Глава 6

«Как я сюда попал?!!!»

Окружающая среда: каменные залы и коридоры с низкими закопченными потолками, озаренные желтым светом торчащих из стен газовых рожков. Полы устланы серыми от грязи истрепанными циновками. Люди, их тут довольно много, напоминают живописную массовку из фильма о пиратах.

Вначале Ник решил, что бредит, тем более что голова болела, как при температуре. Потом рыжий детина с кустистыми бровями, в самой настоящей кольчуге, кожаных штанах и шнурованных сапогах с заклепками, сказал, что находится он в Ганжебде, в Убивальне, и в правой руке у него, как водится, хвыщер. По мнению рыжего, этой информации было достаточно. Он уже повернулся, чтобы уйти, но Ник, совершенно сбитый с толку, заступил ему дорогу.

– Подождите! Почему я здесь?

Дурацкий вопрос. Он и сам это почувствовал.

– Потому что тебя продали. Привезли с утра пораньше и продали за деньги, понял? Ты был никакой. Небось, настойку болотных грибочков употребил?

Он смутно помнил тряску в машине и месяц, прыгающий за окном по чернильному небосводу. Значит, все это не приснилось.

«Ясно, кулон с заинькой забрали, а меня – сюда, чтобы спрятать концы».

– Что я должен здесь делать?

Он все еще соображал плохо и потому задавал вопросы в лоб.

– Ты гладиатор. Сегодня вечером выйдешь на арену.

– Я не гладиатор, – ошеломленно моргая, возразил Ник.

– Тебя продали как гладиатора. Каким оружием ты владеешь?

– А это обязательно? Я вообще не пользуюсь оружием.

– Дерешься голыми руками? – рыжий смерил его заинтересованным взглядом.

– Я не умею драться. Я же сказал, я не гладиатор.

Рыжий, оказавшийся здешним охранником, присвистнул и позвал другого охранника, а потом еще одного, с золоченой цепью на шее. Все трое выглядели очень недовольными. Обругали Ника, после поругались между собой. Второй охранник предлагал «оставить парня, раз такое дело, пусть живет в Убивальне, кому он тут помешает», а двое других говорили, что бойцов не хватает, поэтому по-любому придется выпустить его на арену. Тот, который заступался за Ника, и тот, у которого поверх кольчуги сверкала цепь, чуть не подрались, при этом охранник с цепью обозвал второго такими словами, что Ник добровольного защитника испугался больше, чем перспективы умереть на арене.

Появился четвертый, богато одетый – костюм хоть и замызганный, но с золотым и серебряным шитьем, и массивная пряжка ремня усыпана то ли стразами, то ли настоящими драгоценностями – и поставил точку в споре, сказав, что драться сегодня вечером Ник будет, потому что традицию нарушать нельзя; вдобавок бойцов в Убивальне раз-два и обчелся, Ярт Шайчи половину перебил, а без игр не будет и самой Ганжебды. Видимо, он был из высшего начальства, и все сразу утихомирились. Заступника он куда-то отослал, а рыжему велел «подобрать этому тупаку что-нибудь по руке, раз он сам ничего не смыслит».

Охранник – его звали Рют – привел Ника в кладовую, где висело и лежало всевозможное холодное оружие. Мечи, кинжалы, шпаги, топоры, трезубцы… Попадались среди них и диковинные экземпляры вроде ножа с дисковидным лезвием или алебарды, напоминающей многолепестковый цветок. Ник разглядывал все это, как в музее. То, что сегодня вечером его убьют – возможно, одной из этих штуковин, – не укладывалось в голове: словно он видел сон, и у него все еще был шанс проснуться. Наверное, сказывалось остаточное действие той дряни, которой его опоили в эвдийской аптеке.

Снабдив Ника двумя ножами и коротким мечом, Рют спросил:

– Знаешь, что с этим делать?

Ник безучастно пожал плечами.

– Поналезло вас, на нашу голову, из Окаянного мира! Чему вас там только учат? Смотри и запоминай, два раза показывать не буду.

Как бы не так – ему пришлось показать и во второй раз, и в третий. Заодно Ник узнал, что такое хвыщер.

– …Эта тварь сидит у тебя внутри, в правой руке. Чтоб от нее избавиться, тебе надо или собственную руку по самое плечо оттяпать и немедленно сжечь, или кого-нибудь убить на арене и разрубить на куски – тогда он сам выскочит. На арене, понял? Там место особенное, заклятое. Если здесь кого убьешь, хвыщер не выскочит, а то умников много.

– Как он попал ко мне?

– Когда тебя сюда привели, ты совал руку в бак с хвыщеровой маткой. Не помнишь?

Никакого бака он не запомнил. Хотя… Осталось представление о короткой острой боли, как будто в ладонь вонзили иглу. Наверное, это оно и было.

Рют еще сказал, что поединки не обязательно должны заканчиваться смертью кого-то из бойцов, однако новичок всегда заинтересован в том, чтобы убить противника, иначе ему не избавиться от хвыщера. Нынешний чемпион Ярт Шайчи очень уж лютый, много народа извел почем зря, поэтому в Убивальне сейчас недобор.

– Если б не эта хренотень, тебя бы не купили, – равнодушно заключил Рют. – Послали бы этих, которые тебя привезли. Видишь, сейчас такой расклад, что сойдет хоть кто, лишь бы игры не отменять. Повезло тебе.

Они свернули в коридор, по обе стороны которого находились комнаты без дверей – или просто каменные полости. Нигде ни одного окна, зато на стенах полно сделанных из потускневшего металла газовых рожков. Воздух затхлый, влажный, насыщен запахами пота, мочи и болотной гнили.

В боковых помещениях упражнялись гладиаторы – кто разминался, кто фехтовал с невидимым противником, кто вонзал ножи в мишень. В золотистом свете лоснились мускулистые полуголые тела, сверкало оружие.

Один из бойцов выглядел так, что Ник, увидев его, содрогнулся: гора чудовищных мускулов, поросшая вьющейся черной шерстью, руки устрашающе длинные и мощные; шеи почти нет – словно голова, обритая наголо, сидит прямо на могучих плечах. Двигалась эта громадина на удивление проворно.

– Ярт Шайчи, – уважительным шепотом пояснил Рют. – Чемпион. На арене так лютует, что его противников потом в корзину по кускам складывают. Псих потому что. Не бойся, тебя против него не выпустят, он сегодня вечером отдыхает. Идем сюда.

Свернули в свободную комнату-полость. Рют велел Нику повторять за ним несложные фехтовальные приемы.

– Ты, когда выйдешь, хотя бы изобрази, что умеешь драться. Эх, на арене тебе достанется…

Он ошибся. Досталось Нику не на арене. Раньше.

Приближался вечер (об этом кто-то сказал, иначе здесь не поймешь, какое снаружи время суток), и гладиаторов позвали на жеребьевку в ярко освещенный каменный зал. Еще пришли охранники, которых называли мутильщиками, оборванцы, выполнявшие функции прислуги, несколько женщин в шикарных, но грязных платьях. Как объяснял Рют, Нику и еще одному новичку предстоит выйти на арену по-любому, а остальных, кому сегодня драться, определит жребий.

Ник стоял в толпе, ко всему безучастный, почти оцепеневший, его немного знобило. Он понимал, что через два-три часа его убьют, но понимал также, что протестовать против этого бесполезно. Похоже на то, что происходило с ним в Москве, хотя вокруг все другое – и люди, и ситуация, и даже мир.

Его грубо толкнули. Повернувшись, он увидел высокого парня с разметавшейся по широким плечам спутанной бурой гривой.

– Почему торчишь у меня на дороге? – прорычал парень.

– Извините, – пробормотал Ник.

Не потому, что испугался, просто он мысленно прощался с жизнью и хотел, чтобы его напоследок оставили в покое. Извинился он машинально, по-русски.

– Ты что сказал?! – взревел парень. – Да я ж тебя убью!

Ника сгребли за куртку и ударили. Причем вот что странно – он почему-то ничего не почувствовал. А следующий удар почувствовал, словно током шарахнуло, но боль была короткой. Зато правая рука сразу онемела и повисла, как неживая.

– Дэлги, Ник, прекратить! – по-военному рявкнул один из мутильщиков.

Напрасно рявкнул. Ник при всем желании «прекратить» не мог, а Дэлги – тот ни на чьи приказы не реагировал. Его пытались удержать, но он всех расшвырял, не переставая избивать Ника, и при этом рычал, как взбесившийся зверь.

Боли Ник почти не ощущал. Да он вообще ничего не ощущал! Наконец Дэлги бросил его на пол, к стене.

– Убью каждого, кто при мне будет ругаться не по-нашему! – сообщил он все тем же хриплым рычащим голосом, глядя сверху вниз на свою жертву. – Насмерть убью!

Ник не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, словно парализованный. Его захлестнул ужас: он, что ли, навсегда останется беспомощным калекой?

– Парень умирает, – заметил вполголоса кто-то из гладиаторов.

Из толпы выступил мутильщик с цепью на шее (цепь – знак отличия здешних офицеров), с опаской покосившись на Дэлги, потребовал:

– Отойди вон туда!

И лишь после того как Дэлги нарочито медленно, словно дразня, отступил в сторону и скрестил на груди руки, он присел возле Ника, нащупал пульс, потрогал парализованные конечности. Бросил через плечо:

– Кажись, пока не умирает, но двигаться не в состоянии.

Стоявшие полукольцом очевидцы обменивались впечатлениями – междометия и невнятные ругательства.

Другой мутильщик-офицер повернулся к виновнику:

– Ты что с ним сделал?! Как он теперь на арену выйдет?!

– А мне плевать, – Дэлги ухмыльнулся.

– Ладно, – офицер с досадой махнул рукой. – Если помрет, с тебя штраф. Вычтем его стоимость из твоих премиальных, понял? Убивать надо на арене, а не здесь.

– Да хоть где, – процедил Дэлги сквозь зубы. – Мне без разницы!

– Если ты кого-то убьешь на арене, тебе за это деньги заплатят, а если здесь – останешься внакладе, – попытался вразумить его мутильщик.

– Когда меня разбирает, я сам готов приплатить, лишь бы кому-нибудь наломать. На арену-то скоро?

– Сейчас проведем жеребьевку – и начинаем, зрители уже собрались. Ты это, пока потерпи, никого не трогай, а как выйдешь на арену – делай, что хочешь.

О Нике все забыли. Ну и хорошо. Он лежал под каменной стеной, на грязной колючей циновке, и думал о том, что его жизнь заканчивается нелепо до полной бессмыслицы. Кто, вообще, сказал, что в жизни обязательно есть смысл? Его личный опыт свидетельствовал о другом.

Обиды не было. Его охватило тоскливое чувство, схожее с холодной серой мглой. И еще хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, и чтобы там, за гранью жизни, ничего не оказалось.

«Главное, чтобы все не началось заново».

Гладиаторы, которым предстояло драться, ушли, за ними, возбужденно переговариваясь, потянулись остальные. Говорили, что новый этот, Дэлги, такой же псих, как Ярт Шайчи, и когда его против Ярта выпустят – кто из них, интересно, окажется круче?

Зал опустел. Издали доносилось отраженное от низких сводов эхо множества голосов. Ник заметил, что газовые рожки, в изобилии усеявшие стены, растут из грубой каменной кладки без всякой системы – то по одному, то по нескольку штук, и расстояние между ними не одинаковое. Зато все залито золотистым светом, более желтым, чем от электрических лампочек.

Он не хотел ничего вспоминать напоследок, чтобы не заплакать. Лучше всего заснуть и умереть во сне.

Заснуть не получилось. Ему под кожу как будто вонзились миллионы иголочек; боль, вначале слабая, постепенно усиливалась. Так бывает, если отлежишь руку или ногу, или закоченеешь, а потом начинаешь отогреваться.

Вскоре он обнаружил, что опять способен двигаться. Придерживаясь за стенку, встал. Кажется, ничего не сломано. Его мучило недоумение напополам с облегчением: полчаса назад его вроде бы зверски избили – и никаких последствий… Разве так бывает?

Пошатываясь, Ник побрел по коридору в ту сторону, откуда доносился шум. Поднялся по широкой выщербленной лестнице. Еще коридоры, такие же, как внизу, и всюду полно газовых рожков. Он ориентировался по звукам.

За очередным поворотом открылась широченная арка, под ней толпились люди, а дальше виднелось огромное помещение с балконами и ложами в несколько ярусов – что-то вроде стадиона. Наверное, это и есть арена.

Все вопили, свистели, улюлюкали. Внизу лязгал металл. Из-за толпы в проходе Ник не мог увидеть, что там творится.

А из бокового проема доносились стоны, почти заглушаемые общим гвалтом – жутковатые, утробные, на одной ноте. Ник заглянул туда: на полу, на темных заскорузлых циновках, лежал раненый человек; что у него за раны, не разберешь – и одежда, и доспехи в крови, и она продолжает обильно течь, так что вокруг образовалась темно-красная лужа. Резкий, страшный запах. Побелевшее лицо с порезами на щеке и на лбу покрыто капельками пота, полуопущенные веки дрожат.

Ник сперва замер, потом отступил в коридор. Оглядевшись, тронул за локоть ближайшего мутильщика с цепью на шее:

– Можно вас на минутку? Там лежит раненый, ему срочно нужна медицинская помощь. У вас тут есть врачеватели?

– А, это Кергеж. Ему не поможешь, он свое отыграл. Рана-то смертельная. А ты, выходит, еще живой? Ну, значит, завтра будет твоя очередь. Считай, этот чокнутый, Дэлги, подарил тебе лишний день жизни.

Выкрики зрителей перешли в рев.

– Ему нужна хоть какая-нибудь помощь! Тому гладиатору, Кергежу.

– С ним уже кончено, – нетерпеливо отмахнулся мутильщик. – Слушай, не путайся под ногами, а то раз уже схлопотал и еще схлопочешь.

Он отвернулся и снова втиснулся в толпу, бесцеремонно распихивая соседей, чтобы поскорее увидеть, что происходит за аркой.

Ник опять заглянул в комнату, где лежал Кергеж. Умирающий человек, на которого никто не обращает внимания – похоже, здесь это в порядке вещей.

Сам он тоже не мог ничего сделать, он ведь не врачеватель, и лекарств у него нет. Вот бы здесь была Миури… Она говорила, что не всякую рану сможет исцелить, но зато она умеет избавлять от боли.

«Если отсюда выберусь, научусь у нее. Попрошу, чтобы научила».

Он повернул обратно. Стоны и хрипы Кергежа терялись в какофонии голосов – словно его там не было вовсе, но Ник знал, что он есть, и это знание было невыносимо болезненным.

«Хоть бы поскорее умер… Хоть бы кто-нибудь его добил – неужели они даже это не могут для него сделать? Он же их товарищ… Или здесь никто никому не товарищ?»

Он изо всех сил хватил кулаком по стене – рассадил кулак, и ничего от этого не изменилось. Ну, может, тошнить стало чуть меньше.

Потом он опять спустился вниз и долго сидел на полу в темном закоулке, обхватив колени, ощущая спиной неровности холодной стены.

Рядом с ним присела женщина с нездоровой бледной кожей, ярко накрашенными губами и кукольными локонами. Платье из блестящей бледно-зеленой ткани, на бретельках, с пеной грязноватых оборок, походило на дорогую комбинацию, на потном обнаженном плече расплылся изжелта-лиловый кровоподтек. Жанна, здешняя проститутка, в прошлом – московская путана.

Ника это поразило: неужели Иллихея не смогла предложить ей других вариантов?

– Да мне предлагали, – она сипло засмеялась и махнула рукой. – Всякое разное предлагали, но меня, понимаешь, понесло, понесло – и в конце концов занесло сюда.

О хвыщерах она сказала то же самое, что говорил Рют. Есть только один способ выманить эту пакость наружу: убить противника – обязательно на арене! – и для верности тело расчленить, тогда хвыщер вылезет, потому что жрать захочет. Тутошнее колдовство. А пока он сидит в тебе, из Убивальни живым не уйдешь.

Еще Ник узнал от нее, что под Убивальней находятся катакомбы, подземные этажи, никто не знает, сколько их точно, и туда лучше не соваться. Даже такой крутой псих, как Ярт Шайчи, туда не полезет. Бывает, туда всякая дрянь с болота забирается, с ней шутки плохи.

Жанна посоветовала Нику попросить мутильщиков, чтобы ему дали время потренироваться. Может, тогда его не убьют, а он сам кого-нибудь убьет. Надо сказать им: раз в первый вечер случай не позволил ему выйти на арену – это знак судьбы, к таким вещам тут относятся серьезно.

Следовать ее совету Ник не собирался. Когда Жанна ушла, он принял другое решение: спуститься в катакомбы, найти выход наружу и попробовать сбежать. Он не будет делать то, что от него хотят, не будет играть по их правилам. Лучше пусть его разорвет хвыщер – при условии, что этот хвыщер существует.

– Если бы мой помощник в разгар охоты укатил неизвестно куда на двое суток, не предупредив меня, я бы выгнал его взашей!

Донат Пеларчи до того был выведен из себя внезапным исчезновением Ксавата, что заговорил быстро и резко, без обычной своей тягомотины. Его голос напоминал сейчас маслянистую темную воду, которая сердито плещет о волнолом, как в хасетанском порту в штормовую погоду.

Пришлось объяснять, что Ксават улаживал проблему государственного значения. Мол, служба в министерстве – это вам не срань собачья, накладывает обязательства.

Зато шальная удача от Клетчаба не отвернулась. Приехав в Эвду, он узнал, что единственный свидетель, который мог бы его подставить, – уже покойник. Во всех эвдийских трактирах судачили о зверском убийстве: старого аптекаря Радухта с улицы Гипсовых Ваз нашли с перерезанной глоткой, и случилось это в ту самую ночь, когда Ксават приводил к нему Ника. Видимо, убийца забрался в аптеку через несколько часов после того, как дрянной внедорожник с двумя громилами, Ксаватом и одурманенным Ником взял курс на Ганжебду. Ни кассу, ни сейф не тронули – значит, это был не грабеж, а кто-то сводил с Радухтом счеты. Возможно, кто-то из хасетанских.

Теперь все концы спрятаны. Радухт был хитер и догадлив, и Ксават нет-нет да и начинал опасаться: а вдруг он раскумекает, что энергичный пожилой господин без определенных занятий, который любит поговорить о Хасетане, и высокородный Ксават цан Ревернух – одно и то же лицо? Такое разоблачение чревато большой-пребольшой сранью, особенно после того, как они стали соучастниками в тяжком преступлении – продали в Убивальню иллихейского полугражданина. Радухт наверняка начал бы подельника шантажировать, уж не отказался бы от такого подарка шальной удачи! Его больше нет – и проблемы нет. Двое громил не в счет, с ними Ксават едва парой слов перекинулся.

На радостях, что все так хорошо утряслось, он даже с Донатом не стал ругаться, хотя тот его отчитал как бестолкового тупака. Ник сгинул, и опасный свидетель сгинул. Теперь в самый раз вспомнить о важном и продолжить охоту.

На нижних этажах под Убивальней газовых рожков не было – кому они нужны в необитаемых катакомбах? Лезть без фонаря в эту кромешную тьму, теплую, влажную, вонючую, вздыхающую, Ник не осмелился. Он прятался на пограничном этаже, между верхним освещенным и нижним неосвещенным пространствами.

Тут царил тусклый полумрак, и оно даже к лучшему, потому что этаж был отвратительно грязный – его использовали как помойку. Ник нашел укромный закоулок с относительно сухим полом и устроился в углу, подальше от зловонной кучи тряпья. Ушибы ныли, болело в левом боку – ниже сердца, где ребра, и вдобавок его лихорадило. Похоже, найти лазейку наружу не так просто, как он поначалу думал.

Попросить помощи у Лунноглазой? Если в этом мире боги – реальная сила, способная вмешиваться в дела людей, почему бы и нет? Но Миури говорила, что Лунноглазой надо молиться на языке ее народа, иначе она не услышит. Что кошке человеческая речь?

Неожиданно куча тряпья зашевелилась и обернулась человеческим существом – изможденным, с жидкими седыми космами и испитым лицом.

– Э, пошел отсюда! – каркнуло существо. – Тут мое… Тут я живу!

Ник не стал связываться и отправился искать другое жизненное пространство, но все закутки, где было более-менее сухо и не слишком противно, уже кому-то принадлежали. Кто это, интересно, такие? Здешние нищие, которые кормятся от щедрот гладиаторов? Вышедший на пенсию обслуживающий персонал Убивальни? Или – самый страшный вариант – это те, кто попал сюда не по своей воле, как Ник, и не смог избавиться от пресловутых хвыщеров? И ему предстоит стать таким же?..

Так или иначе, пограничный этаж оказался густозаселенной экологической нишей. Ника отовсюду прогоняли, а он, до предела измученный, готов был уснуть или потерять сознание (принципиальной разницы никакой) где угодно, лишь бы только была уверенность, что об него не запнутся мутильщики, которые пойдут его искать. И еще хоть несколько глотков чистой воды! Он мог думать только об этих двух вещах, на другое его не хватало. Наверное, это не так уж плохо, а то здесь впору сойти с ума от безысходности.

Освещенная парой рожков проходная комната с мохнатыми от плесени стенами как будто была ничья. Ник решил отключиться здесь, и не важно, проснется он потом или нет. Ему было все равно – однако, услышав рядом, за проемом, громкие властные голоса, он встрепенулся и поднялся на ноги.

– …Где-то здесь его видели. Давай, ты там посмотри, а я тут…

Ник непроизвольно сжал кулаки. Он не пойдет на арену. Он ничего им не должен. Он не соглашался в этом участвовать.

В проеме появился рослый мутильщик. Его глаза удовлетворенно вспыхнули.

– Ага…

Тупой звук удара, хруст. Не успев высказаться до конца, мутильщик начал оседать на замусоренный пол. Булыжник, размозживший ему голову, тяжело упал рядом.

Ник смотрел на это с оторопью, но без удивления, у него не осталось сил, чтобы чему-то удивляться. Камень взялся непонятно откуда, а он хочет спать, но вместо этого надо блуждать и прятаться…

Чуть слышный шорох, словно что-то хрупнуло под подошвой. Ник понял, что за спиной кто-то есть, но оглянуться не успел – ему зажали рот, а в следующее мгновение его подхватили и вытащили из комнаты с плесенью на стенах через другой проем.

Темное колено коридора. Отсыревшее помещение с маслянистой лужей посередине, в луже валяется трехногий стул. Все это промелькнуло за две-три секунды.

Следующая комната была погружена в полумрак, из нескольких рожков светился только один. Здесь Ника уложили на пол и сразу же сунули в рот кляп, связали руки, а в довершение натянули на него мешок. Все это быстро и ловко, он не успел рассмотреть, кто на него напал.

Издали доносилась ругань мутильщика, обнаружившего своего коллегу с проломленным черепом.

«Удивился, наверное», – сонно подумал Ник.

Он понимал, что влип в переделку похуже, чем до сих пор (хотя совсем недавно казалось, что дальше некуда), но ему по-прежнему больше всего хотелось спать. Он ведь мотался по катакомбам часов десять-двенадцать, не меньше.

Такое впечатление, что теперь его взвалили на плечо и куда-то несут. Голова свесилась вниз, это неудобно, и дышать в мешке трудно. Ткань была плотная, Ник сквозь нее ничего не видел.

– Эй, дай покушать! – попросил чей-то дребезжащий голос. – Дай лепешечку…

– На, – бросил другой голос, негромкий и хрипловатый.

– Ты добрый человек, удачи тебе на арене! А что это у тебя в мешке такое большое?

– Это мои одеяла.

– Поделись одеялком, добрый человек, а то по ночам холодно, косточки мерзнут…

– Лишнего нету.

«Добрый человек» потащил свою добычу дальше. Ник закрыл слипающиеся глаза и сам не заметил, как отключился.

Высокородный Шеорт цан Икавенги рассказывал о своих любовных победах.

Флирты-поединки с искушенными в удовольствиях великосветскими хищницами. Тайные связи с деловыми дамами, состоящими на государственной службе. Романтические приключения со случайными попутчицами. Сентиментальные романы с замужними провинциалками. Незабываемая ночь с оторвой Марго, имевшая место около двадцати лет назад. Пикантные эпизоды с актрисами и ресторанными певичками. Интрижки с хозяйками кафе, продавщицами и гостиничными служанками.

Все эти истории Шеорт излагал на один и тот же манер: вскользь сообщал о месте действия и сопутствующей ситуации, экспрессивно обрисовывал препятствия, которые пришлось преодолеть, с нудноватой обстоятельностью живописал анатомические подробности очередного женского тела, щедро перемежал основную линию самовосхваленческими пассажами, а заканчивал каждый раз одной и той же фразой: «И тогда я как ей вставил…»

Ксавату хотелось его убить. Во-первых, лютая зависть разбирала, а во-вторых – ну, сколько можно?!!

Сбежать от собеседника он не мог, поскольку задушевный разговор с Икавенги за бутылкой вина был частью хитроумного плана: Ксават проверял, не является ли этот самовлюбленный пожилой повеса Королем Сорегдийских гор.

Покамест неясно, является или нет. Может, тварь опять наслаждается игрой и потешается над Ксаватом, а может, это самый настоящий высокородный Шеорт цан Икавенги, старый брехун. Наверняка больше половины привирает, потому как слишком обидно, если все его истории – правда. Ксават был уверен, что собеседник бессовестно брешет, но покуда не разобрался, какова природа этой брехни.

Охотникам хорошо, они сидят в засаде в одном из соседних номеров, им не надо выслушивать напыщенные эротические откровения Шеорта. Их черед настанет, если Шеорт окажется оборотнем. Донат рассудил, что клиент не слишком рискует: тварь ведь не убить его хочет, а живьем уволочь к себе в горы, чтобы съесть душу.

Когда пошел третий час игривой застольной беседы, нервы Ксавата начали рваться, один за другим. Он вот-вот что-нибудь сделает. Например, схватит бутылку и огреет Шеорта по благоухающей дорогим одеколоном седовласой голове, и тогда его заметут цепняки.

Невнятно пробормотав, что ему надобно отлучиться, он выскочил из номера, нетвердым быстрым шагом пересек коридор, ввалился к охотникам. Те сидели, трезвые и собранные, с оружием наготове, между ними стояла шахматная доска с начатой партией. Когда появился Ксават, взмокший, злой, красный, с отблеском безумия во взгляде, оба вскочили, и Донат схватился за рукоятку ножа, больше похожего на короткий меч, а Келхар молниеносным движением натянул шипастую перчатку, лежавшую на столе рядом с парой лакированных белых пешек.

– Он себя выдал? – негромко осведомился Донат.

– Пока нет, но я больше не могу! – Ксават оскалил зубы. – Выдал не выдал – какая, срань собачья, разница?! Убейте его! Тогда сразу станет ясно, кто он на самом деле, поэтому убивайте, и поглядим!

– А если он человек? – убрав руку с ножа, нахмурился Пеларчи.

– Он достал своими историями, я больше не могу его слушать! – Ксават перешел на торопливый горячечный шепот. – Донат, убейте, вы же охотник, потом скажем, что вы ошиблись… Бывает же… Я вам заплачу, сколько за это возьмете?

– Господин Ревернух, вы не в себе, – угрюмо возразил Донат. – Я людей не убиваю, я охочусь на тварей.

– Ежели бы вы послушали его два часа кряду, как я, вы бы запели иначе! А потом она раздвинула ножки, и я как ей вставил… Не могу больше!

Келхар стянул свою страшную колючую перчатку, шагнул вперед и хлестнул Ксавата по щеке – раз, другой. Его узкое костистое лицо с плотно сжатыми губами оставалось надменно-невозмутимым, но в глубине близко посаженных глаз зажглись удовлетворенные огоньки.

– Не сочтите за оскорбление, господин Ревернух, – произнес он церемонно вежливым тоном. – Это единственно для того, чтобы вашу истерику прекратить. – Ксават, выпейте холодной воды, – посоветовал Донат, кивком указав на коричневый с желтым деревенским орнаментом керамический кувшин. – Нехорошо, что вас так разбирает во время охоты.

– А вы сходите, послушайте его сами, тогда вас тоже разберет! – огрызнулся Ревернух, но совету последовал, налил воды в желто-коричневую глазированную кружку, залпом осушил.

– Нам бы сейчас очень помогли очки, позволяющие видеть истинный облик существ и предметов, – проворчал Донат. – Досадно, если мы попусту тратим время на этого Икавенги.

«А может, и к лучшему, что у нас их нет, – подумал Ксават, возвращая кружку на место. – Вдруг тот, кто смотрит сквозь такие очки, увидел бы вместо высокородного цан Ревернуха – Клетчаба Луджерефа? Вот получилась бы срань…»

– Кстати, как они выглядят? – поинтересовался Келхар.

Поинтересовался этак настороженно, словно сделал стойку на невидимую дичь.

– Я слышал, что они похожи на детские игрушечные очки с разноцветными стеклами. Только детские сверху покрыты прозрачной краской, а у этих сами линзы цветные, словно радуга – фиолетовый, голубой, желтый, розовый, зеленый… Но это не переливы, у каждого участка свой постоянный цвет. Такую вещь ни с чем не спутаешь.

– Могу поручиться, я такие видел. Когда-то очень давно.

– В прошлой жизни? – предположил старший охотник.

– Скорее, в этой, но в раннем детстве. То ли на рынке, то ли на ярмарке… Воспоминание смутное, как сон.

– Возможно, вы видели игрушечные очки?

– Мне запомнилось, что стекла были именно такие, как вы описали. Если бы мне удалось вспомнить, где это было…

Некрасивое бледное лицо Келхара свело гримасой – на сей раз не презрительной, а напряженно-задумчивой.

«Погоди, я тебе еще припомню, как ты, срань собачья, по мордасам меня сегодня отлупцевал!» – мысленно пригрозил Ксават.

Дела обстояли неважно. Охота не заладилась, Элиза дерзила и огрызалась, где-то в отдалении высочайший советник Варсеорт цан Аванебих вынашивал планы мести за стычку в театре, да еще этот пошляк Шеорт доконал своими скабрезными байками, и радовало Ксавата только одно: то, что Ника он все-таки похоронил.

Нику было тепло и уютно. Он лежал на мягком, укрытый, и под головой как будто подушка. Что вокруг – не видно, потому что на лице мокрая тряпка, но сквозь щелки проникает неяркий свет.

Он помнил, как на него напали в катакомбах, связали, запихнули в мешок – дальше воспоминания обрывались. Главное, что сейчас кляпа нет, руки свободны. Все каким-то образом уладилось само собой.

Вокруг было тихо, только что-то негромко звякало – мирный звук, как будто размешивают варево в кастрюле. Пахло травами и мясным бульоном, от этого аромата у него свело желудок. В последний раз он ел… Давно. Перекусил в кафе тем вечером, когда приехал в Эвду, да еще в трапезной Убивальни сжевал, почти не чувствуя вкуса, половинку плотной, как лаваш, лепешки и выпил полкружки темного пива (когда ему объяснили, что его ждет, аппетит отшибло). После этого прошло не меньше суток. Теперь он находился вроде бы в безопасности, и его начал мучить голод.

Приподняв с лица тряпку, Ник осмотрелся.

Просторная комната… или нет, пещера с неровными каменными сводами, в дальнем углу устроен очаг, над огнем подвешен котелок. На полу лежат вещи – посуда, оружие, несколько свертков, веник. К стенам прикреплены три пары канделябров, в каждом по восемь свечей.

Возле очага сидел человек. Широкоплечий. Видно, что высокий. Волосы длинные и прямые, как у индейца. Он помешивал то, что кипело в котелке, но, услышав позади шорох, оглянулся.

Дэлги. Тот чокнутый гладиатор, который избил его в первый вечер.

Ник рывком сел. Влажная тряпка шлепнулась на тюфяк. От резкого движения голова закружилась, и заполненная дрожащим золотистым полумраком пещера поплыла, словно пол вращался.

– Компресс-то зачем сбросил? Думаешь, такое большое удовольствие созерцать расквашенную рожу?

– Что вам нужно? – Ник не мог отвести глаз от разложенных у стены поблескивающих клинков. – Зачем вы меня сюда притащили?

– Чтобы на арене с тобой не встретиться.

Он ожидал какого угодно ответа, но не такого.

– Вы меня, что ли, боитесь?..

Гладиатор секунду смотрел на него, потом расхохотался. Ник ничего не понимал.

– Ага, так боюсь, что все поджилки трясутся! – сквозь смех процедил Дэлги. – Тебя все равно поймали бы рано или поздно, а кто против кого выходит, решает жеребьевка. Если бы мне достался ты, я бы тебя убил до истечения первой минуты. И что, по-твоему, дальше? Мутильщикам без разницы, они свой навар по-любому получат, зато я бы заработал дюжину тухлых яиц. Не люблю тухлятину. Публика-то сюда разная приезжает, есть разборчивые, с принципами. Одно дело победить Ярта Шайчи, и совсем другое – тебя. Если начнутся разговоры, что я зарезал мальчишку-иммигранта, который не знает, с какой стороны берутся за меч, это будет не та слава, которая мне нужна.

– Я знаю, с какой стороны берутся за меч, – возразил Ник, слегка задетый.

– Приятно удивлен, – буркнул Дэлги и снова отвернулся к своему вареву.

Ник оглядывал пещеру. Пол застлан циновками, ветхими, но не настолько грязными, как в Убивальне. Справа висит на стене большая серая штора, слева – еще одна такая же. Наверное, за ними проемы.

– Давай-ка ложись, и компресс на лицо положи, пока он не высох, – велел Дэлги, колдуя над котелком. – Чтобы хорошее лекарство зазря не переводить… Я не скряга, но в Ганжебде не все можно достать, а мои запасы невелики. Ты уже меньше похож на перезревшую побитую грушу. Кто тебя так знатно отделал?

– Один высокородный, – подчинившись, ответил Ник, компресс приглушал его голос. – Мы из-за девушки подрались.

– Ты за это время так и не научился драться?

– За какое – за это?..

Фраза Дэлги сбила его с толку.

– За то время, что ты в Иллихее. Ты ведь не вчера сюда попал?

– Два с половиной года.

– А на кой выпил ту дрянь?

– Какую дрянь?

– Которой тебя угостили перед тем, как сплавить в Ганжебду.

– А… В аптеке мне сказали, что это укрепляющая микстура.

– Нельзя же верить всему, что тебе говорят, – наставительным тоном заметил Дэлги. – Видишь, как ты влип? Теперь будешь сидеть тут до полнолуния, и есть тебе придется мою стряпню. Хотя немного потерял, в трапезной Убивальни жратва дрянная.

При упоминании о жратве голодный желудок беззвучно взвыл. Несмотря на это, другая реплика гладиатора заинтересовала Ника больше.

– Почему до полнолуния?

– Потому что раньше тебе отсюда никак не выйти.

– Мне вообще отсюда не выйти, – возразил Ник упавшим голосом. – У меня хвыщер.

Он об этом почти забыл.

– Ну и что? – хмыкнул Дэлги.

– От него же не избавиться. Только на арене или если руку отрубить.

– Кто тебе сказал такую ерунду?

Ника бросило в жар. Неужели он может выбраться на свободу?.. Он опять приподнялся на тюфяке, но сразу почувствовал мягкий нажим на грудную клетку.

– Лежи, кому сказали. – Дэлги, из-за компресса невидимый, уселся рядом.

– Здесь так считают все, кто говорил мне о хвыщерах, – отчаянно желая, чтобы его разубедили, объяснил Ник. – И мутильщик, который рассказал мне все про Убивальню, и еще одна девушка… ну, здешняя проститутка…

– Мутильщик – заинтересованное лицо, а здешняя проститутка – это да, это, конечно, крупный авторитет в таких вопросах! Избавиться от хвыщера проще простого, но сделать это можно только в ночь полнолуния. Достаточно небольшого надреза в середине правой ладони, тогда увидишь его головку – она черная, блестящая, величиной с горошину. Ее надо сразу подцепить щипцами, пока хвыщер не успел спрятаться, и выдернуть, как молочный зуб. Никакого членовредительства, разве что шрамик на ладони останется. Красоты не испортит. Естественно, мутильщикам не нужно, чтобы все об этом узнали – это же их бизнес, как говорят в вашем мире. Фокус с хвыщерами добавляет играм остроты и драматизма.

– Все так просто? – недоверчиво пробормотал Ник.

– Не то, чтобы совсем просто. Есть тут пара заморочек, но я знаю, как их обойти. Подожди, сниму суп.

Дэлги отошел к очагу, потом вернулся.

– Я не чувствую этого хвыщера, – сказал Ник. – Если он у меня в руке – значит, должны быть какие-то ощущения, или боль, или давление… А я вообще ничего такого не чувствую. Может, его на самом деле нет?

– Еще как есть. Хвыщер – магическое существо. Два обыкновенных предмета не могут занимать одно и то же пространство, а обыкновенный и магический – могут запросто.

Ага, Миури говорила то же самое.

– Мы сейчас в катакомбах?

– Где же еще? Только мы намного ниже того уровня, где я тебя нашел. Сюда просто так не попадешь, и ты отсюда самостоятельно не выберешься, имей в виду. Это мои персональные апартаменты. Я не первый раз в Убивальне, у меня тут был тайник со всяким полезным барахлом – на случай, если снова сюда занесет.

Пауза. Звяканье посуды.

– Мутильщики подозревают, что я тебя убил, – судя по тону, Дэлги усмехнулся. – Когда я в первый день тебя обездвижил, они решили, что это у меня заскок такой – ни с того ни с сего всех лупить. Надеюсь, ты не в обиде?

– Нет. Спасибо, что выручили. Я, правда, не понял, почему я не чувствовал, когда вы били.

– Потому что бил я только по нервным узлам, остальные удары были как в театре, одна видимость. То, что ты перепугался, было хорошо, со стороны казалось, что ты агонизируешь, и все на это купились. Зато после ты сделал глупость – встал и как ни в чем не бывало пошел гулять по Убивальне. Я-то надеялся, что ты догадаешься немного мне подыграть… Учти на будущее.

Он не сразу осваивался в незнакомой обстановке и не очень-то умел угадывать с первого взгляда, чего ждать от человека. Другое дело, если бы он знал Дэлги раньше.

– Ничего, каким дураком я сам был в девятнадцать лет – вспоминать страшно, волосы дыбом, – флегматично заметил гладиатор. – Сейчас будем ужинать.

Ник сел на тюфяке, отложил в сторону почти высохший компресс. Увидел рядом, на циновке, свои ботинки. Голова опять закружилась.

– Не делай резких движений, – посоветовал Дэлги.

Суп был янтарно-желтый, густой, с кусочками мяса и незнакомыми приправами. Невероятно вкусный. После еды Ник почувствовал себя лучше.

– Что-нибудь болит?

Ныло все тело, но боль была выносимая. Он еще в Москве притерпелся не обращать внимания на такие вещи.

– Ничего особенного. Не очень.

– Раздевайся, – приказал Дэлги.

– Зачем? – испугался Ник.

– Затем, что я умею не только убивать и калечить, но еще и врачевать. Нужно, чтобы к полнолунию ты был в полном порядке. Сам разденешься или как?

Сняв одежду, он мгновенно покрылся гусиной кожей. Дэлги приступил к осмотру. Когда его пальцы осторожно нажали на ребра в левом боку, Ник дернулся и стиснул зубы.

– Трещина… – процедил гладиатор. – Если больно, ты не молча гримасничай, а говори вслух. Умру, но не скажу – это не то, что от тебя сейчас требуется.

Потом он включил электрический фонарь, так что в пещере стало вдвое светлее, и в течение некоторого времени смотрел Нику в глаза. На гипноз не похоже, ничего необычного Ник не чувствовал.

– Я изучал твою радужку, – объяснил Дэлги, погасив фонарь. – Она может многое рассказать о состоянии человека.

Он вытащил из лежавшего на полу свертка большую банку темного стекла, отвинтил крышку. Внутри была пахучая темно-зеленая мазь.

– Смазывай все места, где хоть немного болит. Втирай, пока кожа не станет сухая. Это мивчалга. За несколько дней все заживет, как раз к полнолунию успеем.

Мивчалга – лучшее средство при ушибах и переломах. Редкое и баснословно дорогое.

– У меня нет денег, – признался он нерешительно.

– Не бойся, я внакладе не останусь. Делай, что сказали.

Ник осторожно зачерпнул кончиками пальцев немного мази и начал втирать в ноющий бок. Спорить с Дэлги он опасался. Мивчалга впитывалась без остатка, и кожу слегка пощипывало, зато боль сразу ослабла.

– Можешь одеваться, – разрешил Дэлги, когда он закончил. – И украшение свое забери.

– Какое украшение?

– Вот это.

Ник, потянувшийся за одеждой, повернулся – да так и замер, не веря собственным глазам: в пальцах у гладиатора покачивался на золотой цепочке продолговатый темно-красный рубин.

– Откуда это у вас?!

– Ты потерял, я нашел.

– Спасибо, – Ник надел кулон на шею. – Он принадлежит ордену Лунноглазой, и на нем храмовое проклятие. Хорошо, что не успело сработать…

– Аптекарь, который его прикарманил, уже попал под удар проклятия. А я, когда взял эту вещицу в руки и увидел клеймо, вслух поклялся, что отдам кулон по назначению – тогда не опасно. Аптекарь был вроде не дурак, но его подвела жадность и слабое зрение. Кто там внутри?

– Где – внутри? – Ник попытался сделать вид, что не понял вопроса.

– В кулоне. По некоторым признакам можно определить, с начинкой кристалл или нет.

Решив, что хуже, чем было, не станет, Ник признался:

– Собака редкой породы. Я должен отвезти ее в Макишту.

– Вот оно что… Понятно тогда, почему поручили это тебе. Ты ведь даже не послушник?

Он помотал головой.

– Нам по дороге, – сообщил Дэлги, завинчивая банку с мивчалгой. – Мне после Ганжебды тоже в ту сторону, на запад, так что вместе доберемся до Макишту.

Слишком много совпадений, это настораживало. Трудно поверить, что Дэлги случайно нашел кулон, а теперь им еще и ехать в одну сторону… Эглеварту нужен не рубин, а спрятанный в нем грызверг. Отпирающее слово знают только трое: Миури, Регина и Ник. Если бывший рифалийский Столп хочет прикончить заиньку втайне от Регины, она отпадает. Связываться с сестрой Миури, жрицей Лунноглазой Госпожи, небезопасно. Остается Ник.

– Извините, но что я буду вам должен за помощь?

– Да как тебе сказать… – Дэлги ухмыльнулся. – Собираюсь приставать с домогательствами.

Услышав ответ, Ник вначале обмер, потом вскочил, озираясь в поисках выхода.

– Нет, вы знаете, спасибо, что помогли, но лучше я сам отсюда выберусь…

Хорошо хоть, одеться успел… Он отступил к одному из серых занавесов, отдернул его. Занавес был тяжелый, с изнанки колючий, из материала, на ощупь напоминающего грубую кожу, а за ним находилась ржавая металлическая решетка, и дальше – сырая темнота, ничего не разглядишь. Оттуда тянуло сквозняком.

– Да я же пошутил! – с досадой процедил Дэлги. – Почему вы, иммигранты, из-за этого так шалеете?

– Выпустите меня, – прикидывая, удастся ли проскочить мимо него ко второму занавесу, за которым наверняка будет выход в катакомбы, попросил Ник.

Голос немного дрожал, да и чувствовал он себя неважно.

– Успокойся, понял? – Гладиатор, в мгновение ока очутившийся рядом – Ник даже движения не уловил, – задернул штору, схватил его за руки и силой усадил обратно на тюфяк. – Ник, все в порядке! Это была неумная плоская шутка, понял? Кто же знал, что ты шуток не понимаешь…

Ник молча пытался вырваться.

– Всегда так – стоит пошутить, и окружающие или хотят меня побить, или разбегаются… Чаще второе, потому что побить меня сложно. Пока не успокоишься, не отпущу. У тебя трещина в ребре, тебе нельзя метаться.

– Тогда что вы хотите?

– Хорошо, скажу правду. Если честно, я имел в виду совсем другие домогательства, корыстные. У меня к тебе шкурный интерес. Видишь ли, меня год назад с работы выперли, а я хочу вернуться обратно, только без протекции это безнадега, вот мне и нужна твоя помощь. Услуга за услугу, согласен?

– Каким образом я могу вам помочь?

– Я был храмовым гвардейцем ордена Лунноглазой. Выгнали за безобразное поведение, порочащее честь и звание. Как ты думаешь, если я тебя выручу, преподобная сестра Миури замолвит за меня словечко?

– Не знаю, – Ник не мог что-то обещать за Миури. – Это надо у нее спросить.

– Думаю, что замолвит. Заступничество сестры Миури – это серьезно, она пользуется среди жрецов достаточно большим влиянием.

Дэлги говорил мягко, однако в его взгляде по-прежнему сквозила досада. Нику стало неловко.

– Я же совсем вас не знаю, поэтому не понял, что вы шутите. Извините.

Он расслабился. Гладиатор отпустил его руки.

– У меня тут припрятана с прошлого раза фляжка хорошего старого вина. Сейчас достану – и тогда расскажу, за что меня уволили.

Он встал, направился в дальний угол пещеры. По дороге пнул ни в чем не виноватое ведро. Наверное, все еще злился, что Ник принял его слова всерьез.

Пустое ведро загремело. Должно быть, мы находимся далеко от обитаемых этажей Убивальни, отметил Ник, раз Дэлги не боится производить столько шума.

Темное бордовое вино гладиатор аккуратно разлил в керамические бокальчики, покрытые бледно-розовой глазурью – в Иллихее они вместо рюмок. Встряхнув плоскую фляжку с затейливыми золотыми надписями, пояснил:

– Спер, не удержался. Кто угодно бы не удержался. Знаешь, что это такое? «Яльс» двухсотлетней выдержки. Пей. Не бойся, я не у жрецов его спер, в другом месте.

От «Яльса» по всему телу разлилось сладкое тепло, и погруженная в полумрак пещера показалась Нику уютнейшим на свете местом. Остатки напряжения испарились, он устроился на тюфяке поудобнее.

– Я четыре года был храмовым гвардейцем и носил кошачью форму. Думал, когда-нибудь стану капитаном гвардии… В том, что касается стрельбы, фехтования и рукоприкладства, круче меня там не было никого. Ну и в смысле безобразий по пьянке тоже. Когда меня сажали на гауптвахту, я занимался самообразованием, книжки читал, и наши, и ваши, переводные, а потом выпускали – опять начинал куролесить. К этому все притерпелись, так и говорили: «что с него возьмешь». Если б я не зарвался, меня бы не выгнали. Наш отряд послали следить за порядком на сельском храмовом празднике. Село большое, там два раза в год ярмарки устраивают, и на праздник тоже много народа съехалось. Был там возле ярмарочной площади общественный сортир… Фахверковая постройка – знаешь, что это такое? Каркас из деревянных балок, промежутки заполнены глинобитом. Я его на спор разнес за полчаса, руками и ногами, без всякого инструмента. Был домик – и нет домика, осталась куча мусора. Бочонок пива у ребят отспорил, но получилось, что я храмовую гвардию в глазах общественности скомпрометировал, да еще сельский староста петицию накатал. В общем, уничтожения сортира мне не простили, вроде как на святое замахнулся. Если кто-нибудь из жрецов за меня поручится, возьмут обратно с испытательным сроком, но дураков нет со мной связываться. Мол, пропойца, безответственный дебошир, последнюю совесть пропил… – тяжело вздохнув, Дэлги разлил по бокальчикам остатки драгоценного «Яльса». – Понимаешь, я созрел для того, чтобы исправиться, и если меня примут обратно, оправдаю доверие, а иначе сопьюсь или на каторгу попаду. Это для меня вопрос жизни и смерти. Я ведь в Ганжебду за тобой приехал.

– Как – за мной?

– Да так, я услышал, что сестра Миури сейчас в наших краях, и подумал: упаду ей в ноги, попрошу о милости. Потом мне сказали, что сама она отправилась в Олагу, а ее помощник, парень из иммигрантов, едет с поручением в Макишту. Из Олаги меня бы прогнали взашей, так что я решил сперва подкатиться к помощнику, напроситься в попутчики, но когда приехал в Улонбру, ты оттуда уже смылся.

– В Улонбре меня обвинили в грабеже, как будто я сбежал из театра из-за этого, – с трудом выжимая из себя каждое слово, сообщил Ник. – Это неправда.

– Ни в чем тебя не обвиняют, – Дэлги усмехнулся, блеснув ровными белыми зубами. – Паникер несчастный. Когда ты удрал из театрального буфета, какой-то подвыпивший идиот заорал «держите вора!», но его быстро заткнули. Ты ни за что обидел хороших девочек и поставил в неловкое положение Аванебихов, но криминала на тебя никто не вешает. Перед девочками при следующей встрече советую извиниться.

– Откуда вы все это знаете? – пробормотал Ник со смесью изумления и облегчения.

– У меня есть приятели среди вассалов Аванебихов. От них я заодно узнал, что тебя видели полицейские в Эвде, и поехал туда. На мотоцикле я опередил их, вломился в эту окаянную аптеку на улице Гипсовых Ваз. Аптекарь сказал, что тебя увезли в Ганжебду, люди обычно охотно отвечают на мои вопросы. Когда я добрался до Убивальни, ты уже получил своего хвыщера, всего-то нескольких минут не хватило. Мне только и оставалось, что пройти через Врата Смерти следом за тобой, а то зря я, что ли, такой путь проделал?

Он никак не мог уловить, что именно в рассказе Дэлги вызывает у него недоверие. Что-то очевидное и в то же время ускользающее.

– Конечно, я малость приврал, – собеседник обезоруживающе ухмыльнулся. – Без вранья хорошей истории не расскажешь. Разнести добротно построенный сортир без подручного инструмента за полчаса даже я не смогу, для этого требуется чуть побольше времени.

Ник вроде бы понял, что его настораживает.

– Когда вы приехали в Эвду, как вы узнали, где меня искать?

– За это скажи спасибо тому, кто тебе нос расквасил. На решетке заколоченного особняка, где ты прятался от полицейских, остались пятна крови. Немного, но достаточно, чтобы тебя найти. Кровавый след привел в аптеку на улице Гипсовых Ваз. Еще вопросы?

– Так я же не истекал кровью. Немного капало, потом перестало, какой там след?

– Я говорю о невидимом кровавом следе. Ясно, об этих вещах ты понятия не имеешь. Тогда вопрос у меня… Я теперь твой телохранитель, и мне полагается знать, от кого тебя придется защищать. Ты ведь не просто так рванул из Улонбры, для этого была какая-то причина?

Ник колебался – сказать или нет.

– Что за человек тебя преследует? Или это кто-нибудь похуже человека?

Гладиатор смотрел ему в глаза тяжело, с непонятным выражением, от которого по спине забегали мурашки.

– Это очень влиятельный человек. Муж собакиной хозяйки. У них из-за собаки конфликт, и он хочет ее убить. В смысле, собаку, а не жену. Поэтому она обратилась к нам, и я должен отвезти кулон в Макишту, а этот тип хочет до него добраться и договорился с Аванебихами, чтобы они задержали меня в Улонбре. Я сбежал до того, как он приехал.

– Дур-р-рацкая история! – с чувством процедил Дэлги.

– Наверное, дурацкая, – Ник пожал плечами. – Но сестра Миури согласилась на эту работу, и я должен доставить кулон в пункт назначения.

– Я не об этом. Ты уверен, что Аванебихи ждали именно собакиного мужа? Или возможны варианты?

– А кому еще я мог понадобиться?

– Ну, мало ли кому еще… – Дэлги неопределенно хмыкнул. – Как его зовут?

– Цан Эглеварт. Он был гараобом Рифала, а теперь получил назначение в Макишту. Дерфар цан Аванебих сказал, что его просьба равносильна приказу.

– К твоему сведению, в иллихейской аристократической иерархии Аванебихи стоят на несколько ступеней выше Эглевартов. Как я понимаю, Дерфар имен не называл, ты сам додумался до правильного ответа?

– Ну да, – подтвердил Ник.

– Высокородные привыкли изъясняться намеками. Говорить напрямую и называть вещи своими именами у них считается невежливым – так разговаривают с прислугой, а не с человеком из хорошего общества. Дерфар, конечно, умница, но мог бы учесть, что имеет дело с иммигрантом!

– Так я же понял его намеки и вовремя сбежал.

Дэлги скорчил гримасу и выцедил к себе в бокальчик последние капли из фляжки.

– А что за врагов ты успел нажить?

– Каких врагов?

– К тому, что ты угодил сюда, Аванебихи и Эглеварты непричастны. В аптеку тебя привел пожилой господин с фальшивой седой бородкой, это он настоял на Ганжебде. Мерзавец аптекарь хотел продать тебя… гм, в другое заведение. Что это был за тип?

– Я его на улице встретил. Он предложил проводить меня к «бродячим котам», сказал, что он местный, почтовый служащий.

– Вот как? По словам аптекаря, это прощелыга без определенных занятий, причем не из Эвды, приезжий. Что еще о нем знаешь?

– Ничего.

– А он почему-то очень хотел тебя прикончить, и кулон с пресловутым домашним животным его не интересовал – уступил аптекарю по дешевке.

– Не знаю, в чем дело, я его раньше не встречал. Может быть, он меня с кем-то перепутал?

– Занятная история… Но сейчас для нас с тобой главное – унести отсюда ноги, желательно сразу после полнолуния. Предлагаю сделку: я не буду напиваться, как свинья, а ты за это будешь беспрекословно меня слушаться во всем, что касается нашей безопасности, идет?

– Хорошо, – Ник кивнул, глядя на него с легким испугом: вдруг он действительно сорвется в запой, с алкоголиками такое бывает. Да еще буянить начнет…

– Во-первых, без меня не засыпать. А то может случиться так, что я вернусь – и обнаружу твой обглоданный труп. У меня есть мешочек с высушенными соцветиями глирксы, их аромат прогоняет сон. Спать будешь, пока я здесь, я-то при необходимости проснусь от малейшего движения воздуха. Во-вторых, если сюда что-нибудь полезет – сразу хватай и зажигай факел, вот они лежат, у стены. Подземные обитатели боятся света и огня. В-третьих… Супчик тебе понравился?

– Да, очень вкусный, – Ник в первый момент растерялся от неожиданного вопроса.

– Не только вкусный, еще и полезный. Усиливает иммунитет, ускоряет заживление ран и сращивание костей, и все такое. Это потому, что одна из приправ – семена плодов тамраги, священного дерева Прародительницы. Чистить их зверски трудно, и этим ты будешь заниматься в мое отсутствие, чтобы я, когда вернусь, смог без лишней возни приготовить поесть. Все понял?

– Да.

– Тогда пошли на экскурсию.

Дэлги встал, взял факел, снова повернулся к Нику, протянул руку – движения вроде бы неспешные, но в то же время стремительные и текучие, как всплеск волны. Если он так же двигается на арене, публика должна реветь от восторга.

Ник поднялся на ноги нетвердо. Если бы не посторонняя помощь, тут же и уселся бы обратно, потому что голова опять закружилась.

– Идем. Все посмотришь, а потом будет несколько часов для сна.

За вторым из занавесов зиял туннель. Извилистый, ощеренный выпирающими где попало каменными клыками, он то сужался, то расширялся, и не производил впечатления рукотворной коммуникации. Дэлги предусмотрительно придерживал Ника за локоть.

Боковое ответвление привело в пещеру с небольшим озерцом в обрамлении все тех же острых камней, торчащих из пола под разными углами наклона. Мокрая темная стена искрилась в свете факела, тишину разбивал стеклянный звук падающих капель.

– Здесь я беру воду. Ты за водой не ходи, сам натаскаю. А то, если навернешься тут с ведром, радости будет мало.

Они вернулись в туннель и скоро очутились в другой пещере – такой большой, что Ник в первый момент решил, будто они вышли под открытое небо, только снаружи безлунная ночь и обстановка странная.

Все вокруг в белесых гофрированных наплывах. Своды теряются во тьме. Ощущается сквозняк, но воздух затхлый. Издали доносятся еле слышные невнятные шорохи.

Ник только сейчас почувствовал – именно почувствовал, каждой клеточкой тела, – что над головой находятся тонны и тонны камня.

– Что, проняло? – усмехнулся Дэлги, наблюдавший за его реакцией. – Здесь у нас, между прочим, сортир. Понимаю, это шокирует, но больше негде, нельзя же справлять нужду около источника питьевой воды. Негигиенично. Вот крепление для факела, видишь? Один сюда не ходи, лучше воспользуйся ведром, которое с крышкой. Идем дальше, я тебе самое главное покажу.

Белесые фестоны и складки, обволакивающие скальную основу, с виду напоминали изнанку грибной шляпки, только окаменевшую, кристально твердую. Они и состояли из мельчайших кристалликов. Кое-где отливали розовым, фиолетовым или зеленым, сверкали алмазными блестками.

Это застывшее великолепие внезапно оборвалось, впереди разверзлась пропасть. Слабые шорохи и бульканье доносились оттуда. Из бездны торчали вразброс каменные островки, одни с округлыми, другие с плоскими верхушками, их основания терялись во мраке. До ближайшего около двух метров от края обрыва.

– Единственный прямой путь отсюда в Убивальню, – подняв повыше факел, объяснил Дэлги. – Перепрыгивая с одной опоры на другую, можно добраться до нижнего этажа известного тебе подвала. В последний раз я проделал этот путь еще и с грузом на плече! Так что тебя злодейски запихнули в мешок главным образом для того, чтобы поберечь твои нервы. Ну, все, идем обратно.

Когда вернулись в жилую пещеру, Дэлги подошел к серому занавесу, за которым скрывалась решетка.

– Вот здесь – запасной выход, можно выбраться на болото. Этим путем мы с тобой уйдем после полнолуния. Шторку не отдергивай – мало ли кто ошивается с той стороны… Если там будут скрестись, пищать, скулить, даже разговаривать человеческими голосами – зажги пару факелов, чтобы побольше света, и держи наготове меч или кинжал, а к решетке близко не подходи. Вообще-то, сюда никто не должен пролезть. Обе шторы сделаны из шкуры криворылого ешнарга, особым образом обработанной и заговоренной, они не пропускают незваных гостей. За все это время даже на полу никто не нагадил. Решетка прочная и заперта на два замка, но если у тебя хватит ума отдернуть занавес, оно просунет между прутьев конечность и сцапает то, что окажется в пределах досягаемости.

– Что – оно? – негромко спросил Ник.

По коже ползали холодные мурашки.

– Что угодно. То, что придет с болот. Помни о том, что ни кошек, ни трапанов в Ганжебде нет и быть не может, и не всякое двуногое без перьев является человеком. У нас в Иллихее водятся оборотни, – Дэлги ухмыльнулся и подмигнул. – Почем ты, например, знаешь, что я человек?

– Вы ведете себя и разговариваете, как человек, – ответил Ник, подумав: это, наверное, еще одна из тех шуток, из-за которых окружающие или хотят его побить, или разбегаются.

– Оборотни, которые живут на свете достаточно долго, умеют и вести себя, и разговаривать, как люди. А уж заморочить голову иммигранту вроде тебя – это для них детская забава, имей в виду. В общем, отсюда ни ногой, и никаких контактов с любыми гостями – тогда я, вернувшись, найду тебя живым и невредимым. Вопросы?

– Что такое криворылый ешнарг?

Не то, чтобы это был самый насущный вопрос, но Нику, ошеломленному ураганом новых впечатлений, он показался самым простым.

– Животное такое реликтовое, вроде ваших бронтозавров. Последние ешнарги вымерли около восьми тысяч лет назад, еще до того, как этот край был проклят богами.

– А почему криворылый?

– На морду они были несимпатичные. Ладно, ложимся спать, а то мне завтра с Яртом драться.

– С Яртом Шайчи?

Ник вспомнил наводящую оторопь мохнатую гору мускулов – и все то, что мутильщик Рют об означенной горе рассказывал.

– Ага, – Дэлги поглядел на его испуганное лицо и беззаботно усмехнулся. – Так что Ярт, считай, покойник, хотя сам он этого пока не понял. Устраивайся, я лягу с краю. Вероятность того, что сюда что-нибудь проберется, ничтожна мала, но скидывать ее со счета нельзя. В случае ночной тревоги моя задача – это самое что-нибудь поскорее прикончить, а твоя – сохранять самообладание и не мешать мне.

Ник смотрел в замешательстве.

– Вероятность вторжения – одна сотая процента, не больше, – постарался успокоить его гладиатор.

– Да нет… Это ничего… Но… Мы, что ли, должны спать вместе?

Дэлги выразительно вздохнул и закатил глаза к черному каменному потолку.

– Да, вместе! Потому что тюфяк один, и одеяло одно на двоих, а здесь, если ты до сих пор не заметил, не жарко. Еще простудишься… Я же сказал, это была неудачная шутка! У меня в Рифале невеста есть. Метиска, ее зовут Елена. Ну, не есть, а была… Она меня бросила, потому что не хочет замуж за парня, который напивается до скотского состояния и по дороге домой дерется с прохожими. Если меня обратно в гвардию возьмут, она вернется. Или другую найду. Не валяй дурака, ложись.

Ник улегся на тюфяк. Дэлги укрыл его стеганым одеялом и устроился рядом; звякнул клинок, который он положил возле постели.

Кажется, сомкнул глаза минуту назад – и уже трясут за плечо, осторожно, но настойчиво.

– Подъем!

В первый момент – полная дезориентация; потом Ник вспомнил, где находится и что произошло.

Позавтракали вчерашними лепешками, холодной копченой курицей и травяным чаем.

– Я какой-нибудь вкусной жратвы сверху принесу, – пообещал Дэлги. – Электрический фонарь забираю с собой, остальное в твоем распоряжении. До вечера.

Ник добросовестно следовал инструкциям. Раздевшись, смазал ушибы мивчалгой. Левый бок болел уже не так сильно, как во время его блужданий по Убивальне.

Потом взял жестянку с плодами тамраги. Дэлги насыпал туда всего-то горсть, и Ник рассчитывал управиться с работой за полчаса, но не тут-то было. Сушеные плоды с виду походили на чернослив, а по консистенции мякоть была вязкая и клейкая, как смола – пока отскоблишь, намучаешься. И это еще не все: после того как семечко очищено от «смолы», нужно снять скорлупу, намертво прилипшую к ядру. Отколупывать и отдирать ее приходилось кусочек за кусочком, обламывая ногти. Ник то и дело вытирал руки мокрой тряпкой, и все равно пальцы покрылись липким несмываемым налетом.

Этого занятия хватило почти на весь день. Коротенький перерыв, чтобы съесть оставшуюся куриную ножку – и снова сражение с деликатесной приправой. Ник страдал и злился, зато сна не было ни в одном глазу, матерчатый мешочек с соцветиями глирксы – их запах напоминал гвоздику – лежал на тюфяке невостребованный.

Когда он разделался с иллихейским «черносливом», стало хуже. В голове начали крутиться тревожные мысли: что, если Ярт Шайчи убил Дэлги? Или Дэлги победил и на радостях напился? Или Шайчи его ранил, и он не в состоянии пересечь пропасть с вырастающими из темноты каменными столбами? Если он по какой-то причине не сможет добраться до подземной пещеры, что ждет Ника?

Тяжелый хлопок отброшенного кожаного занавеса.

– Значит, спим?!

– Нет, – Ник рывком сел, поморщился от короткой боли в боку. – Я просто лежал. Я приготовил семена.

Он ведь прислушивался к шорохам – и все равно не услышал шагов Дэлги.

– Вы победили?

– А ты как думал? Ярта собрали и унесли в корзине. По-моему, зрителям это понравилось. Утром я выходил в город кое-что купить, и на обратном пути подцепил хвыщера, тут иначе никак. Не проблема, я уже от него избавился. А Шайчи оправдал свою репутацию и оказался сильным противником – достал меня, шесть порезов. Поверхностные, ерунда.

Дэлги принес топорно сработанный деревянный стул и туго набитую матерчатую сумку (засаленная ткань в крупную клетку, в уголке вышит похожий на китайский иероглиф символ, отводящий от путешественников беду). Стул он голыми руками разломал на куски – небрежно, словно не замечая оторопелого взгляда Ника, – сложил в очаг и подвесил над огнем котелок с водой. Потом вытащил из сумки несколько свертков, а также новенькие кожаные сапоги, высокие, со шнуровкой.

– Примерь, это тебе. Твоя обувь для болота не годится. Потом еще кое-что принесу. Все сразу нельзя, нужно соблюдать конспирацию. Здесь обычное дело, если чемпион или кандидат в чемпионы устраивает себе потайную берлогу в катакомбах, чтобы спящего не убили. Я теперь чемпион, и то, что прячусь – считается, так и надо. Но если кто-нибудь узнает, что я прячу тебя, будут неприятности. Во-первых, о нас плохо подумают, – он широко ухмыльнулся (очевидно, в отместку за вчерашнее), – а во-вторых, с ножом к горлу пристанут, чтобы я выдал тебя мутильщикам. Раз ты прошел через Врата Смерти, ты должен выйти на арену – такова здешняя традиция, незыблемая и дурацкая, как большинство незыблемых традиций. Извлечь твоего хвыщера – операция несложная, намного сложнее будет после этого отсюда свалить.

Говоря, он сбросил одежду, содрал окровавленные полоски пластыря и начал втирать в порезы мивчалгу. Самый длинный порез рассекал левую лопатку. Ник хотел предложить помощь, но его руки покрывала черная пленка, из-за этого кончики пальцев стали шероховатыми и нечувствительными.

– Это Ярт сбил меня с ног и от души рубанул, но я откатился, и он успел только полоснуть.

У Дэлги хватило гибкости, чтобы дотянуться до лопатки самостоятельно.

– Жалко, мотоцикл пропал, – сообщил он, снова одеваясь. – Я, когда приехал, оставил его около Убивальни. Естественно, сперли. Это был «Исебер», самая мощная и быстрая модель. Не завидую тому, кто его увел, – завязывая в хвост свои длинные волосы, похожие на жесткую бурую траву, Дэлги мстительно усмехнулся. – Я-то взял его в гараже у Дерфара цан Аванебиха. На нем установлена такая специальная противоугонная штуковина, которая начинает верещать при полицейской проверке. Она величиной с горошину и спрятана – нипочем не найдешь.

– Электроника? – спросил Ник.

– Бытовая магия. Это у вас электроника. Если счастливчик, который разжился мотоциклом, отправится на нем из Ганжебды в цивилизованной мир, он огребет неприятностей… В чем дело?

– Видите, что у меня с руками? Оно, вообще, отмывается?

Дэлги взял помятую жестяную миску, плеснул туда холодной воды из ведра, добавил подогретой из котелка, потом вытряхнул несколько бирюзовых крупинок из флакона мутноватого стекла.

– Сполосни руки.

Клейкая пленка мгновенно отстала, осела на дно растрепанными лохмотьями, напоминающими ошметки тонкой резины. Ник, уже свыкшийся с мыслью, что это приобретение если не на всю жизнь, то, по крайней мере, на два-три ближайших месяца, с облегчением пошевелил пальцами.

– Теперь смажь руки мивчалгой, – велел Дэлги. – Завтра будешь заниматься тем же самым.

Он скрупулезно отмерял и засыпал в котелок приправы для супа из дюжины баночек и мешочков. Ник, выполнив его распоряжение, устроился напротив.

– Тебе не хватает агрессивности, – не прерывая своего кулинарного колдовства, заметил Дэлги. – Это иногда хорошо, иногда плохо. Когда подойдет время рвать отсюда когти, это будет скверно. Разыскивая тебя в катакомбах, я рассчитывал на более серьезное сопротивление. Ты даже не пытался защищаться, еще и заснул в мешке. Взрослый ведь парень…

– Я перед этим долго не ел и не спал.

– Это тебя не извиняет. Ты не знал, что я не враг, поэтому должен был бороться. Попробовал бы кто-нибудь меня вот так умыкнуть!

Ник хмуро и отчужденно смотрел на него, не зная, что сказать на эти неожиданные обвинения.

– Ты слишком легко сдаешься, – заключил Дэлги. – Пусть твоя жизнь похожа на картину из белого песка на черной доске и может быть сметена порывом ветра – это не причина, чтобы заранее признавать свое поражение.

Теперь Ник уставился на него в полной растерянности, даже в шоке. Японские картины из песка – этот образ давно запал ему в душу, еще до Иллихеи, до всего. Позже ему пришло в голову, что его жизнь – такая же, как эти недолговечные песчаные изображения; количество деталей и причинно-следственных связей не имеет значения, если все это может быть уничтожено одним махом, как уже случилось три года назад.

Он говорил об этом Миури и Королю Сорегдийских гор. Определенно говорил в Нойоссе кому-то из тех ребят, с кем у него под конец сложились отношения, близкие к приятельским. Кажется, Элизе тоже… Но Дэлги он об этом не рассказывал, совершенно точно не рассказывал! Откуда Дэлги об этом знает?

– От тебя же и знаю, – загадочно усмехнулся гладиатор, когда он задал вопрос вслух. – С твоих собственных слов. Красиво, но неправильно, материя человеческой жизни на песок не похожа.

– Я вам о картинах из песка не говорил, я бы это запомнил… Или я что-то такое сказал во сне?

– Вроде того.

Дождь моросил вторые сутки, превращая Эвду в размытую жемчужную акварель, усиливая сходство неказистого континентального городка с Хасетаном в пасмурную погоду.

Вообще-то, если посмотреть непредвзято, никакого сходства не было, но Ксавата все равно одолевали приступы обострившейся ностальгии.

В гостиницу на северной окраине Эвды вся компания перебралась еще вчера. Задрипанное заведение, на клумбах под окнами вымахали сорняки выше первого этажа – экая красота, а сами окна не мыты с прошлогоднего праздника летнего солнцеворота, и вокруг кишмя кишат пятнистые прыгунцы, крупные и наглые.

Позавчера Донат Пеларчи ворожил и сумел определить, что дичь находится на севере. Происходило это в привокзальной гостинице на южной окраине. Стало быть, оборотень либо в Эвде, либо севернее Эвды.

Теперь охотник готовился к ворожбе на новом месте, которая должна показать, где искать окаянную тварь: к югу от гостиницы – то есть в городе или в противоположном направлении, в проклятом заболоченном краю. Может быть, Король Сорегдийских гор подался в Ганжебду, чтобы выиграть деньжат в тотализатор?

Заведение стояло аккурат при выезде из Эвды на Шанбарский тракт, по которому Ксавату несколько дней тому назад пришлось прокатиться туда-сюда. Он понимал целесообразность Донатова решения, но его возмущало, какую срань развел здешний персонал вместо надлежащей заботы о постояльцах. Он уже объяснил разгильдяям, что такое порядок и что такое срань, и в ответ ему нагрубили, но последнее слово осталось за ним. Не родился еще тот тупак-провинциал, который переорет и перебрешет истинного хасетанца!

Из окна на втором этаже открывался вид на подернутую моросью булыжную улочку. Вровень с карнизом покачивались мокрые верхушки сорняков с клумбы перед фасадом. Каждый раз, как они попадались на глаза, Ксават испытывал прилив желчного азарта – хотелось поймать кого-нибудь из гостиничной прислуги и еще раз обругать за нерадивость.

На другой стороне улицы прятались за высокими заборами одноэтажные домики, напротив торчал старый-престарый особнячок с внушительным парадным крыльцом. По бокам от широченной лестницы мокла под дождем пара щербатых каменных грызвергов.

– Это что за звери такие? Похожи на злых собак и на безгривых львов.

– Грызверги.

– Что-то я о них читала… Они считаются особо опасными животными, правда?

Элиза, дрянь девка, заигрывала с Келхаром, а тот, против своего сволочного обыкновения, разговаривал с ней обходительно, без презрительных интонаций.

Прочитал ей целую лекцию – о том, как в давние времена, когда правили императоры династии Оншчегото, грызвергов специально тренировали и натаскивали для преследования неугодных.

– …Это у них в крови. Они лучшие преследователи, чем собаки. Если грызверга натравить на врага, его ничто не остановит. Погоня может продолжаться несколько суток, месяц, полгода – грызверг будет идти по следу, как разогнавшаяся смертоносная машина, делая короткие остановки для сна, добывая пищу, где придется, не отвлекаясь на посторонние объекты. В конце концов он настигнет и растерзает свою жертву. Я бы сказал, что грызверг – это неотвратимая погибель, пример всем охотникам.

«Хе, только не тем, которые пьют с Сорегдийской тварью!» – ехидно ухмыльнулся в сторону Ксават.

– Но, наверное, такого грызверга можно было застрелить из арбалета или из пистолета? – нежным голоском заметила Элиза.

– Это было невозможно, потому что на императорских грызвергов надевали ошейники с оберегами, отводящими пули, стрелы, арбалетные болты, пушечные ядра и любое метательное оружие, – Келхар скупо улыбнулся, глядя сверху вниз с сумрачно-умильным выражением на хорошенькое личико девушки.

– Я слышал, супруга рифалийского гараоба держит такого зверя, – вступил в разговор Донат – он сидел, как идол со сложенными на животе руками, в самом вместительном кресле, какое нашлось в этом дрянном заведении. – Говорят, невеликого ума женщина, однако же грызверга приручить сумела. Я также слышал, что она раздобыла для него один из тех знаменитых ошейников старинной работы.

Пустая тема увлекла всех, кроме Ксавата; даже Вилен, скромненько сидевший в углу, с интересом прислушивался. А Ксават мог сейчас думать только о двух вещах: об охоте и о Хасетане, о Хасетане и об охоте.

Этот темный и жутковатый закоулок Пластилиновой страны на проверку оказался интересным местом. Хотя, если бы не Дэлги, чье присутствие гарантировало Нику безопасность, он бы ничего интересного тут не увидел. Это, наверное, как на море: одно дело, если ты захлебываешься и тонешь – и совсем другое, когда сидишь в лодке, спокойно разглядываешь переливчатую водную поверхность, медуз и водоросли в ее толще, небо с чайками, горизонт… Ник чуть не утонул, но его в последний момент выдернули за шиворот.

Теперь он мог оценить экзотику пещерной жизни. Вот только очищать семена тамраги ему уже осточертело. Он продолжал работу через силу – из признательности к Дэлги и ради вкусного супа вечером.

На подозрительные шорохи за шторой, где находилась решетка, он обратил внимание не сразу. Уж очень они были тихие, а Ник с мрачным упорством раздевал очередную «черносливину». Когда до него дошло, что привычный звуковой фон изменился, он поднял голову – и замер: штора колыхалась.

Там кто-то есть. Ник покрылся холодным потом.

Не паниковать. Действовать, как велел Дэлги.

Вскочив, он схватил факел, поджег от свечи, сунул в крепление из темного окислившегося металла. Повторил эту процедуру. Он торопился, руки дрожали.

Пещеру залил яркий трепещущий свет, запахло гарью. Штора продолжала шевелиться.

Сердце колотилось где-то в пятках. Ник подошел к сложенному у стены оружию, вытащил из ножен длинный кинжал. Потрогал пальцем лезвие: острое, как бритва.

– Эй, кто там? – хрипловатый голос, то ли женский, то ли детский.

Ник молчал.

– Ну, я же тебя слышу! – в голосе звучала обида. – Открывай, а то мне холодно!

Он неуверенно шагнул к шторе.

– Что ты там делаешь?

Дэлги вроде бы не запрещал задавать визитерам вопросы.

– Ищу выход, а тут темно, – жалобно затараторила девушка. – Они меня поймали и привезли сюда, я от них убежала, заблудилась. Открой скорее, мне страшно!

Ник сделал еще один шаг, но снова остановился. Дэлги ведь предупреждал… С другой стороны, вдруг это настоящая девушка, попавшая в неприятности? Всякое ведь бывает…

За шторой начали шмыгать носом и всхлипывать, негромко и беспомощно. Это его доконало. Слишком часто он слышал, как плачут – и в палаточном лагере беженцев, и до, и после. С кинжалом наготове подошел ближе, отдернул тяжелый занавес и сразу отступил назад.

Ничего опасного там не было. Возле решетки стояла, держась за прутья, самая обыкновенная девчонка. Абсолютно голая, исцарапанная, грязная.

Ник, от этой картинки лишившийся дара речи (он в первый раз видел девушку без ничего, кино не в счет), ошеломленно смотрел на нее.

Небольшие округлые груди, широкие бедра, полные коротковатые ноги. На шее сверкает колье. Ногти грязные, обломанные, зато на пальцах перстни с драгоценными камнями. Мраморно-белое скуластое личико, немного вздернутый нос. Мокрые слипшиеся волосы непонятного цвета свисают сосульками, падают на лоб. Глаза большие, блестящие, с темной до черноты радужкой.

– Ты кто? – выдавил Ник.

– Люссойг. Это меня так зовут, – она хихикнула, словно и не плакала минуту назад. – Какой ты хорошенький! А я там лазила-лазила, еле вылезла.

– Тебя, что ли, тоже продали в Убивальню?

Комплимент его смутил, и вообще мысли путались. Поскорее получить логически непротиворечивое объяснение – это казалось ему сейчас делом первостепенной важности, а то окружающий мир слишком пластичен и зыбок.

– Ага, продали, – подтвердила Люссойг. – Видишь, какая я мерзлая? Без одежки-то плохо… – она зябко поежилась. – Открывай скорей!

– Подожди, – изучив решетку, Ник обнаружил небольшую дверцу с двумя замками. – Я должен найти ключи. Надень пока вот это.

Сбросив куртку, он стянул трикотажный джемпер, который принес вчера Дэлги, отдал Люссойг, а сам принялся обшаривать пещеру в поисках ключей. Они должны быть где-то здесь – но где? Вряд ли Дэлги таскает их с собой.

Люссойг сперва наблюдала за поисками, потом попыталась разогнуть толстые прутья – и те неожиданно начали поддаваться.

– Давай, помогу, – предложил Ник. – Тогда сможешь пролезть сюда.

Девушка была невысокая, джемпер сидел на ней, как короткое платье. Теперь Ник мог смотреть на нее без той смеси замешательства, желания и смущения, от которой в мозговых цепях вылетают предохранители.

– У меня еще есть новые теплые носки. Вот, держи.

Протянув ей шерстяной комок, он взялся за холодные прутья и, напрягая все силы, тоже попытался их раздвинуть. Прутья не шелохнулись.

Люссойг вцепилась в них с другой стороны. Опять пошло – отвоеван какой-то сантиметр, но все-таки… Неужели маленькая девушка сильнее Ника? Хотя, он читал, что человек в состоянии аффекта много чего может, а Люссойг, после всего, что ей пришлось пережить, наверняка находится в состоянии аффекта.

Хлопок занавеса. Ник не успел оглянуться – его грубо схватили за ворот и рванули назад. Он не устоял бы на ногах, если бы Дэлги не удержал его.

– Как это понимать, а?!

– Там девушка, ей нужна помощь… У нее нет одежды, и она заблудилась. Где ключи?

– Не двигаться!

Нику потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что окрик адресован Люссойг. Решив, что Дэлги в этот раз вернулся пьяный, потому и угрожает, не разобравшись, он дернулся и попытался выбить у гладиатора оружие. Ничем хорошим это не кончилось – его без церемоний швырнули на тюфяк. Трещина в ребре уже заросла, и ушибы прошли (иллихейские лекарства делают свое дело быстро), так что Ник, в первый момент оглушенный, сразу вскочил.

– Тоже, нашел девушку! – смерив взглядом гостью, фыркнул Дэлги.

Выглядел он совершенно трезвым и держал наготове метательный нож.

– Если она попала в такую ситуацию, это не значит, что ее можно оскорблять, – заступился Ник. – И уберите оружие!

– Пустите меня к вам! – заныла Люссойг. – Трахаться будем! Я много-много всякого умею… Вам со мной понравится!

Ник опешил. Потом покраснел. Потом подумал, что девчонка не в себе – свихнулась, пока блуждала в одиночку по этому подземелью, ее бы в больницу сдать.

– Разве девушки так себя ведут? – хмыкнул Дэлги.

Спрятав нож, он подошел к решетке, взялся за погнутые прутья и без видимых усилий вернул их в исходное положение.

– Если заблудилась, могу подсказать, как выбраться наверх. Иди развлекаться в город, а здесь чтоб я тебя больше не видел.

– Не хочу в город, хочу к вам! – жалобно протянула Люссойг. – Он красивый, дал мне одежку, и ты мне тоже нравишься, хоть и сердитый. Если по-честному, я служанка в одной гостинице, новенькая, из деревни. Хозяева меня били, и я оттуда ушла. Ну, пустите меня!

– Да из тебя служанка такая же, как из него гладиатор, – Дэлги кивнул на Ника.

– Это чего значит? – она прищурилась.

– Это значит, я тебе не поверил.

– Ну, тогда я проститутка из города. Похожа ведь, правда?

– Скажи спасибо, что я не охотник. Ты сначала складно врать научись, а уж потом к людям приставай. Найдешь дорогу наружу?

– А к себе вы меня не пустите? – грустно спросила девушка, прильнув к решетке.

– Только тебя нам тут не хватает. Иди лучше в город.

Дэлги задернул штору.

– Там же темно! – сказал Ник.

– Там полно светящейся плесени, для нее света достаточно. Как бы она иначе сюда пробралась?

– Почему ей нельзя к нам?

Ему и жалко было странную девушку, и в то же время возникло мучительное чувство, будто показали что-то яркое, привлекательное, манящее – и сразу отобрали. Он подавленно смотрел на тяжелый серый занавес.

– Послушай, у меня к тебе вопрос, каверзный и бестактный… У тебя хотя бы с одной что-нибудь было?

Ник быстро взглянул на Дэлги – не смеется ли тот. Нет, непохоже.

– Ну… Вам-то какая разница?

– Ясно. Думаю, все-таки можно пригласить так называемую девушку к нам в гости.

Подмигнув ему, Дэлги снова отдернул штору.

– Эй, ты еще здесь? Иди сюда, сейчас открою.

Люссойг вынырнула из темноты и обрадованно затараторила:

– Вот и хорошо, и я буду с вами ужинать! Хочу поесть человеческой еды! Вы мне дадите попробовать все, что у вас есть, а потом будем трахаться!

Ник в замешательстве глядел на нее, поэтому не заметил, откуда гладиатор извлек кольцо с двумя ключами. Автоматические замки, покрытые темным слоем смазки, открылись со скрежетом. Впустив Люссойг в пещеру, Дэлги захлопнул дверцу и вернул занавес на место.

– Дайте ей мивчалгу, – попросил Ник.

– Не беспокойся, на ней и так болячки заживают втрое быстрее, чем на тебе, – заметил Дэлги, но банку с мазью все-таки достал.

Люссойг, нисколько не смущаясь, сбросила джемпер. Нику и хотелось на нее смотреть, и в то же время он не знал, куда деваться от неловкости. Дэлги, как ни в чем не бывало, занялся ужином. С гостьей он разговаривал грубовато; прикрикнул, чтобы она не переводила понапрасну слишком много мази и не хватала копченое мясо, предназначенное для супа, но та не обижалась.

– Я заблудилась, – сообщила она, с вожделением поглядывая то на Ника, то на котелок с аппетитным варевом. – Раньше я жила в одном городе, в доме с мебелью и цветными ковриками, а потом меня украли и привезли в Ганжебду, я хочу вернуться домой.

Дэлги скептически приподнял бровь.

– Твой дом – это какая-нибудь лужа или кустарник на болоте? Откуда же там возьмутся коврики?

– Нечего об этом… Сам-то ты кто? – Люссойг прищурилась и склонила голову набок. – У меня глаз наметанный!

– Кто бы я ни был, а я не бегаю нагишом и похож на приличного человека.

– То-то и оно, что похож! Ну, скажу… Я искала короткий путь в город, чтоб туда и обратно через подземелье, а то у меня времени мало. Меньше, чем один месяц, зато каждые два года. Или не два, а год и еще вот столько… Я умею считать до десяти, а когда какой-нибудь кусочек числа, это же никак не назовешь. Ну, в общем, ты понял? А у тебя сколько времени?

– Скоро будет готово – и поужинаем, – флегматично произнес Дэлги, добавляя в котелок щепотку сушеной травы из фиолетовой склянки.

– Наверное, много, – с завистью вздохнула Люссойг. – Ты не из наших, а то бы я о тебе знала. А про платье свое расскажу, чего случилось. У меня тут есть своя секретная пещерка, я там одежку храню. Добегу туда и оденусь, а как мое время закончится – оставляю все там. Ну и вот, в прошлый раз я трахалась с одним человеком, и он меня всяко угощал, и в последний день купил пирог с повидлом. Такое повидло вкусное! Полпирога я унесла с собой, чтобы в пещерке на дорогу съесть. Повидло оттуда как полезло, и я вся перемазалась, и мыться некогда. Пока меня не было, туда наползли цетач… цехтя… как их… Ну, цевтяки, и съели платье, потому что оно было в повидле, одни пуговки остались. Красивые пуговки, я их припрятала. Туфли с атласными бантиками тоже съели. Я рассердилась, я этих цевтяков ногами топтала. Потом пошла ход в Убивальню искать, чтобы новой одежкой разжиться, а то в городе меня без платья люди засмеют или изнасилуют. Цевтяки противные, не люблю их!

– Цев-та-ча-хи, – по слогам произнес Дэлги. – Запомни слово.

– Цев-та-ча-хи, – повторила за ним Люссойг.

– Если хочешь, чтобы тебя принимали за человека, учись говорить правильно. Сможешь поймать для меня цевтачаха? Я тебе за это новое платье куплю.

– Зачем тебе цевтяк?

– Нужен. Посадишь его в банку и принесешь сюда. А платье будет с кружевами и оборками, с блестящими пуговицами… И красивые туфли того же цвета.

– Розовое хочу!

– Договорились, розовое.

– Я тебе за это хоть десять цевтяков наловлю, хоть два раза по десять!

– Одного хватит, только выбирай покрупнее. И банку закроешь крышкой, чтобы он не вылез и не пошел гулять по пещере.

– Ваши припасы съест, – хихикнула девушка.

– То-то и оно, и тогда нечем будет тебя угощать.

После ужина отправились втроем в пещеру с озером. Дэлги сложил в ведро миски, ложки, котелок, мыльницу, захватил полотенце для Люссойг. Ник с оторопью думал о том, каково ей будет отмываться от грязи в ледяной воде, но она перенесла экстремальное купание на удивление стойко, и среди торчащих камней-клыков пробиралась с обезьяньей ловкостью, ни разу не споткнулась и не ушиблась.

– Хорошее какое озеро, – вздохнула она, кутаясь в полотенце. – Мне бы такое!

Зубы у нее слегка стучали от холода, но она относилась к этому, как к веселому приключению.

– А чем тебе твое озеро не нравится? – спросил Дэлги.

Он сидел возле кромки воды и намыливал котелок из-под супа, закатав рукава.

– Там везде ил, грязно, шныряет кто попало – жуки, челюстники, цевтяки, улитки и еще всякие, они мне надоели. А здесь вон как… Красиво! И дно каменное, чистенькое. А там, если захочу на дне полежать, прямо с головой в эту грязь.

Ник наконец-то догадался, почему она такая странная.

– Люссойг, ты, что ли, настоящий оборотень?

– Он думает, что бывают ненастоящие оборотни, – Дэлги заговорщически подмигнул девушке.

Та звонко расхохоталась, запрокинув голову, пещерное эхо умножало ее смех.

Глядя на них, Ник почувствовал себя посторонним. Озаренная светом факела нагая девушка-оборотень и ухмыляющийся гладиатор, хотя и принадлежали к разным расам, были коренными иллихейцами, а он еще не прижился здесь по-настоящему. Зато они относились к нему дружелюбно. Если разобраться, в своем родном мире, бездумно избавлявшемся от «ненужного» населения, он оказался чужаком в большей степени, чем в Иллихее.

Эта острая смесь одиночества – и ощущения, что ты все-таки связан с теми, кто находится рядом, пусть они во многом на тебя не похожи, была горьковатой, но приятной, как аромат сжигаемой осенней листвы.

Когда вернулись в пещеру, Дэлги сказал, что будет первым. Ник и не собирался в чем бы то ни было с ним соперничать, вдобавок его едва ли не колотила лихорадка: получится или нет, и как он опозорится, если не получится… Ну и то, что их здесь трое, тоже напрягало.

– Да тебя трясет! – заметил Дэлги, взяв его за плечо. – Вот что, сядь и успокойся. Оборотни на порядок сильнее людей, и я боюсь, что Люссойг от избытка страсти переломает тебе остатки ребер, поэтому пусть она сначала израсходует энергию на меня – мои-то кости покрепче твоих. И не волнуйся. Ты, конечно, пока ничего не умеешь, зато Люссойг умеет все, что ты можешь себе представить, и еще сверх того. Это с виду она твоя ровесница, а на самом деле ей лет двести-триста, раз она успела освоить связную человеческую речь. Так что все в порядке.

– Я лучше выйду, пока вы здесь будете, – промямлил Ник. – Нельзя же при посторонних…

– Никаких «я выйду». Еще споткнешься и расшибешься, в расстроенных-то чувствах… Можешь отвернуться, если такой застенчивый.

Ник уселся подальше от тюфяка, уткнулся лбом в колени. Теперь его колотило меньше, но все равно было не по себе. Он их не видел, зато слышал – даже этого достаточно… Потом по каменному полу прошлепали босые ноги, и его схватила за руку теплая ладошка.

– Ник, пойдем трахаться! А чего ты закрыл глаза?

Он был как пьяный. Люссойг начала снимать с него рубашку и восторженно ахнула.

– Красивый камень! Красный – значит, рубин! Подаришь мне?

– Не подарит, – ответил за Ника Дэлги. Он неторопливо одевался, мускулистый торс лоснился в полумраке. Ник, покосившись на него, отметил, что порезов, которые остались после поединка с Яртом Шайчи, уже не видно. – И стащить не пробуй, этот рубин принадлежит богине-кошке. Если возьмешь, она рассердится.

Люссойг, потянувшаяся к кулону, отдернула руку.

От нее пахло водорослями. Слабый, но будоражащий болотный запах. Ника больше не лихорадило. Как будто его с головой накрыла горячая сладкая волна, и напряжение исчезло. Они с Люссойг опрокинулись на тюфяк. Знание о том, что она оборотень из озера, превращало происходящее в сон наяву. Она была сильная и гладкая, а темные глаза блестели, словно оконца воды на болоте.

Потом Ник лежал, обессилевший, умиротворенный, опустошенный, и благодарно поглаживал руку растянувшейся рядом Люссойг – все медленнее и медленнее, потому что его постепенно затягивало в сон. Дэлги встряхнул его за плечо и потребовал, чтобы он оделся: «иначе простудишься, иммунитет у тебя не такой, как у оборотней».

Ник с горем пополам натянул одежду, в то время как Люссойг, наблюдая за ним, хихикала. После этого ему позволили заснуть, даже одеялом укрыли, и что творилось в пещере дальше – он не видел.

Утром (если это было утро, а не другое время суток) его, как обычно, разбудил Дэлги. Люссойг рядом не было.

– Она отправилась за цевтачахом, – объяснил Дэлги вполголоса. – Пошли со мной.

И мотнул головой в сторону занавеса, за которым находился туннель.

– Зачем нам цевтачах? – спросил Ник, когда вышел следом за ним из пещеры.

– Для хвыщера. Эту дрянь просто так не уничтожить, можно только пересадить в другого носителя. Не обязательно, чтобы жертва была разумной, сойдет любое живое существо. Насчет Люссойг, – гладиатор остановился, повернулся к Нику. – Без меня тебе лучше с ней не общаться, но ведь не выдержишь… Поэтому ключи я спрятал, болтайте через решетку. Остальные удовольствия – в моем присутствии.

– Почему?

Его разбирала и обида, и протест против такого диктата. Началась, можно считать, взрослая жизнь, а с тобой обращаются, как с третьеклассником…

– Потому что она может убить или покалечить тебя просто так, из интереса. Или для того, чтобы подшутить надо мной. Мало ли что взбредет ей в голову… Она ведь не человек, не забывай об этом. Девушка, с которой ты вчера занимался любовью, – всего-навсего видимая телесная оболочка. Люссойг ее когда-то убила – съела мясо, поглотила жизненную энергию и после этого обрела способность принимать ее облик. Чем больше жертв съедено, тем больше в запасе у оборотня вариантов человеческой наружности, – Дэлги снисходительно усмехнулся, словно сочувствуя оторопевшему Нику. – В своем истинном облике Люссойг выглядит иначе – клешни, жвалы, скользкая холодная кожа, покрытая слизью… или, может, пластинчатый панцирь. Я хорошо знаю таких, как она, и знаю, чего от них ждать. Я ведь одно время, еще до гвардии, был учеником охотника, тогда и пристрастился к выпивке, и заодно много узнал о повадках нечисти. Только не говори об этом Люссойг. Если она услышит, что я бывший охотник, отношения осложнятся.

Ник кивнул.

– Я наплел ей о себе всяких небылиц, – еще больше понизив голос, добавил Дэлги. – Будто сам я тоже оборотень, да такой, что круче некуда, – это чтобы она меня уважала и хорошо себя вела. Кругозор у нее небольшой, так что поверила. Не удивляйся, если она что-нибудь на эту тему выдаст, и не разубеждай ее, хорошо?

Ник снова кивнул и без всякой задней мысли спросил:

– А где лежат ключи? Чтобы я знал, на всякий случай…

– Ага, сейчас сказал! – Дэлги смерил его насмешливым взглядом.

В этот раз Ник прислушивался к звукам за шторой, и когда там начали скрестись, отодвинул тяжелую колючую кожу.

Люссойг, в замызганном джемпере, поверх которого переливалось колье, держала в руках большую жестяную банку из-под компота.

– Поймала вам цевтяка! – гордо сообщила она, встряхнув банку. – Открывай скорей, хочу к тебе.

– Я не знаю, где он спрятал ключи, – виновато ответил Ник. – Придется подождать. Давай сюда банку.

– Э, так и дала! – Люссойг хитровато усмехнулась и крепче прижала к себе грязную жестянку. – А вдруг он про мое платье забыл? Сменяю цевтяка на розовое платье, чтобы все по-честному!

Ник угостил ее сыром, лепешками и цыпленком, потом они целовались через решетку. Люссойг начала ныть, чтобы он нашел ключи, но Ник не собирался рыться в вещах Дэлги – в конце концов, это его пещера.

– Ага, если мы стащим ключи, вдруг он за это нас прибьет или не даст больше того вкусного супа? – согласилась девушка. – Он очень старый и сильный, лучше делать, как он велел.

– Разве Дэлги старый? Ему лет тридцать. Может, около сорока, но не больше.

– Обернулся молодым, дело нехитрое, – она небрежно махнула грязной миниатюрной ручкой. – Старый, потому что долго живет – много-много-много раз по десять. Вот интересно, что в тебе особенного, если такой, как он, о тебе заботится? Ты симпатичный, это да, но симпатичных много… Он сказал, есть такое, чего я пока не умею видеть, но потом научусь, если буду смотреть и учиться. Я все хочу скорее! И чтобы моего места было побольше, а то надоело озеро, оно маленькое, и народ там один и тот же – улитки, водомерки, наглые жуки. Зато теперь я знаю: если съем соседа, стану сильней, и его территория станет моя. Только Дэлги сказал, соседа надо съесть, когда он в своем истинном облике, иначе это не получится. Дэлги так делал много-много-много раз по десять, вот я и говорю, что старый – это же сколько времени нужно! Подумать страшно, словно заглядываешь туда, где дна нету.

Видимо, Дэлги ей качественно голову заморочил. Для таких прозаических подробностей, как алкогольная зависимость, разгром сортира на сельском празднике и увольнение с работы, в этой жутковатой фантастической картине не было места.

– У меня есть один подходящий сосед, – присев на корточки и подперев кулачком подбородок, увлеченно рассуждала Люссойг. – Злюка, мы с ним ругаемся, кидаем друг в друга грязью. Озеро мое, а рядом его зыбучка, и дальше гать, где люди ходят. Кто близко подойдет, он сразу хвать – и тащит к себе, хорошо ему, правда? Вот бы его съесть, как Дэлги научил, тогда зыбучка станет моя, как интересно-то будет!

С виду обыкновенная девчонка: миловидное скуластое личико, полные губы, вздернутый нос, немытые и нечесаные волосы – то ли русые, то ли пепельные, при таком освещении оттенки неразличимы. Ник возился с плодами тамраги и между делом слушал ее болтовню, от которой временами пробегал по спине холодок. Если бы их с Люссойг не разделяла прочная решетка, ему было бы очень даже неуютно, так что к лучшему, что Дэлги припрятал ключи – Ник оценил эту разумную меру только теперь, задним числом.

Дэлги, вернувшись, вытащил из сумки хрустящий пакет с розовым атласным платьем. И кружева, и оборки, и пуговицы с крупными блестящими стразами – все на месте, как обещал. Люссойг завизжала от восторга. Он достал еще один сверток: пара изящных остроносых туфелек с атласными розочками. Девушка стянула джемпер и бросилась примерять обновки.

– Честно расплатился за цевтяка – и заодно сделал верный тактический ход, – шепнул гладиатор Нику, пока она кружилась по пещере, счастливо напевая что-то бессвязное. – В Убивальне начали подозревать, что я живу не один, а теперь будут думать, что я держу здесь женщину. Ты вот что, если я начну ей лапшу на уши вешать – ну, насчет того, что я оборотень – не вмешивайся в разговор, так оно будет лучше.

– Хорошо. А откуда вы знаете про лапшу? Это ведь наше выражение.

– Лингвистическая диффузия, понял?

Люссойг извозилась в грязи, пока ловила «цевтяка», и Дэлги опять потащил ее купаться. Ник с завистью смотрел, как она плещется в ледяной воде. Хорошо этим оборотням, они закаленные… И гладиаторам тоже хорошо – наверху, в Убивальне, есть баня.

– Что опять скис?

– Вспоминаю ванную, которая во дворце у Дерфара цан Аванебиха.

– Зашибенное местечко, – согласился Дэлги, как будто он эту ванную видел.

После ужина и секса, уже почти засыпая, Ник услышал, что за байки тот рассказывает Люссойг.

– …Я был тогда молодой и глупый, вроде тебя. И вот забрел однажды на мою территорию заблудившийся путешественник… Естественно, я обрадовался: жратва пришла!

Люссойг, снова натянувшая блестящее атласное платье, заулыбалась и энергично закивала: очевидно, с ее точки зрения это была самая естественная реакция на одинокого прохожего. А Ник лежал на боку и смотрел на них сквозь ресницы, у него слипались глаза. Дэлги, заметив его взгляд, украдкой подмигнул: никуда не денешься, приходится напрягать извилины и сочинять сказки.

– Это был ученый книжник из Накувана, города в Ретонском княжестве. Накуван превратился в руины три с половиной тысячи лет назад, но в ту пору, когда я был безмозглым молодым живоглотом, он процветал. Книжника звали Рехас. Когда я его сцапал, он, на свое и на мое счастье, не перетрусил до потери рассудка, а начал заговаривать мне зубы. Рассказывал о вещах, которых я не видел, о дальних краях, о незнакомых мне коллизиях человеческой жизни. Потом спросил, умею ли я читать. Я не умел, и он предложил научить. Рехас сыграл на моем любопытстве – и остался жив, и я, надо сказать, тоже не остался внакладе. Позже он упросил меня отпустить его домой, к старикам родителям, пообещав, что вернется с книгами.

– Вернулся или обманул? – поинтересовалась Люссойг.

– Вернулся. Он, конечно, боялся, но у меня нашлось, чем его соблазнить. Не прелестями своими – мой истинный облик таков, что большинство людей или в панике убегает, не разбирая дороги, или падает в обморок. Зато у меня было то, в чем Рехас нуждался, – золото и драгоценные камни, да еще кошельки тех странников, которые оказались не такими находчивыми, как он. Рехас был беден, еле сводил концы с концами. Вдобавок его, как истинного просветителя, увлекла идея цивилизовать чудовище, наводящее ужас на всю округу. Так что он пришел снова, никуда не делся. Получилось, что я вроде как нанял себе учителя. Мы с Рехасом общались до самой его смерти. С годами он состарился и ослаб и больше не мог приезжать ко мне в гости, но я, когда оборачивался, навещал его в Накуване. Умер он известным человеком – Рехас Накуванский, автор нескольких философских трактатов и занимательных повестей. Если бы Ник родился в нашем мире и учился в иллихейской школе, он бы знал, о ком я говорю.

– А я знаю, – сонно возразил Ник. – Миури давала читать… То есть сестра Миури.

Ему хотелось дослушать историю до конца, и он прикладывал отчаянные усилия, чтобы удержаться на краю бодрствования.

– Известность Рехасу принесли его литературные опыты, а богатство он получил от меня. И я же расправился с деятелями, которые пытались науськивать на него народные массы Накувана. Первого утащил к себе и с немалым удовольствием пообедал, второго похитить не удалось, убил счастливчика в городе. Рехас не просил меня об этом, и ему это не понравилось – мол, негоже так с оппонентами, хоть они и мракобесы – но тут уж я не считался с его мнением. К чему я все это рассказываю? Не к тому, чтобы Ник не выспался, а чтобы ты поняла: если тебе попался умный человек, интересней будет не слопать его, а поговорить с ним. Слопать-то можно кого угодно, у вас тут еды навалом.

– Ага, хорошо так рассуждать, пока мы люди, – протянула Люссойг, теребя оборки платья. – А когда в истинном облике – сам ведь знаешь!

– Научись контролировать себя, когда находишься в истинном облике. Уподобляться животному, которое способно думать только о кормежке, – это неправильно и не обязательно. Я знаю, о чем говорю. Запомни, власть над собой – первый шаг к могуществу.

«Он хочет привить ей человеческий взгляд на вещи, – подумал Ник, засыпая. – Наверняка тут есть что-нибудь такое, чего он не учитывает, мы же с оборотнями разные биологические виды…»

Окончание мысли смазалось, он уснул раньше, чем додумал ее до конца.

Во сне он бродил по пустому, без людей, азиатскому городу с типовыми белыми многоэтажками и небрежно вылепленными глинобитными кварталами, искал свою прежнюю квартиру среди бесчисленного множества других разгромленных квартир. Иногда в мешанине обломков, битого стекла и растерзанных предметов попадалось что-нибудь знакомое – например, цветной абажур из комнаты родителей или сделанные отцом полки для книг. Потом все это начало содрогаться, как при землетрясении, и превратилось в тускло освещенную пещеру.

Дэлги тряс его за плечи.

– Ты плакал во сне.

– Мне приснился мой мир, – глухо пробормотал Ник.

– Ты здесь, а не там. Все в порядке.

– Не надо… Пустите!

Как только он в панике рванулся, гладиатор разомкнул объятия и нейтральным тоном пояснил:

– Я только хотел тебя успокоить. Мнительный ты…

Ник готов был от стыда провалиться сквозь землю – но ведь он и так находится не где-нибудь, а под землей. Придвинулся к холодной каменной стене, уткнулся в нее лбом. Глупо. Видел же сегодня, что Дэлги с Люссойг вытворяли на этом самом тюфяке – так какие после этого могут быть подозрения?

Кстати, где Люссойг? Выждав, чтобы Дэлги уснул, он осторожно приподнялся и оглядел помещение. Девушки не было.

– Что еще тебя беспокоит?

Гладиатор, оказывается, не спал.

– Где она?

– Я ее выставил. У нее своя пещера, пусть там ночует. Если она поймет, что я наврал, может с досады нас убить.

Последнюю фразу он произнес чуть слышным шепотом, словно опасался, что девушка-оборотень притаилась по ту сторону занавеса и подслушивает их разговор.

– У вас очень складно получилось.

– Я такую новеллу однажды прочитал в журнале «Ваш приятный досуг», когда сидел на гауптвахте. Давай-ка лучше спи. До полнолуния осталось всего ничего, силы тебе понадобятся.

Утром он покормил обитателя консервной банки кусочками разломанной черствой лепешки. Цевтачах походил на белесый гриб, тряский, как студень, с вырастающими из кромки шляпки пучками щупалец. Замотав банку тряпкой, Дэлги поставил ее в угол и велел Нику не трогать.

Люссойг заглянула на пять минут. Теперь у нее было нарядное розовое платье, и ей не терпелось отправиться в город, к людям, которые оценят этакую красоту. Целоваться через решетку ей было неинтересно, а рассказывать истории, как Дэлги, Ник не умел.

Он в грустном одиночестве очищал семена тамраги и в этот раз не прозевал появление гладиатора. Тот принес большую бутыль в ременчатой оплетке, литра на три, доверху заполненную прозрачной жидкостью.

– Это называется табра, – сообщил Дэлги, бережно опустив свою ношу на пол. – Вроде вашего самогона. Дрянь редкостная, но народ пьет. Дотащил все-таки, в целости и сохранности! Боялся, что грохну по дороге, вот была бы жалость…

Ник смотрел на бутыль с замирающим сердцем. Итак, Дэлги не выдержал, сломался… На пару вечеров этого пойла ему точно хватит, и хорошо еще, если обойдется без белой горячки. Уговаривать его и взывать к здравому смыслу, наверное, бесполезно.

Отодвинув жестянку с семенами, Ник встал. Лишь бы Дэлги не размазал его по стенке после того, что он сделает… Он уже приготовился дать пинка вместилищу самогона, когда гладиатор, словно просчитав в уме его дальнейшие действия, сгреб его и оттащил на безопасное расстояние от бутыли.

– Это, что ли, вместо спасибо?! – Он ухмылялся и выглядел донельзя довольным.

– Пустите! – вырываясь, потребовал Ник. – Если вы это выпьете, как тогда ваше решение вернуться в гвардию?

– Так я не собираюсь это пить. Для тебя, паршивца неблагодарного, старался.

– А я табру не пью.

– Вот и умница. Это для гигиенических целей, раздевайся и обтирайся. Притаранить сюда такую же ванну, как у Дерфара, даже мне слабо.

Ага, вот теперь спасибо… Можно было сразу так и сказать, без розыгрышей. Или Дэлги не собирался его разыгрывать, случайно вышло? Не глядя на него, Ник поблагодарил.

Если раньше в пещере пахло потом и едой, то теперь к этому букету прибавился еще и крепкий запах спирта, зато Ник наконец-то почувствовал себя относительно чистым. Только волосы остались грязными и слипшимися, как у Люссойг, он завязывал их в хвост на затылке.

Пару дней спустя Дэлги, вернувшись, углубился в изучение истрепанной, порванной на сгибах карты, расстелив ее на полу под канделябром со свечами. Казалось, его что-то не на шутку раздосадовало, но Ник с расспросами не приставал. Надо будет – сам скажет.

Когда появилась Люссойг, гладиатор спросил:

– В городе была?

– А то где! Сначала с одним трахалась, потом еще с одним, потом пошла в трактир на улице, где большая канава с поломанным мостиком, и там тоже…

– Не ходи туда больше, тебя могут убить. Побудь лучше с нами, а когда мы уйдем, трахайся в Убивальне. Здесь каждая третья из девчонок – гостья с болота, гладиаторы не возражают. Главное, в город не бегай, понятно?

– Непонятно, – Люссойг недовольно свела брови. – Кто ж меня убьет?

– Охотники. Донат Пеларчи с помощником, если это имя тебе о чем-нибудь говорит. Выслеживают таких, как ты, – и дальше разговор короткий. Четверых уже убили. Вы же, дурачье болотное, на каждом шагу себя выдаете! А в Убивальню их мутильщики не пустят, здесь ты в безопасности.

– Почему они такие злые? – расстроенно протянула девушка.

– Не злее, чем мы с тобой, – философски заметил Дэлги. – Ник, через сутки – полнолуние, поэтому ужинать не будешь, и завтра чтобы ни крошки в рот не брал, можешь только пить.

– Хорошо.

– А почему Нику нельзя есть?

– Его ждет операция. Я у него из руки хвыщера достану.

– Это же больно! – Люссойг с сомнением поглядела на Ника. – Так больно, что никто не стерпит!

– Я сделаю так, что он ничего не почувствует, – Дэлги тоже посмотрел на Ника. – Не хотел пугать тебя раньше времени, живописуя подробности. Операция очень болезненная, причем использовать наркоз нельзя, ни общий, ни местный, потому что хвыщер тогда спрячется в грудной клетке или в животе, и его не достанешь. Это и есть та заморочка, о которой я говорил.

– Как-нибудь выдержу. Это ведь быстро?

– Обойдемся без подвигов. Вместо того чтобы чувствовать боль, ты ее увидишь. У меня есть снадобье, перепутывающее каналы восприятия, так что мы хвыщера обманем.

Назавтра он не пошел в Убивальню («взял выходной, там думают, что я со своей подружкой табру глушу») и Нику дал выспаться. Потом начал перебирать и раскладывать по сумкам свое имущество. Ник сидел на тюфяке и наблюдал за его действиями, испытывая нарастающее беспокойство, похожее на беспорядочные удары дождевых капель по стеклу. Рядом, на свернутом одеяле, заменявшем подушку, громко тикал облезлый посеребренный хронометр. Если бы не болтовня Люссойг, следившей за развитием ситуации с жадным любопытством, напряжение стало бы невыносимым.

– Пора! – объявил Дэлги. – Ник, молись Лунноглазой. Про себя, этого хватит. Попроси у нее помощи в нашей затее.

– Я не умею.

– Чего не умеешь?

– Молиться. Дома я был атеистом. И потом, сестра Миури говорила, что Лунноглазой надо молиться по-кошачьи.

– Атеист на службе у богини?.. Хм… Тут не надо уметь ничего особенного, просто мысленно обратись к ней и попроси помощи. Сестра Миури когда-нибудь призывала ее в твоем присутствии?

– Один раз, в храме, мы не могли расстегнуть браслет, а его надо было снять, и тогда она призвала Лунноглазую, – Ник рассказывал сумбурно и торопливо. – Я ее не видел, только почувствовал – это было как прикосновение пушистой шерсти к руке.

– Так я и думал. Мысленно воспроизведи момент, когда ты почувствовал прикосновение, и попроси, чтобы она помогла тебе благополучно отсюда выбраться. Она поймет, кошки ценят свободу.

Ник попытался выполнить эту инструкцию. Он волновался, как в детстве в очереди на прививку перед процедурным кабинетом.

– А ты – марш отсюда, – отдернув штору, Дэлги отпер замки, распахнул дверцу и повернулся к Люссойг. – Здесь ты будешь мешать.

– Я же хочу посмотреть! – захныкала девушка. – Интересное пропущу…

– Ты и оттуда все увидишь.

Люссойг насупилась, но подчинилась. Дэлги вытер руки чистой тряпкой, смоченной в табре, и взял из эмалированной миски заранее приготовленный шприц с зельем.

– Заверни рукав. Сколько ужаса в глазах… Было бы из-за чего! Уколы я ставлю почти безболезненно, а дальше тебе все станет до фонаря.

Ник выдавил слабую улыбку.

– Эй, повернитесь сюда, а то мне не видно! – окликнула их из-за решетки Люссойг.

Игла вонзилась под кожу. Ага, почти не больно.

– Поздравляю, самое страшное позади, – Дэлги ободряюще подмигнул. – Тебе придется согласиться на кляп. Твое тело в отличие от сознания все почувствует в полной мере, и кричать ты будешь так, что нам с Люссойг мало не покажется.

После этого он подвел Ника к решетке и привязал сначала правую руку, развернув ладонью к пространству пещеры, потом левую. Повесил на поперечную перекладину электрический фонарь. Консервную банку с цевтачахом освободил от тряпки и поставил на таком расстоянии, чтобы Ник не мог случайно толкнуть ее ногой.

Нику все это напоминало сцены из триллеров, которых он насмотрелся в видеосалоне: с завязанным ртом, распятый на решетке… Да еще Дэлги стоит напротив с закатанными по локоть рукавами, с кинжалом и щипцами наготове.

– Ник, я-то здесь! – Люссойг дернула его сзади за собранные в хвост волосы.

– Отойди, – приказал Дэлги. – И когда я сделаю надрез, не лезь, а то инфекцию занесешь.

Она отступила в сторону и нетерпеливо спросила:

– Скоро? Чего ты ждешь?

– Жду, когда снадобье подействует.

Прутья решетки упираются в спину, и веревки на запястьях затянуты слишком туго – бежевые полосы крест-накрест. Дэлги и Люссойг продолжают о чем-то разговаривать; ни слова не понять, зато видно, что у девушки голос фиолетовый с желтыми просверками, а у Дэлги – древесно-коричневый, с массой переливов и оттенков; голоса переплетаются, словно две скользящие мимо ленты.

Справа от Ника ударил черный гейзер. Голоса исчезли, все исчезло, осталась только страшная, сверкающая, сокрушительная чернота, пронизанная багровыми молниями. Потом она стала бледнеть, распалась на постепенно уменьшающиеся кляксы. Он опять увидел голоса, фиолетовый с визгливыми желтыми вкраплениями и богатый оттенками благородный коричневый. На него накатывали ласковые цветные волны, он то ли уплывал, то ли медленно падал в радужную даль…

Очнувшись, Ник обнаружил себя на тюфяке, уже без кляпа. Правая ладонь побаливает, рука забинтована.

Дэлги сидел рядом, возле изголовья стояла знакомая консервная банка, сверху замотанная тряпкой.

– Получилось? – прошептал Ник.

Гладиатор удовлетворенно ухмыльнулся.

– Хочешь посмотреть на хвыщера?

– А где он?

– Здесь.

Сняв тряпку, Дэлги осветил содержимое банки лучом фонарика.

Влажный беловатый студень пронизан черными жилами с пульсирующими узелками. Выглядит зловеще.

– Черное – это и есть хвыщер. Нравится?

– И оно было во мне?..

Ник откинулся на тюфяк. Ему стало нехорошо.

– Если тошнит, вот тазик. Завтра утром отправляемся в путь.

– А где Люссойг?

– Рвалась сюда, потом убежала. Надеюсь, вернется живая. Донат Пеларчи охотится не на нее, но убить еще одного оборотня не откажется – это же его кусок хлеба с маслом.

– Мы можем ей помочь? – глядя, как Дэлги снова тщательно укутывает банку с цевтачахом и хвыщером, спросил Ник.

– Да не переживай за нее, нашего брата оборотня просто так не обидишь. Мы сами кого хочешь обидим.

– Я говорю серьезно.

У Ника не было настроения поддерживать эту игру и слушать байки. Он не влюбился в Люссойг, но… Все-таки она его первая женщина, их связывает больше, чем просто знакомство. Он не хотел, чтобы какой-то Донат Пеларчи ее убил.

– А я тоже серьезно, – с ухмылкой возразил гладиатор. – По-твоему, я не оборотень?

Ник заподозрил, что остатки иллихейского самогона были использованы не только для дезинфекции.

– По-моему, нет.

– Ладно, как скажешь… – Дэлги вздохнул с наигранным огорчением.

– Мы можем спасти ее, взять с собой? Забрать отсюда, чтобы она смогла жить нормальной человеческой жизнью?

– Ник, нормальной человеческой жизнью живут люди. А Люссойг – другое существо, она только притворяется человеком, – Дэлги говорил нарочито терпеливо, еще чуть-чуть – и это сошло бы за издевку. – От чего ты собрался ее спасать? У вас есть сказка о Золушке: часы пробили двенадцать, и карета превращается в тыкву, кучер – в крысу, и так далее. Здесь происходит то же самое. Когда время Люссойг закончится, она больше не сможет сохранять человеческий облик, и лучше бы ей находиться в этот момент на своей территории, иначе ее ждет незавидная участь. Такие уж у нас законы природы.

– Понятно… – он подавленно кивнул.

– Зато Люссойг умеет получать от жизни удовольствие, несмотря ни на какие неприятности и удары. То, чему должен научиться ты.

Ник так и не нашелся, что на это сказать. Только смотрел на Дэлги, угрюмо и немного растерянно.

Примчавшаяся к ужину, Люссойг потребовала, чтобы ей показали хвыщера. Когда Дэлги открыл банку, она заглянула внутрь и злорадно спросила:

– Попался, цевтяк? Так тебе и надо, будешь знать, как мое красивое платье есть, хоть оно и в повидле! Попался, бе-бе-бе!

Новое платье она уже успела помять и испачкать.

– Теперь я знаю настоящую тайну… – Ее влажные темные глаза сияли из-под нечесаных волос, как два болотных светляка, а голос звучал задумчиво. – Дэлги, ее надо хранить или можно кому-нибудь рассказать?

– Хочешь – храни, хочешь – рассказывай, мне не жалко. Только при мутильщиках не проболтайся, им не понравится, что кто-то посторонний об этом знает.

– Ну, я же не глупая! Ты не думай, я помню все-все, что ты говорил. А тайну буду хранить. Может, скажу по секрету кому-нибудь, кто мне очень-очень понравится. У меня еще никогда не было своей тайны, только драгоценности и монетки, и еще ржавый старинный нож с красивой рукояткой.

После ужина Дэлги развернул карту и начал расспрашивать Люссойг об окрестностях. Ник лежал на тюфяке, ладонь уже не болела – мивчалга ускоряет регенерацию тканей в несколько раз. Были бы на Земле такие лекарства… Здешняя техника отстает от земной, и развивать ее никто особенно не старается – на протяжении нескольких столетий одно и то же, иллихейцам этого хватает – зато медицина, если сравнивать, на заоблачном уровне.

– …Вот где лугурды ходят, – показывала Люссойг. – Потом смотри, в этих и этих местах никто не живет, но можно встретить людей из города, которые собирают всякое – то, что растет на болоте. А в топях есть народ. Мимо вот этой зыбучки не ходите, там сидит злющий грубиян, и щупальца у него длинные-предлинные, до гати достанут, если он близко подберется. Вот здесь, по краю этого озера, запросто пройдете, и никто не нападет – знаете, почему?

Она склонила голову набок и лукаво усмехнулась.

– Почему? – спросил Дэлги.

– А потому, что хозяйки нет дома! Я же здесь. Вы, когда мимо пойдете, киньте туда что-нибудь красивое, я потом вернусь и найду. Только не говори, что это будет. Хочу сюрприз.

– Хорошо, – серьезно пообещал Дэлги. – Когда вернешься домой, ищи на дне наш подарок.

– Дальше Луковичный лес, люди туда гать настелили, а чего после него, я не знаю. Говорят, человеческого жилья там нет.

Он что-то пометил на карте.

– Трахаться будем? – нетерпеливо спросила Люссойг.

– Подожди, сначала я у Ника шов сниму.

Разрез уже успел зарасти. В центре ладони остался двухсантиметровый шрам, пока еще розоватый, припухший.

– Жалко, что уходите. Ник симпатичный и ласковый, я таких люблю, а ты трахаешься лучше всех и много рассказываешь. Приходите когда-нибудь еще! Если что, я вам еще одного цевтяка поймаю, делов-то немного его изловить…

Ник промолчал, ему не терпелось отсюда вырваться. А Дэлги, как ни в чем не бывало, отозвался:

– Может, когда-нибудь и увидимся. Надеюсь, ты к тому времени станешь чуть поумнее.

– Да уж стану! – заверила Люссойг.

– У тебя еще не вылетело из головы, что в город приехал Донат Пеларчи, один из самых опасных в подлунном мире охотников? Его ученик тоже, говорят, отчаянный парень, особенно по части рукопашных драк. Если встретишь их, беги без оглядки. Они с тобой трахаться не будут, сразу убьют.

– У меня время скоро кончится.

– Тогда, может, пойдем отсюда вместе? Ты – к себе в озеро, а мы с Ником – дальше через болота.

– Не-е-ет! – она возмущенно замотала головой. – У меня же еще целых три дня времени! Чего захотел, чтобы я мало погуляла…

Ник смотрел на нее со смутным щемящим чувством. Ясно, что в город она все-таки пойдет. Если повезет, ее там не убьют, если не повезет – убьют. От него ничего не зависит.

Проводить их на следующий день Люссойг не пришла. Видно, у нее нашлись дела поинтересней в другом месте.

Погасив свечи, Дэлги отдернул штору, отпер дверцу в решетке. Спрятал ключи под циновками в углу пещеры. На запястье у него болтался на ременчатой петле электрический фонарь, к поясу были пристегнуты два внушительных ножа и меч.

Ник стоял с факелом возле решетки, тоже с мечом и ножом на поясе. Непривычно. Меч, хотя и не такой длинный, как у Дэлги, оказался более тяжелой штуковиной, чем он себе представлял. Пока что этот аксессуар только мешал. Хотя, конечно, лезть в здешнее густонаселенное болото с оружием не так страшно, как без оного.

В одной из трех дорожных сумок находилась банка с цевтачахом и хвыщером. После операции Ник с ней не расставался; даже когда выходили из пещеры по нужде, брал с собой. Так велел Дэлги. Иначе хвыщер почувствует, что потерял прежнего носителя, и попытается вернуться обратно.

– Идем!

Дэлги захлопнул дверцу. Лязгнули автоматические замки. Просунув руку меж прутьев, он задернул штору, потом подхватил сразу две сумки и забрал у Ника факел. Ник забросил на плечо ту сумку, где лежала банка с паразитом.

Сырые каменные туннели вели то вверх, то вниз, то снова вверх. В темноте таинственно и привлекательно мерцали зеленоватые разводы, но когда их озарял свет факела, они превращались в неряшливые лохмы буйной плесени. Гладиатор, видимо, знал дорогу и уверенно ориентировался по незаметным для Ника признакам.

Продолжалось это странствие часа полтора, не меньше. Дэлги дважды менял факелы. На последнем участке сначала ему, а потом и Нику пришлось пригнуться. Потолок стал ниже, сквозняк сильнее. Впереди забрезжил тусклый серый свет.

– Осторожно, – предупредил Дэлги. – Не запнись.

Дверной проем с нависающей притолокой и высоким каменным порогом, зато без двери.

Они выбрались в помещение с дырявым потолком, заваленное битым камнем и гнилыми балками. В окошках и потолочных прорехах виднелось пасмурное небо. Сверху капало.

Дэлги опустил свою ношу на пол, отобрал у Ника сумку и протянул ему факел:

– Держи.

Достал обмотанную тряпками жестянку с хвыщером, потом большую металлическую бутыль, отвинтил пробку и начал поливать жестянку темной маслянистой жидкостью.

Консервная банка шевельнулась. Проколов ткань, наружу высунулась как будто черная проволока. Живая проволока – она медленно вытягивалась по направлению к Нику, заставляя жестянку подрагивать.

Бросив бутыль (масло продолжало вытекать, окружая банку вязкой лужицей), Дэлги выхватил факел, ткнул в сосуд с проснувшейся черной пакостью и сразу отскочил, заодно оттолкнув подальше Ника.

Вспыхнуло пламя, в нем извивалось и корчилось проволочное существо.

На секунду Ник почувствовал пронизывающую боль в правой ладони. Потом закашлялся от едкого дыма.

Валявшиеся вокруг отсыревшие балки так и не вспыхнули, и огонь сам собой угас. От промасленного тряпья и от хвыщера ничего не осталось, уцелела только почерневшая деформированная жестянка.

– Теперь ты свободен, – улыбнулся Дэлги.

Ник наконец-то разглядел, какого цвета у него глаза. Болотно-зеленые.

Снаружи моросил дождь. Серый слякотный день после пещерного полумрака показался Нику ошеломляюще ярким.

Развалина, из которой они вылезли – что-то вроде заброшенной усадьбы, так обвитой лианами, что не поймешь, то ли они душат несчастную постройку, то ли удерживают от окончательного обрушения – находилась недалеко от Ганжебды. За травяным лугом с раскисшей дорогой и лиловыми клубками кустарника виднелась сквозь сетку дождя длинная стена с неказистыми сторожевыми башенками. Из-за стены выглядывали крыши невысоких построек, над ними, в отдалении, одиноко торчала большая мрачная многоэтажка.

Ничего общего с тем миром, где Ник родился, кроме, пожалуй, дороги: совсем как в российской глубинке, не хватает только увязшего грузовика или трактора с прицепом.

Грязная полоса терялась в пестрых сквозистых зарослях: светлая и темная зелень, желтоватое, лиловое, бурое. Перспектива тонула в тумане. Было мокро, но тепло – наверное, плюс двадцать пять по Цельсию, не меньше.

– Вон та достопримечательность – Убивальня, – Дэлги показал на горделивую многоэтажку. – Украшена барельефами. Отсюда их не видно, но потерял ты немного – кич несусветный. Был бы я заказчиком, башку бы свернул тому скульптору. Пошли, нам в противоположную сторону.

Ник словно опьянел от дневного света, открытого пространства, насыщенного травяными запахами свежего воздуха. Он шел за Дэлги, не задавая вопросов. Главное, что они уходят все дальше и дальше от Ганжебды, а куда – какая разница?

Держась в стороне от дороги, они добрались до редколесья. Группы корявых, перевитых лианами низкорослых деревьев. Хвощи и плауны, как на картинках. Оглушительный стрекот насекомых. В траве что-то шныряет. Мелкое создание, покрытое зеленоватой щетиной, подскочило к Нику, вцепилось беззубыми челюстями-плоскогубцами в носок сапога, но прокусить не смогло и, разочарованное результатом, юркнуло обратно.

Дэлги остановился.

– Впереди топи. Говорят, непроходимые.

– И мы туда пойдем?

– Не пойдем, а поедем. На местном общественном транспорте.

– А где этот транспорт?

– Рано или поздно появится. Сейчас мы с тобой вроде как стоим на остановке и ждем трамвая.

Похоже, Дэлги бессовестно развлекался. Ник больше не стал задавать вопросов, только оглядывал дождливую панораму: откуда на болоте возьмется трамвай, если здесь даже рельсов нет?

Назад: Глава 5

Дальше: Глава 7