104

К его возвращению допросная была полностью подготовлена для работы. За прозрачной стеной в операторской сидел лопоухий капрал, а по углам камеры стояли два сержанта-нороздула. На них были просторные брюки, заправленные в высокие шнурованные ботинки, и солдатские рубашки с закатанными до локтя рукавами.

Их кулаки от повреждений защищали спецперчатки с накладками, а в кресле, пристегнутый ремнями, сидел объект допроса — лейтенант Маллинз.

Двоор сколько мог откладывал его допрос, поскольку испытывал к лейтенанту симпатию. Он крепко переживал, когда тот получил ранение, и искренне радовался, когда Маллинз вернулся с излечения.

Капитан планировал сделать из него настоящего профессионала, которому можно оставить разросшийся отдел, поэтому надеялся, что найдет для Маллинза какие-то оправдания.

Однако не нашел.

Внешне лейтенант выглядел спокойно и, когда Двоор зашел в допросную, Маллинз даже попытался изобразить нечто вроде улыбки.

— Сэр, ну зачем все это? Разве мы не могли поговорить в вашем кабинете?

— Могли, Эндрю, могли, — согласился капитан Двоор, подходя к пленнику. — Но тут как-то сподручнее. Тут, дорогой мой, сама обстановка располагает к искренности. И потом, здесь ты пристегнут и лишен возможности шарахнуть старину Двоора по голове пепельницей и выпрыгнуть в окно. Здесь нет пепельниц и нет окон.

Двоор театральным жестом обвел стены камеры.

— Только два наших друга — Бринт и Проуд.

Услышав свои фамилии, сержанты стали разминать плечи. Маллинз вздохнул.

— Ты не думай, Эндрю, что они лишь тупые машины для избиения. Они хорошо проинструктированы и, между прочим, просмотрели все твои рентгеновские снимки, чтобы ни в коем случае не ударить по тому боку, где остались титановые скобки на костях. В конце концов, мы цивилизованные граждане империи каттингов и не хотим, чтобы пострадал кто-то из наших.

— Это ошибка, сэр, я свой!

— Вот на случай ошибки мы и будем обращаться с тобой максимально доброжелательно. Свой пострадать не должен, если вдруг выяснится, что он свой. Ну, а если ты не свой, ты тем более должен выжить, чтобы предстать перед военным судом. Итак, вопрос первый, Эндрю, что ты делал возле мелового карьера три дня назад?

— А что мне делать у мелового карьера, сэр? Что за странный вопрос?

— Я поясню. Вражеский агент предупредил базу противника о том, что мы готовимся запустить на нее фугас. Сделал он это с помощью передатчика «феникс». Запрограммировал его и швырнул возле батальона Земана.

— Но, сэр, базу Земана мы посещали вместе и я все время был у вас на глазах! — возразил Маллинз.

— Нет, Эндрю, я тут повспоминал на досуге и насчитал три или четыре возможности, когда ты мог сбросить передатчик. Далее, передатчик был получен с нашего склада, забирал его старшина Альц, но затем к нему заглянул водитель тягача Лоример и украл новый передатчик в упаковке, пока Альц доставал ему с полки положенную пару ботинок. Разумеется, кладовщик не смог доказать вину Лоримера, тот просто послал его подальше и все дела, но оказавшись на этом стуле, Лоример запел, как птичка, и рассказал, что пытался продать передатчик, предлагая его всем знакомым. В том числе он предлагал передатчик и тебе, Эндрю.

— Да, предлагал, но я отказался, мне он был не нужен.

— Не совсем так. Ты единственный из всех, кому был предложен этот передатчик, кто вскрыл коробку, вставил аккумулятор, проверил, как работают программные коды, и только затем вернул аппарат Лоримеру и отказался от него.

— Но я же отказался! — воскликнул Маллинз в отчаянии.

— Не спеши, — улыбнулся Двоор, покачиваясь на каблуках. — Облапав передатчик, ты не только проверил его работу, но и в присутствии верного свидетеля оставил на нем свои биологические следы, чтобы потом никто не мог сказать наверняка, что это ты его программировал. Вот это я называю высшим классом.

— А при чем здесь карьер?

— Третьего дня в карьер столкнули беднягу Лоримера, однако к тому времени он уже дал нам показания. С этим ты опоздал, Эндрю.

— Я никого не сталкивал!

— Сталкивал-сталкивал, там остались следы твоих новых ботинок.

— Да мало ли одинаковых ботинок в группе?

— Этой серии — с пупырышком на подошве — всего три пары одного размера. Двое других владельцев уже предоставили нам полное алиби — они все время были на виду и только ты, друг мой, ничего не можешь доказать.

— Я спал в казарме, это видел дневальный!

— Дневальный видел тебя лишь пару раз, когда заходил в офицерское помещение, а остальное время ты был предоставлен самому себе — иди куда хочешь, сталкивай кого хочешь в меловой карьер.

— Но я слышал, что Лоример жив, он в госпитале — об этом все говорят! Спросите у него!

— Он ничего не видел, ведь ты огрел его по голове камнем, а уже потом сбросил вниз.

— Но, сэр, может, в управлении и три пары каких-то ботинок, но у карьера проезжая дорога, там мог оказаться кто угодно в таких же ботинках!..

Двоор помолчал, глядя на Маллинза. Да, пока все улики были только косвенными, но ведь в дело еще не вступали Бринт и Проуд. Эта парочка, случалось, превращала едва заметные подозрения в чистосердечные признания.

— Ты думаешь, все дело в это жалком фугасе, Эндрю?

— А в чем же тогда? — удивился Маллинз.

— Ты предупредил своих друзей вовсе не о фугасе, по крайней мере не только о нем, главной темой сообщения была пушка «голиаф». Именно для ее нейтрализации ты начал создавать группу, но тебе не хватало информации, потому что я приказал закрыть эти сведения даже для работников отдела. А вчера мы перехватили еще одну прямую передачу с холмов на западе долины. Полагаю, этот агент пытался о чем-то известить свое начальство, мол, пушка прибыла, нужно срочно что-то предпринимать. Но предпринимать уже поздно, Эндрю, у вас нет времени перебросить диверсионную группу, у вас нет информации о маршруте доставки.

— Но это бред, сэр! Я слышал о возможном прибытии «голиафа», но я понятия не имею, где и как он будет доставляться, вы ведь сами это только что сказали — сведения для сотрудников закрыты!..

В дверь камеры требовательно постучали.

— Ты уже понял, Эндрю, что мне известно почти все и, когда я вернусь, меня будет интересовать следующий вопрос: когда тебя завербовали — до госпиталя или уже там, воспользовались, так сказать, твоей слабостью?

Сказав это, капитан Двоор вышел в коридор, где его ждал лейтенант из отделения связи. Он был савояром, страдал от комплексов, связанных со своей кажущейся неполноценностью, и оттого выглядел испуганным.

— Что, Плечик? Что на этот раз?

— Бойцы Егеря, они взбунтовались! — выпалил лейтенант.

— Как взбунтовались, где взбунтовались? Где сам Егерь?

— Они его ликвидировали, сэр, и открыли огонь по ущелью из автоматических минометов.

— А пушка, Плечик, пушка?! — закричал Двоор, хватая лейтенанта за лацканы. — Что с пушкой, она цела?!

— То… только с… ствол.

— Только ствол? — уже тише спросил Двоор, отпуская лейтенанта.

— Так точно, сэр. Только ствол. Вся оснастка, механизмы, боекомплект уничтожены. Там был шквальный обстрел, около двухсот мин, половина попала в объект, а потом еще обстреляли из противотанковых гранатометов.

— И все это сделали бойцы Егеря?

— Так точно, сэр. Одно из отделений. Другие их не поддержали, но их было мало и они были сметены огнем.

— Сметены огнем, — повторил капитан Двоор.

Значит, пока он тут кривлялся перед беднягой Маллинзом, выдавливая из него предполагаемые признания в подготовке к уничтожению «голиафа», реальный враг просто перевербовал часть группы Егеря. До чего же просто. И не нужно перебрасывать никаких диверсионных групп, не нужно собирать секретные сведения, ведь он сам допустил этих людей к сопровождению «голиафа», потому что они его никогда не подводили.

«Стоп», — сказал себе Двоор, понимая, что ищет оправдания, а ему требовалось срочно что-то придумать, чтобы смягчить удар.

— Вот что, Плечик, пока никому не докладывай. Я объявляю эти сведения под грифом для внутреннего пользования.

— Слушаюсь, сэр.

— Все, иди.

Лейтенант развернулся и убежал, а Двоор перевел дух, одернул китель и, открыв дверь, зашел в камеру.

— Отстегните его, — сказал он, и сержанты, ничуть не удивившись, тотчас отстегнули пленника и, подняв его, встали по бокам, готовые выполнить любой приказ Двоора. А он приблизился к сбитому с толку Маллинзу и сказал:

— Поздравляю вас, лейтенант, с успешно пройденной проверкой. Отправляйтесь в свою комнату, приведите себя в порядок и после обеда заступайте на службу.

И он пожал Маллинзу руку, а тот щелкнул каблуками и вышел строевым шагом.

«Умный, мерзавец, — подумал Двоор. — Умный и хитрый».