ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Несколько часов спустя Сиена сидела у входа в Крепость, завернувшись в одеяло и наблюдая за финальными аккордами бури. Ветер уже стих, но дождь все еще шумел на серебристых крышах. Когда она смогла забыть, что здесь так красиво?
Именно сюда она всегда приходила, чтобы помечтать. Имперская служба оставляла так мало свободного времени — нельзя было урвать и часа, чтобы просто поблуждать, подумать о том, о чем хотелось.
Сиена встала и пошла обратно в Крепость на приятно ватных ногах. Меха и одеяла были сложены в глубине пещеры, рядом со старым нагревателем, который они притащили десять лет назад. Сюда проникало мало света. Девушка остановилась на мгновение, чтобы охватить взглядом Тейна, лежавшего на животе, дремлющего и почти полностью обнаженного.
Девушка прислонилась плечом к стене и прошептала: — Посмотри моими глазами.
Шепот пробудил Тейна. Он перевернулся и сонно улыбнулся:
— Ты показываешь сестре меня?
— Я должна показывать ей самые красивые и необычные моменты своей жизни.
Он протянул к ней руку, и девушка свернулась рядом, накрыв одеялом их обоих. Несмотря на небольшой нагреватель, воздух в Крепости оставался прохладным, но Тейн согревал ее. Сиена хотела лишь одного: чтобы мира вне Крепости не существовало вовсе — и тогда они всегда будут вместе, неразлучны.
— Ты, наверное, в курсе, — сказала она. — Но я все еще люблю тебя.
— А я люблю тебя. Все прочее может измениться, только не это.
Сиена повернулась, чтобы видеть любимого. Было трудно говорить без гнева, но она старалась.
— Если ты смог присоединиться к Восстанию, значит изменился сильнее, чем я могла бы подумать.
— Ты все еще веришь в имперскую пропаганду про «террористов»? На самом деле они идеалисты. Считают, что в Новой Республике случится все то великое и славное, чего не хватало Старой. Я не настолько дурак. Такого не будет никогда. Но Империя должна пасть.
— Ты принес клятву…
— Хватит клятв, Сиена! — Тейн замер, чтобы обуздать свой гнев. — Прости. Я знаю, как много значит для тебя честь. Но дело не в том, храним ли мы клятву Империи. Речь идет о том, хранит ли Империя клятву нам.
Слишком многие из ее собственных сомнений находили отклик в его словах. Сиена помнила офицеров, погибших напрасно, слышала последний крик Пенри, вновь видела, как взорвался Алдераан. А теперь страдала уже ее мать.
Сиена уткнулась лицом в грудь Тейна. Ей казалось безопаснее произносить эти слова, находясь в тепле его рук:
— Я вижу тьму внутри Империи. Как можно ее не видеть?
Он накрутил на палец одну из ее прядок, и игривый жест резко контрастировал с тяжестью его слов:
— Если ты ее видишь, то я не понимаю, как ты можешь по-прежнему служить Империи только потому, что много лет назад, не зная всей правды, принесла присягу.
— Никто никогда не знает всей правды. И поэтому клятвы что-то значат. Иначе хранить их было бы слишком просто, разве ты не понимаешь? Мы смотрим в неизвестное нам будущее и обещаем хранить верность независимо от того, что произойдет, — вздохнула Сиена. — Моя клятва имеет значение для меня, но это не единственная причина, почему я остаюсь на службе.
— Тогда почему?
— Потому что Империя — больше, чем пороки и жестокость. — Ей тяжело было говорить, но Тейн заставил ее быть честной с самой собой. — Это еще и Сила, что удерживает Галактику от погружения в хаос, как это было во время Войн клонов. И на каждого мелкого коррумпированного чиновника приходится кто-то вроде Нэша Виндрай-дера, который искренне пытается поступать правильно. Если хорошие люди уйдут, разве это не сделает Империю еще хуже? Разве мы не должны остаться, чтобы изменить Империю, если можем?
— Все такая же оптимистка. — Тейн заколебался, прежде чем спросить: — Как Нэш?
— Сейчас лучше. В первый год после Алдераана было трудно, но он выдержал. Думаю, что он все еще одинок. — Сиена вспомнила ночь, когда Нэш предлагал ей отправиться в постель, а она отказалась. Тейну ничего этого не нужно было знать. — Он вспоминает о тебе время от времени. Ненавижу, что он вынуждает думать, что ты мертв.
— Я тоже.
Они лежали какое-то время в тишине, ее голова покоилась на груди Тейна. Сиена вспомнила те первые несколько месяцев в Академии, когда они все были так доверчивы, так уверены в своем месте в Галактике. Неужели прошло всего шесть лет? Казалось, пролетела целая жизнь.
— Сиена, — голос Тейна прозвучал настороженно, — хочу задать вопрос, который тебе, возможно, не понравится. Выслушай меня, ладно?
Девушка подумала, что раз уж она не прикончила любимого за вступление в Альянс, то обо всем остальном он мог говорить, не опасаясь за свою жизнь.
— Спрашивай.
— То, что происходит с твоей матерью… Ты не спрашивала себя, вдруг все это — очередное испытание? Еще одна игра из тех, что постоянно разыгрывает Империя со своими военными?
Если бы только она могла поверить, что эти «тесты» имеют целью закалить их, послужить великой цели… Неужели она действительно когда-то злилась на Тейна, предположившего иной вариант? Воспоминание о собственной наивности смутило Сиену. За последовавшие после Академии годы девушка узнала, что Империя постоянно проводит такие испытания веры на прочность. Может быть, эти тесты были необходимы, чтобы вовремя обнаруживать слабые места персонала. Но использовать дружбу двух молодых курсантов, только чтобы разорвать их связь с родным миром… в такой жестокости было что-то незрелое, почти детское.
Может быть, Империя проверяла ее, подставив мать под суд, но Сиена в этом сомневалась. Скорей всего, случившееся с мамой было обычной, тупой провинциальной коррупцией. Все участники всё знали, но молчали, потому что слишком боялись кары со стороны имперских чиновников.
Сколько же нужно всего изменить, от Императора до самого последнего служащего! И с чего начать?
— Не думаю, что происходящее с мамой является частью какого-то большого заговора, — сказала она, больше ничего не добавив. — Ты доверяешь своему начальству в Альянсе?
Она ожидала, что Тейн сразу скажет «нет», — людей, которым он доверял, можно было пересчитать по пальцам. И конечно, подонки, заправлявшие Альянсом, не удостоились такой чести. К ее удивлению, он ответил:
— Некоторым. Большинству, на самом деле. Знаешь, мне даже не пришлось спрашивать разрешения, чтобы приехать сюда. Они уверены, что я мог уйти только по уважительной причине, и верят, что я вернусь. Конечно, некоторые их мечты о совершенной Галактике, которую они хотят построить, совершенно безумны. Но по крайней мере, они уважают людей, с которыми служат.
Сиена не могла поверить своим ушам. Тейн Кайрелл наконец нашел власть, к которой не питал ненависти, и эта власть оказалась повстанческой? Конечно, он хотел убедить ее покинуть Империю; и она решила, что ради этой цели он высказал бы и более дикие вещи.
— Как давно ты с ними?
— Присоединился несколько месяцев назад. — Большим пальцем он провел по ее скуле, лаская даже таким простым движением. — Сначала я только перевозил припасы, но когда война разгорелась… теперь я чаще в бою.
— Знаешь, я узнала тебя на Хоте.
— Ты там была? — Лицо Тейна стало белым как мел. — Я говорил себе, что Флот настолько огромен… я надеялся, что шансы встретить тебя… не думал, что это случится.
— Я никогда не была в опасности, — произнесла девушка, садясь и стягивая одеяло вокруг себя. Ей тяжело было чувствовать его ужас при мысли, что ей больно. — Я узнала маневр, когда ты развернулся в ногах АТ-АТ. Тут же поняла, что учудить такое мог только ты.
— Только один человек во всем Флоте смог бы узнать меня по манере вождения…
— Может быть, Сила направляла нас. Сводила вместе, хотя мы должны быть разделены.
Ее слова заставили его поморщиться. Как и следовало ожидать, Тейн не настолько изменился, чтобы удариться в религию.
— Кажется, я воспользовался фальшивыми документами собственного изготовления, чтобы пересечь Галактику и добраться до тебя. Никакая Сила в этом не участвовала.
Девушка подняла руку, словно защищаясь:
— Ладно-ладно.
Тейн сел рядом с ней и обнял за талию. Небо за пределами Крепости стало почти черным.
— Слушай. Знаю, ты не готова уйти со мной сегодня. И может быть, не решишься присоединиться к Восстанию.
— Никогда.
— Но если бы я знал, что ты сможешь оставить Империю когда-нибудь… просто для того, чтобы вернуться сюда или начать новую жизнь в другом мире…
Он обещает бросить Восстание и присоединиться к ней, если она дезертирует? Сиена не хотела этого знать.
— Я не собираюсь уходить, по крайней мере не раньше, чем отслужу весь срок. Если имеется шанс, что хорошее в Империи может перевесить плохое, наш долг — не упустить его.
— Империя прогнила насквозь. Наш долг — уничтожить ее.
Они снова расходились, и, наверное, так будет всегда. Сиена знала это. Но эти жестокие факты показались такими не важными, когда он снова обнял ее, а она прильнула к нему. Они никогда еще так не любили друг друга — и не были так далеки друг от друга.
* * *
На следующее утро был суд.
Суд. Это слово звучало слишком официально и помпезно для поспешного, никчемного разбирательства. Сиена сидела на полукруглой скамье, которые были расставлены по всей судебной палате. Она была в своей форме с красными и синими квадратами, соответствующими чину имперского лейтенанта. Рядом с ней сгорбился отец, не в силах видеть на скамье подсудимых свою жену в наручниках.
Прокурор — мужчина с маленькими ладошками и сальными волосами — монотонно перечислял пункты обвинения. В перечне не было ни единого довода, который не мог бы подделать мало-мальски опытный в цифровых технологиях человек. Защита сразу же указала бы на это. Если бы у матери была защита.
Но теперь адвокат был разрешен только в гражданских делах и никогда — в суде за преступления против Империи.
В голове Сиены все еще звучал голос Тейна: что, если Империя испытывает ее веру? И страшилась ответить любимому даже мысленно.
Он ушел поздно ночью, чтобы успеть на какой-то красноглазый челнок, — и она никогда не узнает, куда он улетел. Тейн официально, по всем правилам этикета попрощался с ее отцом; папа оказался достаточно догадлив, чтобы позволить Сиене одной проводить Тейна до краулера. Они целовались так долго и так страстно, что у девушки распухли губы. Она чувствовала это до сих пор и была рада доказательству, что он действительно был с ней.
«Что бы ни случилось с нами, — сказала она, — спасибо за то, что был с моей семьей. Ты ужасно рисковал, чтобы попасть сюда, когда я сильнее всего нуждалась в тебе. Это был поступок… истинной верности и дружбы».
Его улыбка была печальной.
«На самом деле я пришел сюда, надеясь узнать, что в конце концов переболел тобой. Тщетная надежда».
Сиена пыталась поймать взгляд матери, надеясь утешить ее своим присутствием. Но та ни разу не взглянула на дочь. Ей было стыдно, хотя к настоящему времени всем в этом фальшивом суде была очевидна лживость обвинений.
А потом Сиену осенило: мать не смотрела на нее, потому что опасалась поставить под удар свою дочь, если та вдруг выразит симпатию к преступнику против Империи.
Имперские законы не применялись с одинаковой жестокостью во всех мирах — так, как оказалось на Джелука-не. Во время своих путешествий Сиена не раз видела тому примеры. Но сейчас это не имело значения, потому что сейчас в родном мире эта жестокость уничтожала ее семью, ее дом.
«Ты же понимаешь, что мы не можем больше встречаться», — сказала Сиена, когда Тейн прижал ее к себе. Он уже завел краулер, но гул мотора был тише завываний ветра.
«В прошлый раз мы говорили то же самое».
«Теперь все иначе. Тебе не стоило возвращаться в этот раз, и я… я не знаю, вернусь ли когда-нибудь».
«Мы продолжаем говорить друг другу «прощай», — прошептал Тейн ей на ухо. — Когда я наконец поверю в это?»
Она не ответила, просто не смогла. Даже если они с Тейпом никогда не увидят друг друга, она знала, что в определенном смысле их связь сохранится. Он стал слишком большой ее частью, чтобы полностью потеряться. По крайней мере, пока она была жива.
Слабое, но все же утешение.
Судья не смотрел в зал, вообще не отрывал глаз от экрана, вынося решение:
— Виновна в хищении и мошенничестве в отношении Империи. Приговаривается к шести годам каторжных работ в шахтах.
Сиена чувствовала, как приговор ядом разливается по жилам, пронзая до костей. Каторжные работы в шахтах? На Джелукане такую меру наказания запретили почти столетие назад, и уже тогда так карали лишь обвиняемых в самых тяжких преступлениях. Ее мать была женщиной средних лет, никогда не отличавшейся ростом или силой, она просто не выдержит такой работы. Учитывая наличие современных дроидов-шахтеров, вообще не было никакой необходимости выполнять столь изнурительную работу вручную. Приговор был и примитивен, и жесток… и обрекал женщину, о невиновности которой судья прекрасно знал.
Верин Ри не посмотрела на мужа и дочь, даже когда ее уводили; Сиена поняла, что у них не было шанса попрощаться.
— Это невозможно, — прошептала девушка, когда все присутствовавшие вышли из зала суда, оставив лишь Сиену и ее отца. — Насмешка над правосудием…
— Не говори ничего.
— Конечно. — Наверняка в зале были записывающие устройства. — Нам и без того хватает проблем.
— Нет, Сиена. Ты не должна говорить ничего против нашего правительства, никогда, ни при каких обстоятельствах.
— Папа… как ты можешь после того, что произошло сегодня?
Парон Ри сложил руки на груди торжественно, словно старейшина:
— Потому что мы поклялись в верности Империи в день присоединения Джелукана. Потому что мы не предаем, даже когда предают нас. В противном случае мы ничем не лучше их. — Его глаза горели, но голос оставался низким и спокойным. — Эта жизнь никогда не отличалась честностью или справедливостью. Мы терпим и побеждаем не в грубой материи, но в царстве духа.
Сиена выросла, истово веря отцу, но теперь его слова прозвучали пустым пафосом. Сиене не дано было найти утешение в гневе или вере. Все, что она могла сделать, — это обнять отца и понадеяться, что его вера поддержит его лучше, чем его дочь.
* * *
— Ну что же, свершилось правосудие на Джелукане, лейтенант Ри?
— Так точно, сэр.
Сиена стояла, вытянувшись струной, в кабинете офицера ИСБ Роннадама, глядя мимо него на небольшой участок космоса, открывавшийся из иллюминатора. Ее руки были крепко сцеплены за спиной, ладони вспотели.
Казалось, Роннадам разглядывал ее слишком долго. Его тонкие усики дрогнули один раз, но девушка не могла сказать, было то веселье или раздражение.
— Значит, ваша мать виновна.
— Представленные доказательства были очень ясными, сэр.
— Вы меня удивляете, Ри. — Его тон не позволял понять, хорошо ли это, а по лицу нельзя было ничего прочесть. Он глумился над ней за то, что сам заставил сделать? Осознавал ли собственное лицемерие? Возможно, нет. — Очень хорошо. Вы использовали двухнедельный отпуск, но в остальном ваше досье остается незапятнанным. Я считаю, что мы можем ожидать вашего продвижения в самом ближайшем будущем.
Да, Роннадам искренне считал, что она предаст мать ради продвижения. Сиена впилась ногтями в ладони, чтобы боль удержала ее от обморока:
— Благодарю, сэр.
«Исполняй свой долг. Держись избранного курса. Добро здесь живет в тех людях, что служат Империи. Ради них я должна исполнить клятву и узнать, как можно спасти Империю от ее собственной испорченности».
Чувства были благородными и искренними. Но потом она представила, что говорит все это Тейну, а тот лишь качает головой.
