С улицы на улицу, через извилистый переулок Вокаса, мимо подозрительных старух, пьяных калек, продавцов дури, редких прохожих в бедной одежде, безучастных беженцев, минуя переполненные мусорные баки, вокруг которых роились тучи мух; после во двор четырехэтажного дома без номера в тупике на улице Мату, где он снял комнатку. У входа ему повстречался старик-хозяин – лениво шевеля руками, он прилаживал вырванный с корнем дверной замок.

– Как думаете, сеньор, будет война? – спросил старик, разгибаясь. От него разило чесноком.

– С чего это вы вздумали спросить об этом?

Старик неопределенно дернул плечом:

– Мне показалось, с вами можно перекинуться словом, сеньор.

– По-вашему, сейчас не война?

– Так-то оно так, но ультиматум…

– Какой еще ультиматум?

Старик, похоже, обрадовался возможности проявить осведомленность:

– Да ведь по всем каналам одно и то же – боши объявили ультиматум: выдать главарей «тигров». Кто ж их видел, главарей? Альянс готовится сматывать удочки. Все, у кого денежки водятся, тоже засобирались. В аэропорту паника – за билеты дерутся. А куда бежать-то? Как думаете, бомбить будут?

Хенрику стало любопытно.

– А что еще передают?

Хозяин робко улыбнулся:

– Говорят, этот герцогский племянник чуть ли не святой.

– Племянник?

– Ну этот, которого убили. Офицер ихний. Из-за которого весь сыр-бор.

Хенрик сплюнул: одним выродком меньше.

– Туда ему и дорога, – равнодушно произнес он.

– Народные театры на свои деньги ремонтировал. Врут, поди. Как думаете?

Хенрик переложил пакет в другую руку. Внимательно осмотрелся, стараясь не поворачивать головы.

– Это который офицер? – спросил он. – Генерал?

– Да нет, полковник этот, которого вчера застрелили. Забыл фамилию.

Хенрику вспомнилась важная осанка немца, спускающегося под руку с девушкой. Категория «для господ старших офицеров». Детей любил? Ну-ну. Вот только девку зря зацепил. Красивая, сучка. И умная. Такие не болтают. Понимают, что к чему.

– Не верьте вы этой брехне, папаша, – посоветовал он.

– Я в тридцать четвертом войну видел, – поделился старик. – Не дай бог снова. Только бы город не бомбили. Так-то они – люди как люди. Разве что форма другая.

– Кто?

– Боши, кто ж еще. И по счетам платят. Только когда бомбят – ничего не разбирают. Глаз у них, что ли, нету?

Старик сокрушенно покачал головой.

Рыжий пушистый шарик выкатился из подъезда и завилял хвостом, тычась в ноги, преданно заглядывая в глаза. Человеческая тоска в блестящих черных пуговках совершенно не сочеталась с его игривым поведением. Хенрик бросил ему кусок холодного пирога. Переваливаясь с боку на бок, щенок поволок добычу в заросли полыни и лопухов, образовавшиеся на месте бывшего газона; убедившись, что ему ничего не угрожает, умостил кусок между лапами и с наслаждением сунул в него мокрый нос.

– Ваша собака?

– Что? Нет, это приблудный. Наверное, жильцы забыли. Сейчас такая мода, натешатся – и вон. Живая душа. Забирайте. Все равно только гадит.

– Покормите его. Вот, держите. – Хенрик сунул старику купюру в десять реалов.

Старик постоял, слушая, как затихают шаги постояльца. И только когда наверху хлопнула дверь, сказал с неожиданной злостью:

– Детей бы кто накормил. Сволочь.