65

Эмили не видела неба и вообще открытого пространства с того момента, как имперские десантники затолкали ее в катер — все это время она находилась в запертых помещениях без окон, сперва в каюте звездолета, потом, на протяжении нескольких часов — в отсеке большого флаера и, наконец, в своей теперешней камере, куда ее доставили прямо из крытого ангара. Она не имела даже отдаленного представления, где находится, расположена ли ее тюрьма на планете или в космосе. Гравитация чуть превышала земную; но это могла быть центробежная сила на вращающейся станции или даже инерционная сила, возникающая при полетах в транспространстве. Со временем, впрочем, Эмили убедилась, что никуда не летит; в пользу этого предположения говорили и размеры тюрьмы, слишком большие для космического аппарата — путь от ангара до камеры состоял из нескольких спусков на скоростных лифтах и переходов по туннелям.

Условия содержания Эмили нельзя было назвать суровыми: в ее распоряжении была довольно просторная комната, оснащенная всеми атрибутами цивилизованной квартиры — от элементарных гигиенических удобств до компьютерного терминала и 3D-видео. В углу висела инструкция на английском языке, объяснявшая, как пользоваться терминалом; c помощью него Эмили могла заказывать пищу из достаточно разнообразного, но привычного для землянина меню (еда подавалась автоматически через специальное окошко в стене), а также выбирать фильмы (их было около сотни, все земные и довольно старые; 3D-видео был подключен только к воспроизводящему устройству и ничего иного с его помощью увидеть было нельзя). Обитатель комнаты мог менять по своему желанию свет, температуру и влажность, мог слушать музыку и выбирать пейзаж за фальш-окнами — большими экранами в стене. Словом, Эмили могла бы чувствовать себя довольно комфортно, если бы не нарастающая скука и страх перед неизвестностью. С того момента, как ее заперли здесь, она не видела ни одного коррингартца, никто не входил к ней, не связывался через компьютер, не обращался с вопросами или приказаниями; те же, кого она видела раньше, вели себя как простейшие роботы, ни разу не сказав ни слова (за исключением распоряжений конвоиров: «Прямо», «Налево»). Спасаясь от скуки и страха, Эмили много спала; со временем она заметила, что периодически, особенно после еды, сон ее бывает как-то особенно глубок. По-видимому, в пищу добавляли какие-то препараты; Эмили поняла, что с ней что-то делают, когда она отключается, но не пыталась отказаться от пищи, сознавая, что тюремщики все равно добьются своего. Как-то раз, вынырнув из черного омута сна, она припомнила смутные видения, мелькнувшие словно сквозь пелену: просторная светлая лаборатория, приборы… Очевидно, ее увозили на медицинские исследования. Догадка подтвердилась, когда, стоя под душем, она заметила на своем теле еще не исчезнувшие круги от присосок датчиков, а в другой раз — след от укола. Неужели воплотился в жизнь кошмар, о котором рассказывал Уайт, и коррингартцы ставят над ней свои ужасные биологические опыты? От этой мысли ее охватила паника. Дьявольский план — заразить пленницу какой-нибудь страшной чумой, а потом вернуть землянам за выкуп! Впрочем, Эмили удалось взять себя в руки и рассудить, что подобный план бесполезен для Империи: земляне тщательно обследуют всякого, побывавшего в руках коррингартцев, даже если это дочь Клайренса. И все же Эмили страдала если не от страха, то от унижения: хотя она и убеждала себя, что коррингартцы — не люди, и ей нечего стыдится, мысль о том, что эти существа раздевают ее, осматривают, трогают своими уродливыми бугристыми пальцами, была отвратительна.

Наконец однажды — не имея часов и находясь все время в комнате без окон, Эмили быстро потеряла счет времени — дверь ее камеры отворилась. На пороге стояли двое коррингартцев; по золотым знакам различия на их черных формах девушка поняла, что перед ней — не простые солдаты. Сердце Эмили бешено заколотилось; радостная мысль, что за нее наконец-то внесли выкуп, боролась в ней со страхом, что появление имперских офицеров означает нечто совершенно иное — и совершенно ужасное.

Один из офицеров что-то сказал. — Вы пойдете с нами, — перевел транслятор, висевший у него на шее.

— Куда? — спросила Эмили, чувствуя, что страх побеждает. Коррингартцы не удостоили ее ответом; они молча ждали.

— Я никуда не пойду! — взвизгнула вдруг Эмили, забившись с ногами на койку и обхватив руками колени.

— Вы пойдете с нами, или мы применим силу.

Мысль о то, что коррингартцы будут прикасаться к ней, когда она находится в полном сознании, была едва ли не страшнее неизвестных ужасов; к тому же Эмили понимала бессмысленность сопротивления. Она покорно встала и вышла из камеры. Кроме офицеров, снаружи ее ждало еще четверо солдат. Узницу провели по коридору до лифта, кабина которого вполне могла бы вместить десять человек. Он тронулся с места, а затем остановился так плавно, что Эмили так и не поняла, поднимались они или спускались. Затем был снова освещенный искусственным светом коридор и раздвижные двери, миновав которые, они оказались в помещении, похожем на миниатюрную станцию подземки. В обе стороны уходил неосвещенный туннель с проложенными в нем рельсами; по стенам змеились провода. Из туннеля несло сыростью, и Эмили впервые твердо уверилась, что находится глубоко под землей. Почти сразу подъехал небольшой вагон пулевидной формы, с единственным окном впереди. Эмили и оба офицера сели в салон, отделенный от водительской кабины непрозрачной перегородкой; солдаты, относившиеся, видимо, к внутренней охране тюрьмы — или чем там было это заведение — остались снаружи. Вагон тронулся, и, хотя, как ясно было по стуку колес, мчался он с большой скоростью, путешествие было долгим. За все это время коррингартцы, сидевшие напротив девушки, не произнесли ни слова. Эмили закрыла глаза, чтобы не видеть их безобразные лица. Офицеры испытывали аналогичное желание, но по долгу службы не могли ему последовать. Наконец вагон остановился. Снова были коридоры и лифты, но на этот раз перед каждыми новыми дверями офицеры предъявляли пропуск часовым. В конце концов они остановились перед высокой дверью с позолоченной надписью. Один из коррингартцев встал перед объективом камеры и вложил пропуск в щель; загорелся синий огонек, и дверь открылась.

— Входите, — велел офицер. Эмили повиновалась. Тяжелая дверь захлопнулась у нее за спиной, и девушка осталась одна.

Она оказалась в большой комнате — даже скорее зале. Естественно, здесь тоже не было окон, и, более того, искусственный свет был каким-то странным: та половина, где находилась Эмили, была ярко освещена — светились стены, пол и потолок — другая же тонула во мраке. Эмили потрогала светящиеся стены; они были гладкие и холодные. На освещенной половине не было никакой мебели, но впереди в полутьме Эмили разглядела кресло с высокой спинкой и направилась к нему с твердым намерением сесть. Однако на границе света и тьмы она наткнулась на невидимое препятствие. На ощупь преграда была гладкой и холодной, как и стены, и тянулась от одной стены до другой, разделяя помещение на две половины. Эмили поняла, что это такое: мембрана, свободно пропускающая свет только в одну сторону — из-за этого одна половина комнаты казалась темной, но оттуда можно было беспрепятственно рассматривать находящихся в другой половине. Убедившись, что сесть ей не предложат, Эмили с оскорбленным видом отошла от мембраны и прислонилась к стене. Из-за этого она не сразу заметила, что в кресле кто-то сидит. Когда она вошла, там еще никого не было; но, когда бы он не появился, он, похоже, не собирался первым обращать на себя внимание. Эмили снова подошла к перегородке; неподвижность и безмолвие неизвестного только усиливали ее страх. Но вот, наконец, он шевельнулся: рука его что-то нажала на подлокотнике, и кресло придвинулось к границе света. Незнакомец поднялся. На нем был просторный черный плащ с капюшоном, спускавшийся до пола; лицо закрывала черная пластиковая маска. Девушка почувствовала, как ее пробирает дрожь.

— Ты — Эмили Дженифер Клайренс, — голос, произнесший эти слова, не был лишен интонации — очевидно, говоривший использовал дорогую модель транслятора. Хотя интонация не была вопросительной, Эмили почувствовала необходимость кивнуть.

— Дочь Реджинальда Мармадьюка Клайренса.

— Да.

— Внучка Чарльза Эдварда Клайренса.

Эмили снова кивнула.

— Знаешь ли ты, кто я?

— Вы… — ее голос пресекся. — Вы — Император Коррингарта.

— Да, — согласилось существо в маске, — но не только. Я — Ричард Герберт Клайренс, брат твоего деда.