Глава 13

Полковник Новицкий сидел за своим столом и хмуро смотрел на опустевшую рюмку – привычное средство не помогало расслабиться. Да и о каком расслаблении речь, когда творится такое? Когда все висит на волоске? Начальство трясло его как грушу, требуя хотя какого-нибудь результата, а он ничего не мог сделать, хуже того – почти ничего не понимал. Неформалы по-прежнему выскальзывали из пальцев, уходя неизвестно куда. Ни один из исчезнувших не вернулся и не дал о себе знать даже близким.

О том, чтобы поймать Лазарева или кого другого из ключей или замков речи уже не шло – Новицкий успел убедиться, что это попросту невозможно. Попробуйте поймать того, кто способен мгновенно перемещаться куда угодно! А стрелять на поражение нельзя. Полковник вспомнил, что случилось с принцем Фейсалом после убийства ясноглазых, и содрогнулся. Да и патриарх не просил, а умолял ни в коем случае не причинять какого-либо вреда неформалам, говоря, что последствия будут необратимыми.

На память пришел разговор с высшими церковными иерархами, которым о происходящем сообщил Папа Римский. Они, впрочем, и сами о многом догадывались, а кое-что и знали точно. Бегство с Земли всех, кто не принимал «ценности» этого мира, перепугал церковников до смерти, они-то, в отличие от мирских властей, прекрасно понимали, что это означает.

– Господь забирает лучших… – губы Патриарха, когда он произносил эти страшные слова, дрожали. – Мне страшно, но я обязан сказать это вам. Видимо, вскоре грядет Суд… Тот самый Суд…

– А вы где были и что делали?! – с яростью выдохнул Новицкий. – Виллы себе покупали и мерседесы?! Это же ваш долг был – научить людей, что можно, а чего нельзя делать по законам Всевышнего!!!

– Наш… – опустив голову, признал Патриарх. – Мы крепили Церковь, думали, что Бог нас за это простит, а Он не простил…

– И что теперь, всем каюк?! – буквально выплюнул полковник. – Что теперь делать?!!

– Не знаю… Мы сейчас вызвали в столицу не замешанных в наших сварах священников. Из глубинки, не испорченных, не принимавших реалии нашего мира. Они были слишком неудобны своей фанатичной верой, и их ссылали в дальние епархии, чтобы не мешали. Поймите, мне тоже не нравилось происходившее, но я ничего не мог сделать, слишком сильна система, интересы слишком многих были затронуты…

– Попрошу вас все же кое-что мне прояснить, – с огромным трудом взял себя в руки Новицкий. – Почему лучшими считаются те, кто практически ничего не достиг в жизни? Они же даже пользы никакой почти не приносили, эти ч… – он едва не чертыхнулся, – неформалы. Их же очень мало!

– Понимаете, так вышло, что сейчас те, кто раньше уходили в скиты, служили родине верой и правдой, не жалея себя, несли на себе наибольшую ношу, стали уходить в неформалы, не найдя себя в других сферах, – неохотно выдавил Патриарх. – Они стали ненужными в мире, где все определялось деньгами, они были немым укором тем, кто хотел только успеха, раздражали самим своим существованием, своей непохожестью на остальных. Ведь такие люди не приемлют корысти и лжи, им нужно служить настоящему делу. А раз такого дела здесь нет, то они просто отстраняются от мира, чувствуя себя в нем лишними. Они неспособны просто жить, ни к чему, кроме собственного успеха, не стремясь – им нужно нечто большее. Не все из таких, правда, становятся неформалами. Кое-кто находит себя в армии, другие занимаются каким-либо искусством, например пишут песни, картины или книги, третьи просто бродят по миру в тайной надежде найти свой путь, но так и не находят. Обычно. А сейчас им открылись все дороги, но, учтите, эти дороги только для них, нас туда не пустят.

Патриарх на мгновение замолчал, тряхнул головой и тоскливо взглянул на полковника:

– Вы, наверное, хотите также знать, чем они так важны для нашего мира. Дело в том, что они обычно лучше, честнее и добрее окружающих, что, впрочем, ясно из уже сказанного, но я повторю. А поэтому плохо приспосабливаются, да и не хотят этого делать. Но самим своим существованием они дают другим пример, не позволяют окончательно оскотиниться. И вот они уходят. Вы представляете во что превратится человечество без них?.. Я – нет…

– Когда массово уходили байкеры, я ощутил, словно из мира вырвали что-то живое… – задумчиво произнес Новицкий. – Возможно, это была реакция того, что Вернадский назвал ноосферой?

– Не уверен… – качнул головой Патриарх. – Церковь, как вы знаете, официально не признает данную теорию.

– Да плевать я хотел на то, что вы признаете или не признаете! – снова взорвался полковник. – Я к вам пришел, чтобы спросить совета! Что делать?!! Это мне скажите! А свои догмы оставьте при себе!

– Я уже говорил, что мы вызвали в столицу лучших священников, – вздохнул Патриарх. – Настоящих. Неформалы, к счастью, уходят не все вместе, а постепенно. Мы хотим попытаться поговорить с ними, попросить не уходить. Должны же они понимать, на что обрекают нас?!

– Думаю, мы их так достали, что им уже все равно… – обреченно махнул рукой Новицкий. – А наше ведомство на них еще и настоящую охоту затеяло. Хорошо хоть никого убить не успели, вовремя спохватились…

– Именно, что вовремя, – с какой-то непонятной интонацией подтвердил патриарх. – Может, и вам стоит попробовать поговорить с уходящими?

– И что мне им сказать? – иронично поинтересовался полковник. – Я не оратор. У ваших монахов будет больше шансов.

– Сомневаюсь. Неформалы если кого и уважают не из своих, то только людей, полностью отдающих себя делу, не рвачей. Бизнесменов на дух не переносят, считают, что именно они своей бесконечной алчностью привели мир к краю пропасти. По крайней мере, так говорили немногие неформалы, с которыми нам удалось пообщаться. Еще до этих событий. К сожалению, мы не восприняли их слова всерьез…

– А вы сами разве не бизнесмены?.. – язвительно спросил Новицкий. – И как это совмещается с заповедями Христовыми? Помните, как Христос поганой метлой выгнал всех менял из Храма Божьего? А вы что делаете?! А потом удивляетесь, что к вам не идут?! Люди же не слепые, они все видят!

– По больному режете… – опустил голову Патриарх. – Думаете, я всего этого не понимаю?.. Понимаю, но опять же ничего поделать не могу. Система сильнее меня! Но сейчас речь уже не об этом – сейчас речь о том, будем мы вообще или нет. Понимаете?!

– Понимаю, – скрипнул зубами полковник. – Теперь уже понимаю. Что ж, благодарю за информацию. Прошу, если у вас получится переговорить с уходящими, сообщить мне обо всем, что они скажут.

– Сообщим, – пообещал Патриарх.

– Всего доброго!

Новицкий вспоминал этот разговор и кривился. Ничего у попов не вышло! Неформалы говорили одно, хоть и по-разному – поздно. Уже все поздно, все предопределено, ничего изменить нельзя. А сказав это, уходили все в тот же золотой туман, будь он проклят.

– Сергей Иванович! – в кабинет вихрем ворвался капитан Краснов. – Сергей Иванович, беда!

– Что еще на наши головы?.. – устало спросил Новицкий.

– Музыканты уходят! – с отчаянием выдохнул капитан.

– Что?! Как?! – вскочил полковник.

Новицкого просто затрясло от этого известия. Да что же это такое?! Да как же можно?! Они что, с ума все посходили?! Неужто не понимают, что творят?! Неужто совсем у них ни сочувствия, ни доброты не осталось?! Уходят! А подумать об остающихся трудно?! Ведь это тоже люди! Обычные, живые люди! Да, пусть в чем-то плохие, но живые! За что с ними так?! Как можно оставить их без защиты?!

– Рассказывай… – глухо произнес полковник, падая в кресло.

– А что тут скажешь?.. – на жестком лице Краснова появилось выражение какой-то затаенной боли. – Началось все вчерашним вечером, на концерте известных металл-групп, когда они решили сыграть одну песню все вместе. Произошло что-то невероятное, струны гитар вдруг засветились призрачным светом. То, что сыграли после этого ребята – это невозможно! Я с трудом достал билет и был на этом концерте, видел все сам. Их музыка выворачивала душу, зал выл и стонал, такого никто еще ни разу не слышал. А затем музыкантов скрыл серебряный – не золотой, а серебряный! – туман! Когда он развеялся, на сцене никого не было…

Он опустил голову и добавил:

– Мало того, почти треть зала тоже оказалась пуста…

– Господи, смилуйся… – в отчаянии простонал Новицкий. – За что Ты так?!.

– И это еще не все, – хмуро посмотрел на него Краснов. – Придя утром на службу, я потребовал доставить мне сводки по всем городам России. Я имею в виду сводки по исчезнувшим музыкантам, даже по малоизвестным. Так вот, за вчерашний день ушли в серебряный туман больше четырехсот человек. И это продолжается. Два часа назад томский симфонический оркестр сыграл реквием Моцарта и после этого исчез почти в полном составе, оставив только дирижера и двух скрипачей. Я передал в томский ФСБ приказ допросить этих троих.

– Не только их самих, но и все их окружение, – насторожился полковник. – У нас появилась возможность понять критерии отбора уходящих. У меня есть подозрение, что оставшиеся – морально нечистоплотные люди, потому их и не взяли.

– Иначе говоря, моральные уроды, – криво усмехнулся капитан.

– В общем, да, но не стоит об этом, – вздохнул Новицкий. – Поговорить бы с кем-то из уходящих, чтобы хоть что-то понять…

– У нас есть такая возможность, – неожиданно сообщил Краснов.

– Что ты имеешь в виду? – резко выпрямился полковник.

– В подземном переходе в квартале от нас сейчас поет паренек, бросив на пол открытый футляр от гитары. Я обратил на него внимание, когда ходил на обед. И каким-то образом понял, что этот паренек на грани ухода. Сергей Иванович, я не знаю как это ощутил, но ручаюсь, что прав. Что-то внутри меня уверено в этом…

– Пошли! – быстро вскочил Новицкий. – Надеюсь, успеем.

Они поспешили покинуть кабинет, скатились по лестнице на первый этаж и, покинув контору, буквально за несколько минут проскочили квартал и спустились в подземный переход. Краснов не ошибся – там действительно стоял парнишка лет двадцати, с длинными немытыми волосами, в старой, потертой джинсовой куртке. Он что-то наигрывал, мелодия плыла по переходу, но мало кто обращал на нее внимание – у людей хватало своих забот.

Полковник подошел вплотную к музыканту и посмотрел ему в глаза. Там то и дело вспыхивали серебряные искры. И Новицкий осознал, что капитан был прав – этот парень действительно вот-вот уйдет, он уже не здесь, он просто прощается с этим миром. Полковник достал из кошелька пятитысячную купюру и бросил ее в гитарный футляр, однако музыкант не обратил на это никакого внимания, продолжая играть. Мелодия нарастала, становилась тревожной и зовущей куда-то. А куда? Хотелось бы Новицкому это понять. А ведь гитарист сейчас уйдет…

– Погодите! – буквально взмолился он. – Не уходите еще! Неужели вы не понимает, что творите?! Мы же живые! Не бросайте нас…

– А вы уверены, что живые? – Музыкант повернул голову, его глаза стали уже полностью серебряными. – Я – нет. И вы сами решили стать такими, какие есть. Сами! Так и отвечайте за все сами, я вам не судья, я просто не хочу быть с вами.

Он посмотрел на Краснова, как-то странно улыбнулся и сказал:

– А с тобой, истинный воин, мы еще встретимся, ТАМ встретимся.

Музыкант показал рукой куда-то в сторону.

– Ну объясните хотя бы, что происходит! – чуть не взвыл Новицкий.

– Это не моя задача, – с доброй улыбкой ответил парень. – Пусть воин тебе объяснит перед уходом, он уже почти понял. А потом к вам придут.

Его пальцы пробежались по струнам, которые были уже не струнами, а походили, скорее, на лучи света. Мелодия набрала силу, покрыла собой все вокруг, заставила всех проходивших мимо людей замереть на месте и вспомнить все лучшее, что было в их жизни. Последний аккорд – и музыканта скрыл серебряный туман. А затем развеялся. Гитарист ушел.

Новицкий беспомощно повернулся к Краснову и оторопел. В глазах того плескались стального оттенка волны, он как-то непонятно улыбался, словно видел нечто недоступное другим.

– Саша, что с тобой?! – встревоженно выдохнул полковник.

– Все в порядке, Сергей Иванович. – Голос капитана был звучен, в нем как будто грохотали отзвуки грома. – Теперь – точно все в порядке. Теперь я знаю.

– Что ты знаешь?! – рванулся к нему Новицкий. – Что?!

– Какой же мрази мы служим… И как мы все просрали… Нет у этого мира будущего, поймите, Сергей Иванович. Он уже мертв. Купи-продайчики убили все, а прежде всего, души – и свои, и чужие. Как знаете, честь для меня не пустой звук.

– Знаю, Саша… – подтвердил полковник. – Я тоже старался жить по чести, но не всегда получалось. Но ты так и не объяснил, что с тобой?

– Ничего, я просто ухожу… – широко улыбнулся Краснов, в его льдисто-стальных глазах горела детская, шальная радость. – Ухожу туда, где еще ценятся честь и верность слову, где можно служить не подонкам, где у власти те, кому служить не зазорно.

– И ты?.. – невольно отступил на шаг Новицкий, на его лице проступила боль.

– И я, – подтвердил Краснов. – Скоро уйдут все воины чести. Знаете, Сергей Иванович, у вас тоже есть шанс. Больше ничего не могу сказать. Простите, но сейчас вы просто не поймете. Надеюсь, свидимся!

Он помахал рукой и ступил в возникшую позади светло-голубую дымку.

– Постой! – ринулся за ним полковник, но наткнулся на стену.

«Тебе еще рано…» – раздался в голове чей-то безличный голос.

Новицкий растерянно смотрел на место, где только что стоял Саша Краснов, которого он знал с ранней юности. И понимал, что раз такие, как Саша, уходят, то здесь действительно все кончено.

По Невскому проспекту в сторону Финского залива шла большая группа людей разного возраста, одетых в найденные в закромах ролевые одежды – у кого какие нашлись. От кожаных доспехов и самодельных кольчуг до бальных платьев. Полиция старалась не обращать на них никакого внимания – сверху спустили строжайший приказ ни в чем не ущемлять неформалов, что бы те ни творили. Впрочем, они ничего особого и не творили, просто прихлебывали прямо из бутылок и банок различные спиртные напитки.

Прохожие, завидев странную компанию, старались не обращать на нее внимания. Все уже понимали, что эти скоро уйдут в свой непонятный золотой туман. Происходящее пугало людей, вызывало у них недоумение, обиду, растерянность. Они ощущали, что их просто бросают, но не осознавали почему и за что. Однако после устроенного байкерами кошмара подходить к неформалам просто опасались. Кто их знает? Лучше не рисковать.

Постепенно темнело, мертвенным светом загорались фонари, мимо ехали машины, шли люди. А компания все также двигалась в сторону гавани, где их дожидался построенный старым капитаном парусник с командой из молодых юнг, совершивших недавно кругосветку. Полиция в отдалении сопровождала ролевиков, негласно охраняя их – неприятностей никому не хотелось. Пусть уж тихо-мирно убираются, ничего не вытворив напоследок.

– Видал уже, как они сваливают? – спросит молодой полицейский сержант у напарника, пожилого усатого мужика с нашивками лейтенанта.

– Видал… – недовольно пробурчал тот. – Туман золотой поднимается, они туда ныряют – и все. Мы тогда брать их хотели, кинулись следом. Ага, как же! Об ощущениях говорить не буду, тошно.

Он содрогнулся, вспомнив, как нечто огромное и незримое мгновенно оценило всю его жизнь и с отвращением вышвырнуло вон, словно он был каким-то мерзким насекомым. С тех пор лейтенант пытался понять, что же в нем такого отвратительного – ведь жил, как все. Да, брал, так все же брали! Жить-то на что-то надо, сын в институте учится, да и начальству отстегивать регулярно приходится. Он даже сходил в церковь, но ничего, кроме разочарования, это не принесло.

Вскоре компания вышла на стрелку Васильевского острова. Ролевики расселись на парапете и молча подняли вверх банки и бутылки, прощаясь с родным городом. Нева несла мимо них свои мутные воды, за нею виднелся Зимний дворец. Все слова были давно сказано, все итоги подбиты. Каждый взял с собой только самые дорогие вещи на память, но никто не взял оружия, подсознательно зная, что если оно понадобится, то придет само.

– Прощаетесь? – заставил ролевиков повернуть головы сухой, надтреснутый голос.

Перед ними стоял аскетичного вида монах в потрепанной черной рясе. Он с грустью смотрел на компанию, переводя вопрошающий и требовательный взгляд с одного на другого.

– А вам-то что? – безразлично отозвался парень в черных джинсах и синей куртке с множеством карманов. – Вы Его предали! Вот и оставайтесь наедине со своим предательством!

– Стой, Торвин! – положил ему руку на плечо другой, уже седоватый человек с морщинами на осунувшемся лице. – Этот не предавал, этот – настоящий!

– Надо же, – удивился тот. – Такие еще остались? Тогда не удивлюсь, если он и сам вскоре уйдет.

– Но мы же не верим в Единого, для нас есть только боги, и их много… – удивилась девчонка в косухе и не шедших ей светлых джинсах.

– Ты потом поймешь, – печально сказал седой и повернулся к монаху. – Вы что-то хотели?

– Уже ничего… – Голос того слегка дрогнул. – Я все увидел. Простите нас, мы не выполнили свой долг, не смогли…

Он понурился и шаркающими шагами двинулся по набережной. Его догнал чей-то голос:

– Такие там тоже нужны!

Однако монах не ответил и вскоре скрылся из виду. Ролевики переглянулись и совершенно одинаково улыбнулись, ощутив его уход туда, куда вскоре уйдут и они сами.

Затем все встали и, не обращая внимания на поспешивших отойти полицейских, направились к гавани.

– Добро пожаловать на борт! – широкой улыбкой встретил их старый капитан.

И едва все оказались на корабле, отдал команду поднять паруса. Парусник величаво отвалил от причала и скрылся в золотистой дымке.

Новицкий понуро сидел в своем рабочем кресле, пальцы судорожно скребли по столу. После ухода Саши Краснова ему было очень плохо и больно, он пытался осознать, что же он сделал в жизни не так, да и что вообще не так в этом мире, раз от него отвернулся Бог?..

Окончательно добил полковника панический звонок Патриарха, сообщившего, что монахи и священники, отправленные уговаривать неформалов остаться, сами исчезают. Мало того, некоторые дальние монастыри почти полностью опустели – по рассказам оставшихся, монахи пропадали прямо во время молитвы, их окутывал белый свет, и они словно растворялись в нем. По словам Патриарха, ушли искренне верующие, не желающие прогибаться в угоду системе.

В последнее время Новицкий перестал звонить Халеду, ему было противно общаться с этой тварью. Однако тот позвонил сам и сообщил, что не теряет надежды предотвратить катастрофу, на что полковник презрительно хмыкнул. На вопрос «Каким образом?», координатор ответил, что кое-кого из неформалов удалось заинтересовать жизненными благами. Новицкий едва в голос не расхохотался. Этот идиот, похоже, не понимает, что продаться могли только те, кто на самом деле неформалом не является! Но объяснять что-либо Халеду посчитал бессмысленным – не поймет, живет в определенных координатах и в принципе не способен за них выйти.

Насмешливо ухмыляясь, полковник слушал разглагольствования координатора о том, что тот не теряет надежды уничтожить кого-то из ключей или замков. Что, мол, не все умеют телепортироваться, что в Парагвае и Чили развернута настоящая охота на Берина, Мартинеса, Рагнара и Сашими. Халед также сокрушался, что в Саудовской Аравии продолжается страшная песчаная буря, из-за чего не получается обнаружить Фатиха и Джонсона. А когда Новицкий спросил, что с поиском Солнцева, координатор только зло выругался, затем пробурчал, что тому пока удается скрываться. И пообещал поотрывать кое-кому головы, если не найдут. Полковник слушал его и понимал, что отходит все дальше от проблем этого мира, что ему все это уже почти безразлично, но остается еще долг. При этом Новицкий никак не мог толком понять, чего же ему нужно.

В мире происходило то же, что и в России, разве что пока в меньших масштабах. Или же правительства просто занижали число исчезнувших, что было вполне возможно.

Новицкий читал бесчисленные сводки и горько улыбался – ситуация становилась все безнадежнее с каждым днем. Впрочем, он все чаще задавал себе вопрос: «Для кого безнадежнее?» И не знал, что ответить. Для остающихся? Да. Для уходящих? Вряд ли. Узнать бы еще только куда они уходят. Но этого, скорее всего, ему знать не дано. Если уж старый друг, отставной безногий майор, с которым вместе воевали в Чечне, не сумел ничего объяснить и поспешно уковылял на своих костылях в загоревшуюся стальным светом стену, помахав полковнику на прощание. Это ножом резануло по сердцу.

– Прав был Патриарх, чтоб ему… – прошептал Новицкий пересохшими губами. – Лучшие уходят… Лучшие! Господи, неужто все? Неужто мы такие подонки, что нас даже пожалеть нельзя?..

И сам понимал, что вопрос риторический, да и не ощущал больше связи с теми, кто ради своей выгоды превратил мир в кошмар. Они сами виноваты в том, что с ними произойдет – и жалеть их действительно нельзя. Но остальные-то? Они в чем виноваты? Полковник удивлялся не свойственным ему мыслям и не замечал, что в его глазах все чаще вспыхивают серо-стальные искорки – в зеркало смотреться был не приучен, разве что когда брился.

Он встал и прошелся по кабинету. Домой возвращаться смысла не было, его там никто не ждал – жена ушла еще в девяносто восьмом, сразу после кризиса, когда Новицкий разом лишился всех своих невеликих сбережений, сказав, что ей надоело жить с неудачником. С тех пор он отдавал все свои время и силы службе, она стала для него жизнью. Потому, наверное, и достиг чего-то, хотя теперь все эти достижения казались попросту жалкими. Вспомнив наполненные детской радостью глаза безногого майора, в последний раз смотревшего на него перед тем, как уйти в стену, полковник светло улыбнулся. Счастья тебе, дружище, где бы ты сейчас ни был!

– Вы хотели поговорить? – внезапно раздался за спиной чей-то смутно знакомый голос.

Новицкий, зная, что кабинете никого не должно быть, резко обернулся, хватаясь за кобуру, но тут же отдернул руку – перед ним стоял Михаил Лазарев. Он выглядел взъерошенным и усталым, но довольным, словно только что сбросил с плеч какую-то тяжесть.

– Хотел… – глухо выдавил полковник. – Хотя теперь уже не знаю, есть ли смысл…

– Есть, – возразил гляциолог. – Вот теперь как раз есть. А раньше не было.

– Почему?

– Вы бы просто не поняли, не захотели задуматься над моими словами.

– Наверное, вы правы, – вынужденно признал Новицкий, садясь. – Не хотите выпить?

– Не откажусь, – едва заметно улыбнулся Лазарев.

Полковник достал из тумбы стола початую бутылку коньяка и наполнил два граненых стакана. Пододвинул один гостю и отхлебнул глоток из второго. Тот последовал его примеру, а затем задумчиво посмотрел Новицкому, казалось, в самую душу.

– Я хотел бы понять, кто вы, – наконец нарушил молчание полковник. – Крысы, бегущие с корабля? Предатели? Или что-то другое?

– Вы сами выбросили нас на обочину жизни, так чего же вы от нас хотите? – насмешливо бросил гляциолог. – У нас не осталось другого выхода, кроме как уйти. Помните слова Патриарха?

– А вы откуда о них знаете?! – насторожился Новицкий.

– Так ли уж это важно, откуда? – отмахнулся Лазарев. – Знаю, поверьте. Так вот, раньше мы были востребованы, я имею в виду имперское и советское время, тогда у нас был хотя бы какой-то шанс что-то сделать в жизни – не для себя, как вы понимаете. А затем… – он поморщился. – Да что мне вам рассказывать, а то вы не знаете о том, что стало. У мира был шанс, и этот шанс звался Россией, но мы его бездарно упустили, позволив навязать себе изначально чуждый нам звериный эгоизм, когда каждый только за себя. В лучшем случае, за свою семью, но это уже неважно. Так почему те, кто не захотел становиться бездушным, должны отвечать за тех, кто поддался соблазну? Творец дал людям право выбора, но и ответственность за свой выбор тоже. Почему вы считаете, что отвечать за свои преступления должен не преступник, а кто-то другой?

– Я так не считаю! – возмутился полковник. – Но объясните мне, почему кое-кто все же находил себя? Шел в армию, в искусство или куда еще! Почему же большинство подалось в неформалы, которые не приносили обществу никакой пользы?!

– А потому, что нам слишком противно постоянно сталкиваться с дерьмом, с миром, где все покупается и продается! – жестко отрезал гляциолог. – Мы пытались донести до людей хоть что-то, но нас никто не слушал! Нас объявляли сумасшедшими или просто игнорировали, продолжая рвать и хапать любой ценой. Неужели же никому не приходило в голову, что в могилу с собой ничего из нахапанного не унесешь?! И Богу не предъявишь счет в банке!

Его слова больно ударили Новицкого, он сам все это понимал, но сжимал зубы и терпел, искренне считая, что служит Родине, что это его долг, а кто там у власти – неважно. Возможно потому, что в верхах знали о его обостренном чувстве долга, ему и доверили фактически руководство страной во время этого страшного кризиса. Но полковник видел, что творится вокруг, вот только ничего не мог противопоставить этому. На его памяти тех, кто пытался бороться с системой, просто давили, походя давили. Вот он и старался сделать на своем месте хоть что-нибудь. И делал!

– Хорошо, пусть так… – глухо сказал Новицкий. – Но неужели в нашем мире ничего хорошего нет? Ведь неправда же! Сколько прекрасного создано! Какие книги и какая музыка написаны! Какие люди жили! И что, все напрасно?..

– Главное ведь не созданное, а человеческие души, – грустно ответил гляциолог. – А они сейчас превратились в такое…

Он поежился и добавил:

– Смотрите, как выглядит ноосфера Земли!

Перед внутренним взором Новицкого появился вращающийся туманный шар, на котором смутно виднелись очертания материков. А затем этот шар затянуло что-то настолько омерзительное, что для описания не нашлось бы слов ни в одном из языков мира. Это нечто проникало всюду, везде протягивало свои щупальца, от одного вида которых полковника передергивало. Земля начала судорожно биться, но нечто не отпускало ее, все плотнее сжимая в своих жутких объятиях. И наконец несчастный мир не выдержал и закричал от боли, этот пронзительный неслышный крик так шарахнул по нервам, что Новицкий сам едва не вскрикнул, сдержавшись только крайним напряжением воли.

– Что это было?! – ошалело прохрипел он.

– Это так Земля кричит в последние годы! – движением руки Лазарев погасил изображение и снова отпил коньяка. – Глотните тоже, вам сейчас нужно.

Полковник послушно опустошил стакан, не почувствовав вкуса, а затем требовательно уставился на гляциолога.

– Думаете, никто не услышал этот крик? – глухо спросил тот. – Думаете, Земля одинока? Ни в коем случае! Она связана с другими мирами, и они тоже ощущают весь этот ужас…

Он укоризненно покачал головой и продолжил:

– Но нам попытались помочь, дали еще один, на сей раз – последний шанс. И это – ясноглазые дети. А что мы сделали? Вам напомнить случившееся в Саудовской Аравии? Или ваши же попытки собрать всех ясноглазых в специнтернатах?

– Не надо мне этого напоминать… – перекосило Новицкого. – И что теперь?.. Все кончено?

– Думаю, этот мир мог ждать огненный шторм, – как-то странно посмотрел на него Лазарев. – Одновременно возникли бы тысячи вулканов, и планета очистила бы себя от причиняющих ей боль. Именно это мы пытаемся предотвратить, – в его голосе появилась укоризна. – А вы за нами охоту устроили…

– Так неужели нельзя было объяснить?!! – взорвался полковник. – Мы бы помогли всем, чем только можно, а не мешали! Мы же думали, что вы срываете печати Апокалипсиса! И готовы были на все, чтобы этого не допустить!

– А вы нас послушали бы? – скептически посмотрел на него гляциолог. – Вы поверили бы мне? Молчите? Вот-вот…

– Не поверил бы… – опустил голову Новицкий. – Но хотя бы попытался проверить.

– Каким образом? – поставил его в тупик этим вопросом Лазарев. – Ведь мои слова рушат саму основу, на которой стоит цивилизация потребления. Поймите, она тупиковая, у нее нет будущего! Впрочем, бывает, что такая псевдоцивилизация выбирается из колыбели, но ничем хорошим это никогда не кончалось. Дело в том, что социум или становится не конкурентным, или гибнет – третьего не дано. Тысячи пророков разных религий и народов пытались донести до людей казалось бы простую истину – не делай другому того, чего не хочешь получить сам! Неужели это так сложно? Но люди продолжали идти по головам друг друга, чтобы безнаказанно хапать. И вот вам результат!

– Каков же итог?.. – с трудом заставил себя казаться спокойным полковник.

– Пока трудно сказать, – пожал плечами гляциолог. – Есть несколько вариантов. Мы потому так и спешим инициировать всех, кто способен уйти, что не уверены успеем ли. А если не успеем и не сможем сорвать печати – да, мы именно срываем печати, только не с целью уничтожить мир, а с целью дать ему хоть какой-то шанс – то может сработать худший вариант.

– А если сумеете? Что тогда?

– Земля будет жить. И люди будут. Да – другие! Но будут. «Ценности» мира, где пожирают друг друга, постепенно уйдут навсегда.

– А если люди не пожелают отказываться от своих ценностей? – подался вперед Новицкий.

– Их никто не станет заставлять это делать, – иронично посмотрел на него Лазарев. – Им просто некому будет эти «ценности» передать.

– Что вы имеете в виду?.. – побелел полковник.

– Сами подумайте, – с грустью ответил Лазарев. – Попробуйте понять, что «ценности» хищников не нужны ТАМ.

– А где это – ТАМ? – жадно спросил полковник. – Где?! Куда вы, черт возьми, уходите?! Что ТАМ такое?!

– Простите, но вам это знать пока рано, – вздохнул гляциолог. – Дело в том, что до многих вещей каждый должен доходить сам. И кстати…

Он светло улыбнулся, помолчал и едва слышно добавил:

– Тот, кто сумеет понять, снова разжигает в своей душе ту незримую искру, что дал нам Он, и оживает. И тогда перед ним открываются все пути…

– Вам легко говорить! – с отчаянием выдохнул Новицкий. – А что делать человеку, которого с раннего детства убеждали, что именно так – правильно! Что иначе поступать нельзя! В чем он виноват?!

– В том, что не захотел думать самостоятельно! – отрезал Лазарев. – Вспомните старую песню: «Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает по себе!» И это именно так. Один не принимает мир зла – и уходит в неформалы, монастырь или еще куда. Другой принимает и пытается в этой системе достигнуть своих целей, не понимая, что с каждым нечистым поступком его искорка становится тусклее, а затем и вовсе гаснет…

– Не могу с этим согласиться, – закусил губу полковник. – Я встречал парней, которым требовался лишь толчок, и они сами становились лучше. А если все уйдут, то некому будет дать этот толчок! Понимаете, некому!

– Нас слишком мало осталось… – горько усмехнулся гляциолог. – Мы и так делаем все, что можем. Но изменить тех, кто не хочет меняться, нам не по силам. Пусть сами отвечают за себя. Мы криком кричали, пытаясь докричаться до них – и что? Сами видите. А поэтому мы уходим, дав всем, кто может уйти, шанс последовать за нами. И учтите, любой из оставшихся способен пробудить свою искру, если по-настоящему пожелает этого.

– А вы походите по улицам, посмотрите с какой тоской обычные люди смотрят сейчас друг на друга, – посоветовал Новицкий. – Они ничего не понимают, но где-то в глубине души чувствуют, что что-то очень важное уходит из мира. И им больно. Понимаете?

– Понимаю, – кивнул Лазарев. – Но кто им мешает измениться? Никто, кроме них самих. Мы сейчас стараемся дать им шанс хотя бы дожить свою жизнь, как они привыкли. А если кто-то изменится – добро пожаловать! Мы с радостью примем его. Ни один из живых не может жить в мире мертвых! Это просто невозможно – либо он умрет сам в конце концов, либо уйдет. И мертвым не место в мире живых.

– Мне трудно судить, – обреченно выдавил полковник, от всего сказанного у него разболелась голова. – Но я все равно не согласен с тем, что наш мир – это мир мертвых. Я знаю многих настоящих, живых!

– А многих ли по сравнению с основной массой? – грустно посмотрел на него гляциолог.

Новицкий потерянно промолчал. А затем вспомнил, о чем еще хотел спросить.

– Скажите, а почему неформалы уходят не все? И музыканты? Кое-кто ведь остается.

– А кто именно остается, вы не задумывались?

– Задумывался, – признался полковник. – И даже допрашивал некоторых оставшихся. У меня возникло ощущение, что эти люди… з-э-э… как вам сказать?..

– А ничего не надо говорить, и так все ясно, – усмехнулся Лазарев. – Но все же озвучу, чтобы не было недомолвок. Оставшиеся – это люди с мелкой душонкой, способные на подлость ради выгоды или вообще ради любви к «искусству». Среди нас такие тоже попадаются, к сожалению. Понимаете, тот, кто не придает значения чужой боли, никогда не сможет уйти. Причем, хочу уточнить – именно уйти. Никто и никого не уводит, мы просто дали тем, кто способен увидеть нечто большее, чем остальные, шанс. Это как бы… – он ненадолго замялся. – Это как бы некий фильтр, не пропускающий сквозь себя равнодушных, эгоистов и прочих.

– Но сколько я знал хороших людей, помогающих друг другу, но далеких от ваших заскоков, – во взгляде Новицкого сквозило недоверие. – Самых обычных людей, часто необразованных, но при этом – добрых. Так что не сходится, извините.

– Попробую объяснить. Дело в том, что люди, живущие только реалиями окружающего их мира и не способные заглянуть за грань, пусть они даже добрые, все равно ограничены. И они просто не смогут уйти, ведь по их мнению окружающее – единственная реальность. Все остальное для них просто не существует. А чтобы заглянуть, нужно всего лишь понять ту истину, о которой я вам говорил, которую пытались донести до людей еще пророки и мессии, не говоря уже о нас. Правда, понять необходимо не умом, а сердцем, душой.

– Хорошо, пусть так, – набычился полковник. – Но ведь они никого не предавали, никому не делали зла. Они просто честно жили.

– А этого уже недостаточно. – Взгляд Лазарева полыхнул золотым светом. – Раньше хватало, сейчас нет. Пришло время того, что кое-кто называет Переходом. Человечество или поднимется на иной уровень, или уйдет в небытие. Сколько многие из уже ушедших пытались объяснить людям, что у них не осталось времени просто жить! Сколько на эту тему написано книг, песен, даже снято фильмов. Мало кто прислушался. Что ж, это их выбор. У них есть на этот выбор право. Так почему же они не хотят отвечать за свой выбор?! Мы за свой отвечаем! Или еще ответим.

– Значит, плохо пытались донести! – отрезал Новицкий.

– А может, вы просто не слушали? – склонил голову набок гляциолог. – Ведь у вас было столько более важных сиюминутных забот! Знаете, мне эта ситуация напоминает вот какую. Представьте, что вы знаете о скором нападении врага, пытаетесь предупредить, криком кричите, но вас никто не слушает, люди заняты своим хозяйством, огородиками и никто не хочет верить, что все это может измениться. И вот враг приходит. После этого те же, кто не желал вас услышать, обвиняют вас в том, что вы не объяснили им, не заставили их принять меры для обороны. Вам это ничего не напоминает?

– Напоминает… – сквозь зубы признал полковник. – Может, и так, – он яростно потер седые виски. – Но что же делать?!. Мне, например?! Я присягу давал защищать, а защитить не могу…

– Только вы сами сможете решить, что должны делать, – негромко ответил Лазарев. – Мы же делаем все, что можем, даже куда больше, чем можем. Скажи мне кто-нибудь месяц назад, как повернется моя судьба, я бы только пальцем у виска покрутил. А вот пришлось брать на себя страшную ответственность, тащить на себе неподъемное дело. И буду тащить, пока жив. То же и вам предстоит.

– Предстоит… – резко насторожился Новицкий. – Что вы имеете в виду?..

Гляциолог не ответил, улыбнулся, почему-то пристально посмотрел полковнику прямо в глаза, немного помолчал и произнес:

– Мы еще встретимся, воин! Но не здесь.

С этими словами он встал, превратился в двухмерную тень и исчез, оставив Новицкого допивать коньяк в одиночестве.