Спрятав лицо за очками, он пересек Пласа де Вокам, влился в толпу на Белинью, прошел несколько кварталов по оживленной Ласан, потом вверх по Тандано, где свернул направо и углубился в тихие кривые улочки. Идти по оживленным улицам, где было полно полиции и желающих сдать его за деньги, было опасно, но еще опаснее было оставлять на виду свою главную примету. Он еще несколько раз поворачивал, петляя по заросшим полынью дворам; наконец оказался в узеньком переулке, где неопрятные женщины переругивались через дорогу, крича в раскрытые окна, пока их дети искали что-то в сточных канавах.

Хенрик остановился у двухэтажного дома с выцветшей табличкой «Доктор Альберто Лисиано. Косметология, удаление морщин и родинок, лечение сосудов. Второй этаж». На первом располагался офис какой-то мелкой компании с труднопроизносимым названием. Он поднялся наверх по темной лестнице, пропахшей кошками, и позвонил.

Далекий колокольчик долго тренькал впустую, пока сестра, молодая черноволосая женщина в белом халате, не выглянула и не произнесла недовольно:

– Мы договорились с доном Джаннео – плата по четвергам. Приходите завтра.

Из раскрытой двери резко пахнуло лекарствами и запахом дезинфекции.

– Мне нужен доктор Лисиано.

– Вы разве не от дона Джаннео?

– Нет.

Нимало не стесняясь, женщина внимательно оглядела его с ног до головы, оценивая рослого человека в добротной, но неброской одежде.

– У нас перерыв на ланч.

Он снял сумку с плеча.

– Я подожду.

Обои в коридоре за ее спиной местами отклеились, свет лампы выделял отставшую от стен бумагу резкой чернотой.

– Через час у нас прием. Мы не принимаем без предварительной записи.

Хенрик не двинулся с места.

– Я хорошо заплачу за неудобства, – солгал он: его наличных едва хватило бы на несколько поездок в такси.

Она рассматривала его с видом подозрительной сварливой жены, чуявшей малейшие признаки спиртного. Наконец, сказала:

– Так и быть. Надеюсь, вы недолго. У нас действительно много пациентов.

Следом за ней он вошел в приемную: аляповатые резные стулья, стол – имитация под дерево, на стенах копии дипломов в рамках, вытертый ковер на полу. Шурша халатом, женщина вышла в соседнюю комнату. Хенрик отметил, что при ярком свете она вовсе не кажется молодой, многочисленные дешевые хирургические вмешательства не оставили морщин на ее лице и шее, но сама ее кожа была рыхлой, как у поварихи, пропитавшейся жирным кухонным чадом, а походка тяжелой. Он слушал, что она говорит за дверью, усмехаясь мысленно, – должно быть, хозяева кабинета считали ее звуконепроницаемой. Эта медсестра быстро ухватила цель его прихода, не требовалось даже открывать рта для ненужных пояснений. «Шрам… может быть… при деньгах… похож на…» – доносилось сквозь стену.

Двери распахнулись.

– Доктор вас примет, сеньор…

– Фишер. Онорио Фишер, – веско произнес Хенрик.

Доктор Лисиано оказался невысоким круглолицым брюнетом с порывистыми движениями. Для пластического хирурга он выглядел неважно: под глазами набрякли тяжелые мешки, полные щеки горели нездоровым румянцем. Он поднялся навстречу посетителю и сделал приглашающий жест, указав на стул. Хенрик быстро осмотрелся: небольшой кабинет был заставлен стеклянными шкафами с реактивами и препаратами, у стены притулилась небольшая кушетка, покрытая ядовито-красным пластиком, над ней свисала чаша бестеневой лампы с парой суставчатых, похожих на паучьи, манипуляторов. Другой мебели, кроме двух круглых табуретов, в комнате не было.

На лице доктора присутствовало выражение неискреннего добродушия, его холодные глаза совершенно не вязались со слащавой улыбкой; они оценивали, ощупывали посетителя быстрыми короткими уколами.

– Чем могу служить, сеньор Фишер?

Хенрик снял очки.

– Шрам, сеньор доктор. Нужно убрать его.

Доктор подошел и пощупал лицо мягкими осторожными пальцами.

– Вообще-то я не специалист. Мы удаляем бородавки, родинки, реже морщины и жир.

– Я в долгу не останусь.

Доктор наконец стер с лица неестественную улыбку.

– Дело не в деньгах. Я просто не поручусь за результат. Вам стоит обратиться к другому специалисту.

Хенрик доверительно улыбнулся:

– Я вас понимаю. Я узнал про вас от своего знакомого.

– Какого именно знакомого?

– Педро Ниаса. Он рекомендовал как хорошего специалиста именно вас, сеньор доктор. Он очень доволен вашей работой.

Доктор слегка нахмурился:

– Не надо бы ему так много болтать.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – успокоил его Хенрик, – Педро вовсе не болтун. Просто мы с ним м-м-м… в дружеских отношениях. Понимаете?

Доктор снова пощупал шрам. Потыкал в него пальцем. Хенрик увидел, как врач и медсестра понимающе переглянулись. Отраженный в стекле шкафа силуэт едва заметно кивнул.

– Думаю, если вы придете сегодня после шести, я попробую вам помочь.

Медсестра вышла, неслышно прикрыв за собой дверь.

– Это займет много времени? Мне не будет больно? – допытывался Хенрик, изо всех сил напрягая искусственное чутье, чтобы понять, что происходит за дверью.

– Нет, вовсе нет. Я обезболю лицо, сниму немного кожи, потом нанесу гель с наномодификаторами. Когда гель затвердеет, зафиксирую место операции пластырем. Гель рассосется на следующий день. Пластырь можете снять через пару часов. Побудете часок на солнышке, и новая кожа примет цвет лица.

– Отлично, – беспечно сказал Хенрик.

– Сейчас я продиктую вам список лекарств, которые вам понадобятся после операции.

– Валяйте.

– Сначала завершим формальности. Это будет стоить двадцать тысяч, – быстро произнес врач, нервно потирая руки.

– Подойдет.

– И я не принимаю карточки. Только наличные. – Врач нервничал все сильнее. Атмосфера в комнате вдруг стала наэлектризованной, как перед грозой.

– Деньги при мне. О господи! – Хенрик вскочил со стула.

– Что случилось? – заволновался доктор.

– Деньги! Они в куртке. Я оставил ее в приемной.

– Не волнуйтесь, у нас ничего не пропадает, дружище! Постойте же… – доктор попытался ухватить его за рукав.

Оттолкнув его, Хенрик распахнул дверь и одним прыжком оказался возле сгорбившейся в углу медсестры – рука ее сжимала трубку подделки под антикварный телефон.

– Сейчас ты откроешь рот и закричишь, – ледяным голосом произнес он, приставляя к ее лбу ствол револьвера. – И тогда я вышибу тебе мозги. Я сделаю это с наслаждением – ненавижу стукачей. К вам тоже это относится, сеньор доктор, – добавил он через плечо. – Не нужно нажимать кнопку сигнализации – я выстрелю быстрее, чем приедет полиция.

Медсестра открыла рот, да так и застыла, ощущая холодный металл на лбу. Он схватил ее за волосы и одним рывком вздернул на ноги. От боли женщина зашипела, как кошка, вцепившись ему в руку. Трубка упала на ковер с глухим стуком.

– Я ждал, когда ты это сделаешь, сестричка, – сказал ей Хенрик. – Твоя тупость и жадность написана у тебя на лице. Кто бы знал, как я ненавижу хитрых подленьких дур вроде тебя!

Он втолкнул ее в кабинет так, что она едва не упала; все время держа парочку в поле зрения, он прошел в коридор, открыл входную дверь и повесил на ручку табличку «Сегодня приема нет».

– Вы сделаете операцию немедленно, сеньор доктор. Может быть, в качестве благодарности за хорошую работу я вас не убью.

Доктор напряженно кивнул, не сводя глаз с револьвера.

– Может быть, – повторил Хенрик.

– Вы все не так поняли, дружище, – мягко произнес доктор. Руки его дрожали. – Она звонила не в полицию. И эта кнопка вызывает совсем не копов. Нас опекает дон…

Хенрик не дал ему договорить. Он ударил точно и расчетливо, так, чтобы не повредить ничего, что помешало бы проведению операции, и так, чтобы хоть немного излить душившую его злобу на мелких никчемных червей, посмевших ставить ему палки в колеса из-за какой-то полицейской подачки. Доктор мешком шлепнулся рядом со своим столом и закрыл голову руками. Медсестра шагнула назад, не сводя с Хенрика напряженного злого взгляда. Она держалась на удивление спокойно, тщательно скрывая свой страх и трезво оценивая происходящее. В их тандеме на ниве подпольной медицинской деятельности она, без сомнения, играла первую скрипку.

Хенрик несильно пнул мужчину в бок:

– Мне некогда. Начинайте. И никакого обезболивания.

Доктор поднял лицо:

– Будет больно. Я не хочу, чтобы вы застрелили меня из-за боли.

Хенрик не стал объяснять, что любое обезболивающее или расслабляющее чип может принять за подготовку к фармакологическому допросу и немедленно примет меры.

– Я умею терпеть боль, червяк. Тебе и не снилось, что я вытерпел. Вставай и пошевеливайся. Двигайтесь так, чтобы я вас видел. Оба. Чуть что не так – и я стреляю.

Доктор тяжело поднялся, осторожно ощупывая лоб, на котором наливался краснотой большой кровоподтек. Женщина не произнесла ни слова.

Пока он тщательно мыл руки, а медсестра зло гремела инструментами, Хенрик лежал на жесткой кушетке, положив руку с револьвером на грудь. Напоминание о боли расшевелило его память.