Глава 11
Тем временем где то…

Эбеновое солнце, отраженное в агатовых водах; каменистые равнины, усеянные темными фосфорными огнями; леса странных деревьев и изломанные пики скал на горизонте… Что это, реальность или виртуальный мираж? Какая разница… Ожидание — и снова ожидание…

Плотный туман наполняет лишенный запахов воздух, поднимаясь к небесам из раскаленного железа… Слепой онемелый мир…

Внешняя опасность… что-то в окружающей Его зримой тьме сдвинулось, сначала почти неощутимо, обманчиво — неуловимо, словно последний выдох паралитика, потом дрогнуло… потекло… заструилось.

Неужели? Наконец-то достойный соперник! И хоть какое-то разнообразие. Сколько Он ждал? Годы? Десятки лет? Дольше — века. Ноздри Живущего Внутри алчно затрепетали, он оскалил пасти — костры ненасытного времени. О да! — это случилось: Его мир под угрозой. Иалтабаоф чуял пряный запах этой угрозы.

«Опасность… Опасность… ближе-ближе-близко», — шепчут голоса с запада. «Грядет, грядет! Он уже рядом» — поет хор с востока…

Голодный ветер выхватил клок тумана, обнажив груду желтых костей, и заиграл, запел в отполированных временем остовах. Живущий Внутри приоткрыл сотню-другую глаз и недовольно заворчал: к ожиданию добавилась тревога…

— Пополам — и сразу, — предлагает нарушитель. Постовой дорожно-патрульной службы Приходько молча кивает на свой приоткрытый планшет. Хрустящая бумажка падает по назначению.

И тут Приходько ощущает присутствие Бога, своего Бога. Глаза его на миг стекленеют, а потом вспыхивают голубым электрическим светом. Водитель с недоумением пялится на замершего милиционера.

— Улица Святого Гайдара, дом шесть, четвертый подъезд… — произносит патрульный. — Слушаюсь.

— Чего, чего? — недоумевает водитель «тридцатки». Но Приходько ничего ему на это не отвечает, а расстегивает кобуру и, достав табельный парализатор, наставляет его на обомлевшего водителя.

— Вылезайте из машины, — ровным голосом говорит он и слегка поводит стволом пээра, — живо.

Перепуганный нарушитель выскакивает из салона и, растерянно переминаясь, встает рядом с передней дверью. Милиционер забирается на его место и поворачивает ключ зажигания; бросив взгляд на монитор заднего вида, он замечает старшину, оставившего помещение поста и со всех ног спешащего теперь сюда. Приходько переводит парализатор на «убойный» режим. «Каждый заостри меч свой», — бормочет он и улыбается.

— Постой, брат! — кричит старшина, подбегая к машине. — Я с тобой. — И тоже широко ухмыляется…

«Жигули» срываются с места, обдав растерявшегося хозяина пылью из-под воздушной подушки.

— Изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя приимет суд… — ни к кому особенно не обращаясь, произносит патрульный.

— Упою стрелы Мои кровию, и меч Мой насытится плотию, — поддерживает его старшина.

В глазах гаишников мелькают веселые электрические искорки.

Тварь, что живет под Городом — в самых его недрах, редко поднимается так высоко, так близко к поверхности из своей наполненной нечистотами бездны. Лишь пару раз за всю долгую жизнь ей доводилось поплескаться в струях коллектора — любопытство завлекло ее туда в поисках более крупной добычи.

Обычным же ареалом ее обитания являются давно заброшенные тоннели, прорытые в незапамятные, даже для нее, времена в рыхлых отложениях докембрийского периода, и естественные пещеры в лежащих еще ниже базальтовых породах.

А повседневной пищей ей служат крысы, коричневые стада которых заселяют все имеющиеся пустоты городского чрева и которые никогда, никогда не истощаются. Это весьма важно, имея в виду аппетит твари — несмотря на почтенный возраст, ее организм продолжает расти. И меняться.

Так что покидать привычные подземные уровни у нее нет никаких резонов.

Однако сейчас, когда спящие чипы-имплантаты в ее мозгу внезапно ожили, тварь обретает новую цель существования. И устремляется вверх. Через хитросплетения сырых лабиринтов, навстречу, возможно, подстерегающим ее опасностям.

И ничто не может остановить ее (или уже их?) в этом неудержимом стремлении сквозь тьму.

Правда, тьма подземелья не абсолютна, как это может показаться стороннему наблюдателю, — влажные стены там и тут покрывают пятна плесени, источающей мягкое гнилостное свечение, бледно мерцают растущие на каменных сводах причудливой формы грибы; снующие в ручьях, канавках и подземных озерцах рыбешки, напоминающие гуппи, фосфоресцируют; даже толстые мокрицы и те поблескивают разноцветными искорками.

Вот она минует целую сеть старинной, не используемой уже канализационной системы, сворачивает в остро пахнущее метаном ответвление и, кроша свисающие с проржавевших труб сталактиты, поднимает свое тело к уводящему вверх вертикальному колодцу; стекающий по осклизлым стенам шахты тяжелый клоачный газ не останавливает ее, напротив — смертельно опасный даже для крыс, густой, как туман, воздух кажется ей насыщенным манящими ароматами.

Преодолев колодец, тварь оказывается в заброшенном служебном тоннеле, который вскоре выводит ее в обширные помещения также забытого ядерного убежища — одного из многих на этом уровне; без интереса миновав анфиладу наполненных плесневеющим оборудованием и аммиачной вонью комнат, она пересекает ржавые железнодорожные пути и притормаживает перед очередным разветвлением.

Выбрав правое направление, она с головой уходит в густую зловонную жижу — тоннель наполовину залит фекальными стоками — и, вытянувшись во всю длину, мощными волнообразными движениями гонит свое упругое тело вперед; прямой участок пути позволяет ей набрать немалую скорость. И тут треугольная голова твари с разгона врезается в железную решетку на противоположном конце тоннеля.

Раздается оглушительный треск — и покрытый толстой коростой кальцита и окислов металл лопается, словно кусок прогнившего картона.

Тварь устремляется дальше. Туда, куда зовет ее второе, пробудившееся в ней сознание. О! Это совершенно новое, ни на что не похожее ощущение: жизнь ее приобрела теперь назначение и смысл.