42

Проснувшись, я долгое время не мог понять, где я и что со мной. Я лежал, тупо уставясь в потолок, пока рассудок с трудом выныривал из вязкой бездны тяжелого сна. Наконец я понял, что лежу на достаточно жестком ложе, в комнате с низким потолком, покрытый серой простыней. Я чувствовал сухость во рту и еще какое-то ощущение… хорошо знакомое и означавшее нечто скверное. С растущим чувством тревоги я сел, откинув простыню… и убедился, что дела мои действительно сквернее некуда.

На мне не было никакой одежды, но самым худшим было не это. Я был снова прикован цепью к кольцу в стене — правда, на этот раз за левую ногу, и цепь была куда длиннее, чем в грундоргской тюрьме. По всей видимости, ее длины хватило бы на перемещение почти по всей комнате, которая была несколько больше грундоргской камеры. Забранное вертикальными прутьями решетки окно также было больше, чем там, и располагалось на нормальной высоте, а простую кучу соломы заменяла деревянная кровать; этим различия и исчерпывались. Я собирался уже встать и более подробно исследовать свою тюрьму, как вдруг в двери заскрежетал ключ. Я поспешно прикрылся простыней. Дверь отворилась, и вошла Эрмара.

— Черт возьми, что все это значит?! — воскликнул я, чувствуя, что в сложившейся ситуации мое возмущение звучит несколько комично.

— Извини, Риллен, — спокойно ответила она, — но мне пришлось так поступить.

— Пришлось? Ты хочешь сказать, что действуешь по чьему-то приказу?

— Нет, — ответила она, и ее тон стал жестче. — Исключительно по собственной воле.

— Но зачем эта комедия с побегом?

— Подобно многим из нас, я бесплодна. По нашим законам, меня никогда не подпустили бы к полноценному. Полноценные не должны тратить свое драгоценное семя на таких, как я.

Теперь-то я наконец все понял, хотя, знай я о ее бесплодии, мог бы догадаться и раньше. Мутанты ведь весьма ответственно подходят к вопросам своего размножения. И они не считают обычных людей уродливыми. Красота — понятие относительное, ее идеал формируется как нечто среднее для каждой расы. Но мутанты — не единая раса, все они слишком отличаются друг от друга, и у них не может быть собственного идеала красоты. Если усреднить их внешность, уродства скомпенсируют друг друга, и получится как раз обычный человек. Чертова сука! Ей захотелось сексуального партнера посимпатичнее, и она, ничтоже сумняшеся, просто взяла то, что хотела.

— Проклятье! — воскликнул я. — По-твоему, лучший способ привязать к себе мужчину — это приковать его цепью? Есть извращенцы, которым такое нравится, но я не из их числа.

— Я же сказала, что вынуждена действовать подобным образом! Однажды я уже помогла бежать одному офицеру. Пока мы с ним пробирались по лесам, он говорил, что обожает меня и останется со мной. Но, как только я распилила его кандалы, он огрел меня куском цепи по голове, и когда я упала, бил еще и еще, пока я не потеряла сознание. Думаю, он счел меня мертвой, поэтому я и осталась жива. Когда я пришла в себя, выяснилось, что он исчез, прихватив с собой все, что смог унести. По-твоему, после этого я могу доверять северянам?

— Я не причинил бы тебе вреда.

— Но и со мной бы не остался, — сказала она без всякой вопросительной интонации.

Я промолчал.

— Не остался бы, — повторила она. — Если бы я тебе хоть чуть-чуть нравилась, ты бы дал мне это понять по пути сюда. Впрочем, после той истории я бы вряд ли тебе поверила.

— Но ты хоть понимаешь, что поступила со мной не лучше, чем тот офицер с тобой?!

— Лучше, — безапелляционно заявила Эрмара. — Я спасла тебя от фабрики, а там тебе пришлось бы куда хуже, чем здесь. К тому же я не собираюсь держать тебя на цепи всю жизнь. Нам еще может быть хорошо вместе.

— Хорошо?! С тобой?! — возмущение лишило меня всякой способности к дипломатии.

— Почему бы и нет, ведь ты даже еще не пробовал!

— И не собираюсь! Во всяком случае, — счел нужным добавить я, — пока ты не снимешь цепь.

— Сейчас это невозможно. Ты слишком зол на меня.

— Разумеется! Только не понимаю, какая тебе теперь от меня польза. Неужели после того, что случилось, ты решишься ко мне приблизиться?

— Конечно, — спокойно ответила она. — Предположим, ты меня убьешь — ну и что это тебе даст? Ключа от цепи у меня при себе нет, ножовки тоже. Места здесь глухие, об этом доме никто не знает, тем более никто из тех, кто мог бы тебе помочь. Ты попросту умрешь от жажды и голода, сидя на цепи рядом с моим разлагающимся трупом. Ну, некоторое время ты сможешь питаться моим мясом… но это лишь растянет агонию. Неужели это приятнее, чем быть моим любовником?

Черт возьми, она все предусмотрела! Я мог лишь упрямо повторить:

— Ничего у тебя не выйдет.

— Голодный мужчина — злой мужчина, — изрекла Эрмара. — Я принесу поесть.

— Опять что-нибудь отравленное?

— Теперь-то зачем? — искренне удивилась она.

И действительно, Эрмара принесла миску с холодным мясом и кружку с вином — тем самым, но на этот раз безвредным. Когда она отдавала все это мне, у меня была прекрасная возможность для нападения — но нападение не имело смысла, тут она была права.

— Ты не должен так обижаться из-за того, что я принимаю вынужденные меры предосторожности, — продолжала увещевания мутантка. — Да и что тебе делать на севере? Я же вижу, что ты не простой солдат, ты умнее этих варваров. Видимо, тебе пришлось поступить в армию, чтобы скрыться от преследований. Ты, наверное, аристократ, ставший жертвой интриг. Или ученый, обвиненный в ереси. Или даже… беглец из прошлого, — она метнула на меня пристальный взгляд, но я продолжал спокойно жевать, хотя сердце мое и забилось учащенно.

— Можешь не отвечать, — продолжала она. — В конце концов, я привела тебя сюда не ради разговоров. Но, если ты не умеешь ценить оказанных услуг, подумай хотя бы о собственных интересах. Условия твоего содержания целиком зависят от твоего поведения. Думай, — с этими словами она забрала посуду и удалилась.

Да уж, было над чем подумать. Больше всего меня злила идиотская анекдотичность ситуации. Впрочем, смешного во всем этом было мало, серьезность намерений мутантки не подлежала сомнению. Очевидно, я не мог рассчитывать чего-то добиться переговорами: все козыри были у нее на руках. Тогда что же? Сдаться? Несмотря на мое отношение к сексу, физически я мог бы удовлетворить ее притязания — вряд ли она была слишком ненасытной, раз у нее хватило терпения на весь этот план. Но я хорошо помнил старую басню о певчей птице, которая, попав в клетку, пыталась заслужить свободу усердным пением.

Я слез с кровати и принялся обследовать помещение. Главную проблему составляла цепь, и я с радостью убедился, что металлические звенья и вмурованный в стену штырь во многих местах покрыты пятнами коррозии. Все же цепь была достаточно прочна, нечего было и думать справиться с ней без какого-нибудь орудия. Рассохшаяся деревянная кровать для этой цели явно не подходила. Если нечем распилить, найти хотя бы какой-нибудь рычаг…

Я подошел у окну и потряс прутья решетки. Тоже старые и ржавые; мне показалось, что один из них чуть поддается. Концы прута были зацементированы в щелях между камнями. Если каким-нибудь орудием расковырять эти щели… Очевидно, звеньями цепи, благо длина ее вполне позволяет. Неизвестно только, сколько времени на это уйдет… но начать я решил немедленно.

Не знаю, сколько времени я скреб и корябал старый цемент и яростно тряс прут; в конце концов я совершенно выбился из сил, а работа продвинулась весьма незначительно. Шепотом ругаясь последними словами, я лег отдохнуть на кровать. В этот момент Эрмара заявилась во второй раз.

Теперь на ней не было штанов и рубахи. Босая, завернувшаяся в какое-то покрывало, она походила на женщину моей эпохи, вышедшую из ванной. Однако грязные засаленные волосы — а когда она подошла ближе, то и запах пота — развеивали эту иллюзию.

— Ну, ты все еще сердишься? — спросила она отвратительно кокетливым тоном.

— Сержусь, — пробурчал я.

— Напрасно. Настало время помириться, — с этими словами она скинула покрывало и осталась совершенно голой. Ее грудь была слишком плоской, а тело — слишком мускулистым для женщины; но единственным по-настоящему крупным изъяном была левая рука. Именно эту уродливую клешню я и рассматривал. Проследив направление моего взгляда, Эрмара покраснела и спрятала руку за спину.

Она не имела ни малейшего понятия о технике обольщения и, должно быть, полагала, что достаточно просто стоять вот так, чтобы любой мужчина на нее набросился. Возможно, с ее прежними любовниками-мутантами так оно и было; в отличие от пресыщенных и развращенных аристократов северных королевств или людей моего времени, мутанты, по-видимому, не нуждаются в сексуальной изощренности.

— Ну же! — сказала она, теряя терпение.

Я смотрел на нее без всякого интереса или неприязни, со скучающим равнодушием.

— Я же говорил — ничего у тебя не выйдет.

— Но ты же можешь! — воскликнула она.

— Но не хочу, — спокойно ответил я.

Прежде мне приходилось читать, что женщина, чьи сексуальные домогательства отвергнуты, приходит в куда большую ярость, чем мужчина в аналогичной ситуации. Теперь я мог наглядно в этом убедиться. Казалось, Эрмара вот-вот набросится на меня с кулаками. Но вместо этого она подобрала с пола свое покрывало и порывистым движением завернулась в него.

— Пока не передумаешь, еды больше не получишь, — заявила она, уходя.