19

Примерно неделю Рунхо входил в роль надзирателя, и Мартину приходилось обучать его всем премудростям службы.

Заочно через Борца он был знаком со всеми узниками на этаже и все, что знал о них, рассказывал Рунхо: кто как себя ведет, за что сидит и как с ним нужно разговаривать. Инструктаж получался не только подробным, но и художественным, и Рунхо часами простаивал у двери в камеру, с интересом слушая историю про очередного узника.

Однажды он пришел несколько озадаченный и сразу стукнул в раздаточное окошко – это был жест уважения перед более старшим и знающим, ведь Мартин провел в этой тюрьме двадцать лет и, хотя выглядел в своей бороде и длинных космах как старик, мог перебираться по балке через всю камеру на руках, да еще потом «вставал на пальцы» и снова перебирал руками, поражая этим новичка-надзирателя.

– Привет, Рунхо! – отозвался Мартин.

– Привет, Мартин. Слушай, по всему Углу такой переполох поднялся, говорят, старый лорд заболел.

– Заболел? – переспросил Мартин, почесывая бороду.

– Да, говорят, лежит и не поднимается.

– И что же тебя так беспокоит, там ведь еще молодой лорд Адольф имеется. Без наместника край не останется.

– Я не об этом. Как бы не спихнули меня с этого места.

– Тебе же вроде не нравилось поначалу.

– Не нравилось, но ты меня образумил, все растолковал, и теперь я вижу, что такая служба мне по силам. А жалованье здесь побольше дают. И вот, посмотри, какую обновку вчера выдали.

Рунхо отошел от окошка и повернулся кругом, демонстрируя суконный мундир с королевским гербом на плече и короткие сапоги из свиной кожи.

– Видал?

– Хорошая обновка, долго продержится.

– Да, долго. А старую я тебе принесу. Главный ее забрать хотел, но я ее с телеги стащил и в кусты сунул – завтра доставлю, а то твоя дерюжка совсем износилась.

Мартин кивнул. Всю свою одежду он шил сам из принесенных Борцем мешков и парусины. Стирать ее возможности не было, поэтому она просто истиралась на теле.

Весь день до вечера Мартин вспоминал старого лорда – тогда еще крепкого и властного, от которого и получил эту бессрочную путевку в Угол.

Все эти годы Мартин, конечно, не переставал мечтать о воле, но в последнее время уже без прежней яркости картин и боли, которую эти картины приносили.

Проведав всех узников, Рунхо попрощался с Мартином и ушел домой, а тот еще долго лежал на соломе и смотрел в темноту – сегодня ему не спалось. Он не изводил себя пустыми мечтами, не размышлял о своей жизни, половину которой провел в узилище, он просто лежал в темноте, тревожно глядя перед собой и ожидая чего-то – сам не зная чего.

В конце концов ему удалось уснуть, однако тревожное состояние не отпускало даже во сне, где перед Мартином проносились какие-то неясные образы.