39

Над первым этажом трехэтажного здания располагалась вывеска, на которую не пожалели цветного пластика. Она гласила: «Мастер Гурфингель стрижет ваших собак, как своих собственных». А чуть ниже имелось важное дополнение: «Стрижка пуделей только по моделям столичных журналов».

Рем и Фред переглянулись. Возможно, зеленщик что-то напутал, однако и под такой вывеской могла оказаться какая-нибудь гостиница, от города Нура следовало ожидать чего угодно.

В заведении их радушно встретил сам хозяин, невысокий худощавый человек в войлочной шапочке и с трехдневной щетиной на щеках.

— Добрый день, господа! — воскликнул он, картинно вскидывая руки. — У вас мальчик или девочка? Какой породы?

— Собственно, нам сказали, что у вас тут какая-то гостиница, — сказал ему Рем. — Но, может, мы ошиблись?

— Нет, не ошиблись, — покачал головой хозяин, и лицо его сделалось печальным. — Когда-то все это здание было гостиницей, а я жил в отдельном доме под кипарисами. Но теперь я живу здесь. А еще жена, дети и давний знакомый Манфред. Очень хороший человек. В Нарадепии он был бы уже генералом юстиции.

— Нам нужен номер на двоих, — сказал Рем, чтобы остановить словоохотливого хозяина.

— Идемте, я таки дам вам номер, и это будет лучший номер во всем Нуре. Таких сейчас не делают.

В углу собачьей приемной имелась лестница, по которой Гурфингель и его гости поднялись на второй этаж, который был захламлен и давно не видел никаких постояльцев.

— Ну вот, хотя бы этот… — сказал Гурфингель, останавливаясь напротив одной из дверей, снял с гвоздя висевший тут же ключ, отпер дверь и вошел в номер первым. Он прошел через просторную гостиную и раздвинул на окнах занавески, вызвав при этом настоящую пыльную бурю.

Впрочем, Фред и Рем не обратили на это внимания. Они проверили кровати, заглянули в ванную и туалет, пустили из кранов воду и удивились, когда потекла даже горячая, хотя и желтоватая, вода.

— Мы дадим вам за этот номер десять лир в сутки, — сказал Фред и по лицу хозяина понял, что мог дать вдвое меньше. Впрочем, проживание оплачивала корпорация.

— Прекрасно, господа, располагайтесь. И нельзя ли за первые сутки получить прямо сейчас?

— Можно, — сказал Фред и подал Гурфингелю десять лир.

— О! — произнес тот, помял ассигнацию и даже понюхал. — Это первый гешефт с гостиницы за последние пять лет.

— А у вас тут не того самого? — спросил Рем и сделал некий неопределенный жест. — Я имею в виду, букашки ночью не шалят? Не покусывают?

— Какие букашки, господа? Они таки все давно вымерли!

— Вы их травили, что ли?

— А зачем травить? Они ждали постояльцев год, другой, третий, да и вымерли. И они ждали, и Гурфингель ждал, и жена ждала, и дети. Сосед Манфред, хороший, между прочим, человек, в Нарадепии он был бы уже генералом юстиции, он тоже ждал. Но никого не было.

— А где тут у вас алкоголь продают? — спросил Рем.

— Недалеко, прямо на нашей улице, но здешний алкоголь дрянной. Как бы вы у меня спросили, так я бы вам не посоветовал. Вот в Нарадепии был алкоголь, так это был алкоголь. Но где Нарадепия и где сейчас мы. А все Сема Резенталь. Приехал, хвост распушил, что ты, говорит, тут в этом тоталитаризме прозябаешь. Поехали к нам, там свобода, там возможности. Ты, Марк, будешь там процветать. И соседу моему тоже сказал, а тот, между прочим, уже тогда был майором юстиции…

— М-да. Ну, пойдемте, вы заберете из машины наши вещи и занесете в номер, а мы сходим, посмотрим на ваш алкоголь.

— Конечно, господа, с нашим удовольствием, — улыбнулся хозяин. Теперь он выглядел веселее.