Маг долго изучал расстеленную на земле карту, потом поднял голову и уставился на каменный массив. Дорога ныряла в этот массив – и исчезала, упершись в кучу валунов. Обвал или оползень. Приехали.

Туман рассеялся вчера вечером. Впереди громоздились скалы, красновато-бурые, как засохшая кровь, черные, пестро-серые под бледным слоистым небом. На Лаймо, Роми, Паселея и даже на Бирвота пейзаж действовал угнетающе. На Шертона – нет. Ему не единожды попадались солнечные пасторальные картинки или роскошные ландшафты, которые на поверку оказывались ловушками, а также места, с виду зловещие, зато во всех отношениях безобидные. Бывало и наоборот, но он давно усвоил, что видимость не всегда дает верное представление о сути предмета. Нэрренират о своих впечатлениях умолчала.

– Никакой враждебной силы я здесь не чувствую, но с дорогой неясно, – произнес наконец Бирвот. – На карте отмечена только вот эта, заваленная…

– Не шевелитесь никто!

Этот возглас издал Паселей. Сорвав с себя плащ, он принялся суматошно им размахивать, словно надумал подмести утыканную редкими травинками пыльную землю, потом проворно нагнулся и что-то схватил. В руке у него извивалась двухфутовой длины змейка, серая с синими полосками и красным пятном на голове.

– Зебилайя. Вот они, стало быть, где водятся на воле… У нас в королевском зверинце три таких жили. Страсть ядовитые, ежели кусанет – помрешь, даже ахнуть не успеешь. Одного придворного господина зебилайя укусила, ибо он дразнил ее, выпивши, пальцы в клетку совал.

– А вас не укусит? – отступив подальше, испуганно спросил Лаймо.

– Так эта уже опросталась от яда, на тряпку выплюнула. Я-то еще в зверинце наловчился с ними управляться. Теперь она до завтрашнего дня не ядовита. Поглядите на нее да запомните. – Позволив всем хорошенько рассмотреть змею, он размахнулся и швырнул ее в кустарник, пробормотав: – Ну и пущай дальше ползет по своим делам…

– Еще и ядовитые змеи, – вздохнул маг, с подозрением оглядывая местность. – Совсем замечательно!

– Нам надо поскорее добраться до врат, – бесстрастно отозвался Шертон, – невзирая на змей, пиратов и отсутствие дороги.

Они остановились перед скопищем неприветливых скал, заслоняющих горизонт зноя и простирающихся вдаль в обе стороны. Позади лежала каменистая равнина, местами прикрытая жидким ползучим кустарником. Полого понижаясь, она уходила в туман, стелющийся над болотной страной.

– Великая, не ведом ли вам какой-нибудь простой способ оказаться по ту сторону этих скал? – повернулся Бирвот к богине.

– Ага, мне ведомо целых два простых способа. Во-первых, можно развоплотиться здесь и снова принять телесный облик в пункте назначения.

– Спасибо, а второй какой? – мрачно приподнял бровь Шертон.

– О, второй еще проще: обойти эти… скалы через четвертое измерение. Жаль только, в Облачном мире оба не годятся, даже для меня. Создателя Миров за такую пакость…

Людям пришлось дождаться, пока богиня закончит ругаться. У Нэрренират были основания для отвратительного настроения: она уже сутки голодала.

– Поехали, – сказал Шертон, когда она захлопнула пасть. – Будем искать проход.

Бирвот предложил:

– Подождите, сначала я попробую определить, в какой стороне его лучше искать.

На некоторое время он погрузился в транс, потом открыл глаза и махнул рукой налево-от-зноя:

– Туда!

Они потащились вдоль нагромождения невысоких, но неприступных скал, ощетинившихся острыми выступами. Подвода скрипела и покачивалась. Лишь бы не развалилась раньше времени… Гувлы понуро брели следом. Нэрренират периодически цедила ругательства в адрес Создателя. Нагнав ее, Роми поехала рядом и, набравшись решимости, заговорила:

– Пожалуйста, ну скажи все-таки, кто такой Создатель Миров?

Богиня молчала, и Роми уже смирилась с тем, что ответа не будет (собственно, она не очень-то и надеялась его получить), но вдруг Нэрренират, повернув голову, посмотрела на нее долгим непонятным взглядом и бросила:

– Мы.

Роми замерла, выпустив поводья. Спохватившись, пришпорила гувла и опять поравнялась с богиней.

– Нэрренират, что значит – «мы»? «Мы» – то есть вы, боги?.. Но этого не может быть, потому что Создатель сильнее, чем вы все, вместе взятые! Я не поняла… Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду!

– Не буду я ничего тебе объяснять, вредная девчонка. Я сказала, как есть, и сказала достаточно. А теперь отстань от меня, пока я тебя не обругала. Я хочу жрать, а не читать теряющим память краткий курс истории мироздания!

Дальше Роми ехала словно в полусне, почти не глядя по сторонам. Она пыталась понять, что означает «мы», но понимание ускользало и оттолкнуться не от чего… Своим странным ответом богиня только еще больше заморочила ей голову.

Проход открылся внезапно, за выдвинутым вперед скальным ребром. Ущелье, достаточно широкое, чтобы пропустить подводу. Вскоре оно разделилось на два коридора. Путешественники выбрали левый, который тоже впереди раздваивался. Новая ветвь завела их в тупик.

– Мы так долго будем блуждать наугад, – проворчала богиня. – Лучше оставим… подводу здесь, пусть Бирвот наложит на нее чары, и проведем разведку. Если до вечера не найдем еды, я съем ваших гувлов.

– Завтра, – возразил Шертон. – Еще сутки ты продержишься. Завтра, если не найдем еды и ты начнешь терять силы, отдадим тебе гувлов, двух из пяти.

Для разведки разбились на пары: Шертон и Роми, Бирвот и Паселей, Нэрренират и Лаймо. Шертон был опытным следопытом, Бирвот без труда найдет обратную дорогу, воспользовавшись магией, а богиня обладала абсолютной памятью. Охранное заклятье заперло вход в каменный тупик, где щипали травку возле подводы с машиной пятеро гувлов. Благодаря ему гувлы не могли убежать, а посторонний человек либо зверь, оказавшийся поблизости, ощутил бы сильное желание поскорее отсюда уйти. Маг позаботился о том, чтобы на своих заклятье подействовать не могло.

Выбрав три разных скальных коридора, они отправились исследовать окрестности.

Ущелье, по которому шагали Бирвот и Паселей, постепенно расширялось. Дно его было достаточно ровным, чтобы пропустить подводу.

Россыпь камней. Пыль. Клубки спутанного колючего кустарника. Беспорядочно раскиданные шапки бледной, но густой и пышной травы. Среди камней скользили ящерицы, серо-буро-черная абстрактная мозаика на шкурках позволяла им, застыв на месте, сливаться с фоном. К стенам ущелья лепились колонии пухлых коричневых полусфер от нескольких дюймов до полутора футов в диаметре. Были это чьи-то гнезда или сами по себе существа, оставалось только гадать. Под низкой облачной твердью висели птицы – вырезанные из темной бумаги силуэты.

Паселей вертел головой, замечая все новую и новую живность: зебилайю, высунувшую из куста изящную клиновидную головку и через мгновение спрятавшуюся, горную козу на уступе наверху, рой похожих на красные ягоды насекомых, вьющийся над травяным островком, пегого одноухого зильда, при виде людей пустившегося наутек.

– Вы видели зильда? Значит, люди живут недалеко!

– Бывают и дикие зильды, – отозвался маг. – Хотя они тоже обитают поблизости от людских поселений… Что ж, это обнадеживает.

Они прибавили шагу. Благодаря кое-каким магическим средствам Паселей чувствовал себя хорошо, несмотря на преклонный возраст. Живя в Суаме, он конечно же слыхал всякие нехорошие вещи о Бирвоте-чернокнижнике, но лично ни разу с ним не сталкивался. Познакомившись, они быстро поладили. Паселей был человеком добродушным, уживчивым и здравомыслящим. Его не выбило из колеи ни то, что черный зверь оказался могущественным божеством, ни то, что Бирвот не подтвердил свою репутацию опасного злодея. Слухам и мнениям он никогда не придавал большого значения, предпочитая занимать свой ум тем, что можно увидеть или потрогать. Именно поэтому его так привлекала природа.

Бирвот, со своей стороны, тоже относился к нему неплохо, и, когда Нэрренират потребовала, чтобы он исцелил Паселея от всех старческих недугов, с какими сумеет справиться, он охотно выполнил пожелание богини. Ему интересно было попрактиковаться в целительстве и узнать пределы своих возможностей. Правда, по собственному почину Бирвот вряд ли догадался бы предложить Паселею помощь: ему бы это просто в голову не пришло.

Каменные стены раздвинулись еще шире и после плавного поворота расступились. Впереди, на равнине, виднелся город, составленный из кубиков и брусков той же расцветки, что здешние скалы. Унылое скопление ступенчатых прямоугольных форм оживляла пара шпилей и блестящий купол посередине. Горизонт представлял собой размытую оранжево-бежевую полосу. Бирвоту вспомнились деревья, которые росли вблизи врат-выхода. Лес. А город – Чадна, резиденция пиратского князя. Вон и дорога, связывающая порт Амису, Чадну и страну Мелаф, что лежит дальше к зною. Моря не видно, оно слева, за скалами, но до него отсюда рукой подать. Как и до самих врат. Можно поворачивать обратно: проход найден.

И они бы так и сделали, но тут маг увидел некое сооружение справа, на берегу зеркального водоема на полпути между скалами и Чадной. Большой белый шар на круглом постаменте. Стоило Бирвоту присмотреться к нему повнимательней, как шар начал расти, разбухать. Маг с трудом отвел взгляд. Осторожно покосился краем глаза: шар обрел прежние размеры.

– Паселей, посмотрите на эту штуку возле озера! Вы что-нибудь заметили?

– Неприятная штука… – выполнив его просьбу, отозвался Паселей. – Вроде не скажешь, почему, а неприятная…

– Шар меняет размеры?

– Нет.

Бирвот снова взглянул на шар, и тот снова начал увеличиваться, заслоняя поле зрения.

– Да вот только нехороший он… – донесся до мага будто издалека обеспокоенный голос Паселея. – Словно бы порчу наводит…

– Чары, – еле ворочая языком, пробормотал Бирвот. – Погоди…

Он начал произносить заклинание, рассеивающее чары, и шар опять съежился до своих первоначальных размеров, наваждение исчезло. Зато мага к концу пошатывало от усталости. Теперь хорошо бы укрыться в ущелье, отдохнуть… Но в ближайшее время на отдых рассчитывать не стоит.

От Чадны мчалась группа всадников, прямо к ним. Бирвот хрипло, с досадой, вздохнул. Не любил он заварушек. Но незаметно сбежать не удастся: даже на таком расстоянии он почувствовал, что среди приближающихся есть сильные маги.

Поселок благоносцев мало чем отличался от других таких же, раскиданных по всему Облачному миру. Увенчанный шатровым куполом небольшой храм посреди чисто подметенной площади, сверху донизу разрисованный серыми разводами по светлому фону – совсем как здешнее небо. Вокруг, образуя правильное каре, стоят ряды скромных домиков с хозяйственными пристроями, дальше расстилаются огороды и поля. Типовая планировка, только строительный материал в разных краях разный: камень, дерево, глинобит, кирпич. Здесь храм и дома были каменные, а пристрои – глинобитные.

Благоносцы ни с кем не враждовали, ибо это запрещала их вера, ели только растительную пищу, и то не всякую, не пили вина и не прикасались к оружию. Если их откуда-то выгоняли, они безропотно уходили и обосновывались на новом месте. Лаймо вначале удивился, что пиратский князь до сих пор не разорил поселение, но потом сообразил, что для Чадны такое соседство должно быть выгодным: наверняка она берет с общины дань продовольствием, а неприятностей благоносцы никому не доставляют. Живут они тихо и замкнуто, довольствуясь малым.

Возделанные земли занимали почти всю маленькую долину. В сторону зноя уходила дорога, огибая загородившие горизонт скалы. Мужчины, женщины и подростки в одинаковой одежде и белых головных платках, скрывающих волосы, трудились, как муравьи. Лаймо и Нэрренират наблюдали за ними сверху, с заросшего кустарником уступа над тропинкой.

– Вот уж повезло… – процедила богиня. – У них в деревне даже завалящей курицы не найдешь!

– Их религия учит, что богам угодна постная пища.

– Ага, можно подумать, нам делать больше не хрена, кроме как следить за диетой смертных.

Она уставилась на людей в долине. Ее хвост шевелился, как у раздраженной кошки, шип на его конце со скрежетом царапал по камню.

– Великая, пощадите их, – отодвинувшись от нее, насколько позволял колючий кустарник, прошептал вспотевший от страха Лаймо. – Будьте милосердны, там же семьи, дети… Давайте, я спущусь в поселок и куплю побольше пирогов с овощной начинкой, это избавит вас от чувства голода, а завтра Арс отдаст вам двух гувлов, он ведь обещал!

– Я милостивая богиня, я их не трону, – вздохнула Нэрренират. – Так хочется мяса… Хорошо, отправляйся за пирогами, а потом выясним, куда ведет вон та дорога. Надеюсь, эти чаднийские пираты такие же вкусные, как халгатийские разбойники.

Осторожно раздвинув ветви, Лаймо начал высматривать, где можно спуститься на тропинку, но тут внизу послышались голоса, и он опять притаился.

– …Говорила я Рафе, недобрый человек этот Гинкло, да разве она меня послушает? Встретила его давеча в горах, заболталась, а вернулась совсем одуревшая и что было не помнит, третий день больная лежит… – Тонкий дребезжащий голос женщины сбился на сдавленные всхлипы. – Встать не может и стонет, стонет…

– Околдовал ее Гинкло? – деловито спросил другой женский голос.

– Вот и я так думала, а наставник-благовестник, когда посмотрел Рафу, сказал, что это, мол, не чары, а мелафская золотая пыльца. Видать, Гинкло угостил ее сладкой лепешкой с такой пыльцой, Рафа ведь страсть любит сладкое… Вот и дошло до греха, а ежели она еще и понесла от него, всю жизнь придется грех отмаливать! Ох, что стряслось…

– У Гинкло всегда с собой золотая пыльца, – вступил в разговор третий, мужчина. – Говорят, он ее в Бисину возит тайком от князя. Коли князь об этом прознает, казнит его, тогда он и за дочку твою перед богами ответит.

– Правда-правда, – подхватила вторая женщина, – и я слыхала… Видели, какой он толстый да румяный? А наставник-благовестник сказал: кто марает руки золотой пыльцой, тот смертный грешник!

– Ты потише, – одернул ее мужчина. – Вдруг Гинкло приспичит вернуться? Чай, недалеко отошел. Услышит тебя, так сразу тогда…

– Да он пошел на свою заимку возле Подковы-горы, у него там раб без языка и верховые гувлы. Видать, опять в Бисину повезет свою проклятущую пыльцу.

– Ну и не наше это дело! – прикрикнул мужчина. – Наше дело молиться о благе. Идем, а то распустили языки…

Из-под уступа вышли три человека, все в чистых белых платках, одинаково повязанных. Каждый тащил коромысло с двумя большими, тяжело покачивающимися оплетенными сосудами. Двигались они медленно и вскоре снова остановились передохнуть.

Лаймо уже наметил, где можно спрыгнуть на тропинку, но тут его сцапало за шиворот щупальце Нэрренират.

– Стой, – прошипела богиня. – Наши планы изменились. Ты не будешь покупать пироги. Ты догонишь этих людей и узнаешь, куда отправился тот наркобарыга. Толстый, румяный – это в самый раз…

– Нет! – перепугался Лаймо. – Если я про наркоторговца спрошу, меня же за наркомана примут! Я не могу…

Ему постоянно внушали, что наркотики – это нехорошо и те, кто употребляет их, – люди без будущего; золотая молодежь Верхнего Города может баловаться такими вещами, но если Лаймодия Гортониуса хотя бы заподозрят в том, что он интересуется наркотиками, не видать ему ни хорошей работы, ни карьеры, ни денег, и умрет он в канаве, одинокий, всеми оплеванный. Мать очень любила порассуждать на эту тему. Так что сейчас Лаймо охватил отчаянный страх: чтоб он взялся что-то выяснять насчет наркоторговца? Да пусть его лучше на месте убьют!

Водоносы из поселка побрели дальше.

– Почему не можешь? – встряхнув его, осведомилась Нэрренират.

– Вдруг они подумают, что я хочу купить золотую пыльцу? Тогда все, плакала моя репутация! – Он и сам готов был заплакать. – Из Департамента выгонят, никуда больше не возьмут…

– Хватит хныкать, ты будешь работать у меня на рельсовой дороге. Я-то знаю, что ты не наркоман. Давай-ка очнись, догони их и наведи справки об этом Гинкло.

– Не могу, великая. – Он помотал головой. – Просто не могу, и все… Они про меня подумают…

– Я хочу есть! – Богиня опять встряхнула его, на этот раз посильнее. – Знаешь, что я с тобой сделаю? Я обещала, что никому из вас не причиню вреда, однако есть способы это обойти. Когда мы вернемся в Панадар, я каждую ночь буду являться тебе в кошмарах и напоминать о том, как ты оставил меня без обеда!

По щекам Лаймо текли слезы, но он все еще держался. «Всегда заботься о том, что про тебя люди скажут!» – мать с пеленок вбивала ему в голову это нехитрое жизненное правило. Если он, откуда ни возьмись, выскочит на тропинку перед благоносцами и начнет расспрашивать о Гинкло, те наверняка заподозрят, что он наркоман, ошалевший без новой дозы, вот будет позор… В голове у Лаймо все перепуталось, материны наставления звучали в ушах, словно она стояла рядом и произносила их вслух, и думать, как в нормальном состоянии, он сейчас просто не мог.

– Чего ты больше всего боишься, Лаймо? – вкрадчиво спросила Нэрренират. – О, для меня не составит труда это выяснить… Я заполню твои сны самыми ужасными из твоих детских кошмаров. В каждом сне я буду пожирать тебя разными способами! Ты этого хочешь?

Вот на этом Лаймодий сломался.

– Я согласен, – прошептал он, глотая слезы. – Отпустите… Да, я спрошу у них про Гинкло!

Кубарем скатившись на тропинку (Арс научил его группироваться при падении, так что он даже не ушибся), Лаймо вскочил, не отряхиваясь, и бегом догнал благоносцев. Заслышав его шаги, те остановились. Две похожие друг на друга женщины средних лет и старец, опрятно одетые, изможденные, с тонкими жилистыми руками.

– Мне надо найти человека по имени Гинкло, который золотую пыльцу продает, – стараясь не смотреть никому из них в глаза, выпалил Лаймо. – Очень нужно… Моя жизнь превратится в кошмар, если я его не найду! Пожалуйста, подскажите, добрые люди, куда он пошел?

Благоносцы переглянулись.

– Отрок, золотая пыльца – не благо! – строго изрек старец. – Люди от нее болеют, а чтоб обмануть болезнь, вкушают ее снова и снова, покуда не умрут. Грешно это! Не ищи Гинкло, ищи лучше блага духовного для себя и для мира.

Так и есть, приняли за наркомана… Он-то надеялся, что этого не случится.

– Меня за Гинкло князь из Чадны послал, с поручением.

– Сие ложь, отрок, – покачал головой благоносец. – Такой молодой, а губишь себя… Ты опасно болен, вон и кожа у тебя какая-то темноватая!

– Это от солнца.

– Солнце?.. Не слыхал я про такое снадобье, но думаю, оно тоже греховно. Пойдем с нами! Если ты вступишь в нашу общину, мы поможем тебе обратиться ко благу.

Вспомнив об угрозах Нэрренират, Лаймо бухнулся на колени:

– Молю вас, добрые люди, покажите, куда ушел Гинкло! Больше мне ничего не надо!

Скорбно вздохнув, старец объяснил, что Гинкло они встретили в соседней долине возле горной речки, туда ведет вот эта тропинка, а направлялся он в сторону холода. Скороговоркой поблагодарив, Лаймо повернул обратно. Хватаясь за жесткие ветви, вскарабкался на уступ, густо заросший кустарником.

– Я слышала, – сказала Нэрренират. – Пошли, догоним этого наркобарыгу!

Не заботясь больше о том, заметят ее или нет, она мягко спрыгнула на тропинку и плавными скачками помчалась к ущелью, соединяющему две долины. Лаймо бежал следом, понемногу приходя в себя. Слезы высохли, к нему вернулась способность соображать, и вместе с ней пришла досада на то, что он показал себя перед богиней в невыгодном свете. Вдруг она раздумает брать его на работу?.. Вот же не повезло!

Соревноваться в скорости с Нэрренират он не мог и быстро отстал. Узкое ущелье, заполненное шорохами и отголосками мечущегося эха, вывело его в другую долину, неширокую, посередине которой протекала вспененная речка. Издали, из-за поворота, донесся крик, тут же оборвавшийся – богиня настигла свою жертву. Насытившись, она вернется за Лаймо. Он присел возле мутного рокочущего потока, перебирая слегка дрожащими пальцами пеструю гальку.

Нэрренират почему-то не спешила возвращаться.

Внезапно его словно ударило: времени прошло много, очень много… Куда делась богиня? Он встал и пошел вдоль берега в сторону холода. Шумно журчала река – сложная, прихотливо упорядоченная звуковая вязь, хрустела под подошвами галька, протяжно кричали птицы. Спохватившись, Лаймо вынул из ножен меч. Ему все больше и больше становилось не по себе.

Заметив на камнях впереди красное пятно, он замедлил шаги, но все-таки заставил себя подойти ближе. Лужа крови, растерзанные кишки, обрывки одежды. Все, что осталось от наркоторговца Гинкло.

Лаймо отступил от страшной находки, огляделся и крикнул:

– Нэрренират!

Эхо. Никто не отозвался.

Он еще несколько раз выкрикнул имя богини, с надеждой оглядываясь по сторонам. Если с ней что-то случилось, нет смысла возвращаться в Панадар, все равно без нее Панадар погибнет…

У Лаймо дрожали руки и ноги, в горле пересохло. Стараясь не смотреть на останки Гинкло, он метался вокруг, как на привязи, и нервно озирался. Потом опять начал звать ее, в панике срывая голос, но отвечало только горное эхо.

Богиня бесследно исчезла.