ГЛАВА 13

За второй вечер работы с наемным Пророком Святой Церкви Христа Без Христа Гувер Шотс выручил чистыми пятнадцать долларов и тридцать пять центов. Пророк за работу и прокат машины получил три доллара. Звали его Солас Лейфилд. У него были туберкулез, жена и шестеро детей; работа Пророка его вполне устраивала — он и помыслить не мог, что она может оказаться опасной. Он не заметил, что в тот вечер неподалеку от места, где он проповедовал, остановился высокий автомобиль мышиного цвета, и оттуда на него напряженно смотрит белое лицо, словно говоря: что бы ты ни сделал, то, чему суждено произойти, — произойдет.

Человек в машине почти час наблюдал за тем, как Пророк по знаку Гувера Шотса забирается на капот и произносит речь. Когда последний сеанс кончился и публика разошлась, Гувер заплатил проповеднику, они сели в машину и уехали. Автомобиль проехал кварталов десять до дома, где жил Гувер, остановился, Гувер выскочил, крикнул: «До завтра, друг» — и скрылся в темном подъезде. Солас Лейфилд поехал дальше. За ним, чуть поодаль, двигалась такая же серая машина. За рулем сидел Хейзел Моутс.

Оба автомобиля увеличили скорость и стали быстро двигаться к окраине города. Первая машина свернула на проселок, петлявший среди поросших мхом деревьев. Только лучи фар, похожие на антенны, освещали дорогу. Хейз стал понемногу нагонять переднюю машину, а потом, внезапно газанув, рванулся вперед и врезался в автомобиль Лейфилда. Обе машины остановились.

Хейз чуть отъехал назад, а Пророк выбрался из машины и остановился, щурясь в ярком свете чужих фар. Потом подошел к «эссексу» и заглянул в окно. Тишину нарушали лишь сверчки и древесные лягушки.

— Чего это вы? — нервно спросил он. Хейз смотрел на него молча, и вскоре челюсть Соласа дрогнула; он, кажется, уловил сходство одежды и, возможно, лиц. — Чего это вы? — снова визгливо спросил он. — Я ничего вам не сделал.

Хейз снова нажал на газ и рванул вперед. На этот раз он так ударил машину Соласа, что она вылетела на обочину и свалилась в канаву.

Соласа отбросило в сторону, но он поднялся, опять пошел к «эссексу» и застыл в четырех футах от него, вглядываясь внутрь.

— Какого хрена ты поставил эту штуку на дороге? — спросил Хейз.

— С моей машиной все в порядке, — сказал Солас. — Зачем вы ее в канаву спихнули?

— Снимай шляпу, — приказал Хейз.

— Послушайте, — закашлялся Солас, — что вам нужно? Перестаньте так на меня смотреть. Скажите, что вам нужно.

— Ты — лжец, — сказал Хейз. — Зачем ты залезаешь на машину и говоришь, что не веришь в то, во что на самом деле веришь?

— А вам-то что? — взвизгнул Солас. — Какая вам разница, что я говорю?

— Зачем ты это делаешь? — спросил Хейз. — Вот что мне интересно знать.

— Каждый отвечает сам за себя, — ответил Пророк.

— Ты лжец, — повторил Хейз. — Ты веришь в Иисуса.

— Да вам-то что? Зачем вы столкнули мою машину?

— Снимай шляпу и костюм, — сказал Хейз.

— Послушайте, у меня и в мыслях не было вас передразнивать. Это он мне купил такой костюм. А старый я выкинул.

Хейз распахнул дверцу и сорвал с мужчины белую шляпу.

— И костюм снимай.

Проповедник попятился на середину дороги.

— Снимай костюм, — крикнул Хейз и нажал на газ. Солас вприпрыжку помчался по дороге, на ходу стаскивая пиджак.

— Все снимай, все,— орал Хейз, прижавшись лицом к ветровому стеклу.

Пророк помчался как ужаленный. Он разорвал на себе рубашку, расстегнул ремень и спустил брюки. Он стал ощупывать ноги, словно собирался снять ботинки, но тут «эссекс» сбил его и переехал. Хейз остановил машину и дал задний ход. Машина снова переехала распростертое тело и остановилась над проповедником, словно охраняя поверженного ею человека. Теперь, без шляпы и костюма, лежавший на животе мужчина был не очень похож на Хейза. Из него вытекло много крови, вокруг головы расплылась лужа. Человек лежал совершенно неподвижно, только один его палец у головы дергался, как стрелка часов. Хейз пнул лежащего ногой, тот что-то коротко прохрипел и затих.

— Две вещи не могу вынести, — сказал Хейз, — когда прут и когда передразнивают. Не надо было ко мне лезть, и я бы тебя не тронул.

Человек пытался что-то произнести, но лишь взвизгнул. Хейз присел на корточки, чтобы разобрать, что он там бормочет.

— Сколько горя принес матери, — говорил человек, булькая горлом. — Ни секунды покоя. Украл машину. Ни разу не сказал отцу правды и не дал Генри то, что он…

— Заткнись. — Хейз наклонился еще ниже, чтобы выслушать исповедь.

— Сказал, где его самогонный аппарат, и получил пять долларов, — с трудом выдохнул мужчина.

— А теперь заткнись, — сказал Хейз.

— Господи Иисусе, — прохрипел мужчина.

— Я тебе велел заткнуться.

— Господи, помоги мне, — раздался хрип.

Хейз сильно ударил Соласа ногой по спине, и тот затих. Хейз подождал, не скажет ли он что-нибудь еще, но тот уже не дышал. Хейз отошел посмотреть, нет ли повреждений на «эссексе», но, кроме нескольких пятен крови на бампере, ничего не обнаружил. Он стер пятна ветошью, сел за руль и отправился обратно в город.

На следующий день рано утром он поднялся с заднего сиденья машины и поехал на заправку — подготовиться к путешествию. Он не возвращался домой и всю ночь провел без сна в запаркованном на улице автомобиле, размышляя о том, как начнет новую жизнь, переедет в другой город и станет проповедовать там Церковь Без Христа.

На заправке его встретил заспанный мальчишка, которому Хейз объяснил, что собирается в дальнее путешествие и нужно наполнить бак, проверить масло, воду и покрышки. Мальчик спросил, куда же он собирается ехать, и Хейз ответил: в другой город. Тогда мальчик поинтересовался, собирается ли он в дальнее путешествие на этой самой машине, и Хейз ответил утвердительно. Он схватил мальчишку за ворот. Он сказал, что у хозяина хорошей машины нет никаких проблем, и спросил, ясно ли ему это. Мальчик ответил, что, конечно же, ему ясно, и он сам думает точно так же. Тогда Хейз представился и сказал, что он проповедник Церкви Без Христа и каждый вечер выступает с капота этой самой машины. Он объяснил, что теперь едет проповедовать в другой город. Мальчик наполнил бак бензином, проверил воду, масло и покрышки, а Хейз ходил за ним по пятам и объяснял, во что следует верить. Нет никакого смысла верить в то, на что нельзя посмотреть, в то, что нельзя потрогать руками и попробовать на вкус. Он сказал, что еще пару дней назад верил, что богохульство есть путь к спасению, но теперь понял, что так думать нельзя, потому что для богохульства тоже нужна вера. Что же касается Иисуса, который якобы был рожден в Вифлееме, а потом распят за людские грехи, то Он, по мнению Хейза, слишком нереален, чтобы в него верил здравомыслящий человек; тут он вырвал у мальчишки из рук ведро и шлепнул на землю, чтобы подчеркнуть свои слова. Хейз стал ругаться и проклинать Христа тихо, но с таким остервенением, что мальчишка даже оторвался от работы и прислушался. Закончив проверять «эссекс», парень сказать, что в баке с бензином течь и еще две в радиаторе, а одна задняя покрышка выдержит разве что миль двадцать, да и то если ехать медленно.

— Послушай,— произнес Хейз,— эта машина только начинает жизнь. Ее и удар молнии не остановит.

— Нет смысла туда воду наливать,— повторил мальчик,— все равно выльется.

— А ну-ка налей, — предложил Хейз и проследил, как мальчик это делает. Затем купил карту, сел в машину и поехал, оставляя на асфальте полоски бензина, масла и воды.

Он очень быстро выбрался на шоссе, проехал несколько миль, и тут у него внезапно возникло ощущение, что он так и не сдвинулся с места. Мимо проплывали лачуги, заправочные станции, стоянки грузовиков, 666 дорожных знаков, заброшенные амбары с рекламами нюхательного табака и даже надпись «Иисус умер за ТЕБЯ», которую Хейз заметил, но намеренно не стал читать.

Не проехав и пяти миль по шоссе, он услышал позади сирену. Обернувшись, он увидел, что его преследует черная патрульная машина. Она поравнялась с ним, и полицейский сделал знак, чтобы он съехал на обочину. У полицейского было приветливое красное лицо и глаза цвета чистого льда.

— Я не превышал скорость, — сказал Хейз.

— Да, — согласился полицейский, — конечно.

— Я ехал по своей стороне дороги.

— Конечно же, разумеется.

— Так что же вам от меня нужно?

— Мне просто не нравится ваше лицо, — сказал полицейский. — Покажите права.

— Ваше мне тоже не нравится, — ответил Хейз — И прав у меня никаких нету.

— Ну что ж, — произнес полицейский добродушно, — я, в общем-то, не думаю, что вам они нужны.

— А если и нужны, у меня их нету, — сказал Хейз.

— Послушайте, — сказал полицейский уже другим тоном, — не будете ли вы так любезны доехать до вершины следующего холма? Я хочу, чтобы вы оценили какой там вид, — вы такой красоты никогда не видели.

Хейз пожал плечами, но машину завел. Чего ж не подраться с полицейским, раз сам напрашивается. Он добрался до вершины холма, а патрульная машина ехала за ним вплотную.

— А теперь остановитесь вон там, на краю, — крикнул полицейский. — Оттуда лучше видно.

Хейз подчинился.

— Пожалуй, вам стоит выйти, — сказал полицейский. — Думаю, снаружи вы все разглядите лучше.

Хейз вылез и осмотрелся. Внизу был обрыв, размытая красная глина тянулась футов на тридцать, на полувыжженном пастбище, рядом с лужей, лежала тощая коровенка. Поодаль виднелась лачуга, на ее крыше сгорбился канюк.

Полицейский подошел к «эссексу» сзади и столкнул его с горы. Корова вскочила и помчалась через поле к лесу, канюк взлетел на вершину дерева. Автомобиль рухнул на крышу, три оставшихся колеса крутились в воздухе. Мотор вылетел и откатился вбок, всевозможные странные детали разлетелись во все стороны.

— У кого нет машины, тому и права не нужны, — сказал полицейский, вытирая руки о штаны.

Несколько минут Хейз стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Казалось, на его лице отражается все вокруг — поле внизу и все, что за ним, все расстояние от его глаз до пустого серого неба, устремляющегося, бездна за бездной, в космос. Колени его подогнулись, он сел на краю обрыва, свесив ноги вниз.

Полицейский смотрел на него:

— Подвезти тебя?

Не услышав ответа, подошел чуть ближе:

— Куда тебе нужно?

Он склонился, упершись руками в колени, и спросил с беспокойством:

— Ты вообще-то куда-нибудь ехал?

— Нет, — отозвался Хейз.

Полицейский присел на корточки и положил руку Хейзу на плечо.

— Ты что, вообще никуда не собирался? — спросил он тревожно.

Хейз помотал головой. Выражение его лица не изменилось, он не повернулся к полицейскому, а продолжал сидеть, глядя в пространство.

Полицейский поднялся и вернулся к патрульной машине. Открыв дверцу, еще раз посмотрел на сидевшего к нему спиной Хейза:

— Тогда — пока, всего хорошего. — Он забрался в машину и уехал.

Через некоторое время Хейз встал и медленно побрел назад в город. В хозяйственном магазине купил железное ведро и мешок извести и пошел домой. Во дворе открыл мешок и высыпал известь в ведро. Потом поднялся по ступенькам к крану и доверху наполнил ведро водой. Хозяйка сидела на крыльце, поглаживая кошку.

— Что это вы собрались делать, мистер Моутс? — спросила она.

— Хочу ослепить себя, — ответил он и вошел в дом. Хозяйка осталась на крыльце. Она была не из тех людей, что в одном слове видят больше жестокости, чем в другом, каждому слову она смотрела в лицо, и все лица были одинаковые. Если бы ей стало совсем худо, она бы не ослепила себя — зачем это нужно, просто покончила бы с собой. Засунула бы голову в духовку или приняла кучу безболезненных снотворных таблеток, вот и все. По всей вероятности, мистер Моутс ей просто нагрубил; ну какому человеку придет в голову портить себе зрение? Такой проницательной женщине, как она, уж лучше умереть, чем ослепнуть. Но тут она внезапно поняла, что, когда умрет, тоже ослепнет. Она оцепенела, пораженная этой мыслью. Ей вспомнилось выражение «вечная смерть», как говорят проповедники, но она тут же стерла его из сознания, и на лице ее отразилось не больше волнения, чем на мордочке кошки. Она не была религиозной или слишком впечатлительной и каждый день благодарила за это звезды. Но отдавала должное людям, у которых была такая склонность, — а у мистера Моутса она была, иначе бы он не стал проповедником. Он и вправду мог ни с того ни с сего выжечь себе глаза известью, потому что все люди такого сорта, сказать по правде, слегка с приветом. В самом деле, с какой стати здравомыслящий человек станет лишать себя удовольствия смотреть на самого себя?

Вот этого она не знала.