76

Ужин был так же хорош, как и обед, с той лишь разницей, что принесли его прямо в апартамент.

Лакеи доставили еду, тарелки и приборы, а потом явились, чтобы все убрать, так что Клаусу с Ригардом не осталось никакой работы, кроме как поставить к стене стол и задвинуть стулья.

Когда стало темнеть и хозяин зажег в апартаменте огонь, Клаус поднялся с соломенного тюфяка и сказал, что пойдет снять с веревок белье.

– Давай, – согласился Ригард и зевнул. – Скорей бы уж спать, а то сегодня день, как целая неделя…

– День тяжелый, – сказал Клаус, надевая сапоги поверх чистых обмоток. – Но такое будет нечасто.

– Думаешь?

– Уверен. А уже завтра на нашем счету будет по два дополнительных крейцера. Ну разве не замечательно, при такой-то жратве?

Обувшись, Клаус слегка притопнул и вышел в коридор, где уже зажгли висевшие под потолком светильники. Закрыв дверь, он немного постоял, прислушиваясь к доносившимся издалека звукам и запахам. Вот эта волна из рестаранта – жареное мясо, корица, тмин, а вот резкий запах дегтя с купоросом, это кто-то перестарался с чисткой сапог.

А вот знакомая, пьянящая волна розового масла и айги, от нее защекотало между лопаток и мурашки побежали до самой поясницы.

Оставив тайные мечтания, Клаус спустился по лестнице и вышел на ярко освещенное пространство гостевой залы.

Чувствуя на себе взгляд приказчика, он с достоинством прошел мимо него, слыша, как за дверями рестаранта звучат громкие хмельные голоса.

Выйдя на освещенное крыльцо, Клаус остановился. Посреди двора в полумраке виднелись несколько экипажей. Два из них были запряжены парами лошадей, на них приехали покутить торговые люди. Их кучера прохаживались в стороне и о чем-то тихо беседовали.

Два других экипажа принадлежали постояльцам и стояли без лошадей.

Мимо прошел дворник, волоча за собой метлу. Заметив человека в господской одежде, он кивнул:

– Доброго вечера, ваша милость.

– И тебе доброго, – ответил Клаус, приосаниваясь. Он спустился с крыльца и пошел за угол, туда, где было темнее всего и лишь белизна висевших на веревке подштанников позволяла не сбиться с пути.

В кастелянтской пристройке гостиницы имелось два окна, но и в них не было света, поэтому двигаться приходилось осторожно.

Найдя белье хозяина там, где вывешивал, Клаус снял его с веревки и, свернув в узелок, направился было обратно, но вдруг позади себя услышал какие-то странные звуки.

Клаус остановился и, оглядевшись, заметил, что дверь в кастелянтскую приоткрыта. Внутри не было никакого света, но именно оттуда раздавалось это хриплое: бэ-э-э…

Самым верным было бы сбежать и не лезть не в свои дела, но вот блеяние сменилось быстрым бормотанием, а потом снова – бэ-э-э и жуткий хрип, как будто кого-то душили.

Клаус снова огляделся. За забором гостиничного владения в окнах теплились огоньки, но здесь была тишина и странные, страшные звуки.

«Иди отсюда, Клаус, иди», – скомандовал он себе, но вместо этого приоткрыл дверь в кастелянтскую и шагнул внутрь, снова погружаясь в царство запахов.

Полынь – это от блох, хвоя – для отдушки белья, а это – черная глина. Она имела жуткий запах, но вычищала самые стойкие пятна.

Хрип сменился бормотанием, а затем резким вскриком потревоженного младенца. Клаус вздрогнул и справа, за плотным занавесом, рассмотрел приглушенный свет лампы.

«Уоу! Уо-о-о-о-о!» – завыло неизвестное чудовище. Клаус сорвал занавес, ожидая увидеть нечто ужасное, однако обнаружил лишь кастеляна, лежавшего на спине с запрокинутой головой.

Он спал и издавал эти ужасные звуки.

Разозлившись, Клаус схватил старика за ворот рубахи и дернул.

– Что же ты так орешь, скотина?! Пошто людей пугаешь?!

– А? Что? Кто здесь?! Простите, ваше благородие! – спросонья заголосил кастелян. Клаус его отпустил и поспешил вон, жалея, что поддался своему любопытству.