарской нечисти или Эдмара.

Она тоже боялась, но не до такой степени, чтобы это мешало ей во все глаза разглядывать колоссальные песчаные чертоги, которые как будто медленно плыли навстречу, сияя золотистой желтизной на фоне голубого неба.

Эти сооружения напоминали замки, которые Дирвен в детстве лепил из песка в аккуратном городском парке на берегу реки, куда его водила гулять сначала мама, а потом прислуга госпожи Хентокенц. Те же сглаженные очертания и отсутствие всякого намека на угловатость, те же похожие на норы проемы вместо окон и дверей, те же округлые балконы… Только в его песочных замках не было ни тщательно сделанных лестниц с маршами ступенек, ни рельефных узоров наподобие лепнины на стенах, ни шаров по обе стороны от широких входных арок, ни висячих галерей, соединяющих соседние здания и бросающих вниз темные дорожки тени.

– Если все это обвалится, нас с головой засыплет, – озираясь, пробормотала Зинта. – Здесь, неверное, нельзя громко разговаривать?

Дирвен почувствовал благодарность: сам хотел об этом сказать, но колебался, стоит ли.

– Ничего не обвалится, – возразил Эдмар, ехавший впереди Зинты. – Оно держится благодаря чарам и не рассыпается даже во время песчаных бурь, которые в Суринани называют Яростью Забагды.

– А где же обитатели этих хором? – Лекарка еще больше понизила голос, Дирвен едва расслышал.

– Не желают показываться нам на глаза, я полагаю.

Он мысленно поблагодарил Кадаха Радетеля, когда караван благополучно миновал этот фантасмагорический архитектурный ансамбль. Дальше опять простирались барханы. Местами картину оживляли заросли жесткой травы, «метелки» с длинными и узкими, как будто навощенными листьями-стрелками, усыпанный зелеными чешуйками стелющийся кустарник. Впереди маячило несколько пальм – по олосохарским меркам, почти роща. Ветра не было, но в одном месте, в ложбине меж двух барханов, пучок травы колыхался, если только не мерещилось от напряжения в глазах… Нет, не мерещилось.

– Эй, смотрите! – окликнул Дирвен. – Там трава шевелится!

– Это не трава, – возразил Эдмар. – Это прическа здешнего жителя, который любезно не хочет нам докучать. У тебя амулеты перестали работать?

– Для них расстояние слишком большое, – отозвался он нарочито грубоватым тоном. – Если б он был поближе…

– Поверь, он не из тех, с кем стоит сводить близкое знакомство.

– Беспокоиться не о чем, – с деланой жизнерадостностью подхватил Нохиш-нуба. – Все до последнего работника защищены оберегами, которые…

– Защитят разве что от издыхающего чворка, хотя, если верить вашим бухгалтерским записям, покупали вы их на вес золота, – неучтиво оборвал Эдмар. – Но с вами я, поэтому беспокоиться и в самом деле не о чем.

Дирвену показалось, что маг из Гуртханды после этого затаил обиду. «Погоди у меня, выскочка», – мелькнуло в его взгляде, в то время как глава экспедиции, Махур-нуба и Зинта смотрели в другую сторону. Он и раньше однозначно собирался что-то предпринять для того, чтобы завладеть кладом в одиночку, а теперь ему еще и за оскорбление расквитаться захочется. Что ж, тем проще будет с ним договориться… В предчувствии рискованной игры, которая вот-вот начнется, Дирвена охватило такое возбуждение, что во рту пересохло, и он потянулся за флягой.

Ночью кто-то шнырял вокруг стоянки, шурша песком, хихикая, издавая в темноте другие еле слышные звуки. Иногда можно было заметить мелькнувшую в лунном сиянии тень: мгновение – и ничего нет, очертаний не рассмотришь. Впрочем, Орвехту незачем было видеть незваных гостей, чтобы сказать: это не люди и не животные.

Верблюды беспокоились, да и путешественникам не спалось, хотя двойной защитный круг ни одну волшебную тварь не пропустит.

Хеледика сняла тюрбан, распущенные волосы ее окутывали, словно светлое шелковое покрывало, а бледный овал лица мерцал, напоминая отражение луны в неподвижном водоеме. От ее прелести дыхание перехватывало, хотя Суно, войдя в амплуа заботливого старого опекуна, привык смотреть на нее без вожделения. «Дурак Дирвен…» – подумалось ему в тысяча который раз.

У песчаных ведьм волосы играют не последнюю роль при совершении некоторых магических действий. В старинных трактатах утверждалось, что древние маги тоже пользовались подобными приемами, но это было в ту пору, когда никто еще не додумался до Накопителей и каждый работал в одиночку. Суно читал описания волшбы такого рода, однако для него эти рецепты не годились: чтобы вышел толк, нужно отрастить шевелюру по меньшей мере до плеч, а он, следуя неписаным правилам Светлейшей Ложи, стригся коротко. Будь на его месте женщина-магичка, другое дело… Впрочем, вдвоем с Хеледикой они и так от кого угодно отобьются, да их пока и не атакуют.

Нервы мотают. Проверяют, удастся напугать или нет. Жабий сын этот Эдмар с его провокациями.

– Я ложусь спать, – сообщил Орвехт, укладываясь на войлочную подстилку и заворачиваясь в шерстяной плащ. – Ты будешь отдыхать вторую половину ночи. Если что, сразу буди.

Место, где Эдмар велел копать, ничем не выделялось на фоне окружающего ландшафта. Барханы. Островки зеленой поросли посреди необъятной волнистой желтизны. Нелюдские песчаные чертоги – один поближе, еще три подальше, – застывшие в зачарованном мгновении, словно древние насекомые в кусочках янтаря: если время придет в движение, они неминуемо начнут осыпаться и расползаться, пока не превратятся в обыкновенные кучи песка.

Перед тем как заявить: «Дворец стоял здесь», Эдмар даже со своей картой свериться не удосужился.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво поинтересовался Дирвен.

Тот в ответ ухмыльнулся:

– Некое туманное предчувствие.

Нохиш-нуба глядел на организатора экспедиции со здравым скепсисом и печальной обескураженностью. Наскочило колесо на булыжник: бывалый ловкач привык обводить вокруг пальца и умников, и невежд, и безрассудных, и осторожных, но в этот раз жизнь над ним злодейски подшутила, сведя его с сумасшедшим. Между тем Махур-нуба уже начал командовать, властно покрикивая на работников, – то ли он не питал сомнений насчет предчувствий Эдмара, то ли просто хотел сделать ему приятное.

Сумасшедший наблюдал за развернувшейся суетой с удовлетворенным выражением в густо подведенных глазах. Голову парню напекло, мозги давным-давно закипели, как похлебка на плите, а ему подчиняются, как вменяемому.

Работники жизнерадостными не выглядели: действие одурманивающего чая закончилось, но они сознавали, что поднимать бунт или пытаться бежать бессмысленно, без магической защиты им из этих краев не выбраться. К тому же Эдмар посулил золота за усердие, это их чуть-чуть взбодрило.

Людей разбили на две группы: одни копают, другие отдыхают в тени под сооруженными навесами. Дирвен изрядно возмутился, когда Махур-нуба, скалясь в белозубой ухмылке, ему тоже сунул в руки лопату:

– Работай.

– С какой это стати?

– Кто не работает, тех буду наказывать, – негодяй скосил глаза на плетку, висевшую на поясе.

– Я должен поговорить с Эдмаром.

– Эдмар-нуба сказал, чтобы ты работал.

Тут Дирвен увидел, что Зинта, намотав свое покрывало на голову наподобие тюрбана и подпоясав светло-зеленый лекарский балахон, тоже взялась за лопату, и перестал спорить с этим ублюдком. Запомним и посчитаемся, а пока лучше не нарываться.

Эдмар и сам присоединился к ним, после того как очертил защитным кругом лагерь и территорию раскопок. Работали все без исключения, это смягчало обиду. Один Нохиш-нуба временами отлынивал, оправдывая это тем, что кто-то ведь должен готовить чай, восстанавливающий силы. Дирвен заметил, что ни Эдмар, ни его телохранитель к этому чудо-напитку не притрагиваются, и решил последовать их примеру. Почем знать, вдруг Нохиш и на него смотрит как на помеху? Он ведь выпускник Магической Академии и вряд ли забыл о том, что всем, кто состоит на службе, показывают портреты беглых преступников. Скорее всего, он догадывается, что амулетчик Ложи его опознал. Хорошо бы подкатился с разговором, – Дирвен не хотел делать первый ход.

Ямина постепенно росла вширь и вглубь. Пот заливал глаза, на зубах скрипел песок, мышцы ныли от непривычных усилий, на ладонях вспухали кровавые мозоли – впрочем, Зинта их тут же залечивала, подходя к тем, кто нуждался в помощи. Если она чуяла, что кто-то близок к тепловому удару, тоже успевала раньше, чем работнику становилось дурно. А Дирвен еще удивлялся, зачем Эдмар потащил ее с собой. Он хоть и умалишенный, но все наперед просчитывает.

Ночью тоже копали, при свете луны, похожей на сурийское серебряное блюдо, и плавающих над головами волшебных шаров – у каждого из них был свой оттенок: розоватый, зеленоватый, голубоватый, оранжевый. Работать в ночную смену понравилось Дирвену больше, чем днем. Песок не такой горячий, нет палящего зноя, и устроенная Эдмаром феерическая иллюминация не режет глаза, в отличие от ярящегося над пустыней солнца.

Еду выдавали строго отмеренными порциями, исключение делалось только для Зинты, если ей приходилось призывать силу Тавше. Однажды Эдмар застукал Нохиш-нубу за поеданием лишнего куска, и отношения между двумя магами еще больше обострились.

– Почему вы работаете вместе со всеми? – криво усмехнулся Дирвен, когда лекарка в очередной раз заставила его мозоли подсохнуть и зарубцеваться. – Вас ведь не принуждают.

Он заметил на ее небольших огрубевших ладошках такие же следы.

– Не по-доброжительски получится, если все копают, а я буду прохлаждаться. И чем быстрее мы отроем Эдмаров подвал, тем лучше.

– Для кого лучше? – Дирвен хмыкнул, копируя Суно Орвехта.

– Для всех. Эдмар должен добраться до того, что он называет своей аптечкой первой помощи, раньше, чем сойдет с ума.

– Так он уже сошел!

– Пока еще нет. Но чтоб этого не случилось, мы должны работать на совесть.

– Совершенно верно, – подтвердил неслышно подкравшийся к ним маг. – Дирвен, ты напряги воображение и представь меня свихнувшимся. Боюсь, что для Сонхи это будет равнозначно пробуждению сотни вулканов, череде землетрясений и нашествию армии демонов в придачу. Мне-то будет уже все равно, ибо ум за разум зайдет, а вам останется только посочувствовать друг другу.

Говорил он об этом с таким удовольствием, словно расписывал заманчивые для собеседника перспективы. Дирвену и впрямь стало не по себе, особенно когда он увидел, что радужка у Эдмара теперь золотисто-желтая, как янтарь.

– Что у тебя с глазами? Зинта, видите?..

– Это не заболевание, – успокоила лекарка. – Просто цвет изменился.

– Такие глаза у меня были в прошлой жизни, – мечтательным тоном пояснил маг. – А здесь, в Сонхи, меня когда-то называли Золотоглазым. Собираюсь вернуть себе это прозвище, оно мне нравится, но сначала надо разгрести текущие проблемы.

Он покосился на яму, которая за минувшие дни приобрела такие размеры, что там впору было устроить пруд и запустить рыбу для разведения. Внизу копошились сурийцы: одни копали, другие тащили вверх по склонам полные песка носилки.

– А ты уверен, что не напрасно роем? Вон какая глубина, и до сих пор ничего не нашли.

– Если я не ошибся в расчетах, прошло несколько сотен тысяч лет, так что до нужного пласта мы еще не добрались.

– Да откуда ты знаешь, что там вообще что-то есть? Такое барахло, как твоя карта, в каждой лавке древностей продается, с комплектом бубенцов на уши.

– Знаю, – Эдмар улыбнулся, щуря подведенные углем глаза, и Дирвен скрипнул зубами, потому что это нестерпимо напомнило ему Энгу. – Сам когда-то спрятал.

– Ты?!

– Что тебя удивляет? Я же маг-возвратник.

– Настолько древний, чтобы через столько лет… И ты это помнишь?

– Твоими стараниями. О, я ведь тебя до сих пор так и не поблагодарил…

– Это почему еще – моими?

Дирвену стало очень неуютно. Он понял, что услышит сейчас нечто такое, что его ошеломит хуже некуда, и лучше бы, пока не поздно, прекратить разговор, но глядел в недобрые желтые глаза Эдмара, как завороженный, а тот, в свою очередь, тоже не собирался щадить его и сворачивать на другую тему.

– Как ты думаешь, что такое Лилейный омут?

Так и есть, вот оно… Как же все плохо…

– Он желания исполняет, – собственный голос показался Дирвену чужим. – Вернее, только одно желание, если загадаешь выплыть оттуда живым, ты сам так говорил… Да?

– Нет.

– Тогда… Что он делает?

– Возвращает память и силу.

– Всем древним магам?

– Не всем. Только таким, как я. Тем, чье могущество превышает некий ценз. Остальных омут убивает.

«И я сам его туда привел, сам столкнул в воду! Боги, что же мне за это будет, если узнают…»

– Раз ты такой древний маг, тебе место в Накопителе, – произнес он непослушными губами, лишь бы что-то сказать.

– Нет уж! – Взгляд мага стал жестким. – Сам туда… – Он умолк одновременно с негромким протестующим возгласом Зинты. – Ладно, не буду тебе такого желать, ты ведь не знаешь, о чем говоришь, и я тебе, не могу не признать, серьезно обязан.

По крайней мере, общаться ему после этого расхотелось. Он подобрал лежавшую на песке лопату и начал спускаться в яму, которую теперь, ввиду ее размеров, больше пристало называть карьером. Даже с облезлой лопатой наперевес Эдмар ухитрялся выглядеть элегантно, словно с пижонской тростью на бульваре в Аленде.

Обитатели песчаных чертогов людям не досаждали, защитный круг был для них непреодолимым препятствием. Маг-возвратник отхватил изрядную территорию: внутри находился и лагерь, и раздолье зелени для верблюдов, и раскопки, и развалы поднятого из ямы песка. Границу, за которую нельзя выходить, обозначала цепочка следов. В школе амулетчиков учили, что размеры круга зависят от силы его создателя, так что сотворенные Эдмаром охранные чары говорили о многом, и это весьма не утешало – ни Дирвена, ни Нохиш-нубу.

Иногда по ту сторону черты обнаруживалась какая-нибудь дрянь – обломки костей, засохший помет, дохлые зверьки, выглядевшие так, словно их безжалостно изжевали, высосав всю кровь. В оконных проемах ближайшего шафранно-желтого строения порой что-то мелькало, то пестрое, то почти сливающееся с сумраком, как будто кто-то выглядывал и сразу прятался, пока его самого не рассмотрели. Изредка можно было заметить движение среди барханов. Возможно, маги видели больше, чем Дирвен, но с остальными они своими наблюдениями не делились.

Вызывало тревогу то, что запас воды через некоторое время иссякнет, но Эдмар утверждал, что вода будет, как только они докопаются до дворцовых подвалов. Якобы под марнейским оазисом был подземный источник, который за минувшие века никуда не делся, он его чувствует сквозь толщу песка и земли. Оставалось поверить на слово.

Дело спорилось, и не было никаких происшествий, так миновало несколько дней, а потом из лагеря пропало двое работников.

Обозленный Эдмар снова стал похож на нормального девятнадцатилетнего парня, каким он был до Лилейного омута, а не на жутковато-чарующего желтоглазого демона из бездны веков, рядом с которым любому делалось не по себе. Даже выругался в духе портовых грузчиков, хотя и невнятно, чтобы не расслышали.

– Я же предупреждал – за черту не соваться, ближе чем на пять шагов к ней не подходить! Кто последний видел этих двух придурков?

Очевидцев не нашлось, и они с Махур-нубой начали допрашивать всех по очереди. Отвлек их от этого занятия пронзительный возглас Зинты:

– Я их чувствую! Им больно, их ранят… Я сейчас…

Оттолкнув с дороги Нохиш-нубу, Эдмар метнулся к ней и сшиб с ног. Первая мысль была – ага, он наконец-то полновесно рехнулся, как было обещано. Уже на людей кидается! Или просто возжелал женщину, а поскольку она в лагере только одна…

– Махур, сюда! Свяжи ее!

Маг и лекарка остервенело боролись. Потом он что-то сделал, и Зинта обмякла, словно потеряла способность владеть своим телом, а подоспевший суриец скрутил ей запястья и лодыжки. Лицо у Эдмара было исцарапано в кровь.

– Пустите меня! – крикнула Зинта, обессиленно мотнув встрепанной головой (тюрбан с нее свалился, пока они, сцепившись, катались по песку). – Я должна… Им же больно… Я помочь им должна!

– Тебя там тоже убьют, – возразил маг. – Не посмотрят, что ты под дланью Тавше. Здешние жители даже по меркам олосохарской нечисти считаются чокнутыми, им наплевать на гнев твоей покровительницы. Я схожу сам, притащу обратно этих недоумков, и тогда будешь лечить. С какой стороны пришел «зов боли»?

– Оттуда, – она попыталась указать подбородком на ближайшее из песчаных зданий.

– Махур-нуба, присмотри за ней. Чья сейчас очередь – работать! И чтоб ни один остолоп не смел выходить из круга.

Отдав эти распоряжения, он сдернул шнурок, стягивающий волосы на затылке, и направился к жилищу волшебного народца.

– Эдмар, пожалуйста, будь осторожнее! – крикнула вслед Зинта, словно не она ему только что физиономию расцарапала.

Отсутствовал он долго – или всем показалось, что минуты еле ползут? Связанная лекарка сидела на подстилке, которую для нее принесли, и временами мучительно морщилась, как будто ей самой было больно. «Нельзя тебе туда, госпожа, не надо», – твердил почтительным тоном Махур-нуба, придерживая ее на всякий случай волосатыми ручищами. Пользуясь тем, что он на них не смотрит, Дирвен и Нохиш-нуба несколько раз обменялись взглядами. Это получилось само собой: оба созрели, чтобы кое-что обговорить. Те из работников, кто сейчас отдыхал, расселись вокруг, снедаемые тревожным ожиданием. Остальные вернулись к раскопкам, рассудив, что, если господин вернется живой, лучше, чтобы у него не было лишнего повода для недовольства.

Лицо Зинты опустошенно разгладилось, и она потерянным голосом попросила:

– Махур-нуба, развяжи меня. Уже все. Они уже умерли.

– А Эдмар-нуба?

– С ним все в порядке, иначе я бы уловила его боль.

– Подожди, госпожа, пока нельзя, потом тебя развяжем, – с сомнением отозвался суриец.

Правая оконечность возведенного из песка чертога неожиданно содрогнулась и начала осыпаться. Это была одноэтажная пристройка с террасой на крыше и темной норой входа, верхнюю площадку соединяли с центральной частью здания две арки. Крупный узорчатый барельеф на желтой стене утратил четкость, как будто на глазах состарился. Сверху, с ограждения террасы, потекли сухие песчаные струйки.

Зрители дружно ахнули. Зинта воззвала к Тавше, полное лицо Нохиш-нубы побледнело. Судя по мельтешению в оконных проемах, внутри зачарованного дома, который вовсе не был необитаемым, тоже поднялась суета.

Неумолимое разрушение прекратилось так же внезапно, как началось. Слепленный из песка трехэтажный дворец обрел былую неподвижность, но его правая пристройка теперь казалась то ли обветшалой по сравнению со всем остальным, то ли незавершенной. Потом из пещерно-сумрачного входного проема вынырнула человеческая фигурка, ее никто не преследовал и не провожал.

Эдмар вернулся один. Невредимый, хотя в волосах полно песка. Злой пуще прежнего. Он ведь не любит проигрывать, припомнил Дирвен разговор в Разлучных горах.

– Мне их не отдали, – процедил он, опережая вопросы. – У здешних жителей заправляет царица, древняя, как олосохарская пустыня, и совершенно отмороженная – в свое время чем-то не угодила богам, и те ее прокляли. Видимо, это случилось уже после того, как я ушел из Сонхи, поэтому я не в курсе, что она отмочила, но вполне понимаю богов.

– Как же тебя оттуда выпустили? – с сомнением поинтересовался Дирвен.

– Я их убедил, что дешевле обойдется выпустить меня по-хорошему, чем остаться без крыши над головой.

– Да для них налепить таких хором из песка – раз плюнуть!

– Заблуждаешься, склеивать чарами песчинку с песчинкой – работа медленная и кропотливая, так что все это возводилось не за одно десятилетие.

– Чего ж ты тогда не разнес их логово, если можешь?

– Мне сейчас не нужна война с царицей, мы здесь не для этого.

– И поэтому ты отдал им на растерзание двух человек, вроде как в жертву принес?

– Уймись, у меня каждая пара рабочих рук на счету, не стал бы я никого отдавать. Придурки ушли сами, несмотря на мой запрет, почему они так поступили – самому интересно. Махур-нуба, развяжи Зинту.

– А ты уверен, что с тебя там не взяли обещания кого-нибудь еще принести в жертву?

– О, в этом я уверен так же, как в том, что ты сейчас получишь пощечину, ибо моему безмерному терпению тоже есть предел.

Дирвен принял стойку для рукопашной драки, одновременно отдав приказ боевым амулетам, но тут же ощутил удар чужой силы, которая смяла и отшвырнула импульсы амулетов, словно штормовая волна бумажный кораблик. Это уже не тот Эдмар, с которым он схватился на равных в «Столичной белке»… Обещанная оплеуха сбила Дирвена с ног. Он откатился и вскочил, выплевывая песок, но на него уже налетел Нохиш-нуба, сокрушенно бормоча:

– Что вы делаете, с ума сошли? Перестаньте, молодой человек, одумайтесь…

От него разило дешевыми благовониями, которыми он умащивал бородку, а слегка заплывшие глаза, темные, как жучиные надкрылья, многозначительно щурились и подмигивали: мол, потом это обсудим, а пока угомонись, не осложняй ситуацию.

На Эдмаре на всякий случай повисла Зинта, которую уже успели освободить от веревок, и дальнейшего развития драка не получила.

Разговор Дирвена и Нохиш-нубы состоялся на следующее утро перед рассветом, за кучей извлеченного из карьера песка, достаточно обширной для того, чтобы скрыть двух человек от чужих глаз.

– Вы ведь уже догадались, что он в сговоре со здешними жителями и их царицей? – печально и многозначительно сощурив один глаз, поинтересовался маг.

– Да, – Дирвен кивнул.

В это уединенное местечко они удалились якобы по нужде, и в целях конспирации пришлось сидеть на корточках со спущенными штанами, чтобы все выглядело правдоподобно, а то вдруг еще кого-нибудь демоны принесут. От страха и напряжения у него и впрямь сводило живот. Зато собеседник, как выяснилось, неплохо знал его родной язык, и они перешептывались по-овдейски – дополнительная защита от подслушивания. Нохиш-нуба заверил, что почувствует, если кто-нибудь подойдет к песчаному холму с другой стороны, даже если это будет Эдмар.

– Скорее всего, он обещал отдать им на съедение всех, кроме Зинты и своего мерзавца-охранника. Несчастные работники обречены, да и мы с вами тоже… Тех двоих он сам же и вывел за черту – или приказал, так что они не смогли ослушаться, или применил чары, чтобы не сопротивлялись. Сурийцы до тошноты боятся местного народца, никуда бы они сами не делись. А он еще обругал их придурками, какой жестокий цинизм… – маг сокрушенно покачал головой.

– Но почему он отдал их сейчас, если рабочие руки нужны?

– Наверное, царица потребовала немедленной дани. Эти существа нетерпеливы. Представление с песочным строением, которое он якобы чуть не разрушил, было устроено, чтобы задурить нам головы. Пока подвал не откопали, паника среди работников ему не нужна.

– Мы должны что-то сделать… – корчась от нервной боли в животе, выдавил Дирвен.

– Пока действовать рано. Вы же сами понимаете, даже если мы справимся и с ним, и с Махур-нубой, здешний народец нас отсюда не выпустит.

– Вы считаете, шансов нет никаких? – он попытался сглотнуть, но в горле было сухо.

– Вот этого я не сказал. Шансы появятся, когда мы откопаем подвал. Вооружившись древними амулетами, мы сумеем прорваться с боем. Но… Соображаете, при каком условии?

Он кивнул. От запаха телесных газов, чужого пота и сладковатых сурийских благовоний его слегка мутило. А может, от страха мутило. Не важно.

– Как только тайники будут вскрыты, Эдмара надо будет убить, – доверительно прошипел Нохиш-нуба. – Но ни в коем случае не раньше, потому что неизвестно, сможем ли мы без него все открыть в этом демоновом подвале. А от Махура надо избавиться заблаговременно, чтобы не помешал… Возьмете на себя? Вы, насколько я понял, весьма сильный амулетчик, с простым смертным справитесь шутя.

– Да, – хрипло согласился Дирвен, вперив остановившийся взгляд в предрассветно-мутную пустынную даль.

– Молодец, – одобрил его решение маг. – Главное, во всем слушайся меня, и мы уйдем отсюда живыми и богатыми.

Двое путников и один верблюд. Пару других животных до смерти заела нечисть, напавшая на Орвехта и Хеледику четыре дня тому назад.

Эта дрянь притаилась на территории, густо заросшей олосохарским кустарником, с торчащими там и сям пальмами и колодцем под навесом, похожим на старый гриб с расслоенной шляпкой. В оазисе расположился на отдых купеческий караван. Степенные бородатые сурийцы в богатых куфлах устроили чаепитие на заляпанной стеганой подстилке, а прислуга держала над ними зонтики, буйством красочных узоров превосходившие все, что Суно до сих пор видел в этих краях. Ощущение волшебного присутствия было слабым, как звук, приглушенный подушкой.

Немногим позже выяснилось, что нечисть закопалась в песок меж островков растительности – и повыскакивала оттуда наружу, перепугав народ, как только маг и его спутница отпустили своих верблюдов пастись и вняли приглашению почтенных торговцев разделить трапезу.

С улюлюканьем, визгом и дурашливым лопотаньем из-под песчаных холмиков выпрыгивали тощие амуши с длинными мотающимися руками-граблями и травяными патлами, перекати-поле с извивающимися среди спутанных бурых стеблей розоватыми хоботками, верткие скелеты ящериц-многоножек.

Поднялся переполох, облитые чаем купцы призывали богов и ругались, топча расписные чашки, рассыпанные сладости и брошенные зонтики, похожие на громадные экзотические цветы. Верблюды ревели и носились по лугу, удирая от шаров-кровососов – те катались туда-сюда, сбивая их с ног, или скакали вприпрыжку, словно мячи, а догнав кого-нибудь, тут же прилипали так, что не оторвешь, и впивались в жертву жадными хоботками. Сопровождавшие караван амулетчики пребывали в замешательстве: с массовым нападением олосохарского народца на людей они столкнулись впервые.

– Спина к спине! – бросил Суно Хеледике.

Хорошо, что их двое, с тыла не зайдешь. Девчонка и в этот раз не подвела. Они лупили заклятиями по любой нечисти, которая пыталась подобраться. Желающих нашлось много, их взяли в кольцо. Неразбериха и паника на периферии, среди злосчастных торговцев, слуг и охранников, была всего лишь довеском к основной задаче атакующих – задать трепку магу Светлейшей Ложи.

Гм, речь шла о трепке – или все-таки об убийстве? Неужели этому жабьему сыну Эдмару совсем не интересно будет выслушать Орвехта? Похоже на то… Скверно. Суно припомнил, что костяные ящерицы о двенадцати лапах называются стиги, а охочие до крови волосатые шары – скумоны. Посылая боевые заклинания и в тех, и в других, и в третьих, он неожиданно осознал, что силы у него больше, чем сам до сих пор полагал. Это сейчас ее прибыло – или она была при нем всегда, но для того, чтобы это почувствовать, он должен был очутиться демоны знают где, вдали от цивилизации и от Накопителей, в глубине пустыни Олосохар, без какой бы то ни было поддержки со стороны коллег, за компанию с одной-единственной песчаной ведьмой, прикрывающей спину?

Амуши, скумоны и стиги, словив поражающие заклятия, или исчезали с глаз долой, или бросались прочь, прихрамывая, повизгивая, вихляясь из стороны в сторону, или рассыпались прахом, или съеживались до размеров яблочного огрызка и старались уползти, словно копошащиеся в песке насекомые. Наконец круг распался и все волшебное воинство бросилось врассыпную – то ли они сочли свою миссию выполненной, то ли им попросту надоело сражаться.

Суно стоял, тяжело дыша, липкий от пота, с дрожью в ногах, но готовый опять плести и швырять боевые заклинания, если противники надумают вернуться. Хеледика привалилась к нему сзади, словно к стене, и маг позавидовал: хорошо ей, тоже бы сейчас прислонился к чему-нибудь устойчивому!

После учиненного волшебным народцем погрома купеческая стоянка представляла собой ужасающую картину, как будто здесь пронесся ураган. Поклажа разбросана, люди в синяках и ссадинах, в изодранной одежде, причем не все так легко отделались: двух рабов и стражника походя убили, один из купцов умер сам от апоплексического удара. Слуги с горестными причитаниями ловили разбежавшихся верблюдов. Несколько животных погибло, бурые холмики на зеленом или желтом фоне – скумоны высосали у них всю кровь заодно с жизненной энергией. Один, пока еще живой, шевелился в агонии, вяло мотая шеей.

С магом и ведьмой, которые во время нападения наглядно продемонстрировали свою силу, никто не захотел связываться, только поэтому они смогли невозбранно уйти, забрав своего уцелевшего верблюда и наполнив бурдюки водой из колодца. Всем было понятно, что это они чем-то рассердили волшебный народец, стало быть, остальным досталось из-за них. Пожалуй, в следующий раз не стоит останавливаться на отдых в людных местах: и обороняться проще, когда вокруг никто не суетится, и репутацию себе портить незачем.

«Почему все-таки Эдмар меня боится? – глядя на неспешно плывущие навстречу барханы, которые на закате приобрели насыщенный шафранный оттенок, размышлял Суно, шагавший рядом с верблюдом, в то время как Хеледика отдыхала в корзине. – Опасается, как бы я не схватил его за шкирку и не поволок в Накопитель? Смешно… Или, если это не страх, что им движет: ненависть, склочное раздражение, категорическое нежелание иметь дело с современными магами? Добраться до него, невзирая на происки волшебного народца, с которым он, очевидно, неплохо поладил, – это полбеды, а мне ведь еще предстоит каким-то образом уломать его помочь нам с Мезрой…»

Зинта долго набиралась духу и наконец спросила:

– Что же ты не поклялся богами и великими псами, что не знаешься с местным народцем?

– Не могу, – он усмехнулся, сощурившись из-под длинной челки с таким видом, словно его донимают ерундой.

– Почему не можешь?

– Маги моего уровня не клянутся богами и псами, никогда, ни по какому поводу. Так было заведено еще миллион лет назад. Хочешь – верь, хочешь – не верь.

– Если б я знала наверняка, что ты не можешь соврать… – она в раздумье вздохнула.

– Я могу соврать, не отрицаю, но сейчас говорю правду. Разве ты не помнишь, когда мы жили в Паяне, я избегал тебя обманывать.

– Хочешь сказать, ты вовсе не мог бы меня обмануть?

– Мог бы.

– Ну вот, видишь…

Она снова расстроенно вздохнула и отхлебнула из широкой сурийской чашки с двумя ручками. На западе догорала оранжевая полоска заката, в сиреневом небе появился рогатый месяц, наводящий романтическую, словно куда-то заманивающую тоску, и начали зажигаться звезды. Самое лучшее для пустыни время: дневная жара уже спала, но еще не похолодало.

Зинта пила чай с золотоглазым демоном, которого когда-то нашла полуживым на берегу моря – непонятно, на радость себе или на беду. Если он и впрямь сговорился с олосохарской нечистью и отдал на растерзание тех двух несчастных, пусть даже в качестве выкупа за всех остальных, то его, пожалуй, не стоило подбирать и выхаживать… Но разве она знала наперед, что он станет делать такие вещи?

Впрочем, у нее ведь нет пока доказательств, что он и вправду так поступил… Это верно, в Паяне он воздерживался от вранья, но теперь… Если Зинта убедится, что Эдмар повинен в этих делах, он безвозвратно потеряет ее как «близкого человека» – чем не причина морочить ей голову?

Глядя на нее поверх своей чашки, он грустно улыбнулся, словно прочитал эти помыслы у нее на лице. Улыбка подкупала и просила о доверии, но кто сказал, что такая улыбка не может быть всего лишь орудием воздействия?

– Не веришь, – огорченно констатировал Эдмар. – Ладно… Хотя бы погоди меня клеймить, пока не получишь неопровержимого компромата. Самой же потом будет неловко, если я ни при чем.

Нохиш-нуба и Дирвен не сомневались в его лицемерии и двурушничестве, хотя напрямую об этом не заявляли. Махур-нубе было наплевать, ведет светоч его очей двойную игру или нет. Работники пребывали в страхе. Зинта с переменным успехом цеплялась за надежду, что Эдмар не виноват, хотя по всему выходило, что у него рыльце в перьях.