83

Теплый ветер шевелил занавеску на открытом окне, донося запахи цветущего луга. Эмили сидела у окна в удобном пневматическом кресле. Ее дела шли на поправку; врачи вот-вот должны были разрешить ей прогулки. Эмили сердилась на них за их медлительность: она чувствовала себя превосходно, и ей чертовски наскучило пребывание в четырех стенах с периодическим выездом на балкон. Правда, к ее услугам был 3D-приемник, но в последние дни фильмы раздражали ее: мысль о том, что где-то люди живут полнокровной жизнью, лишь подстегивала нетерпение девушки. Поэтому, когда ей сообщили о посетителе, Эмили едва не захлопала в ладоши от восторга. И вот теперь она смотрела на дверь, гадая, кто же сейчас появится. Может быть, Фредрик Коллинз? Или…

Дверь отворилась.

— Добрый день, мисс Клайренс, — сказал вошедший. — Меня зовут Роберт Уайт.

— Я прекрасно помню вас, Роберт, — улыбнулась Эмили.

— Вот как? — удивился Уайт. — Значит, вы не избавились от всех этих воспоминаний? Кажется, они были не особенно приятны.

— Я вообще против прочистки памяти. По-моему, в утрате воспоминаний есть что-то от смерти, — Эмили брезгливо поморщилась. — А я ведь, кажется, чуть не познакомилась с ней близко.

«Ты даже не подозреваешь, насколько близко», — подумал Роберт. Момент, когда изменения в мозгу становятся необратимыми, заранее нельзя предсказать с абсолютной точностью, но в одном медики сходились: когда Эмили поместили в анабиозную камеру, у нее оставалось меньше минуты.

— Но, как бы то ни было, все кончилось хорошо, — бодро продолжала девушка. — Вы в очередной раз спасли меня.

— Четыре человека погибли, спасая вас, — не удержался Роберт, возмущенный ее беспечной веселостью. — Последний из них, Хэндрикс, был блокирован на восьмом ярусе. Они хотели взять его живым, но он выпустил последний заряд себе в голову, чтобы избежать участи подопытного кролика.

— О, — лицо Эмили на мгновение обрело то вежливо-скорбное выражение, каким принято встречать известие о смерти чужих вам людей. — Мне очень жаль. Значит, вы тоже здорово рисковали. Как я могу отблагодарить вас?

— Ваш отец уже сделал это.

— Вы получили свой остров?

— Я получил свой остров.

Пауза затягивалась; Эмили мучительно подыскивала новую тему и наконец произнесла: — Не понимаю, почему они стреляли в меня. Наверняка на это была санкция императора… но почему? Ведь не только я знала, кто он такой…

«Они все-таки подчистили ей память! — догадался Роберт. — Конечно, с согласия ее отца, совсем чуть-чуть и не на физическом уровне. Но она уже не знает, зачем Ричард ведет войну — потому что она как раз из тех, что побегут спасать человечество и поднимать шум, выясняя, почему такое мощное оружие в руках земной пропаганды не используется.»

— Ричард не любит проигрывать, — сказал он вслух.

— Да, наверное… За все эти годы он стал настоящим чудовищем. Вам ведь тоже велели молчать о нем, верно? Мне они объяснили, что если я проболтаюсь, это только подорвет престиж Клайренсов, но не поможет остановить войну: ведь главным ее виновником является агрессивно настроенная имперская знать.

Роберт сделал неопределенный жест. Он не мог сказать правду и не любил лгать.

— Но что это мы все об этой проклятой Империи, — спохватилась Эмили. — Расскажите лучше, как ваши дела.

— Лучше, чем когда-либо, если вас это действительно интересует. Я, наконец, обрел свободу, покой и комфорт. Знаете, я даже получил страховку за «Крейсер». Правда, все проценты с моего капитала идут на уплату налогов… ну да ведь я не жажду расширения своего «дела».

— А скажите, Роберт, — Эмили лукаво улыбнулась, — вы по-прежнему меня ненавидите?

— Ну что вы. Конечно, нет. Ведь благодаря вам я получил все, что хотел. Сытый хищник не опасен, вы знаете.

— Так вы все-таки считаете себя хищником?

— Знаете, еще в университете меня как-то назвали одиноким волком. Мне это понравилось. Хотя, вообще-то, в живой природе волк-одиночка — это аномалия.

Эмили почувствовала, что сейчас самое время задать интересовавший ее вопрос.

— Роберт, я хочу вас спросить… Только, пожалуйста, не поймите меня превратно!

— Постараюсь, — усмехнулся пилот.

— Нет, вы не смейтесь… Вот мы с вами побывали в стольких передрягах. Были полностью отрезаны от цивилизации. Не раз казалось, что мы вообще никогда не вернемся в нормальный мир… не было даже уверенности, что мы доживем до следующего дня. И за все это время… вы ни разу не посмотрели на меня, как на женщину. Нет, вы только поймите меня правильно! Я не говорю, что это плохо. Вы вели себя, как настоящий джентльмен, и все такое. Но вы даже предпочитали называть меня «мисс Клайренс», а не «Эмили». Конечно, разница в нашем социальном статусе… но вы отнюдь не из тех, кто робеет перед дочкой миллиардера, тем более что дело происходило не в Нью-Йорке, а в джунглях диких планет. В общем, мне показалось, что это… не совсем обычно…

— Вы могли бы заметить, что я вообще не совсем обычный человек, — сказал Роберт несколько раздраженным тоном. — Я — разумное существо, а не похотливое животное и не сентиментальный придурок. Я никогда не верил в сказки про принцессу и свинопаса… и, кроме того, у вас есть жених.

— Это династический брак, — пожала плечами Эмили. — Мы с Фредриком едва знакомы. Правда, компьютер выдал нам коэффициент совместимости 0,71.

— Это много?

— Ну конечно, вас даже не интересуют подобные вещи! Брак с коэффициентом выше 0,6 считается устойчивым, выше 0,7 — удачным.

— Ну что ж, вас, очевидно, следует поздравить. Но вы правы, дело не только в вашем женихе — меня действительно не интересуют подобные вещи. Распространенное психическое заболевание, которое люди именуют любовью, не имеет надо мной никакой власти.

— Психическое заболевание?

— Конечно, а что же еще? Если рассмотреть это явление объективно и непредвзято, налицо все признаки тяжелой психической патологии. Если человек считает себя лучшим существом во Вселенной, это называют паранойей. А если он считает, что лучшее существо во Вселенной — это особь противоположного пола, это называют любовью. Хотя принципиальной разницы между двумя этими маниями никакой — разве что вторая более распространена. Нет, так называемая любовь — это опасное безумие, послужившее причиной бесчисленных бед и преступлений, и тем более отвратительное, что больные не хотят лечиться, а общество им в этом потворствует.

— И давно вы придерживаетесь подобных взглядов?

— С юности, с тех пор, как впервые стал задумываться об этом. Нет, дело не в каком-то отрицательном личном опыте, как вы могли подумать. Трезвый взгляд на вещи и здравый смысл — вот единственная основа моего мировоззрения. Для того, чтобы убедиться в пагубности наркомании, не обязательно становиться наркоманом. А любовь подобна наркотику, который может облегчить страдания больного, но противопоказан здоровому.

— Значит, паранойя и наркомания… Понятно. А вы здоровы.

— Абсолютно. Надеюсь, вы не станете утверждать, что влюблены в меня?

— Разумеется, нет!

— А если бы это было не так, вы бы все равно не признались… Ну, ну, не злитесь. Я вовсе не собираюсь вас дразнить.

— Значит, теперь вы будете жить на острове в гордом одиночестве?

— Да. Наконец-то отдохну от людей.

— А одичать не боитесь? В старину такое случалось с моряками, потерпевшими крушение.

— Ваша ирония напрасна. Эти моряки были отрезаны от цивилизации. А я через компьютер и систему связи имею доступ к крупнейшим библиотекам мира. Фактически в моем распоряжении все книги, когда-либо написанные человечеством. И лучшие фильмы тоже.

— Значит, общению с живыми людьми вы предпочитаете общество мертвецов?

— Хорошо сказано, — оценил Роберт. — Вы сами это придумали?

— Нет, слышала где-то, — призналась Эмили.

— Ааа… Ну что же делать, если почти все хорошие книги созданы людьми, которых давно нет в живых? Современная эпоха тотальной автоматизации хороша всем, кроме одного: она нивелирует личность. Цивилизация дала человеку слишком много легких развлечений, у него не остается времени и сил на серьезную культуру. Среднестатистический американец из всех писателей прошлого, поднапрягшись, вспомнит разве что Гомера и Шекспира — и то не столько благодаря их таланту, сколько потому, что у этих авторов не было серьезных конкурентов среди современников. Большинство даже не слышало о таких, например, именах, как Федор Достоевский, Марк Алданов или Станислав Лем. Не только большинство читателей, которые и так уже почти вытеснены зрителями, но и большинство так называемых современных писателей! Откуда же сейчас взяться приличной литературе? Вот, — усмехнулся Роберт, — может быть, теперь, когда у меня достаточно свободного времени, я сам напишу что-нибудь.

— Скажите, Роберт, неужели книги — это действительно так интересно, что можно заниматься этим всю жизнь?

— Могу задать вам встречный вопрос: неужели можно всю жизнь общаться с людьми и не преисполниться к ним глубоким отвращением? У каждого из нас свои вкусы.

Вновь воцарилась тишина.

— Ну что ж, — сказал, наконец, Уайт, — я, пожалуй, пойду. Выздоравливайте.

— Честно говоря, Роберт, я так и не поняла, зачем вы приходили.

Бывший пилот пожал плечами.

— Очевидно, как всякий грамотный человек, я должен был поставить точку в конце фразы. Никакое дело не следует оставлять незаконченным. Если бы мы не встретились сейчас, вы бы, пожалуй, потом стали разыскивать меня, чтобы поблагодарить за свое спасение. Я избавил вас от этой необходимости и пришел попрощаться. Прощайте, Эмили, вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся.

— Прощайте, Роберт. Не скучайте на своем острове. И… спасибо вам за все, что вы для меня сделали.