Глава 29
То, что Рикарскому, несмотря на опоздание, не было отказано в аудиенции у президента, само по себе являлось событием из ряда вон выходящим.
Позже, разобравшись в причинах столь необычного поступка президента, Рикарский удивился еще больше.
Оказалось, что этот старик, державший в своих руках управление огромной звездной империей, именуемой для благозвучия Федерацией свободных планет, был способен на обыкновенное человеческое любопытство.
Когда длительная церемония проверок и досмотров, обязательная даже для него, наконец закончилась, Рикарский очутился во внутреннем сферическом кабинете, стены и потолки которого плавно переходили друг в друга и были отлиты из рогосского кролита. Разработки этого драгоценного минерала, обнаруженного в одном-единственном месте, были полностью прекращены, как только закончилось создание сферического кабинета. Президент не пожелал, чтобы кто-нибудь, кроме него, мог любоваться красотой и совершенством камня, способного за день изменять миллионы оттенков своей окраски.
В глубине огромного сверкающего яйца, за плавающим в воздухе столом сидел старый больной человек. Казалось, жизнь в этом изможденном высохшем теле теплилась только благодаря усилиям медиков. Но Рикарский хорошо знал, что порой этот дряхлый лев способен пробуждаться и наносить неожиданные укусы своим противникам, которые, убаюканные многочисленными болезнями старца, позволяли себе иногда слишком вольные высказывания в его адрес.
Остановившись у порога и не переступая четко обозначенной черты для посетителей, Рикарский ждал, пока стол вместе с креслом президента приблизятся к нему настолько, что можно будет начинать разговор. А когда это после затянувшейся паузы наконец произошло, ему пришлось ждать еще не меньше минуты, прежде чем президент соизволил заговорить.
Рикарский знал, что люди, хотя бы раз нарушившие приемный этикет, никогда больше не появлялись в этом кабинете, сколь бы высокое положение они ни занимали.
Наконец сухие, как пергамент, губы старца разомкнулись.
— Ну-ка, Чарли, расскажи мне, что творится во вверенном тебе ведомстве?
На подобные вопросы президента следовало отвечать правду. Президент располагал своей собственной осведомительной службой, называвшейся корпусом его личной безопасности, и рано или поздно все, что он хотел узнать, докладывалось ему с Мельчайшими подробностями. К тому же в данном случае как раз правда могла помочь Рикарскому добиться от президента необходимой силовой поддержки задуманной им операции. Да и тащить одному, на собственных плечах риск возможного провала экспедиции на Роканду было ему не с руки.
Получив «добро» президента на поддержку флотом рейда «Северной звезды», он убивал сразу нескольких зайцев, и потому в этот раз Рикарский не стал откладывать про запас почти никакой информации…
Его рассказ, начатый с вербовки Арлана на Земле и последующего визита новобранца в храм Триединого, занял почти полчаса, и за все это время ни президент, ни дважды появлявшийся и тут же исчезавший по знаку старика его личный секретарь не остановили полковника.
Все назначенные для аудиенции сроки давно истекли, а Рикарский все еще стоял на пороге яйцевидного зала под портретом отца нации, рядом с земным позолоченным камином, представлявшим здесь, на Аниране, такую ценность, что антиквары вряд ли могли установить его подлинную стоимость.
Все, что мог себе позволить Рикарский, — время от времени переносить тяжесть с одной ноги на другую, чтобы смягчить боль в затекших мышцах.
Минут пять прошло с тех пор, как он закончил свой доклад, и теперь никак не мог понять, не задремал ли старец во время его речи. Казалось, плотно прикрытые веки президента подтверждали его догадку, и он с нетерпением ожидал очередного появления секретаря, чтобы прервать слишком затянувшуюся аудиенцию. Но неожиданно веки президента дрогнули, и из-под них сверкнул молниеносный взгляд, от которого мурашки прошли по спине полковника.
Старик думал, и не было проступка хуже, чем помешать ему в такую минуту.
Наконец под сводами президентского кабинета прозвучал первый вопрос старца, и по нему Рикарский понял, что ни одна мелочь из его рассказа не была упущена.
— В этой истории мне непонятна всего одна вещь. Почему он согласился улететь на Роканду? Если все, что ты мне о нем рассказал, соответствует истине, то, оставшись здесь, на Аниране, через год или два он добьется неограниченной власти, даже это кресло может поменять хозяина.
Президент постучал по подлокотнику своего знаменитого летающего кресла, давно ставшего историческим и сменившего на своем веку не так уж много хозяев.
— Так почему же он согласен улететь?
— Психология иномирян не всегда доступна нашему пониманию, ваше превосходительство. — Рикарский наконец решился высказать свое мнение. — Мне кажется, он считает, что после успешного завершения операции на Роканде он скорей достигнет своих целей здесь, на Аниране.
— Вот! В этом и скрыта истина. Я выделю вам эскадру крейсеров для сопровождения экспедиции. Надеюсь, они хорошо справятся со своей задачей. — Президент усмехнулся своей мрачной Мертвой улыбкой, тронувшей лишь уголки губ.
Рикарский прекрасно понял, что он имеет в виду уничтожение экспедиции вместе с землянином При первом удобном случае, например, при подходе к Роканде или перед самым возвращением. Множество кораблей уже погибло в этом районе, нетрудно будет спрятать концы этой темной истории от внимания аниранской общественности.
Момент был самым подходящим для того, чтобы добиться от старика большего, гораздо большего… Невысказанный приказ — воспрепятствовать возвращению «Северной звезды» — давал Рикарскому реальный шанс получить согласие на свою главную просьбу.
— Одной эскадры недостаточно, господин президент.
— Да? Это еще почему? Вполне достаточно даже одного крейсера.
— Дело в том, что в результате экспедиции «Северной звезды» у нас может появиться реальный шанс впервые за весь период захвата нанести противнику сокрушительный ответный удар.
— Объясните! — резко бросил президент, и по его тону Рикарский понял, что настала пора расстаться со своим последним козырем, с единственной информацией, которую до сих пор он так и не довел до сведения вышестоящих руководителей.
Это было опасно. Никто не мог предсказать реакцию президента на такое нарушение служебной дисциплины, как утаивание жизненно важной для государства информации. Но Рикарский привык рисковать, и он знал, что дальнейшее сокрытие этой информации чревато еще худшими последствиями.
В конце концов, в этом деле была его немалая заслуга. Он взвешивал все «за» и «против» не более секунды и наконец произнес:
— Химиками моего ведомства открыто средство временной биологической защиты от «Д-излучения». Оно еще не изучено как следует и не прошло проверки. На «Северной звезде» будет находиться наш агент со специальным заданием. Он должен будет испытать средство защиты в полевых условиях. Лабораторные установки не в состоянии имитировать «Д-поле» достаточной для испытаний мощности. Только когда агент попадет в активную зону Роканды, мы получим окончательный ответ на вопрос об эффективности препарата. Если ответ окажется положительным, мы сможем воспользоваться этим и в считанные часы после посадки «Северной звезды» нанести массированный удар нейтронными ракетами по Роканде. Экипажи наших кораблей во время этой атаки будут неуязвимы для полей противника.
— Почему я ничего не знаю о таком средстве?
— Прошла всего неделя с момента, когда нашим химикам удалось синтезировать препарат. Никто не знает, насколько эффективным будет его применение. Я снабжаю вас только проверенной информацией. Однако на этот раз промедление с ударом может иметь непоправимые последствия. И я вынужден просить вас санкционировать операцию с участием всего Южного флота.
— В чем причина такой поспешности?
— Если препарат окажется эффективным, нельзя давать противнику время разобраться в причинах неуязвимости наших людей. Если он поймет, в чем дело, то, возможно, найдет способ нейтрализовать нашу химическую защиту. Чтобы сбить с толку противника, я посылаю с экспедицией землян аниранца, замаскированного под человека. Он отправится вместе с группой генетически защищенных от излучения людей, и до момента отправки сообщения вряд ли кто-нибудь догадается, в чем здесь дело. Но после того как сообщение будет передано — для результативного удара у нас, возможно, останется совсем немного времени.
Президент раздумывал целую минуту. Рикарский все поставил на кон и знал, до какой степени рискует. Он чувствовал, как холодные капельки предательского пота стекают по его щекам, хотя в кабинете было прохладно.
— План неплохой, но каким образом вы собираетесь подвести наши корабли на дистанцию удара? Даже если команды окажутся неуязвимы, не станете же вы кормить все автоматические устройства кораблей своими таблетками?
— Мы создадим группу рейдеров. Достаточно десять кораблей оборудовать ручным управлением, аналогичным тому, какое сейчас устанавливается на «Северной звезде». Под защитой флота эти корабли будут ждать сообщения агента, на безопасном расстоянии от планеты, и как только оно придет…
— Достаточно. Я понял. Одобряю ваш план. Приказы флоту будут отданы. Уже завтра капитаны кораблей и командиры эскадр начнут подготовку к рейду. Желаю успеха, генерал.
Заметив удивление в глазах Рикарского, президент усмехнулся:
— Командовать такой операцией в чине полковника было бы неприлично. И отныне я ввожу в наших войсках новый чин, аналогичный земному. Вы будете первым аниранским генералом. Я сегодня же подпишу соответствующий указ.
Рано или поздно все кончается. Закончился и длительный период сборки корабля, его проверки и загрузки. Наступил последний вечер. Вечер прощания. На следующее утро «Северная звезда» должна была отправиться к Роканде.
Официальный прощальный ужин, который Арлан устроил для своей команды, закончился довольно рано. У всех в этот последний вечер в цивилизованном мире нашлись какие-то собственные личные дела, и лишь Арлан, оставшись в огромном пустом здании корпуса наедине с самим собой, лишний раз ощутил горечь потери.
Его отношения с Беатрис оставались в каком-то странном, полузамороженном состоянии. Возможно, виной этому была ссора, когда он отказал ей в праве участвовать в экспедиции. Приказ о ее зачислении в отряд был давно подписан, однако это почти ничего не изменило в их отношениях.
Так ли уж они были заняты все эти дни? Настолько, что не смогли или, вернее, не пожелали встретиться и откровенно поговорить? Он попытался однажды, но, наткнувшись на ее официальный холодный тон, на вежливый завуалированный отказ, надолго замкнулся в себе.
Для его уязвленного мужского самолюбия оказалось вполне достаточно одного такого отказа, чтобы надолго отбить желание повторить попытку. А потом время и напряженная работа затянули все, что произошло между ними, странной призрачной пеленой. Он хотел и не мог прорваться через эту почти мистическую преграду. Смесь самолюбия, гордости, обиды…
И вот теперь он один. И совершенно непонятно, во что выльются их странные взаимоотношения во время экспедиции. Он не знал даже, как вести себя с ней. Он не мог все время играть роль командира этой женщины, тем более на глазах у остальных членов экспедиции, он знал, как остро в напряженной полевой обстановке люди чувствуют любую фальшь.
Она не пожелала даже прийти на официальный прощальный банкет, хотя этим поступком наверняка испортила отношения со всеми землянами, которые у нее и без этого складывались не слишком удачно.
Правильно ли он поступил, согласившись на зачисление Беатрис в свой отряд? Ведь она заняла место другого полноценного бойца, на которого он мог бы положиться в трудной ситуации…
Впрочем, надо быть справедливым. Она ни разу не дала ему повода усомниться в своей профессиональной пригодности. Она была великолепным психологом и биологом. Она прекрасно знала аниранскую культуру. И она была отличным солдатом. И если уж быть до конца откровенным с собой, то беспокоила его не ее профессиональная пригодность, а лишь запутанный клубок недомолвок, взаимных обид и неоконченных ссор, который им придется взять с собой на Роканду.
Сейчас, спрашивая себя, почему это произошло, он вдруг понял, что должна была существовать еще какая-то неизвестная ему причина, которая заставила Беатрис все время поддерживать в общем-то случайную ссору. Даже обычные земные женщины всегда казались Арлану загадочными существами, а Беатрис — дочь другого мира. Психология, воспитание, правила морали — все здесь было не таким, как на его родной планете.
Он стоял на своем любимом месте у стеклянной стены и смотрел на сумасшедшие, вечно несущиеся куда-то огни города, когда вдруг услышал шелест шелковой материи и, удивленный этим неожиданным звуком, повернулся.
В двух шагах от него стояла аниранка, которую он знал так хорошо, что решился ради нее покинуть свой родной мир, и в то же время знал так плохо…
Беатрис улыбнулась, заметив его растерянность. Длинное вечернее платье с глубоким разрезом вдоль одной из ее точеных ног заканчивалось кружевной оторочкой у лифа.
Тонкие кружева не скрывали, а скорее подчеркивали совершенную форму ее груди. Выше сверкала нитка фиолетовых бриллиантов, стоимость которых он затруднялся определить.
— Ты опоздала, — сказал он как мог равнодушнее. — Все уже разошлись. Мне кажется, твое присутствие на этом ужине было крайне желательно.
— Я знаю, но у меня оставалось одно очень важное дело, которое я должна была закончить до нашего отлета.
— И что же это за дело?
Она продолжала молча улыбаться, наверное, с минуту, пока он не почувствовал, что ему вновь, в который уж раз в ее присутствии, начинает изменять его хваленая выдержка.
— Может, ты все же пригласишь меня к столу? Там, наверно, еще найдется бокал тоника?
— Конечно. Однако ты так и не ответила на мой вопрос.
— Тебе нравится мое платье?
— Беатрис, пожалуйста, не надо. Просто ответь.
— По-твоему, это просто, объяснить мужчине из другого мира то, что я могла бы объяснить только аниранке?
Она медленно пила тоник, задумчиво разглядывая его, словно видела впервые.
— Когда мы вернемся… если, конечно, вернемся, у меня будет ребенок.
— Ты хочешь сказать, что беременна?!
— Была беременна.
— Ты сделала аборт? Ты избавилась от ребенка, ты это хочешь сказать?!
Он совершенно забыл о ее словах, о том, что у нее будет ребенок, он не мог их понять. Он чувствовал, что его душит гнев. Она ничего не сказала ему, даже не намекнула, она решила все самостоятельно так, словно его это совершенно не касалось. Но, возможно, это был не его ребенок? Он понял, что окончательно запутался. Схватил бокал и молча проглотил хорошую порцию тоника. Глядя на его лицо, она решила, что объяснить все же придется.
— Видишь ли, Арлан, очень немногие аниранки самостоятельно рожают детей.
— Кто же, черт побери, за них это делает?
— Зародышевую клетку на ранней стадии беременности извлекают из тела матери и затем выращивают в идеальных условиях искусственной плаценты. Это совершенно безболезненная операция.
— Для тебя или для ребенка?
— Его еще нет, Арлан. Он родится только через пять месяцев.
— И у него никогда не будет матери?
— Никто не запрещает мне навещать его в интернате. Все родители так делают.
— Ты хочешь сказать, что ни дома, ни семьи у него тоже не будет?
— Обычаи и правила жизни на твоей планете отстали от нашего мира на многие сотни лет. Воспитание в семьях уродует психику ваших детей. Только в интернате, под наблюдением опытных педагогов, они могут стать достойными гражданами.
— Ты сама это придумала или цитируешь мне свод аниранских золотых правил?
— Арлан, ты все время забываешь, что находишься в другом мире, отличном от твоего.
— И в чужой огород со своими законами не ходят. Но если это мой ребенок, никто не сможет запретить мне позаботиться о нем, и никто не сумеет помешать, даже если очень захочет.
В его голосе зазвучал металл, но она в ответ лишь пожала плечами.
— Никто и не собирается тебе мешать, только мне почему-то трудно представить тебя в роли няньки, Избранный Триединым. Ты ведь, кажется, собирался посетить Проклятые миры? Это может занять много времени… Возможно, гораздо больше, чем ты предполагаешь сегодня.
— Ответь мне еще только на один вопрос. Мне кажется, ты скрывала свою беременность и теперь избавилась от ребенка с одной-единственной целью. Ты боялась, что это помешает твоему участию в экспедиции. Так почему же попасть на Роканду для тебя так важно?
— Я солдат, Арлан. Я привыкла выполнять приказы. Я должна испытать новое оружие, которое сделает аниранцев неуязвимыми в этой бесконечной и жестокой войне. И я хочу завоевать для нашего ребенка право жить без войны. Есть еще одна причина. Я хочу полететь туда вместе с тобой.
