Книга: Дочь седых белогорий
Назад: Время больших перемен
Дальше: Там, где живет Большой змей

Ченка говорит своё слово

Ченке снится сон. Она промышляет на белках зверя. Вот она подкрадывается из-за рододендронового ерника к пасущимся сокжоям. До оленей осталось немного, около пятидесяти метров, можно стрелять. Охотница тщательно выцеливает крупного рогача, наводит мушку на лопатку зверя и уже пытается нажать на спусковой крючок. Но вдруг, как на беду, откуда-то из-за каменистой гривки выскакивают волки и бросаются к оленям. Сокжои в испуге мечутся по белогорью, бегут мимо Ченки и, окружив её, начинают прыгать неподалеку. Земля дрожит, глухой гул заполоняет пространство, девушке становится страшно. Ченка вскакивает из укрытия на ноги и смело двигается на волков. Оскалившиеся хищники бегут прямо на нее. До них осталось несколько десятков метров и, кажется, что смерти не избежать. Охотница в страхе закрывает глаза, тонко, пронзительно кричит. Но следующее представление приносит новые ощущения. Ченка в горах, под гольцом. На нее обрушивается скалистый выступ и летит в ее сторону. Валун собирает за собой более мелкие камни, и вот уже черная лавина осыпи с грохотом плывёт за девушкой. Убегая от беды, Ченка мечется в густом курослепе обречённым зайцем, не может найти выход из западни…
Очнувшись от страшного сна, Ченка всё ещё находится в каком-то оцепенении, в сковывающем забытьи. Не в силах вернуться к реальности она всё же чувствует, что что-то происходит: как-то странно подрагивают угольки в очаге, а в чело дымохода слышится непонятный, глухой рокот.
Во сне заплакала Уля. Наконец-то, полностью проснувшись на призыв дочери, Ченка протянула руки к зыбке, прижала дочку к груди. Ткнувшись в набухший сосок матери, Ул я тут же успокоилась и быстро зачмокала беззубым ротиком. Ласково обняв правой рукой любимое существо, молодая мать склонила голову и дотронулась губами до пушистого темечка. Почувствовав знакомое прикосновение, девочка довольно вздохнула и стала сосать молоко с еще большим старанием.
Ожидая, пока дочка успокоится, Ченка осторожно протянула руку к очагу и палочкой подправила тлевшие угли. Собранные в кучу головёшки оплавились матовыми бликами, по стенам чума заиграли, запрыгали рубиновые светлячки. В центре костра взметнулось небольшая тряпочка пламени и на миг озарила закопчённое жилище. На противоположной лежанке заворочался Загбой. Перевернувшись на другой бок, приоткрыл заспанные глаза. Какое-то время он настороженно смотрел на кормящую мать, а потом вдруг глухо спросил:
– Эко, доська, слышишь, как река каварит?
Ченка затаила дыхание и прислушалась. Действительно, за кожаными стенами чума происходило что-то непонятное. Ещё вечером было всё тихо. Когда они ложились спать, где-то вдалеке глухо плескалась набухшая талыми водами река. Теперь же весь окружающий мир наполнился угрожающим шумом, как будто жилище кочевников окружили сотни или даже тысячи змей.
Загбой вскочил с лежанки, не одеваясь, босиком выскочил на улицу. Тут же раздался его встревоженный крик, призывающий дочь за собой. Не выпуская из рук ребенка, Ченка метнулась под полог шкур, выбежала вслед за отцом и ахнула!
В серости раннего утра, во всю ширь глубокого лога растеклась бурая, грязная масса вешней воды. Вздувшаяся Туманиха вышла из берегов и затопила не только прибрежные луга, но и кедровые колки, стоящие на обрывистых берегах высоко над руслом реки. Границы озера утонули где-то далеко на линии горизонта. Подтопленная долина была заполнена водой, на которой взвышались вековые деревья. Некоторые стволы начинались из пугающей глубины, создавалось впечатление, что многовековая тайга не имеет под собой опоры, а растет из воды. Одинокая группа кедров, гордо стоящая посреди образовавшегося моря, подсказывала, что где-то там, глубоко внизу, находится остров.
Скопившаяся за ночь вода поднялась более чем на три метра. Об этом говорила наполовину затопленная лодка Егора, приземистый лабаз у реки, где хранилась копчёная рыба, и вешала для сетей, которые находились на высоком пригорке у границы тайги. И только чум, как гордое строение Загбоя, стоял высоко на пригорке, вне досягаемости водной стихии.
Но не это беспокоило в данный момент опытного охотника. С тревогой, вглядываясь в поверхность озера, он что-то выискивал глазами. Напрягшееся лицо выдавало нервное волнение. Рвущееся, тяжёлое дыхание говорило о волнении следопыта.
Ченка понимала поведение отца. Так же как и он, она напрягла все свои чувства и утонула в поисках, пока наконец не увидела то, что хотела видеть.
– Вон они! – воскликнула Ченка и как доказательство своих слов указала пальцем на небольшую полянку, узким языком-полумесяцем протянувшуюся вдоль лимана.
Там, в глубине разросшегося, густого пихтача, стояли олени. Это были их олени, которых Загбой с вечера оставил на прибрежном пастбище на откорм и отдых. Даже с этого трёхсотметрового расстояния в синеватой дымке рассвета охотник узнал их, потому что каждого из животных он знал «в лицо». Тех, кого видел, мог назвать по имени, потому что как не узнать своих питомцев, если общаешься с ними каждый день?
Но Загбой видит только семь голов. Почему семь? Где остальные? Почему их не видно? Куда они могли убежать от паводка?
С недобрым предчувствием в душе Загбой поспешил к животным, добежал до перепуганных, сбившихся в кучу оленей и в растерянности остановился. Из всего стада перед ним стояло только семь животных: три стельные важенки, два быка и два сеголетка. Да, действительно, предчувствие не обмануло его. По тревожным глазам верховиков, бросающих испуганные взгляды, понял, что произошло непоправимое. Но всё ещё на что-то надеясь, охотник побежал дальше по берегу, останавливался, призывно кричал в хаотическое нагромождение плавника, льда и воды, но не слышал ответа. В какие-то моменты ему казалось, что он видит качающиеся рога, барахтающееся тело. Но присмотревшись, узнавал раскористые корневища кедров, пихт, елей, а мнимые тела становились мохнатыми ветками поверженных великанов. Ему хотелось пробраться туда, в центр, в самую середину природного плотбища, но это грозило смертельной опасностью.
Вдруг, вспомнив о лодке, Загбой побежал назад, к чуму. Не говоря никаких объясняющих слов дочери, эвенк перевернул долблёнку, столкнул её на воду и через мгновение, быстро работая веслом, стремительно поплыл по воде. Достигнув границы плавника, долго всматривался в гущу ветвей, кричал, звал, но ответом опять была тишина.
Он плыл вниз, к границе тайги, пытаясь хоть что-то понять причину трагедии. Медленно подгребая лопашней, Загбой дотронулся до дна и, к своему удивлению, вдруг понял, что в этом месте глубина воды составляет всего лишь несколько десятков сантиметров. Это было так неожиданно, что он, не доверившись первому разу, промерял свое открытие ещё и ещё, быстро осмотрелся вокруг и понял, что происходит. Вода быстро падала. Вот уже по краям озера обозначились резкие очертания берегов, с глухим треском и шелестом ветвей на луговые поляны осаживались принесённые вешней водой деревья, а там, у стойбища, вновь заговорила свою знакомую речь Туманиха.
Загбой направил лодку в середину озера, из которого лохматым горбом разъярённого медведя выныривал остров. Почерневшая, бурая вода успокаивалась. И только лишь жёлтая пена, покрывавшая водную гладь, говорила о недавнем светопреставлении. Теперь следопыт понял всё и мог более обстоятельно объяснить то, что произошло за последние два часа.
Когда граница паводковой воды наконец-то достигла положенного в это весеннее время года уровня, охотник причалил к берегу и с усталым, болезненным видом присел на своё место к костру. Ченка молчала, ожидая, когда отец начнёт разговор сам. А он, понимая, что объясняющие слова необходимы, недолго забивал трубку, подкурил угольком костра и, выдохнув клубок табачного дыма, глухо заговорил.
– Горе, доська, настигло нас опять. Злой Харги пришёл по нашим следам… Ночью вверху по реке образовался затор. Где-то скопился лёд и задержал воду. Большая волна разбила преграду и пошла вниз, вырывая на своем пути деревья вместе с корнями. Когда большой поток достиг озера, вода быстро вышла из берегов. Плывущий лес задавил десять оленей…
Ченка выронила из рук ложку и, не в состоянии удержаться на ногах от такой новости, присела с противоположной стороны костра.
– Как же теперь, отец, жить путем? – едва выдохнула она, уронив голову на грудь.
Загбой угрюмо молчал. Его узкие глаза смотрели куда-то вдаль, на север, где линию горизонта разрезали хаотические очертания далёких, незнакомых белков. Он смотрел и как будто видел далёкую родину, откуда они пришли в прошлом году. Неслышимый, далёкий голос звал его в страну, где он родился, вырос и провёл большую часть своей сознательной жизни. С волнением в сердце охотник вспоминал горы, долины, реки, тайгу, по которой кочевали его предки. Этот зов был так силён, что он думал о возвращении назад ежедневно, каждый свободный час, когда всемогущий костёр дарил ему тепло своих языков.
До сего дня он никогда не разговаривал с Ченкой о возвращении. Но сейчас, ранним утром, после случившегося Загбой понял, что наступил тот час, когда об этом стоит, и даже надо, поговорить с дочерью. Глубоко вздохнув, как будто набираясь сил, Загбой повернул голову к Ченке и заговорил:
– Злые духи преследуют нас на всём протяжении пути, после того как мы покинули Большое плоскогорье. Беды и несчастья караулят нас повсюду, где бы мы ни находились. Я говорил со своими богами – они пророчат нам новые неприятности. Добрые духи и Амака не хотят нас защищать на чужой земле. Боги отвернулись от нас, потому что мы топчем чужие тропы. Огонь говорит, что нам надо вернуться назад.
– Но как же Тима? Он мой муж! Он люпит меня! У меня от него точь. Как мы можем уйти, не тожтавшись его? – воскликнула Ченка.
– Мудрая пословица говорит: «Не ищи на новой гари птичьих гнезд. Нога идущего никогда не повернёт к свежему пепелищу». Дмитрий не пойдёт на север, как бы ты этого ни хотела, – глухо проговорил Загбой и замолчал, ожидая, что ответит дочь.
Ченка какое-то время молчала, потупив взор, затем осторожно повернула голову в сторону чума, где спала Уля, и совершенно неожиданно, смело, по-взрослому, так, как ещё никогда не смотрела, взглянула на отца:
– Тогда и я не пойту, как бы этого ни хотел ты или твои Боги!
От подобного ответа, услышанного от Ченки впервые в своей жизни, Загбой на время лишился дара речи. А она, не дождавшись от него каких-либо слов, быстро вскочила на ноги, встряхнула коротенькими косичками и гордо ушла в чум к дочери.
Проводив ее растерянным взглядом, Загбой затолкал потухшую трубку в рот и уткнулся взглядом в догорающий костёр.
Назад: Время больших перемен
Дальше: Там, где живет Большой змей