Глава 13
Короткая передышка

Проехав несколько кварталов, аль-Рашид понял: несмотря ни на что, он успел порядком проголодаться, — и предложил Владу сначала где-нибудь перекусить, а уж после ехать к тому в контору.

— Добро, — согласно кивнул Хватко, — голод не тетка, пирожка не подсунет. Заодно я вызову свою машину. А эту колымагу бросим, наверняка она в угоне. Может, тогда в «Чучхе»? Дешево и съедобно.

— В «Чучхе» так в «Чучхе», — пожал плечами Георгий. — Только сам заказывай, я с корейской кухней не знаком. Куда ехать?

Они свернули в один из кварталов Желтого округа. Немного попетляв в лабиринте пестрых, разукрашенных причудливыми иероглифами и аляповатыми драконами улочек, нырнули в какой-то двор. Загнали «тридцатку» между мусорными контейнерами и дальше отправились пешком.

Похоже, дядя был завсегдатаем этого заведения. Во всяком случае, официант, одетый в серый полувоенный френч, сразу и молча проводил их в отдельный кабинет, если таковым, конечно, можно считать угол, отгороженный бумажными ширмами; Влад Сулейманович показал официанту, тоже молча, два пальца, тот кивнул и, не выясняя заказа, моментально удалился.

— И что ты обо всем этом думаешь, дядя Влад? — первым нарушил молчание Георгий.

— Сначала расскажи, что с тобою случилось со времени нашей встречи в «Звезде Вифлеема».

Пока Георгий рассказывал, им принесли «пулькоги», «хве» (названия кушаний пояснял, естественно, Хватко), неизменный рис и пузатый графинчик рисовой же водки. Первое блюдо, что-то вроде обжаренных ломтиков говядины в сложном соусе, показалось Георгию вкусным, а второе — из сырой рыбы — абсолютно несъедобным; попробовав, он сморщился, отодвинул тарелку и попросил официанта повторить «пулькоги».

— Так что скажешь? — вновь спросил аль-Рашид дядю, закончив наконец рассказ. Почти полный, если не считать эпизода с Магогом, который он, держа данное слово, опустил. — Совпадение?

— Конечно же нет, — вздохнул Хватко, утирая салфеткой рот, и тяжело отвалился на спинку стула. — Особенно принимая во внимание давешнего червяка из канализации и тех ментов-андроидов.

— А кто стоит за этими атаками? Полагаешь, корпорация Муна? — уточнил Георгий, вытаскивая из кармана неизменную сигару.

— Без сомнения! Не думаешь же ты в самом деле, что наш вонючий друг был дрессированным питоном? Не-ет, мы столкнулись с использованием запрещенных биоинженерных технологий, это очевидно. А раз это очевидно, следовательно, за всем этим стоит Корпорация. Больше, ядрен-матрен, некому. У нас если кто на такое и способен, так только они, уммовцы, мать их… А свидетельницу эту, как ее бишь, — ну да, Романову, — кто убрал?

— Так твое мнение, что это не обычное самоубийство? Любовь-морковь и все такое?

— А сам-то как думаешь? — невесело усмехнулся дядя. — Ты ж ее дважды опрашивал, не я. Показалась она тебе психопатической личностью, экзальтированной особой?

— Скорее непроходимо глупой. Никаких суицидальных наклонностей я не заметил.

— Вот видишь! Конечно, надо дождаться результатов вскрытия, тогда узнаем, чего ей там, понимаешь, вкололи. Но наверняка что-нибудь с ней сделали… И заметь — опять прямо в здании их долбаного офиса. Ничего не боятся, суки! А теперь и за тебя взялись. Да-а… Видать, здорово ты достал их своим расследованием, на больную мозоль наступил, не иначе… Одного не могу понять — с чего они именно на тебя окрысились? Почему, если на то пошло, не на меня? Я-то хоть под их бизнес копаю, а ты что? Ну, пытаешься дознаться истинных причин гибели Омарова, хорошо… гм… ну и что? Неужто там все настолько серьезно? Не понимаю!

— Я пришел к тем же выводам… — начал Георгий, но в этот момент запульсировал его нарком. — Извини, кто-то прорывается.

Это было письменное послание от Гоголадзе. Сенатор сообщал, что вынужден немедленно лететь в Тифлис, причем по делу, связанному с расследованием; суть дела никак не уточнялась.

— Так вот, — продолжил аль-Рашид, дочитав письмо, — я пришел к тем же выводам. И оказался в том же тупике. И знаешь, Влад, на сегодняшний момент вижу единственное объяснение этим атакам: Инвойс Омаров, как и все прочие «сыны Муна», умер насильственной смертью, и Корпорация пытается теперь это скрыть. А еще, сердцем чую, в этом замешана одна корпоративная крыса… Некто господин Репо Субвенций Грантович.

— Начальник СВК? — удивился Хватко.

— Именно. Не знаю пока, правда, каким образом, но… Кстати, я тут подсчитал средний срок жизни всех тринадцати усыновленных, вышло — десять лет…

— Ты имеешь в виду продолжительность их жизни после усыновления? — уточнил дядя.

— Понятное дело.

— Да зачем?! К чему, скажи, Корпорации убивать этих долбаных «сынов»?! Из-за их тел? Чтобы поскорей на органы пустить, пока, понимаешь, те не испортились? Чушь собачья! Это то же самое, что, добывая промышленным способом алмазы, отбирать отдельные из них, прятать в огромной куче дерьма, а потом сызнова их оттуда выковыривать! Бессмысленно и грязно.

— Согласен. Дело не в их телах или органах. — Георгий примолк, задумчиво катая сигару в ладонях. — Постой-ка! Каждый новый «усыновленный» получает причитающиеся ему миллиарды в свое полное распоряжение, так? Так. Однако тут есть маленькое «но»…

— Какое же?

— Он не может их никому завещать.

— К чему ты клонишь? — насторожился Влад Сулейманович.

— После его смерти все эти денежки возвращаются в «Фонд Муна», то бишь вместе с телом достаются Корпорации.

— И что?

— А то. Как, по-твоему, должен вести себя человек, который твердо знает, что не сможет оставить своего состояния ни детям, ни родственникам, ни даже друзьям. И в могилу с собою забрать их тоже не сможет.

— Тратить должен. Транжирить шальные деньги напропалую, — усмехнулся Хватко.

— Вот! — воскликнул аль-Рашид.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Влад Сулейманович, — что «сынов Муна» убирали, чтобы предотвратить чрезмерную растрату денег Фонда? Почему бы тогда не ликвидировать их сразу? Сам же говоришь: средний срок жизни «усыновленного» — десять лет. А ведь некоторые протянули и дольше.

— Ну-у… — неуверенно пожал плечами Георгий, — чтобы не вызывать подозрений, наверное.

— Никуда не годится. — Хватко вздохнул и налил себе рюмочку рисовой водки. — Меня больше, если на дело под таким углом смотреть, другое удивляет: как это до сих пор никому из «усыновленных» не удалось растратить, на хрен, все причитающиеся ему денежки. Подчистую.

— Не так просто израсходовать пятнадцать с лишним (или сколько там на сегодняшний момент?) миллиардов. Сумма немалая.

— Ерунда! — отрезал Влад Сулейманович. — Купи себе космический челнок, вложись в строительство колонии на Титане… Да построй пару новых Пирамид Хеопса, в конце концов!

— А может, — оживился Георгий, — уммовцы как-нибудь того… отслеживают момент, когда «усыновленный» начинает планировать чрезмерные траты и…

— Ох, Жорж! Все это притянуто за уши, шито белыми нитками и не лезет, понимаешь, ни в какие ворота. Это — не версии.

— В таком разе я могу предложить еще один мотив: убийства «усыновленных» совершались с целью сократить временной разрыв между выборами. Я имею в виду шоу с выборами очередного «сына Муна».

— Гм… гм… сократить разрыв? А зачем?

— Ну-у… чтобы публика, зрители то есть, не утратили к этому шоу интерес.

Хватко сложил руки на объемистом животе и задумался. Даже глаза прикрыл. И замер. Прошло не меньше минуты, а потом… потом лицо его начало медленно заливаться краской, пока не стало пунцовым, как свекла, и тут он вдруг звонко хлопнул ладонью по столу и неудержимо расхохотался.

— Ха-ха-ха-ха! О-о-ох! Ха-ха-ха! Бр-ред! — воскликнул он, давясь и охая то ли от смеха, то ли от ярости. — Что за бред! О-ох, Жорж! Могущественная трансатлантическая корпорация, чей годовой доход сравним с бюджетом среднего государства… убивает людей… ха-ха! одного за другим, понимаешь… и все для того, чтобы… чтобы не снизился рейтинг какого-то долбаного телешоу! Ты чувствуешь, Жорж, как это звучит?!

Георгий скривился, но не мог не признать, что звучит это и правда довольно глупо.

— Глупо?! Не-ет, ядрен-матрен! Абсурдно и нелепо! Вот как это звучит. В огороде бузина, а в Киеве дядька, — не унимался Хватко.

— Ну хорошо, хорошо! — раздраженно прервал его Георгий. — А сам-то ты что можешь предложить? Какова твоя версия?

— В том и дело, — вздохнул Хватко, — что никакой версии у меня нет. Я даже не могу, понимаешь, уловить логики последних… событий. — И, помолчав, неожиданно предположил — А что, если за всем этим стоят разведслужбы Срединной империи?!

— Матерь Божья! — воскликнул аль-Рашид. — Срединная-то тут при чем, скажи на милость?

— Ну-у… действия наших гипотетических злодеев обычной человеческой логикой объяснить невозможно, так?

— Допустим, — нетерпеливо пожал плечами Георгий, — и что дальше?

— А то! Отчего бы тогда не предположить, что за всеми этими делами стоят… некие силы… которые руководствуются какой-то иной, недоступной нам, человекам, логикой. Например, те же имперцы.

— Ох, дядя Влад, — мрачно вздохнул аль-Рашид, — мою версию высмеял, а сам чего лепишь? Я готов уже скорее поверить в твоего Песьего Царя, чем в пресловутую «руку Каракорума». Потом, я сталкивался с подданными Срединной империи… вот как с тобой сейчас! И уверяю тебя — сримцы такие же люди, как и мы.

— Нет, не люди, — упрямо повторил следователь, — таково мнение Архипастыря.

И столько обескураживающей убежденности прозвучало в этих его словах, что Георгий предпочел не спорить.

— Будь по-твоему, — пожал он плечами, — однако предлагаю все же спуститься с небес на грешную землю.

— То есть? — нахмурился Влад Сулейманович.

— То есть обстоятельства нас лимитируют, поэтому давай рассматривать только реальные, приземленные версии.

— А ты зря, ядрен-матрен, иронизируешь, между прочим… Вот известно ли тебе, к примеру, кто такие «кощунники»?

— Первый раз слышу, — признал аль-Рашид.

— Во-от! — поднял палец Хватко. — Помнишь, я тебе давеча об атеистах рассказывал?

— Конечно помню.

— Так вот, самых, понимаешь, отмороженных среди них — тех, которым просто в Господа не веровать мало было, им еще непременно подавай всякие бесчинства, вроде осквернения святынь и… ну и прочего, — так вот таких атеистов называли «воинствующими». И представь себе, что эти самые кощунники — последыши воинствующих атеистов. Более того, их секта дожила до наших дней! То бишь натурально действует среди нас, честных мирян. Вождя ихнего зовут дед Кощун, а…

— Ну! — нетерпеливо перебил Георгий приятеля. — А с нашим делом какая тут связь?

— Во-от, ядрен-матрен! — снова значительно поднял перст следователь. — А связь такая, что есть многие основания полагать, что «Ум Муна» этих самых кощунников тайно спонсирует.

— Ну уж! — засомневался аль-Рашид. — На кой бы это «УММу» сдалось?

— Не знаю, — развел Хватко руками. — Однако сведения получены мною из, понимаешь… заслуживающего доверия источника.

— От спонсоров, что ли? От вселенцев? — догадался Георгий.

Влад Сулейманович молча кивнул.

— Кто такие трансгуманисты, знаешь? — спросил он, понизив голос.

— На уровне семинарской программы, из уроков истории, — поднял брови Георгий. — Партия такая существовала когда-то. Ее запретили после ратификации Конвенции «Трех N0». Не сразу, а в… не помню сейчас, котором году, но примерно лет пятьдесят или шестьдесят назад. А что?

— Молодец, племяш! А какова была идеология той партии и почему ее запретили, вам в семинарии рассказывали?

— Ну да, — пожал плечами аль-Рашид, — в основе трансгуманизма лежала допустимость изменения природы человека, включая его биологический возраст, освоение им новых сред обитания, таких как океан, космос… Ну и так далее… Понятное дело, с духом Конвенции это никак не сочеталось…

— Ты у нас просто отличник, — одобрительно покачал головой Влад Сулейманович. — Однако думаю, что все-таки могу немного расширить твой кругозор по этому предмету. Я ведь, понимаешь, не первый день по трансгуманистам работаю… Не из любопытства, но по поручению…

— Спонсоров, — снова подсказал Георгий.

— Вот именно. Так вот, еще во времена Просвещения здесь, в Европе и вообще на Западе сформировалась, а после стала доминирующей идеология, по своей сути изначально светская, антихристианская и вообще антирелигиозная. С течением времени и по прошествии веков именно эта идеология (ее именовали по-разному: либерально-демократической или идеологией «прав человека») превратилась в мировоззренческую ось всего западного человечества, а христианство, напротив, к концу века двадцатого практически сошло на нет. На наше счастье, мусульманский Восток не воспринял этой либерально-демократической заразы, сумев сохранить изначальную религиозную девственность и, соответственно, бодрость духа. К чему я веду? А вот, понимаешь, к чему: когда пришли времена, едва не ставшие для человечества последними, разложившемуся гедонистическому западному обществу оказалось нечего предъявить в ответ на новые вызовы эпохи. В самом деле, главный постулат тогдашних либералов о том, что человек-де вправе верить во что угодно и не верить ни во что — слабое препятствие на пути генетического апокалипсиса. И если бы не твердая, непримиримая позиция исламского мира, мы бы наверняка уже перестали быть людьми, а превратились бы в отвратительных трансгенных монстров вроде браиловских химер.

Слава Господу, на Западе нашлись-таки здоровые силы, побудившие власти вновь обратиться лицом к христианским ценностям. Однако сотни лет гонений не прошли даром: католицизм и православие уже не могли претендовать на роли самостоятельных политических сил. Тогда-то и пришла спасительная идея о Вселенском Союзе Церквей…

— Спасибо за политинформацию, — нетерпеливо перебил дядю Георгий, — но какое отношение все это имеет к предмету нашего разговора? При чем здесь Корпорация «Ум Муна» или ее «сыны»? А тем более — смерть Инвойса Омарова!

— Ты, ядрен-матрен, дослушай, потом говори! Ну вот, после объединения Церквей и особенно когда большинство государств присоединились к Конвенции, либеральную заразу удалось наконец выжечь. Но, понимаешь, не до конца. Некоторое, довольно продолжительное время секулярная идеология продолжала существовать. Под видом всяких партий, общественных движений и организаций. Трансгуманизм как раз из их нечистого числа будет. И вот представь себе, что руководство трансгуманистской партии у нас, в эСГЕэС, всегда — вплоть до разгрома и законодательного запрета — состояло из исполнительных директоров «УММа»! Так-то. А ты говоришь! Больше скажу: доказательств у меня тому нет — пока нет, — тем не менее уже сейчас могу с уверенностью утверждать, что и по сегодня в недрах «УММа» тайно продолжает существовать — и, заметь, эффективно функционировать! — подпольная организация трансгуманистов.

— Гм… — аль-Рашид задумчиво почесал нос, — предположим, так оно и есть… И что из этого следует? В Корпорации тысячи сотрудников, наверняка среди них не только трансгуманисты, но даже… кромешники отыщутся…

— А ты заметил, — упрямо гнул свое Влад Сулейманович, — что среди менеджмента Корпорации значительный процент индусов?

— Да, — согласился аль-Рашид, — сразу обратил внимание. Ну и что?

— А то! Ты заметил, что в их Центральном офисе отсутствует всякая религиозная символика? — вопросом на вопрос ответил следователь.

— Ну-у… пожалуй, ты прав, — кивнул Георгий. — Не то чтобы всякая… однако верно, вселенской символики и даже общеположенной клерикально-государственной атрибутики я в Пирамиде и впрямь не заметил… Так ведь индусы — язычники! Может, поэтому?

— Не поэтому, — поправил его Хватко, — а потому что. Все одно к одному выходит, так-то!

— Да чего выходит-то? — нетерпеливо спросил аль-Рашид.

— То и выходит, что уммовцы, ядрен-матрен, на самом деле тайные враги Вселенской Церкви и государства. Понимаешь? Членов запрещенной партии у себя скрывают? Скрывают. И персонал-то себе специально такой подобрали — чтобы, значит, понимаешь, легче было сторонников вербовать. И кощунников для того же субсидируют, и…

— И натяжек в твоей логической схеме — как на лице стареющей примы, — встрял Георгий. — Не забудь, Индия ратифицировала Конвенцию «Трех No».

— И еще я совершенно уверен в том, — продолжил, игнорируя его скепсис, Хватко, — что есть, есть какая-то связь между убийствами «усыновленных» — а что это именно убийства, я с тобою полностью согласен — и посягательствами на Конвенцию «Трех No». И еще мне почему-то думается, что, только выявив эту самую связь, мы поймаем наконец уммовцев на разработке запретных технологий. И сможем тогда доказать, что они грубо попрали законодательство по биоэтике — как международное, так и наше, еэсовское.

— Кто о чем, а пьяница о водке, — отмахнулся Георгий, раскуривая сигару, которую долго до того нюхал. — Согласись, последнее твое предположение не более убедительно, чем моя версия. Все упирается в то, что, если бы Корпорации был необходим человеческий материал для продолжения запрещенных опытов, гораздо проще — дешевле и безопасней — добывать его где-нибудь, скажем… в Крысином округе. Там этого материала — лопатой греби! И главное, никто никогда не дознается. А тут… создавать Фонд, организовывать шоу, чтобы потом с таким риском завладеть телом не какого-нибудь безродного бродяги, а именно очередного «сына Муна»? Они же счастливчики, к ним — внимание прессы и прочее… Концы с концами не сходятся. Я, конечно, понимаю твой главный интерес в этом деле. И вполне сочувствую, даже разделяю, но… не забывай, что передо мною-то поставлена задача вполне конкретная: установить действительную причину смерти Инвойса Омарова, сына Сэма Гоголадзе, сенатора Американского Содружества Наций от штата Нью-Джорджия. Я хочу знать, имел ли место несчастный случай или это все-таки было убийство. А если последнее, то кто убил и зачем.

— Посто-ой! — недобро прищурился Влад Сулейманович. — Это ты чего, племяш? На попятный решил? Мы же с тобой договорились, разве нет? Работать в команде: я помогаю тебе, а ты — мне. То есть я тебе — доступ и поддержку, а ты работаешь и в моем направлении тоже. Союз меча и кинжала. Или что? Или как?

— Ничего я не на попятную, — поморщился Георгий, — просто твои рассуждения насчет сримских шпионов и тайных еретических обществ кажутся мне неубедительными. Как ты сам любишь говорить: лучше курица в руках, чем жаворонок в небе… ведь так?

— Нет, не так, — усмехнулся Хватко, хлопая племянника по плечу. — Я нутром чую, что скоро в наших руках окажутся и твоя курица, и мой жаворонок. Фаршированная у нас будет курица, причем этим самым жаворонком, во как!

— Хорошо, убедил… А что с теми ДСП-файлами? Помнишь, я тебя просил их проверить? Или забыл?

— Обижаешь, начальник. Только, по-моему, ничего существенного эта информация тебе не даст.

— И все же.

— Значит, во-первых, касательно происхождения: национальность и расовая принадлежность всех тринадцати «усыновленных» самая различная, ничего объединяющего их в этом плане или каких-то иных закономерностей по национальному признаку я не обнаружил. Ну, в части половой принадлежности тебе и так, без меня, известно: подавляющее большинство «сынов Муна», точнее одиннадцать, были мужчинами.

— А с почерками что?

— Не знаю, чего ты хотел выяснить, но в наших базах данных имеются образцы почерка восьми «усыновленных». И все они совершенно различны, ничего общего. Тем более что писали эти восемь на трех разных языках: четверо — по-русски, трое — на английском и один — по-немецки.

— Только на трех? А кто они были по этносу?

— Шести разных национальностей, кажется. Ну и что?

— По правде говоря, я и сам не знаю. Просто пытаюсь отыскать любые закономерности или, напротив, несоответствия… А точно — ничего общего?

— Визуально почерка разные, — пожал плечами Хватко, — а результаты сравнительной почерковедческой экспертизы я получить еще не успел — едва задал программу, как поступило твое сообщение о встрече, так что пришлось моментально срываться и вытаскивать тебя из засады. Ну, все одно собирались ехать ко мне в контору, там и посмотрим…

— А чего бы не прямо отсюда?

— Да я свой нарком в кабинете, понимаешь, оставил. — Влад Сулейманович продемонстрировал пустое запястье. — Спешил, говорю же.

— Можно с моего, — предложил Георгий, протягивая левую руку.

— Давай не будем понапрасну нервировать систему. Любой вход с чужого кома регистрируется, потом возникнут вопросы ко мне: отчего да почему… Поехали уже, машина давно у входа!