Глава 14
– За великого оружейника! – провозгласил Барок, поднимая бокал с вином.
Они с Рудольфом решили не скупиться. Вино выбрали самое что ни на есть дорогое. Много. Праздник у них, или нет? Правда, поначалу пришлось немного поломать голову, как его добыть. Батареи бота сдохли напрочь: отдыхающий на втором этаже в специальном нейтральном ложе шарик постарался на славу, но кто может в галактическую эпоху остановить двух победителей, создавших невиданное ранее оружие? Один звонок по ком-фону, и через час послушный робот-доставщик просигналил возле черного пятна, красующегося, как орден, на месте взорванной горы ящиков.
– За великого оружейника! – Барок сейчас искренне гордился «соседом», ибо что может лучше подчеркнуть величие мужа, нежели создание нового, ранее невиданного оружия?
– Я не то хотел сделать, – сокрушенно поведал в ответ Рудольф.
– А сделал то. То, что надо, – Барока переполняло довольство. Ради такого случая, он даже поделил их ощущения ровно пополам. Чтобы Рудольф тоже мог наслаждаться плодами праздника. – Выпьем.
– Выпьем, – тряхнув головой, согласился Рудольф, отгоняя, не без помощи Барока, ненужные переживания.
Их общая рука подняла бокал, общие губы пригубили превосходное вино.
Вообще, со стороны, ситуация выглядела более чем странно. Тело Барока-Рудольфа неподвижно сидело в гостиной в полной тишине, периодически наполняя бокал вином из по очереди открывающихся бутылок. А в промежутках молчало и смотрело куда-то сквозь стены. Поминки, очень похоже. Но это – для нормальных людей. А любой сумасшедший, который смог бы проникнуть внутрь сознания этого тела, тут же угодил бы на развеселую вечеринку. В голове у неподвижно сидящего тела дым стоял коромыслом.
Хохот, гам, сальные шутки и анекдоты. Большую часть которых оба участника знали наизусть, поскольку черпали из одного и того же источника. Но почему бы двум поддатым мужикам и не наплевать на общепринятые правила? Они так долго не отдыхали. По-настоящему.
– Ты не понимаешь, – убеждал Рудольфа Барок сквозь легкий туман, потихоньку окутывающий все пространство в голове. – Оружие всегда гораздо более востребовано. Из ничего ты создаешь неисчерпаемые запасы энергии, мгновенно перебрасываемые на любые расстояния. Да мы станем властелинами галактики – не меньше. Эй, не смейся, я не шучу. Я умею.
– Да зачем? – сидящее в полутемной гостиной тело в полном молчании чуть покачнулось и приложило руку к груди. Это поддатый Рудольф попытался донести до Барока свою точку зрения. – На войне ведь убить могут…..
– Да ты что? – с поправкой на третью бутылку удивление Барока было абсолютно искренним. – Конечно, могут. Но настоящий воин с презрением относится к опасностям. А ты, что, не настоящий воин?
Барок подозрительно покосился на Рудольфа.
– Самый настоящий, – с той же поправкой на ту же третью бутылку уверил его Рудольф. – Я просто хотел сказать, что мы легко можем иметь всю ту же абсолютную власть, безо всякой угрозы для жизни. Транспортировка энергии на любые расстояния без малейших потерь и без тучи ненужного оборудования. Это ли не власть?
– Дурень, – тело скорчило ласковую улыбку, оторвало руку от груди и постучало себе по голове. Покривились оба: Барок немного не рассчитал, вышло больно. – Я ведь тебе уже рассказывал: тебя хлопнут как только ты объявишь о своих планах конкурировать с государствами. Мы, конечно же, будем использовать все возможности твоего изобретения. Конечно же…. Но только после того, – сидящее тело многозначительно подняло перед собой палец, глядя сквозь него, – как мы сможем защитить наше изобретение от всех, собравшихся на него посягнуть. Понял?
– Понял, – согласился Рудольф, мотнув головой тела. – Только как мы с тобой, ну, в смысле одни… один… одним телом, короче, будем воевать со всем миром?
– О-о-о, – тело вальяжно развалилось на диване, раскинув руки по спинке. Барок лучился самодовольством. – Вот об этом я тебе расскажу завтра, потому что такие планы под вином не обсуждаются. Но ты не переживай, – тело сделало неопределенный жест рукой, – я все продумал, этот твой Академический Совет еще будет валяться у нас в ногах.
– Не будет, – сокрушенно вздохнул Рудольф. – Они знаешь какие гордые?
– Чего-о?! – Барок настолько был возмущен, что их общее тело вдруг распахнуло глаза и завопило что есть мочи. – Ты мне не веришь? Да я их в порошок сотру! Веришь мне?!
– Верю, – испуганно закивал Рудольф: Барок был страшен в своем хмельном возмущении.
– Тогда выпьем.
– Выпьем.
– Эх, – через полчаса и еще полбутылки возвестил Барок в воздух. – Все у нас хорошо. Но знаешь, чего не хватает?
Секундное молчание, и тело осклабилось в улыбке.
– Знаю, – Рудольф изо всех своих ментальных сил проникновенно посмотрел в несуществующие глаза Барока. – Точно знаю.
В углу комнаты вдруг отчаянно просигналил ком-фон. В тишине наступающего вечера звонок был настолько резок, что тело Рудольфа-Барока подпрыгнуло на месте. Звонок вызова позвучал еще раз. Тело подпрыгнуло снова. Уже по другой причине: входящие звонки на ком-фоне были запрещены еще Бароком. Кроме одного-единственного абонента. Одного-единственного….
– Чудеса случаются не только в сказках, – доверительно сообщил Рудольфу Барок.
– Знаю, – драматическим шепотом согласился с ним Рудольф. – Ответь.
Общая подрагивающая от нетерпения рука нажала на клавишу приема.
– Руди, скажи правду, у тебя есть чем накормить и утешить усталую женщину? – раздался из динамика бодрый голос, от которого у Барока-Рудольфа зашевелились все части тела. – Никого не хочу видеть сейчас. Тебя хочу. Примешь?
– О да, – это было все, на что хватило спазмированных голосовых связок окостеневшего в ожидании грядущего счастья тела. – О да.
– Тогда открывай, – Сильвия была неподражаема, как всегда. – Я паркуюсь.
За стеной раздался шум двигателей снижающегося бота.
– Ой, а что у тебя случилось? – не прерывая разговора, удивилась по ком-фону Сильвия, судя по всему, углядев сверху памятное место взрыва. – Пожар был?
– Почему был? – сдавленным голосом произнесло тело. – Он и сейчас никуда не делся.
– Ага-а, – по голосу было непонятно, она напряглась или обрадовалась. Нет, скорее обрадовалась. – А выпить по такому случаю у тебя не осталось?
– Осталось! – хором сообщили Барок и Рудольф.
Шум стих, тело поднялось и пошло к двери. Внутри головы Рудольф моляще посмотрел на Барока. Тот думал недолго.
– Руди, за твои подвиги… сегодня… вот как брату… вот честно. Сегодня – все пополам.
– Бари! – целоваться у двух ментальных сущностей не получалось. К счастью. Иначе не миновать Бароку «братских» объятий. – Бари, брат!..
– Руди, я не помню, я говорила тебе, что ты сумасшедший? – покачивающаяся Сильвия нашаривала в темноте свою одежду. Барок любил наблюдать за ее одеванием не меньше, чем за раздеванием. Тем более, что раздевание, как правило, в памяти откладывалось плохо.
За прошедшие недели Сильвия была здесь шесть раз. И всегда уходила в ночь. Поначалу Барок был готов влюбиться в нее только за это. Ему и своих проблем поутру хватало. А потом не захотел отпускать. Попросил остаться. Но не вышло. Сильвия молча улыбалась, проводила рукой по его щеке и исчезала в неизменном автоматическом бот-такси. Это уже становилось не смешно, Барок не хотел отпускать ее. Просто не хотел. Но его никто не спрашивал. Сильвия поступала только так, как решала она сама. И поэтому сейчас он просто молча смотрел на одевающуюся женщину, так и не решив, как к этому относиться. Скорее всего, придется принять, как данность.
– Говорила, – сил шевелиться не было совершенно. Барок просто чуть прикрыл глаза.
– Так вот сегодня я в этом точно убедилась, – она выпрямилась, повернулась к нему, и у Барока вновь затеплился внутри слабый отблеск былого огня. – Ты каждый раз был другой. Совсем другой. То нежный, грубый, то робкий, то … даже не знаю какой. Какой обычно.
Барок хмыкнул про себя. О «другом» ей мог бы много чего рассказать Рудольф, но тот валялся на своей половине головы, почти потеряв остатки невеликой части сознания от счастья. Или что там его сейчас переполняет? Барок свое слово сдержал. Ровно половину этой сумасшедшей ночи с Сильвией провел Рудольф. И теперь до него было не достучаться. Вырубился. Неженка.
– Я вообще очень разный, – поведал Барок истинную правду и несильно постучал себя по голове. – Вот тут.
– Я уже поняла, – Сильвия, наконец, нашла всю свою одежду и начала одеваться быстро, почти по-военному. Откуда у нее силы после такой ночи так двигаться, Барок представлял с трудом.
Сильвия взяла в руку свою сумочку.
– Можешь не провожать.
– Еще чего, – есть силы, или нет, но отправить ее за дверь просто так, в ночь, он не мог. Барок поднялся с кровати и как был, не одеваясь, пошел провожать.
– Так пойдешь? – Сильвия кивнула на его обнаженную, ну, скажем, … … грудь.
– А чем плохо? – дверь распахнулась, и предутренний ветерок замечательно охладил разгорающийся огонь. Ух ты, а зябко…. Но Барок назад не пошел. Али мы не мужчины?
Неизменное бот-такси, Барок его уже почти ненавидел, покачивалось на привычном месте.
– Ты точно сумасшедший, – с улыбкой уверилась Сильвия, легко коснулась его щеки губами и порхнула в бот. – Иди домой, замерзнешь.
Бот поднялся и взял курс на Либрацию. Барок проводил его взглядом и побрел домой. Правда холодно.
Дом встретил его теплом и … пустотой. Интересно, когда это он начал чувствовать одиночество? А ведь нет, это не совсем одиночество. Барок поймал себя на мысли, что провожает взглядом удаляющийся бот. Что? Ее? Обратно? …. Навсегда? Ой. Нет, как можно. Он же…. А она…. И что он, и что она? Хочет он или не хочет? Барок с затаенным ужасом понял, что, да. Хочет. Чтобы эта женщина появлялась здесь как можно чаще. И осталась навсегда? Ф-фух. Нет. Барок еще раз проверил свои чувства. Пронесло. К счастью, для этого он еще не созрел.
Но обидно….
Барок рухнул на кровать, еще хранящую тепло их тел. Сон ушел, как не было. Ночная прохлада прогнала его вместе с усталостью, оставив после себя мешанину мыслей, чувств, эмоций. Тело не устало. От всего этого устала душа.
Барок невидяще смотрел сквозь ночь. Кто он? Где он? Что он есть? Что он будет? Зачем он живет? Обещая мир женщине, отбирая мир у мужчины….
При воспоминании о мужчине в голове шевельнулся Рудольф. Проявился на секунду, похоже, так и не выпав из своего блаженного оцепенения, и просипел:
– Бари, это было чудесно. Это счастье…, я так тебе благодарен…. Бари, брат….
И опять провалился в свое счастливое небытие.
А на Барока вдруг нахлынула мерзкое знобкое одиночество….
– Нет у меня братьев, – хрипло прошептал он, глядя в черноту уходящей ночи. – Я один у мамы с папой. Да и их у меня нет….
Возле кровати стояла так и не начатая бутылка: Сильвия не любила алкоголь в больших количествах. Барок подхватил бутылку, одним движением сорвал заткнутую пробку и запрокинул голову, жадно глотая терпкую горечь. Очень хотелось напиться. Но сегодняшний марафон сыграл с ним злую шутку. В голову пришли шум, дурман, мутная взвесь одиночества. А сна и забвения все не было. Хоть режь.
Врешь, не дождешься. Барок подхватил еще одну бутылку. Где штопор? Вон он, на столе. И в полумраке шарящая по столу рука наткнулась на пучок каких-то палочек. Что это? А, бойджа. Сильвия сопровождала каждый бокал вина этими палочками, уверяя, что ощущения непередаваемые. Уговаривала попробовать и его. Барок и сам не знал, почему упирался, но неизменно отказывался от каждого предложения. Так, из придури, наверное.
Но сейчас они, эти палочки, были напоминанием. Якорем, рассказывающим о том, что он не один. По крайней мере, был….
Давай их сюда. Барок с остервенением засунул одну из палочек в рот. Ничего так, вкусно. Мед с перцем. Но, правда, – вкусно. Глоток вина. Большой, чтобы быстрее забрало. Чтобы эта ночь поскорее ушла. Еще одну палочку. Так делала Сильвия. Глоток. Бойджа. Глоток. Бойджа. И ночь все-таки собралась на выход. Барок победно ухмыльнулся: так-то, знай наших.
Но что-то пошло не так. Ночь исчезла, как и обещала, но утро вместо нее так и не появилось. Появилось нечто другое. Барок изумленно хлопнул глазами. Что это?
Окружающий мир изменился. Стал резким, четким. Откуда-то потянуло сквозняком. Каждый предмет в комнате обрел дополнительный контур из странных линий, разделяющихся, как провода в приборах Рудольфа. Что происходит? Он отравился?
– Рудольф, – позвал Барок. – Рудольф смотри. С нами что-то случилось.
Ни звука в ответ. Рудольф молчал, как убитый. Со сдавленным проклятьем Барок развернулся внутрь головы, собираясь задать отменную трепку этому балбесу. Нашел время вырубаться…. И перепугался так, как еще ни разу не пугался в этом мире: Рудольфа не было.
Его не было за привычным пологом. Да и самого полога тоже нигде не было. Барок был единственным полноправным владельцем этого тела и сознания. Вот уж никогда бы он не подумал, что это может так его расстроить.
– Руди, – одинокий голос прозвучал слабо и жалко.
Он один. Совсем один. Откуда-то издалека Бароку начало помахивать мерзкое знобкое чувство. Подождите, как один? Совсем? Хвала всем богам, не совсем. Не все в новом мироздании было темно, грустно и неподвижно. Посреди головы исполнял какой-то странный танец узор. Его узор, пришедший с ним из полумрака. Изрядно подзабытый за ненадобностью в последние недели, сейчас он переливался всеми цветами радуги. Пульсировал и звал. Куда?
Мир вокруг оставался все таким же тревожным, но теперь его напряжение разбавлял старый проверенный спутник. Барок потянулся к нему…. И отпрянул. Прямо за узором в его голове вдруг открылась небольшая дверь, за которой плавно нес свои неторопливые волны еще один не менее старый знакомый: полумрак.
У Барока похолодели руки. Нет, только не это. И Рудольфа нет, помочь некому. Неужели все вот так и закончится? Ему придется уйти, оставив в этом новом, но уже ставшим таким привычным и … уютным (?) мире все, что он тут нашел?
Рассветы двух солнц. Прохладные закаты. Пробежки по утрам. Захламленный дом. Одинокого доходягу Рудольфа, которого как пить дать сожрут с его неприспособленностью и гениальным «Индиктом». И которого после этого очень скоро оставит так и не обретенная до конца Сильвия. Это что, все придется оставить?
Сильвия! Это имя обожгло Барока сквозь весь морок накатывающего безумия. Нет! Он не оставит ее. Не откажется. Ни за что!
Внезапно он ощутил, что вся его трагичность пропадает втуне. Никто его никуда не тянул. Полумрак все так же тек по своим делам, узор по-прежнему ровно мерцал посреди головы, он сам паниковал, а мир оставался все тем же и меняться не собирался. Барок примолк и осторожно осмотрелся. А ведь вокруг ничего не изменилось. Вот его комната. Неприбранная кровать. Неубранный стол. Все то же самое. Изменилось только его восприятие. Всего лишь. Подумаешь, к предметам добавились контуры. Уф-ф. Надо же так было перепугаться. Скорее всего, это просто то самое сочетание вина с бойджей, о котором говорила Сильвия. Просто у него, Барока, на этот коктейль имеется своя, особенная реакция. Не задыхается? Сознание терять не собирается? И ладно. Подождем, пока все само рассосется.
Барок, внимательно наблюдая за открытой в полумрак дверью, осторожно присел на кровать, каждую секунду ожидая подвоха, но ничего не случилось. Лег. Нет, только не спать. Он сел на кровати от греха подальше. Еще не хватало заснуть в этом состоянии.
Потекли минуты. Одна, другая, третья…. Барок все так же подвижно сидел, примерно сложив руки на коленях. В итоге ему это надоело. Сколько можно? Он встал. Проверил ощущения, не нашел ничего особенного и немного походил по комнате. Все то же самое: те же предметы, те же контуры. Ладно. Пойдем еще куда-нибудь. «Куда-нибудь» оказалось кухней. И правильно, а что еще делать, когда нечего делать? Только есть. Правда, поесть, равно, как и попить, не получилось. Каждый продукт обволакивала какая-то странная аура. Даже вода стала светиться внутренним голубоватым светом. Ничего особенного, но есть и пить расхотелось. А чем тогда заняться?
Барок честно выдержал полчаса, а потом сломался. Открытая и такая с виду безопасная дверь, ведущая в полумрак, манила к себе, как магнитом. И страшно и интересно. Раз полумрак сюда не пришел, значит, ему, Бароку, ничего не угрожает, так? А тогда почему бы не посмотреть на то место, где он пробыл столько времени? Когда еще доведется увидеть его со стороны?
Кто-то внутри осторожно высказался, в том смысле, что и век бы его и не видеть, но Барок грозно шикнул на этого «кого-то», предложив, раз такой умный, найти занятие поинтересней. Аргумент оказался убийственным. Голос заткнулся.
То-то, Барок мысленно подбоченился и направился к двери. Узор, все это время терпеливо ожидавший его, как будто обрадовался. Поплыл вперед, прильнул к рукам Барока, осветив их неровным, мягким светом. Потянул за собой.
– Да я иду, иду, – проговорил Барок только для того, чтобы разрушить это молчание, которое угнетало его все время, пока он разбирался с этими странным контурами. Он только сейчас это понял.
Вот и дверь, за которой мерно колышутся такие знакомые волны. В прошлый раз они от него отказались. Не приняли. Но и не помогли найти дорогу домой. А в этот раз? Сможет ли он сориентироваться? Рудольфа-то нет. Барок еще раз, на всякий случай проверил, не спрятался ли «сосед» где-нибудь в укромном уголке. Но – нет. Рудольфа простыл и след. Да что такое? Ладно. Сколько можно тут стоять на пороге? Барок сделал шаг.
И словно попал на встречу с близкими родственниками. Волны полумрака ту же рванулись к нему. Обволокли, по-прежнему не прикасаясь, заплясали вокруг, завораживая своим мерным танцем. Если Барок и кричал, то этого никто не услышал. Полумрак гасил любые звуки. Так, по крайней мере, казалось Бароку.
– А-а-а-а-а-а!!!
Остановился он только тогда, когда понял, что орет он сам, и, собственно, больше вокруг ничего не происходит. Танцующие вокруг него волны полумрака, вопящее во все горло тело – и больше ничего. Вообще. Никто никого не ест, никуда не утаскивает. Да вообще ничего не происходит. Опять. Как в комнате. Барок даже расстроился. Расстройства хватило ровно на шесть секунд, пока он не понял, что входа, через который он сюда попал, больше не существует.
– А-а-а-а-а-а!!!
Выступление на бис удалось. Вопль вышел даже еще истеричнее, чем в первый раз. Ну, так было с чего. Если бы он до этого не выбрил собственноручно все волосы на голове, сейчас было бы самое время лишиться прически. Ну, не идиот ли? Ведь знал же, ведь один раз уже предупреждали…. Ну зачем он сюда поперся? Ни Рудольфа, ни узора, никого…. Нет, узор есть. Вот он. Висит прямо перед глазами. Как он его мог не заметить? Барок бросился к узору, как к родному. Помоги, покажи. Куда идти? Как ни странно, но узор его услышал. И тут же метнулся в сторону и завис, ритмично пульсируя. Туда? Ну, хоть, дорогу покажи, не видно же ничего.
И тут случилось чудо. Среди морока переливающихся волн вдруг пролегла ровная и четкая дорога, в конце которой виднелась знакомая дверь. Барок рванулся туда, не чуя под собой ног. Вот она. Старый деревянный косяк. Шаг – и он в комнате. Вернулся.
Он посмотрел назад. Дверь не закрылась. С ней не произошло вообще ничего. А во все таком же мерном переливе волн Бароку вдруг почудилась обида. Никто ему не угрожал, чего он? Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя … и проиграть очередное сражение с любопытством.
Два шага назад, и его опять обволакивают радующиеся волны, вновь скрывшие дверь. Узор! Вот он, тут.
– Покажи дорогу обратно.
И опять перед ним лежит ровная тропа, ведущая в комнату. Ух ты, здорово. Так он теперь может ходить сюда в гости. Интересно, а ….
Барок сам не знал, что его толкнуло. Наверное, то же самое неуемное любопытство. Ну, не мог он долго сидеть на одном месте. Тот же полумрак и отучил.
– А еще куда-нибудь можешь вывести? – хрипло поинтересовался Барок и тут же выругал сам себя за глупейший вопрос. Он сейчас с кем разговаривал? Узор не сможет поддерживать философскую беседу. Он тут для другого. – Покажи мне дорогу….
Барок задумался. А куда он хочет попасть? На память против воли пришло черное пятно, оставшееся после взорванных коробок.
– … вот туда, – не очень понятно сообщил узору Барок, и для ясности добавил видение из памяти.
И вздрогнул. Через полумрак протянулась еще одна дорога. Другая. Ведущая….
Прохладный ночной ветер прыгнул в лицо, резко запахло горелым, и Барока забила крупная дрожь. Не от холода: от осознания того, что сейчас произошло. Он судорожно обернулся – позади все также красовалась распахнутая дверь, ведущая в полумрак. Он повернулся обратно – двор дома.
Барок прыгнул обратно в полумрак.
– Кухня!
За открытой дверью в конце еще одной прямой дороги мягко светился забытый кухонный светильник.
– Спальня!
– Второй этаж.
– Ангар бота.
– Озеро.
– Двор.
– Спальня.
Напряженный как струна Барок рухнул на остывшую постель, пытаясь разобраться в происходящем. В голове отчаянно хлопали одна за другой открывающиеся двери. Не из полумрака – из его собственного прошлого. Он физически ощущал тот мир, в который они вели. Движения, слова, ритуалы, поступки, последовательности действий. Он помнил это все. Помнил. Но все еще не мог сложить воедино. Ему все время не хватало чего-то. Чего?
Имени! В голове Барока вспышкой взорвалось понимание. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Свое имя. И тогда он вспомнит…. Но имени не было. Барок сжал кулак, как будто это могло помочь. Не помогло. И он рванулся обратно в полумрак, лелея вдруг вспыхнувшую, отчаянную, совершенно безумную надежду.
– Домой! – проревел он, белыми от надежды глазами глядя на узор. А вдруг он сам вспомнит, укажет, выведет….
И узор не подвел. Сквозь бесконечные волны пролегла длинная и тонкая нить, теряющаяся в смутной дали. Неужели?! Барок едва не рухнул без чувств. Все? Так просто? Он нашел? Наше-е-ел!!!
Не видя ничего вокруг, спотыкаясь на подгибающихся ногах Барок заковылял вперед по лежащей перед ним дороге. Шаг, другой. Ему кажется, или дорога сужается? Третий, четвертый, пятый…. Пятый…. Пятый…. Да пятый же!
Это был удар. Неимоверный в своей жестокости, сносящий с ног и растаптывающий в пыль. Барок не помнил, сколько времени он бился в невидимую стену, пытаясь сделать еще хотя бы шаг. Ноги скользили по невидимому полу, руки ловили ускользающую пустоту. Узор сочувствующе, и, как будто страдая вместе с ним, висел перед глазами, но не мог сделать ничего. Совсем. У Барока так и не получилось продвинуться ни на шаг вперед по дороге, ведущей домой. Вдалеке она сужалась до размеров тонкой иголки, и Бароку на своем горьком опыте пришлось убедиться, что это не оптический обман. Провал.
Вернувшись в комнату, Барок не сошел с ума только потому, что все окружающие предметы вдруг потихоньку начали приобретать свой обычный вид. Насколько Барок перепугался, когда они приобрели свои новые контуры, настолько же сейчас он перетрусил, осознав, что вот-вот лишится единственной возможности хотя бы прикоснуться к дороге домой. Домой! Нет! Назад!
Барок заметался по комнате, вспоминая, что он делал перед тем, как появилось это странное состояние. Пил. Точно! Он пил вино и заедал его бойджей. Бутылка, палочки. Только бы их хватило! Только бы….
Вот она. Пробка слетела вспугнутой птицей. Барок, запрокинув голову, глотал вино, не чувствуя вкуса. Кончилась. Еще одну. Так, есть. Теперь бойджа. У него задрожали руки, когда он понял, что от пучка бойджи, забытого Сильвией, осталось три жалких палочки. Но ему нужно больше…. Секунда, и Барок возблагодарил всех помогающих ему богов, за то, что на этом свете есть Сильвия, что она приходила сюда не один раз, и каждый из этих раз оставляла немного палочек с наидрагоценнейшей сейчас бойджей. Вон полка. Есть? Есть, есть, есть…. Хватит.
Давясь, Барок проглотил все оставшиеся палочки, запил последним глотком вина из последней бутылки и стал напряженно всматриваться в светлеющую ночь, за окнами которой занимался сонный рассвет.
И когда предметы в комнате начали вновь обретать призрачные яркие контуры, в голове у Барока вдруг, совершенно некстати, зашевелился забытый, потерянный, и не до конца заглушенный бойджей Рудольф.
– Бари, что происходит? – донесся до Барока его стон.
– Пошел вон! – если Рудольф и мог выбрать самое неподходящее время для своих вопросов, то он это сделал сейчас.
Единственным желанием Барока было избавиться от любого, кто может его отвлечь. В руке он все еще сжимал только что опустошенную бутылку, его взгляд упал на нее…. И вдруг оказалось, что узор способен не только строить дороги. Яркая искра сознания Рудольфа вырвалась из головы Барока и метеором ворвалась в пустующую бутылку. Барок и сам не знал, что заставило его закрыть ее пробкой. А на злорадство и другие чувства времени уже не осталось: за его спиной вновь открылась дверь, ведущая в полумрак.
Горечь. Ярость. Досада. Плач. Безысходность и отчаяние.
Барок бродил по дому и крушил все, что попадалось ему под руку. Он бы не ушел из полумрака, но там не было совсем ничего, на чем он бы мог сорвать злость. А дома было. И Барок шел. Шел и крушил. А за его спиной, тихо и виновато (хотя как раз он-то и не был ни в чем виноват) плыл неярко мерцающий узор.
У него ничего не вышло. Вообще ничего. Те же пять шагов, которые Барок не смог сделать. И та же дорога домой, которую ему не суждено пройти. И ни одной подсказки. Пустой полумрак, уходящая вдаль дорога, безмолвный узор – и все.
– У-у-у!!! – сначала Барок ревел, как раненый зверь, круша все, до чего дотягивались руки, но силы потихоньку покидали его, и сейчас из горла вырывался только горестный вой. – У-у-у-у….
В одной из комнат Барок обнаружил, что узор помогает ему уничтожать предметы, изменяя их новые контуры. Те самые светящиеся. Он даже взорвал пару ваз, которые разлетелись сверкающими брызгами. Но для этого нужно было стоять на месте и напрягать голову. Руки не участвовали. А ему нужно было как раз наоборот.
Слепая ярость привела его обратно в спальню. Удар – какая-то подушка улетает в сторону. Еще удар – и в ноге отзывается боль поваленного стула. Барок не мог понять, чего больше в его отчаянии: невозможности идти по дороге домой, или последней тонкой перегородки, не пускающей его к остаткам памяти. Тем самым остаткам, которые, он уже почти физически чувствовал это, смогут вернуть ему его потерянный мир.
На пути попался комод. Большой, несуразный. Барок помнил его. В нем Рудольф хранил то, что называлось архивом. Какие-то счета, документы, чертежи. Перемешанные и перепутанные, помятые и надорванные, как и все в бестолковой жизни этого червяка, оставшегося в запечатанной бутылке, валяющейся на полу. Ха, Барок даже криво улыбнулся, вспомнив, как легко у него получилось избавиться от надоевшего «соседа». Всего-то: вино и бойджа. И чего он раньше ее не пробовал? А потом он опять вернулся к своим страданиям.
Удар. Комод перевернулся, из него вывалился ящик с архивом. Разлетелись листы. Открылся какой-то конверт. Картинки. Барок скривился: очередные бабы? Но все же зачем-то нагнулся и поднял выскользнувшие изображения.
Что это? Мемо-фото? Да это сам миляга Руди. Еще не лысый. Молодой, веселый. Обнимает какую-то женщину. Ничего так, кстати, машинально отметил Барок. Она тоже его обнимает. Довольная. На руках оба они держат какого-то странно маленького человека. Все улыбаются. И тут же заемная память Рудольфа ехидно напомнила – ребенок. Этот маленький человек называется «ребенок». «Да вы что?», прищурился Барок. С этой стороной жизни он еще не сталкивался. И в его алидадской жизни их еще не было. Только сам процесс создания….
А память Рудольфа вдруг съежилась, свернулась, попыталась исчезнуть и закрыться. Что такое? Барок удивился. Настолько, что даже забыл про свои несчастья. Ты куда? Он попытался ее остановить. Получалось очень плохо: память вертелась, извивалась, как живая, пыталась выскользнуть из сжимающихся приказов сознания. Да что происходит, в конце концов? И все-таки он ее поймал. Прижал, вскрыл, и препарировал, безжалостно вытаскивая из памяти Рудольфа все самые сокровенные (так вот что он прятал так усердно все это время) воспоминания.
И вытащил.
Семья. Дом. Жена. Счастливый детский смех. Яркое солнце. Любовь, нежность и счастье. Семья. Жена. Любимая женщина, заменяющая собой весь мир. Дочка. Маленький смешной человечек, за одну улыбку которого не жалко отдать все сокровища этого же мира….
Семья….
– А-а-а-а-а!!! – и Барок врезался в стену, не замечая ничего перед собой. – А-а-а-а!!!
Хлынувшая из носа кровь мгновенно залила подбородок, но ему было плевать. Он зашатался по комнате, невидяще снося во все, что попадалось на пути. Семья…. Последняя перегородка памяти трещала по всем швам. С грохотом рушились в голове у Барока древние, казалось, намертво запечатанные стены, разделяющие его сознание. Семья…. Смутных образов уже было достаточно, чтобы начать восстанавливать полную картину его мира, но Барок, как измученный жаждой странник в пустыне пил, пил и не мог напиться этими воспоминаниями. Сквозь рушащиеся стены он уже почти видел себя прежнего – огромное мутное пятно, которое с каждой секундой обретало конкретные черты. Семья…. А в самой дальней комнатке лежал его страх. Его ужас, приближаясь к которому, Барок не мог удержаться от мелкой дрожи, охватывающей его всего. Семья…. Дала трещину эта самая, последняя дверь, и в измученной памяти появились образы….
– Нет, – прошептал Барок, пытаясь отвернуться. – Нет.
Он хотел закрыть глаза, не вспоминать, оставить это на когда-нибудь потом, но было поздно. Барок вспомнил, увидел, услышал, почувствовал…. У него тоже была семья…. У тут на него нахлынул ужас. Тот самый ужас. Нет, не была – есть. Она есть. Там, за полумраком, за мириадами лет, километров, миров. А он здесь. Он оставил их. Его семь……
– Ах-хах-ха…, – горло вдруг как будто перехватили стальным канатом. Воздух кончился.
Что случилось? Барок с трудом моргнул сквозь рушащийся мир. Предметы в комнате начали терять свои странные контуры, превращаясь в обыкновенные вещи. Бойджа заканчивала свое действие. Как не вовремя…. Но воздух…? Почему в прошлый раз такого не было? И тут же пришел ответ. Верный узор метнулся в сторону, исчез из головы и заметался над почти закатившейся под диван пустой бутылкой из-под вина, с каждой секундой теряя вместе с уходящей властью бойджи свой яркий цвет. Той самой бутылкой, где билась так же бледнеющая на глазах точка. Остатки сознания Рудольфа.
Что? Он не может жить без этого слизняка? Барок застонал, но тут же его стон был перехвачен накатывающей дурнотой. Воздух заканчивался. Жизнь заканчивалась. Нет, только не это. Погибнуть сейчас, когда он только-только нашел самого себя…? Когда он нашел свою семью? Так глупо? Он же вспомнил. Все вспомнил….
Но задыхающемуся телу было наплевать на его прошлое. Оно просто хотело жить. А ему не давали. Судорожный кашель выбил последние кубики воздуха из перекрученных легких.
Но все же умереть сейчас, под этими звездами Бароку было не суждено. Помощь пришла оттуда, откуда он ее не ждал вовсе. Дикий ужас, тот самый, прятавшийся в самой дальней каморке памяти, вздернул на ноги плывущее тело. Он звал, показывал, напоминал, издевался….
В последнем усилии, стиснув зубы, Барок сделал два шага от стены, возле которой он уже был готов потерять жизнь вместе с сознанием, и тяжело рухнул возле почти укатившейся бутылки. Слабеющие пальцы заскребли по пробке. Ухватили ее. Нет, сил не хватает. Не хватит….
И сквозь темное стекло на Барока глянул Рудольф. Отчаянными глазами, полными боли и слез. А за его спиной проглядывали еще глаза. Те самые, которые Барок только что вспомнил. Глаза маленького существа по имени «ребенок». Не-е-ет!
И пробка вылетела.
– Урод! – ворвавшийся в его сознание Рудольф был страшен. – Ты не имел права лезть туда! Я убью тебя!
Барок попытался отмахнуться, но силы покидали его тело настолько быстро, что получился всего лишь еще одни хрип. Но Рудольфу было плевать на его состояние, и, если честно, Барок его сейчас понимал. Очень хорошо понимал.
Рудольф наскакивал на Барока, не замечая ничего вокруг. Ни задыхающегося тела, ни пребывающего в прострации Барока, ни-че-го. Он защищал свое прошлое. Мотающийся из стороны в сторону Барок даже не сопротивлялся. Зачем?
И неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка двух сознаний, но в этот момент все контуры вещей в комнате вспыхнули в последний раз и пропали, оставив после себя сосущую пустоту исчезнувших воспоминаний. Они успели. Успели воссоединиться. Успели выскользнуть из-под падающей на них плиты.
Но ничего еще не закончилось. Хлынувший в легкие воздух, нисколько не облегчил жизнь. Он просто напомнил обо всех событиях уходящей ночи, а тело вдогонку предъявило еще и счет за алкоголь, нервы, страхи и боль. А поскольку ни один из «арендаторов» заплатить сейчас был не в состоянии, то «предоставление услуг по осуществлению жизнедеятельности» временно прекратилось. До выяснения всех обстоятельств.
Барок-Рудольф, вытянувшись во весь рост на полу, тяжело вздохнул, дернулся и замер. За окном вступал в свои права новый рассвет.
