Часть седьмая
Налаживая работу

По окончании конгресса Надя планировала сразу же покинуть гору Павлина. Ее тошнило от грызни на складах, от всех этих пререканий и политики, от насилия и угрозы насилия, от революции, саботажа, конституции, лифта, Земли и угрозы войны. Земля и смерть – вот в чем была суть горы Павлина со всеми ее павлинами, которые прихорашивались, бахвалились и кричали: «Я, я, я!» Это было последнее место на Марсе, где Надя хотела бы быть.

Ей не терпелось убраться с этой горы и вдохнуть свежего воздуха. Она хотела заняться реальной работой, строить своими девятью пальцами, спиной и умом, строить все и вся, не только здания – хотя это, конечно, тоже было замечательно, – но и, например, воздух и почву, которые были частью нового для нее проекта – простого терраформирования как оно есть. С тех пор как она впервые прогулялась на открытом воздухе в кратере Дю Мартерея, в одной защитной маске с CO₂, одержимость Сакса наконец обрела для нее смысл. Она почувствовала в себе готовность присоединиться с нему и остальным участникам проекта с таким рвением, как никогда прежде, – сейчас, когда удаление зеркал с орбиты привело к долгой зиме и угрожало наступлением полноценного ледникового периода. Строить воздух, строить почву, сдвигать воду, вводить растений и животных – все это звучало для нее завораживающе. И, конечно, ее так же манило и более традиционное строительство. Когда новое Северное море растает и установится его береговая линия, повсюду появятся города-порты, целые десятки, и в каждом будут пристани и набережные, каналы и доки, а также те городские районы, что будут возвышаться на холмах. На более значительной высоте должны появиться новые шатровые города и крытые каньоны. Ходили даже разговоры о том, чтобы накрыть некоторые из крупных кальдер, запустить канатную дорогу между тремя большими вулканами, построить мост через пролив на юге Элизия, заселить полярный остров. Кроме того, сейчас появлялись новые подходы в жилищном строительстве, дома и строения планировалось выращивать прямо из специально созданных деревьев, так же, как Хироко использовала бамбук, но теперь в бо́льших масштабах. Да, строителю, готовому изучить эти технические новинки, предстояла тысяча лет работы над прекрасными проектами. Мечты сбывались.

К ней подошла небольшая группа людей, заявив, что они занимаются подбором кандидатов в первый исполнительный совет нового мирового правительства.

Надя пристально на них посмотрела. Она видела в их важности медленно срабатывающую ловушку и постаралась как можно скорее сбежать, пока та не захлопнулась.

– Кандидатов много, – ответила она. – Достойных людей раз в десять больше, чем мест в совете.

– Да, – согласились они. – Но мы хотели бы узнать, не рассматривали ли вы такую возможность для себя?

– Нет, – сказала она.

Арт ухмыльнулся, но она, заметив это, обеспокоилась.

– Я хочу заниматься строительством, – решительно заявила Надя.

– Это бы тебе не помешало, – сказал Арт. – Работа в совете рассчитана на неполную занятость.

– Черта с два!

– Нет, правда.

Понятие гражданского права и в самом деле было прописано в новой конституции и действовало везде – от мирового законодательного собрания до судов и местных властей в куполах. И предположительно бо́льшую часть этой работы люди должны были выполнять, работая по совместительству. Однако Надя была совершенно уверена, что исполнительный совет к этой категории не относился.

– Разве члены исполнительного совета не должны избираться из законодательного собрания? – спросила она.

– Нет, избираться законодательным собранием, – радостно поправили ее. – Как правило, они будут избирать своих товарищей из собрания, но это не обязательно.

– Значит, у вас в конституции ошибка! – сказала Надя. – Хорошо, что вы так быстро ее заметили. Ограничьте круг кандидатов до членов собрания и здорово облегчите себе работу. И все равно у вас останется множество достойных людей.

Но они стояли на своем. Они приходили снова и снова, в разных составах, но Надя продолжала избегать их ловушки. Наконец, они стали ее умолять. Вся их маленькая делегация. Это был важнейший момент для нового правительства, им нужен был совет, которому все могли бы доверять, такой, с чего бы все началось, и так далее. Сенат был избран, дума созвана. И теперь обе палаты избирали семерых членов исполнительного совета. Среди кандидатов упоминались Михаил, Зейк, Питер, Марина, Эцу, Нанао, Ариадна, Мэриан, Иришка, Антар, Рашид, Джеки, Шарлотта, четверо послов на Землю и еще несколько человек, с которыми Надя впервые познакомилась на складе.

– Много достойных людей, – напомнила им Надя. У этой революции было много лидеров.

Но они снова и снова повторяли ей, что народ не удовлетворен этим списком. Они привыкли к ней как к центру сил, что во время конгресса, что в революцию, что до этого, в Дорсе Бревиа, да и в годы подполья и вообще с самого начала. Народ хотел, чтобы она заняла место в совете и оказывала там на всех умиротворяющее воздействие, стала его рассудительностью и непритязательностью…

– Пошли вон! – воскликнула она, вдруг разъярившись, сама не зная отчего. Увидев ее гнев, они обеспокоились и опечалились. – Я подумаю, – добавила она, чтобы те смогли сдвинуться с места.

Наконец, с ней остались только Арт и Шарлотта, с серьезными лицами делая вид, словно они ко всему этому не имели никакого отношения.

– Похоже, они очень хотят, чтобы ты вошла в совет, – проговорил Арт.

– Да заткнись ты.

– Но это так. Им нужен кто-то, кому они могут доверять.

– Ты имеешь в виду, что им нужен кто-то, кого они не боятся. Им нужна старенькая бабуля, которая не будет пытаться ничего сделать, чтобы они смогли удерживать своих оппонентов подальше от совета и выполнять свои программы.

Арт нахмурился: об этом он и не подумал, он был слишком наивен.

– Ты же знаешь, конституция – это вроде чертежа, – задумчиво проговорила Шарлотта. – Настоящая задача состоит в том, чтобы создать реально работающее правительство.

– Вон! – приказала Надя.

Но в итоге она согласилась. Они напирали, их было на удивление много, и они не отступали. А она не хотела показаться уклонистом и позволила веревке ловушки обвиться вокруг своей ноги.

Законодательное собрание приступило к работе, голосование началось. Надя была избрана первой из семерых, вместе с ней в совет попали Зейк, Ариадна, Мэриан, Питер, Михаил и Джеки. В тот же день Иришку избрали председателем Мирового природоохранного суда (МПС), что было большим успехом для нее лично и для Красных в целом – а также служило одним из пунктов Широкого жеста, который усилиями Арта был предоставлен на исходе конгресса, чтобы получить поддержку Красных. И около половины судей в той или иной степени относились к числу Красных, отчего жест, по мнению Нади, казался чересчур широким.

Сразу же после голосования к ней явилась новая делегация, на этот раз возглавляемая ее товарищами по совету. Они сказали ей, что поскольку она получила больше всех голосов в обеих палатах, они теперь хотели избрать ее президентом совета.

– Ну уж нет, – отказалась она.

Печально кивнув, они заметили ей, что президент – это лишь один из членов совета, равный всем остальным. Чисто формальная должность. Эта часть правительства была смоделирована по швейцарскому принципу, а швейцарцы обычно даже не знают своего президента. И так далее. Хотя, конечно, им понадобится ее разрешение (тут глаза Джеки еле заметно блеснули), ее согласие принять этот пост.

– Вон! – приказала Надя.

Когда они ушли, Надя ссутулилась в своем кресле, чувствуя себя так, будто ее оглушили.

– Ты единственная на Марсе, кому доверяют все, – мягко заметил ей Арт. Он пожал плечами, будто был к этому непричастен, хотя Надя знала, что не так. – Что с этим поделаешь? – Он театрально, по-детски закатил глаза. – Отдай этому три года, и все наладится, а потом ты сможешь сказать, что сделала свое дело и можешь уходить. Да и подумай: первый президент Марса! Как этого можно не хотеть?

– Легко.

Арт помолчал. Надя пристально смотрела на него.

– Но ты же все равно согласишься, да? – спросил он наконец.

– А ты будешь мне помогать?

– О да, – он положил руку на ее сжатый кулак. – Все, что захочешь. То есть я полностью в твоем распоряжении.

– Это официальная позиция «Праксиса»?

– Ну, разумеется, я уверен, что да. Советник президента Марса из «Праксиса»? Еще бы!

Значит, она могла заставить его заниматься этой работой.

Она тяжело вздохнула. Попыталась расслабить напрягшиеся мышцы живота. Она могла согласиться на пост, а потом перекинуть бо́льшую часть работы на Арта и других помощников, которых ей предоставят. Она будет не первым, не последним президентом, который так поступит.

– Советник президента Марса из «Праксиса», – с довольным видом повторил Арт.

– Да заткнись ты уже! – сказала она.

– Да, конечно.

Он оставил ее наедине с мыслями, а потом вернулся с дымящимся кофейником и двумя чашечками. Разлил каву, и она взяла одну из чашек и отпила горького напитка.

– Как бы то ни было, я твой, Надя. Знай это.

– Угу.

Она смотрела на него, пока он пил свою каву. Она знала, что он подразумевал не только политику. Он любил ее. Все то время, что они вместе работали, путешествовали, жили под одной крышей. И он ей нравился. Такой большой, элегантный и воодушевленный. Любитель кавы, что было очевидно по тому, как он ее пил, по его напряженному лицу. Она чувствовала, что он провел весь конгресс в этом воодушевлении, распространяя его как эпидемию. Хотя с чего бы тут веселиться, когда пишешь конституцию? Это казалось абсурдным, но это сработало! И за время конгресса они стали как бы парой. Да, она была вынуждена это признать.

Но ей было 159 лет. Снова абсурд, но это было так. А Арту было – точно она не знала – семьдесят или восемьдесят с чем-то, хотя выглядел он на пятьдесят – как и все те, кто рано начал проходить процедуру омоложения.

– Я такая старая, что гожусь тебе в прабабушки, – сказала она.

Арт пожал плечами, смущенный. Он знал, о чем она говорит.

– А я такой старый, что гожусь в прадеды этой женщине, – ответил он, указав на высокую марсианку, которая прошла мимо двери их кабинета. – А она достаточно стара. Так что, видишь, в какой-то момент это перестает иметь значение.

– Для тебя, может, и нет.

– Ну да. Но это уже половина мнений, которые учитываются.

Надя ничего не ответила.

– Слушай, – сказал Арт, – мы проживем долгую жизнь. И однажды цифры вообще перестанут что-то означать. Я хочу сказать, я не был здесь с тобой в первые годы, но мы уже долго пробыли вместе, через многое прошли.

– Я знаю… – Надя опустила взгляд на стол, припомнив кое-что из этого. На месте потерянного пальца у нее остался обрубок. Вся та жизнь осталась в прошлом. Теперь она была президентом Марса.

– Черт.

Арт отхлебнул кавы и сочувственно посмотрел на нее. Она нравилась ему, он нравился ей. Они уже были своего рода парой.

– Ты поможешь с этой чертовой работой в совете, – сказала она, ощущая тоску по ускользающим от нее технофантазиям.

– Ну разумеется.

– А потом… ладно. Потом посмотрим.

– Посмотрим, – повторил он и улыбнулся.

Так она и застряла на горе Павлина. Именно там собиралось новое правительство, сменив складские помещения на Шеффилд, где они заняли отделанные шлифованным камнем блочные здания, брошенные наднационалами. Конечно, у них прошел спор по поводу того, должны ли они возмещать что-то за эти здания и всю остальную инфраструктуру или просто «глобализировать» или «реквизировать» их в пользу независимости и нового порядка.

– Возместите им, – рычала Надя на Шарлотту, сердито на нее глядя. Но, судя по всему, на Марсе президентство было не такого рода президентством, когда люди должны были подскакивать при первом слове.

Как бы то ни было, правительство обосновалось там, сделав Шеффилд если не столицей, то хотя бы временным месторасположением мирового правительства. После того как Берроуз ушел под воду, а Сабиси сгорел, других явных кандидатов не осталось, да и по мнению Нади он выделялся среди других купольных городов, желавших себе такого статуса. Некоторые заговаривали о том, чтобы построить новую столицу, но на это требовалось время, а до тех пор им нужно было где-то заседать. Так что они остановились возле железной дороги, ведущей в Шеффилд, внутри купола, под его темным небом. В тени провода лифта, тянущегося вверх из восточного района города, прямого и черного, словно трещинка в самой реальности.

Надя подыскала жилье в самом западном куполе, у крайнего парка, на пятом этаже, откуда открывался прекрасный вид на кальдеру Павлина. Арт занял квартиру на первом этаже этого же здания, в задней его части – вероятно, потому, что от вида кальдеры у него кружилась голова. Офис «Праксиса» располагался в соседнем здании – отшлифованном яшмовом кубе, крупном, как городской квартал, разлинованном голубыми хромированными окнами.

Отлично. Она была на месте. Пора было сделать глубокий вдох и заняться тем, что от нее требовалось. Это напоминало дурной сон, в котором конституционный конгресс растянулся на три года, три долгих М-года.

Она начала намеренно присоединяться ко всяким строительным проектам, чтобы время от времени покидать гору. Конечно, она исполняла свои обязанности в совете, но работать, например, над повышением объемов выделения парниковых газов тоже было здорово – к тому же в этой работе технические проблемы сочетались с политикой соответствия новому режиму, регулирующему состояние окружающей среды. Эта работа требовала выездов в глухие районы, где были сосредоточены запасы сырья для парниковых газов. Оттуда заниматься делами совета ей давала возможность наручная консоль.

Но обстоятельства вынуждали ее оставаться в Шеффилде. То одно, то другое – вроде бы ничего серьезного или интересного, если сравнивать с самим конгрессом, не происходило, но эти мелочи оказались необходимы, чтобы наладить работу. Об этом и предупреждала Шарлотта: за стадией проекта следовало бесчисленное множество мелочей, из которых состояло непосредственное строительство. Мелочь за мелочью.

Это было ожидаемо, и Наде следовало запастись терпением. Она выдержит первичный натиск, а потом отстранится от дел. А тем временем, пока шел процесс запуска, ее хотели медиа, новое Марсианское управление ООН, проявлявшее весьма глубокий интерес к иммиграционной политике и соответствующим процедурам, а также остальные члены совета. Где совет должен собираться? Как часто? По каким правилам действовать? Надя убедила остальных шестерых членов назначить Шарлотту секретарем и начальником протокольной службы, после чего Шарлотта приняла на работу целую команду помощников из региона Дорса Бревиа. Так у них появился свой штат. У Михаила также имелся большой практический опыт работы в правительстве Богданова Вишняка. Таким образом, здесь были люди, приспособленные к этой работе лучше Нади – но все равно ей звонили по миллиону раз в день, чтобы посовещаться, что-то обсудить, решить, назначить, рассудить, постановить. И всему этому не было конца.

А потом, когда Надя ценой усилий освободила время для себя, оказалось, что, будучи президентом, крайне затруднительно присоединиться к какому-либо проекту. Все нынешние проекты находились во власти куполов или кооперативов, которые зачастую имели коммерческую основу и были вовлечены в транзакции, частично связанные с некоммерческими общественными работами, а частично – с конкурентным рынком. Поэтому если бы президент присоединился к отдельно взятому кооперативу, это означало бы официальное покровительство, что было недопустимо в случае честной игры. Так возникал конфликт интересов.

– Черт! – осуждающе бросила она Арту.

Он пожал плечами, пытаясь сделать вид, что не знал об этом.

Но выхода у нее не было. Она стала узником власти. Ей следовало изучить ситуацию, словно это была инженерная задача, как если бы требовалось приложить силу каким-то сложным способом. Допустим, она хотела строить фабрики парниковых газов. Но не имела возможности присоединиться к какому-либо конкретному кооперативу. Следовательно, нужно было сделать это иным путем. Переходим на более сложный уровень: может быть, она могла координировать кооперативы.

Это казалось хорошим предлогом, который позволил бы ей поддерживать строительство фабрик. Год без зимы затянулся и уже включал в себя серию яростных бурь, которые перешли с Большого Уступа на север, и большинство метеорологов признало, что эти так называемые кроссэкваториальные бури Хэдли были вызваны удалением орбитальных зеркал и последовавшим за ним снижением уровня инсоляции. Наступление настоящего ледникового периода теперь считалось вполне возможным, а накачка воздуха парниковыми газами казалась одним из лучших способов ему противостоять. Поэтому Надя попросила Шарлотту созвать конференцию, на которой собиралась дать рекомендации по предупреждению холодов. Шарлотта связалась с Да Винчи, Сабиси и другими городами и уже вскоре объявила, что конференция пройдет в Сабиси и будет называться, несомненно, по идее какого-нибудь саксоклона из Да Винчи, «Заседание по вопросу снижения последствий инсоляции – М-53».

На конференцию, однако, Надя так и не попала. Вместо этого она погрязла в делах в Шеффилде, по большей части занимаясь устройством новой экономической системы, которую считала достаточно важной, чтобы остаться в городе. Законодательное собрание рассматривало законы об эко-экономике, облекая плотью те положения, что были включены в конституцию. Они указывали кооперативам, существовавшим до революции, как помочь бывшим дочерним компаниям наднационалов, теперь обретшим независимость, как провести реорганизацию в такие же кооперативы. Этот процесс, получивший название «горизонтализация», имел очень широкую поддержку, особенно среди молодых местных уроженцев, поэтому протекал довольно гладко. Любая марсианская компания теперь должна была перейти в собственность своих работников. Ни один кооператив не мог объединять свыше тысячи человек, более крупные предприятия должны были стать объединениями кооперативов. В качестве своей внутренней структуры большинство фирм выбирало различные варианты богдановистской модели, которая, в свою очередь, основывалась на баскском кооперативном сообществе в Мондрагоне, Испания. В этих фирмах все работники были также совладельцами и приобретали свои доли в компании, внося сумму, примерно равную годовой зарплате, в фонд акций, и заработок, полученный от разного рода учебных программ в конце обучения. Этот вступительный взнос служил началом их участия в компании, и он рос с каждым годом, что они в ней состояли, пока не возвращался в виде пенсионного пособия или выплаты при увольнении. Советы, избираемые из трудового коллектива, нанимали управляющих, обычно со стороны, и те наделялись правом принимать ответственные решения, но их назначение ежегодно пересматривалось советами. Кредиты и капитал брались в центральных кооперативных банках, из стартового фонда мирового правительства, у вспомогательных организаций вроде «Праксиса» или у швейцарцев. Уровнем выше кооперативы одной отрасли промышленности или сферы обслуживания объединялись в более крупные проекты, а также направляли представителей в промышленные гильдии, которые учреждали профессиональные комиссии, арбитражные и медицинские центры, торговые палаты.

Экономическая комиссия также разрабатывала марсианскую валюту для внутреннего пользования и с возможностью обмена на земные валюты. Комиссия стремилась ввести такую валюту, которая будет стойкой к спекуляциям землян, но при отсутствии на Марсе фондовой биржи, вся сила инвестиций с Земли должна была обрушиться на саму валюту как на единственный предлагаемый вариант инвестиций. Это, в свою очередь, должно привести к падению стоимости марсианского цехина на земных валютных биржах, а в прежние времена, вероятно, раздуло бы его стоимость до небес, обеспечив Марсу отрицательный торговый баланс. Но пока распадающиеся наднационалы продолжали борьбу против кооперативизации Земли, финансовая система там находилась в несколько беспорядочном состоянии и не искрилась с былой силой. Так что цехин оказался достаточно сильным на Земле – но не чересчур сильным, – а на Марсе это были просто деньги. «Праксис» оказал в этом процессе большое содействие, став для новой экономики своего рода федеральным банком, – предоставил беспроцентные займы и производил непосредственный обмен земных валют.

В связи со всем этим исполнительный совет каждый день проводил долгие собрания, обсуждая законодательные акты и различные правительственные программы. Это отнимало столько времени, что Надя почти забыла о конференции в Сабиси и о том, что она собиралась выступить там в это же время. Тем не менее иногда вечерами ей удавалось проводить час-другой перед экраном с друзьями в Сабиси, и, судя по всему, там все шло довольно неплохо. Многие марсианские экологи, которые находились на связи с ней, сходились во мнении, что значительное увеличение выпуска парниковых газов уменьшит эффект от потери зеркал. Конечно, проще всего было выпускать CO₂, но, если не использовать его, можно создать и выпустить в необходимом количестве более сложный и сильный газ. И поначалу они не думали, что это станет проблемой в политическом смысле. Конституция предусматривала давление не более 350 миллибар на высоте до шести километров, но о том, какие газы можно применять для создания такого давления, ничего не говорилось. Было подсчитано, что если накачать «коктейль Расселла» галогенуглеродами и другими парниковыми газами до тех пор, пока они не составят сто частей из миллиона вместо двадцати семи, что составляли сейчас, то удержание тепла повысится на несколько градусов по Кельвину, предупредив наступление ледникового периода или, по меньшей мере, значительно сократив его длительность. Поэтому план предусматривал производство и выпуск тонн тетрафтороида углерода, гексафторэтана, гексафторида серы, метана, закиси азота и рассеянных элементов других веществ, помогавших уменьшить скорость, с которой ультрафиолетовое излучение разрушало эти галогенуглероды.

Также на конференции много внимания уделялось другой стратегии, суть которой заключалась в том, чтобы завершить процесс таяния Северного моря. Когда оно станет полностью жидким, альбедо льда должно привести к передаче большого количества энергии обратно в космос, по-настоящему завершив таким образом жизненный цикл воды. Если бы им удалось создать жидкий океан или, учитывая отдаленность севера, жидкий в летний период, то никакого ледникового периода не случится, а терраформирование будет, по сути, завершено: появятся полноценные течения, волны, испарения, облака, осадки, таяние, ручьи, реки, дельты – полный гидрологический цикл. Это было целью изначально, а теперь перед ними было сразу несколько способов ускорить таяние океана: сброс в океан тепла от атомной электростанции, рассеивание черных водорослей по льду, использование микроволновых и ультразвуковых генераторов для нагрева и даже проход крупных ледоколов через мелкий паковый лед, чтобы помочь его вскрытию.

Конечно, наращивание парниковых газов тоже принесло бы пользу: поверхность океана оттает сама, как только температура воздуха закрепится выше 273 градусов по Кельвину. Однако в ходе конференции в этом плане выявлялось все больше недостатков. Его осуществление включало в себя крупнейшее развитие промышленности, почти равное объему чудовищных наднациональных проектов. Таких, как доставка азота с Титана или, собственно, солетты. И это были не разовые мероприятия: газы постоянно уничтожались бы ультрафиолетовым излучением в верхних слоях атмосферы, из-за чего для достижения необходимого количества газов требовалось произвести их с запасом, а затем продолжать производство до тех пор, пока в них существовала необходимость. Таким образом, добыча сырья и строительство фабрик по переработке этого сырья в газы становились огромнейшими проектами, которые требовали большого количества машинной силы – самоуправляемых и самовоспроизводящихся горных комбайнов, самостроящихся и саморегулируемых фабрик, дронов для сбора проб в верхних слоях атмосферы, – то есть всей мощи машинной индустрии.

С технической стороны в этом проблем не имелось: как Надя заметила своим друзьям на конференции, марсианские технологии в значительной степени роботизированы с самого начала. При этом по Марсу разъезжали тысячи маленьких беспилотных машин, которые разыскивали отложения углерода, серы или флюорита, перемещаясь от одного источника к другому, как когда-то арабские горные караваны на Большом Уступе. Затем, обнаружив новые запасы сырья, сосредоточенные в значительном количестве, роботы устраивались там и сооружали небольшие перерабатывающие заводы из глины, железа, магния и рассеянных металлов, добавляли элементы, которые невозможно было построить на месте, а потом собирали все воедино. Эскадры автоматизированных экскаваторов и погрузчиков свозили переработанный материал в централизованные фабрики, где его превращали в газ и выпускали в атмосферу через длинные передвижные трубы. Это не очень-то отличалось от прежней добычи материалов, необходимых для атмосферных газов, просто это требовало бо́льших усилий.

Но, как указали участники конференции, хорошо видимые месторождения уже разработаны. А открытые горные работы больше нельзя было проводить, как раньше: теперь почти все заросло растениями, и во многих местах на поверхности образовывался пустынный панцирь – результат увлажнения, деятельности бактерий и химических реакций, протекающих в глине. Эта корка здорово помогала ослабить пылевые бури, все еще остававшиеся постоянной проблемой, поэтому вскрывать ее, чтобы добраться до нижележащих отложений сырья, теперь считалось неприемлемым – ни в экологическом, ни в политическом смысле. Красные члены парламента требовали запрета данного вида открытых горных работ и имели на то веские причины, даже с точки зрения терраформирования.

Однажды ночью, выключив свой экран, Надя размышляла о том, как трудно оценить противоречивые последствия их действий. Экологические проблемы так тесно связаны между собой, что тяжело отделить их друг от друга и решить, что делать. Тяжело было и оставаться скованными собственными правилами: индивидуальные организации более не могли вести одностороннюю деятельность, потому что многие из их действий имели глобальные последствия. Поэтому и существовала необходимость экологического регулирования, а Мировой природоохранный суд уже рассматривал целый ворох дел. А потом суду еще предстояло оценить и программы, принятые на этой конференции. Время беспрепятственного терраформирования осталось в прошлом.

И как члену исполнительного совета Наде полагалось заявлять, что наращивание парниковых газов – это хорошая идея. В остальном она была вынуждена не вмешиваться, иначе это расценивалось бы как вмешательство в дела природоохранного суда, что Иришка воспринимала весьма ревниво. И Надя проводила время перед экраном с группой разработчиков новых автоматизированных горных комбайнов, которые минимально раздирали бы поверхность, или с группой, работающей над фиксаторами пыли, которые можно было бы распылить над поверхностью или вырастить и которые прозвали «тонким быстрым панцирем», но все же их разработка представляла сложную задачу.

И такую степень вовлеченности в дела конференции в Сабиси Надя взяла на себя сама. А поскольку все эти технические проблемы так или иначе были переплетены с политическими факторами, можно было сказать, что она вообще ничего не пропустила. Реальная работа ничуть не сдвинулась с места – ни она, ни кто-либо другой так ничего и не сделали. В Шеффилде тем временем совет столкнулся со множеством собственных проблем: непредвиденными трудностями в установлении эко-экономики, жалобами на превышение МПС своих полномочий, жалобами на новую полицию и систему уголовного правосудия, необузданным и неразумным поведением членов обеих палат парламента, Красными и другими силами сопротивления в необжитых районах и прочими. Вопросы возникали бесконечно и охватывали диапазон от весьма значительных до крайне мелких, отчего Наде стало тяжело различать отдельные проблемы в общем потоке.

Например, она потратила много времени на разрешение внутренних перебранок в совете, которые считала обыденными, но неизбежными. Большинство из них сводилось к противостоянию попыткам Джеки собрать большинство, которое будет каждый раз голосовать вместе с ней, чтобы Джеки могла использовать совет как марионеток партии «Свободный Марс» или, другими словами, самой Джеки. Поэтому нужно было лучше узнать остальных членов совета и придумать, как с ними сработаться.

Зейка Надя знала давно, и он ей нравился, представляя серьезную силу среди арабов, будучи главным представителем их культуры после того, как сместил с этой роли Антара. Добрый, умный, любезный, он был с Надей заодно во многих вопросах, в том числе в ключевых, что делало их отношения приятными и даже располагало к дружбе. Ариадна была одной из богинь матриархата региона Дорса Бревиа и блестяще исполняла свою роль: властная и верная своим принципам, она была мечтательницей, что, пожалуй, являлось единственной причиной, по которой она не могла иметь такого же признания среди местных уроженцев, как Джеки. Мэриан, представлявшая в совете Красных, также была мечтательницей и, хотя она сильно изменилась со времен своего прежнего радикализма, все же оставалась многоречивой спорщицей, которую не так легко одолеть. Питер, малыш Энн, вырос до видного представителя сразу для нескольких слоев марсианского общества, включая космическую команду в Да Винчи, Зеленое подполье, техников провода и, в некоторой степени и благодаря Энн, умеренных Красных. Эта разносторонность была частью его натуры, и Наде оказалось нелегко наладить с ним связь. Он был скрытен, как и его родители, и, казалось, подходил к ней с опаской, как и ко всей первой сотне, желая соблюдать с ними дистанцию, – нисей до мозга костей. Михаил Янгель был одним из первых иссеев, прибывших на Марс вслед за первой сотней, и с самых давних пор работал вместе с Аркадием. Он помогал поднять мятеж 2061-го, и в то время Надя считала его одним из наиболее радикальных Красных – отчего подчас до сих пор на него злилась, что было глупо и препятствовало ее общению с ним, но ничего поделать она не могла, хотя он также сильно изменился, став богдановистом, стремящимся к примирению. Его присутствие в совете оказалось для Нади неожиданностью – можно сказать, напоминанием об Аркадии, что она находила довольно трогательным.

И Джеки – весьма вероятно, самый популярный и влиятельный политик на Марсе. По крайней мере, до возвращения Ниргала.

И Надя встречалась с этой шестеркой каждый день, наблюдая за тем, как они проходили по пунктам повестки дня. От важных до мелких, от абстрактных до частных – это казалось Наде частью полотна, на котором все связано между собой. Участие в совете было не то чтобы полноценной работой – оно отнимало даже все свободное время. Оно поглощало ее жизнь. А прошло пока только два месяца из трех М-лет ее срока.

Арт понимал, что это ей досаждало, и, чем мог, помогал Наде. Он поднимался к ней в квартиру каждое утро, принося завтрак, как в гостинице. Часто он готовил его сам, и у него неплохо получалось. Входя с подносом над головой, он включал джаз на ее искине, как саундтрек к их утру, что они проводили вместе: не одна Надя любила Луи. Хотя Арт, чтобы доставить ей удовольствие, не только выискивал необычные записи Сачмо вроде «Дай миру шанс» или «Воспоминания о звездной пыли», но и включал поздние джазовые направления, которые ему никогда не нравились прежде из-за своей несдержанности, зато теперь вполне отвечали ритму их жизни. Как бы то ни было, Чарли Паркер, как ей казалось, разносился вихрем более выразительным, чем когда-либо, а благодаря Чарльзу Мингусу его многочисленная группа звучала, как оркестр Дюка Эллингтона на пандорфе, что, по мнению Нади, было как раз тем, чего не хватало Эллингтону и остальным исполнителям свинга и что создавало весьма забавную, приятную музыку. Или еще лучше: Арт часто по утрам включал Клиффорда Брауна, которого открыл для себя, когда искал для нее музыку, – впоследствии он очень этим гордился и считал его логическим преемником Армстронга. Чувственный трубач, радостный и мелодичный, как Сачмо, но вместе с тем потрясающе быстрый, ловкий и мудреный – как Паркер, только бодрый. Это был идеальный саундтрек к этим безумным временам, сводящим с ума от напряжения, но позитивным, насколько это возможно.

И Арт заносил завтраки, напевая «Всего меня», довольно приятным голосом, с той глубиной Сачмо, из-за которой слова американских песен казались лишь глупыми шутками: «Всего меня, возьми всего меня. Видишь, мне без тебя плохо». Затем он включал какую-нибудь музыку, садился спиной к окну, и утро наполнялось весельем.

Но независимо от того, как хорошо начинались дни, совет поглощал ее жизнь. У Нади росло отвращение ко всему этому – пререкания, переговоры, примирения, совещания, взаимодействие с какими-то людьми каждую минуту. Она начинала это ненавидеть.

Арт, разумеется, ее состояние замечал и уже выглядел обеспокоенным. А однажды после работы привел Урсулу и Влада. Они поужинали вчетвером в Надиной квартире – причем Арт сам готовил. Надя была рада оказаться в компании старых друзей, приехавших в город по делам. Пригласить их на ужин было идеей Арта, и весьма удачной. Он очень мил, думала Надя, глядя, как Арт суетится на кухне. Хитрый дипломат в обличии наивного простака или наоборот. Как Фрэнк, только добродушный. Или как смесь умений Фрэнка и веселости Аркадия. Она улыбнулась про себя тому, что оценивала людей по первой сотне, – будто каждый был своего рода рекомбинацией признаков той, изначальной семьи. Такая оценка стала ее дурной привычкой.

Влад и Арт обсуждали Энн. Судя по всему, Сакс, вне себя после разговора с ней, звонил Владу из своего шаттла, летящего на Марс. Он хотел узнать, не могли бы Влад и Урсула предложить Энн повысить пластичность мозга, процедуру, которую он проходил после инсульта.

– Энн никогда на это не согласится, – сказала Урсула.

– А я и рад, что не согласится, – сказал Влад. – Это было бы уже слишком. Ее мозг не был поврежден. Мы не знаем, как эта процедура повлияет на здоровый мозг. А идти на меры, которые неизвестно к чему приведут, можно, только если ты в отчаянии.

– Может, Энн и в отчаянии, – предположила Надя.

– Нет, это Сакс в отчаянии, – кратко улыбнулся Влад. – Он хочет, чтобы к его возвращению Энн стала другой.

– Хотя ты не хотел лечить этим и Сакса, – заметила ему Урсула.

– Да, это правда. Я не сделал бы этого и себе. Но Сакс – человек храбрый. И импульсивный. – Затем он перевел взгляд на Надю: – Нам лучше сосредоточиться на проблемах вроде твоего пальца, Надя. Такое мы теперь можем подправить.

– А что с ним не так? – спросила Надя, удивившись.

Они рассмеялись.

– Мы про тот, которого нет, – объяснила Урсула. – Мы можем отрастить его обратно, если захочешь.

– Ка! – воскликнула Надя. Она откинулась на спинку стула и посмотрела на свою узкую левую руку, на обрубок на месте мизинца. – Хорошо. Но мне он не нужен, честно.

Они снова рассмеялись.

– Ты, наверное, обманывала нас, – сказала Урсула. – Ты же всегда жалуешься на него, когда работаешь.

– Разве?

Все кивнули.

– С ним тебе будет легче плавать, – добавила Урсула.

– Я теперь редко плаваю.

– Может, ты из-за пальца и бросила.

Надя снова внимательно посмотрела на руку.

– Ка. Не знаю, что и сказать. Вы уверены, что получится?

– Из него может вырасти целая новая рука, – предположил Арт. – А потом новая Надя. Ты превратишься в сиамских близнецов.

Надя толкнула его в бок. Урсула отрицательно затрясла головой.

– Нет-нет. Мы уже проделали это с несколькими другими ампутантами и провели множество экспериментов над животными. Руки, кисти, ноги. Мы изучали это по лягушкам. И это совершенно чудесно! Клетки видоизменяются в точности так же, как когда палец рос в первый раз.

– Это такая буквальная картина из теории возникновения, – проговорил Влад с легкой улыбкой. И в этой улыбке Надя увидела, что именно ему принадлежала основная заслуга в разработке этого лечения.

– Так оно работает? – спросила она у него напрямик.

– Работает. Мы создадим, по сути, новый зачаток пальца на твоем обрубке. Это будет комбинация зародышевых стволовых клеток из основания твоего второго мизинца. И она будет функционировать как эквивалент гомеобокса, который ты имела, когда была зародышем. То есть у тебя появятся развивающиеся определители, позволяющие новым стволовым клеткам дифференцироваться как надо. Затем ультразвуковым методом тебе введут недельную дозу фактора роста фибробластов плюс несколько клеток из суставов и ногтей, когда это будет уместно… и все заработает.

Пока он это рассказывал, Надя ощущала, как внутри нее загорается интерес. Стать целой. Арт наблюдал за ней со своим доброжелательным любопытством.

– Ну хорошо, – проговорила наконец она. – Почему бы и нет?

На следующей неделе ей сделали биопсию целого мизинца и несколько ультразвуковых инъекций в обрубок потерянного пальца и в руку, затем дали несколько таблеток – и на этом все. После этого оставалось сделать еще несколько уколов раз в неделю и ждать результата.

Затем она о нем забыла, потому что Шарлотта, позвонив, рассказала о новой проблеме: Каир игнорировал предписание МПС об откачке воды.

– Тебе лучше приехать и взглянуть на это лично. Мне кажется, каирцы проверяют на прочность суд, потому что фракция «Свободный Марс» хочет бросить вызов мировому правительству.

– Джеки? – спросила Надя.

– Наверное.

Каир располагался на краю плато, возвышаясь над северо-западной U-образной долиной Лабиринта Ночи. Надя с Артом вышли с железнодорожной станции на площадь, окруженную высокими пальмовыми деревьями. Она сверкнула глазами, глядя на этот город: здесь произошли некоторые из худших событий ее жизни, во время штурма 2061-го. Здесь убили Сашу, как и многих других, и Надя взорвала Фобос – да, она сама! – и все лишь спустя несколько дней после того, как обнаружила обгоревшие останки Аркадия. Она больше ни разу сюда не возвращалась – она ненавидела этот город.

А сейчас увидела, что он получил новые повреждения при недавних беспорядках. Куски купола отсутствовали, система жизнеобеспечения понесла серьезный урон. Теперь все отстраивали заново, и вокруг старого города устанавливались новые сегменты купола, расширяя его границы на запад и на восток далеко вдоль края плато. Это напоминало строительный бум, что Надя находила странным, учитывая высоту города – десять километров над нулевой отметкой. Здесь никогда не удастся избавиться от куполов или выходить наружу без прогулочников, и поэтому, полагала Надя, город однажды придет в упадок. Но он лежит на пересечении экваториальной железной дороги и Фарсидской дороги, тянущейся отсюда на север и на юг. Это последнее место, где можно пересечь экватор перед хаосами, занимающими добрую четверть планеты. Так что до тех пор, пока не будет построен новый Трансмаринерский мост, Каир останется стратегически важной развязкой.

Но, развязка не развязка, им требовалось больше воды. Водоносный слой Комптон, залегающий ниже Лабиринта Ночи и выше долин Маринер, был прорван в 61-м, и его вода заполнила маринерские каньоны во всю их длину. Это наводнение едва не убило Надю и ее спутников, когда те летели в том районе после взятия Каира. Бо́льшая часть паводковой воды либо замерзла в каньонах, образовав длинный, неправильной формы ледник, либо заполнила хаосы на дне Маринера и застыла там. И какое-то количество воды, конечно, осталось в водоносном слое. В последовавшие годы ее выкачивали на нужды городов восточной Фарсиды. И ледник Маринер медленно опускался ниже, убывая в верхней части, где он не имел источника восполнения, и оставляя лишь разоренную землю и полосу мелких ледяных озер. Таким образом, Каир постепенно лишался готовых запасов воды. Его гидрологическое управление отреагировало на это, проложив трубопровод до крупного южного рукава северного моря во впадине Хриса и направив по нему воду в Каир. Это решало проблему: каждый купольный город так или иначе получал свою воду. Но каирцы недавно начали наполнять водой резервуар в каньоне Лабиринта, лежащего под городом, и пустили из него ручей по каньону Ио, после чего вода, наконец, стала собираться в верхней части ледника Маринер или протекала мимо нее. Так они создали новую реку, которая текла по этой огромной системе каньонов вдали от их города, и теперь устраивали несколько приречных поселений и фермерских хозяйств ниже по ее течению. Красные в ответ на эти действия обратились в Мировой природоохранный суд, заявив о юридических основаниях признать долину Маринер чудом природы как крупнейший каньон в Солнечной системе. И, утверждали они, если пустить по нему прорвавшуюся ледниковую воду, он неизбежно превратится в хаос, снова оставив каньоны открытыми. МПС, согласившись с ними, издал предписание, по которому от Каира требовалось прекратить выпуск воды из городского резервуара. Город отказался исполнять предписание, заявив, что мировая власть не имеет полномочий решать «вопросы жизнеобеспечения городов». Тем временем приречные поселения строились на максимальной скорости.

Это была явная провокация, вызов новой системе.

– Это проверка, – пробормотал Арт, когда они пересекали площадь. – Всего лишь проверка. Будь это настоящий конституционный кризис, сигналы раздавались бы по всей планете.

Проверка. Это как раз то, чего Надя терпеть не могла. Поэтому она шла по городу в дурном настроении. И разумеется, ей не помогали яркие воспоминания о печальных днях 61-го, которые навевали площадь, бульвары, городская стена у края каньона – все такие же, какими были тогда. Воспоминания зрелых лет считаются самыми слабыми, но страх и ярость Нади были с ней, как какой-то неотступный кошмар. Она с радостью избавилась бы от них, если бы могла, но все оставалось при ней: Фрэнк исступленно стучал по своим мониторам, Саша ела пиццу, Майя гневно кричала то по одному, то по другому поводу, они напряженно наблюдали за падающими обломками, гадая, не угодит ли один в них. Она видела Сашино тело, из ушей у нее шла кровь. Она нажала на кнопку передатчика, и Фобос был уничтожен.

Наде было очень трудно сдержать свой гнев, когда она прибыла на первую встречу с каирцами и обнаружила среди них Джеки, которая поддерживала их позицию. Джеки была беременна и уже на приличном сроке, румяная, ухоженная и красивая. Никто не знал, кто отец ребенка, – это было ее личное дело. Традиция региона Дорса Бревиа, пример Хироко – и это лишь сильнее раздражало Надю.

Встреча проходила в здании, соседнем с городской стеной, и отсюда открывался вид на лежавший внизу U-образный каньон, называвшийся Лабиринтом Нила. Внизу виднелась и вода – в широком, затянутом льдом резервуаре, прегражденном дамбой, которую отсюда не было видно, и достигающем аж Иллирийских Врат и нового хаоса пролома Комптон.

Шарлотта стояла спиной к окну, задавая каирским чиновникам те же вопросы, что только что задавала им Надя, – но, в отличие от нее, без малейшего намека на раздражение.

– Вы всегда будете жить под куполом. Возможности сельского хозяйства будут ограничены. Зачем затапливать Маринер, если это не принесет вам никакой выгоды?

Никто, казалось, не собирался на это отвечать. Наконец слово взяла Джеки:

– Выгоду извлекут люди, которые живут ниже, а они – часть Большого Каира. На таких высотах вода, в каком бы состоянии она ни была, – это ценный ресурс.

– Вода, свободно бегущая по Маринеру, – это вовсе никакой не ресурс, – возразила Шарлотта.

Каирцы принялись объяснять пользу от воды в Маринере. Здесь также присутствовали представители поселений, располагавшихся ниже по течению, многие из которых были египтянами, утверждавшими, что жили в Маринере несколько поколений, что жить здесь – их законное право, что эта земля – лучшая для фермерства на Марсе, что они готовы сражаться за нее и так далее. Иногда казалось, будто каирцы и Джеки защищают своих соседей, но случалось, что они говорили о своем праве использовать Маринер как резервуар. Больше же всего казалось, что они просто пытаются отстоять свое право делать все, что им заблагорассудится. Внутри Нади нарастал гнев.

– Суд вынес решение, – сказала она. – Мы здесь не для того, чтобы опять препираться. Мы здесь для того, чтобы убедиться, что оно вступило в действие.

И она покинула заседание, прежде чем кто-либо успел возразить каким-нибудь непозволительным образом.

Позже, ночью, она сидела с Шарлоттой и Артом, раздраженная до того, что не могла сосредоточиться на изысканных эфиопских блюдах, что им подали в ресторане на станции.

– Чего они хотят? – спросила она Шарлотту.

Та, с набитым ртом, пожала плечами. Проглотив, ответила:

– Ты замечаешь, что президент Марса – не такая уж влиятельная должность?

– Да, черт возьми. Такое трудно не заметить.

– Это и всего исполнительного совета касается. Более-менее реальная власть при этой системе есть разве что у природоохранного суда. Иришку поставили там во главе в рамках Широкого жеста, и она многое сделала, чтобы узаконить цели умеренных Красных и взять под контроль средние высоты. Это позволяет развиваться ниже шеститысячного лимита, но выше все строго. И все это подкреплено конституцией, так что они правы: парламент бессилен и пока еще не отменил ни одного судебного решения. Поэтому для Иришки и всей ее юридической группы первая сессия прошла с большим успехом.

– Значит, Джеки ревнует, – сказала Надя.

Шарлотта снова пожала плечами.

– Может быть.

– Еще как может, – сухо проговорила Надя.

– Значит, как-то тут должен действовать совет. Джеки может думать, что заручится поддержкой еще трех членов и совет будет в ее руках. Каир – это место, где она надеется, что Зейк проголосует вместе с ней из-за арабской части города. Но нужно еще два. А Михаил и Ариадна – как раз большие сторонники локализма.

– Но совет не может отменить решения суда, – сказала Надя, – это только парламент в силах, да? Он может принять новые законы.

– Верно, но, если Каир продолжит препираться с судом, совет может приказать полиции прибыть сюда и применить силу. Вот чем должна заниматься исполнительная власть. Если совет этого не сделает, то власть суда будет подорвана, и Джеки, по сути, получит фактический контроль над советом. Убьет двух зайцев одним выстрелом.

Надя отбросила от себя кусок рыхлого хлеба.

– Да чтоб мне провалиться, если это случится! – воскликнула она.

Они посидели молча.

– Ненавижу все это, – произнесла, наконец, Надя.

– Через несколько лет у нас появится наработанная практика, – сказала Шарлотта, – инструкции, законы, поправки к конституции и все в этом роде. То, на что конституция никогда не ссылалась, что претворит ее в жизнь. Как, например, должная роль политических партий. Сейчас мы как раз находимся в процессе создания всего этого.

– Может, и так, но я все равно это ненавижу.

– Подумай об этом как о метаархитектуре. Как о строительстве культуры, которая позволит существовать архитектуре. Тогда это не будет для тебя таким тягостным.

Надя фыркнула.

– Этот случай должен быть простым, – продолжила Шарлотта. – Решение вынесено, им остается только ему подчиниться.

– А если они откажутся?

– Значит, придется вводить полицию.

– Другими словами, начать гражданскую войну!

– Они не станут заходить так далеко. Они подписались под конституцией, как и все остальные, а если все ее поддерживают, то они становятся изгоями, как Красные экотажники. Не думаю, что они на это пойдут. Они просто проверяют предел прочности.

Шарлотту, казалось, это не раздражало. Такова уж людская природа, словно бы говорила она. Она никого не винила, не была расстроена. Очень спокойная женщина – расслабленная, уверенная, знающая. Координируемый ею исполнительный совет уже был хорошо организован, а может, и вовсе слажен. Если такие умения давал матриархат вроде того, что в Дорсе Бревиа, думала Надя, это еще один плюс для него. Она не могла не сравнивать Шарлотту с Майей, у которой случались перепады настроения, которая впадала в тревожные состояния и вечно все драматизировала. Вероятно, это были индивидуальные качества, не зависящие от культуры. Но было бы интересно отдать больше таких должностей женщинам из Дорсы Бревиа.

Следующим утром на заседании Надя встала и заявила:

– Приказ, воспрещающий выброс воды в Маринер, уже издан. Если вы его не прекратите, будут задействованы силы новой полиции мирового сообщества. Не думаю, что кто-либо этого желает.

– Не думаю, что вы можете говорить от имени всего исполнительного совета, – сказала Джеки.

– Могу, – отрывисто бросила Надя.

– Нет, не можете, – снова возразила Джеки. – Вы лишь одна из семи. И вообще, совет еще должен решать.

– Мы еще это обсудим, – сказала Надя.

Заседание продолжилось без особого успеха. Каирцы чинили всевозможные препятствия. Чем больше Надя понимала их действия, тем меньше они ей нравились. Их лидеры имели важное значение для «Свободного Марса», и даже если бы их дело провалилось, они могли добиться уступок для партии по другим вопросам, захватив себе таким образом больше власти. Шарлотта признала, что это могло также быть их основным мотивом. Из-за чувства цинизма и отвращения Наде было очень тяжело вежливо вести себя с Джеки, когда та ей что-то говорила, непринужденно веселая, беременная королева, курсирующая меж своих приспешников, словно линкор среди весельных лодок.

– Тетя Надя, мне очень жаль, что вы посчитали нужным так поступить…

Позже, той же ночью, Надя заявила Шарлотте:

– Мне нужно такое решение, по которому «Свободный Марс» вообще ничего из всего этого не получит.

Шарлотта коротко рассмеялась.

– Ты что, пообщалась с Джеки, да?

– Да. И почему она такая популярная? Я не понимаю, но это так!

– Она довольно мила с большинством людей. А сама считает, что мила со всеми.

– Она напоминает мне Филлис, – сказала Надя. Снова первая сотня… – Хотя, может, и нет. А вообще, нет ли какого-нибудь штрафа, который с нее можно взыскать за безосновательные ходатайства и жалобы?

– Судебные расходы, в ряде случаев.

– Так попробуй это ей предъявить.

– Сначала надо посмотреть, есть ли у нас шанс их выиграть.

Пошла вторая неделя заседаний. Надя предоставила право говорить на них Шарлотте и Арту. А сама выглядывала в окна на тянущийся внизу каньон, чесала обрубок пальца, на котором уже был заметен новый бугорок. Очень странно: хоть она внимательно за ним следила, но не могла вспомнить, когда бугорок возник впервые. Он был теплым и розовым, даже нежно-розовым, как детские губки. Внутри него вроде бы была кость – она боялась сдавливать его слишком сильно. Лобстеры уж точно не защемляли свои отрастающие конечности. Вся эта пролиферация клеток внушала беспокойство – как рак, только управляемый, – воплощение чудесных возможностей ДНК. Сама жизнь, расцветающая во всей своей эмергентной комплексности. А ведь палец был мелочью по сравнению с глазом или эмбрионом. Новые возможности казались такими странными…

На этом фоне политические переговоры представлялись поистине кошмарными. После одного из заседаний Надя вышла, будто и не услышав ничего из того, о чем там говорили, – хотя была уверена, что ничего существенного там не произошло, – и устроила прогулку к смотровой площадке в западной части стены купола. Она позвонила Саксу. Четверка путешественников уже приближалась к Марсу, и задержки между сообщениями сократились до нескольких минут. Ниргал, как оказалось, выздоровел и находился в хорошем расположении духа. Он даже выглядел не таким истощенным, как Мишель, – тому посещение Земли далось тяжело. Надя поднесла к экрану палец, чтобы его взбодрить, и это действительно помогло.

– Розовый мизинчик, вот, значит, как!

– Пожалуй, что так.

– Только ты, я вижу, не очень-то веришь, что он заработает?

– Нет, не особо.

– Думаю, у нас сейчас переходный период, – сказал Мишель. – В нашем возрасте мы не можем по-настоящему верить, что мы живы, и поэтому ведем себя так, будто все может закончиться в любую минуту.

– Но ведь так и есть. – Она думала о Саймоне. О Татьяне Дуровой. Об Аркадии.

– Конечно. Только это, опять же, может длиться десятилетиями, а то и веками. Но когда-нибудь нам все-таки придется начать в это верить, – он говорил так, будто пытался убедить не только ее, но и самого себя. – Ты посмотришь на свою целую, невредимую руку и поверишь. И это будет захватывающее ощущение.

Надя пошевелила розовым отростком на своей кисти. Пока на свежей, полупрозрачной коже не сформировалось рисунка. Но когда он появится, она не сомневалась, что он будет таким же, как на другом мизинце. Очень необычно.

После одной из встреч Арт вернулся озадаченный.

– Я их расспрашивал, – сказал он, – пытался выяснить, зачем им все это. Привлек к делу несколько агентов «Праксиса», и в каньоне, и на Земле, и внутри руководства партии «Свободный Марс».

«Шпионы, – мелькнуло в голове у Нади. – Теперь у нас есть шпионы».

– Оказывается, они заключают тайные сделки с земными правительствами по вопросам иммиграции. Строят поселения и предоставляют места однозначно людям из Египта и, вероятно, из Китая. Это должен быть обмен услугами, но мы не знаем, что они получают от этих стран взамен. Может быть, деньги.

Надя стиснула зубы.

В следующие пару дней они провели встречи вживую или по видео со всеми членами исполнительного совета. Мэриан, разумеется, была противницей откачки воды в Маринер, поэтому Наде нужно было получить еще только два голоса. Но Михаил, Ариадна и Питер не желали пускать в ход полицию, если можно пойти иным путем, и Надя подозревала, что они, как и Джеки, были не в восторге от относительной слабости совета. Похоже, они были, скорее, готовы пойти на уступки, лишь бы избежать неловкого принуждения к исполнению решения суда, которое они не так уж рьяно поддерживали.

Зейк явно хотел голосовать против Джеки, но был скован в действиях арабским электоратом Каира и всем арабским сообществом, которое за ним следило: они придавали большое значение контролю за землевладением и водоснабжением. Но бедуины – кочевники, а Зейк – ярый сторонник конституции. Надя склонялась к тому, что он ее поддержит. То есть оставалось убедить еще одного члена совета.

Отношения с Михаилом не стали лучше – он словно хотел быть связанным с памятью Аркадия сильнее, чем Надя. Питера, по ощущениям, она просто не понимала. Ариадна ей не нравилась, хотя это по-своему упрощало их общение, к тому же она тоже приехала в Каир. Поэтому Надя решила начать с нее.

Ариадна предана конституции, как и большинство жителей Дорсы Бревиа, но они сторонники локализма и, несомненно, подумывают о сохранении определенной степени независимости своего региона от мирового правительства. И они также жили вдали от источников воды. Так что Ариадна колебалась.

– Слушай, – сказала ей Надя, когда они сидели в небольшой комнате в здании, разделенном площадью от офиса городских властей. – Забудь о Дорсе Бревиа и подумай о Марсе.

– Да я уже…

Ариадну раздражало то, что ей пришлось встретиться с Надей, она бы с удовольствием сбежала отсюда как можно скорее. Суть дела мало ее интересовала, значение имел лишь вопрос старшинства, неподчинения иссеям.

Для таких, как она, дело состояло лишь в политике силы и иерархии, на реальные проблемы такие не обращали внимания. Еще и этот проклятый город… Вдруг Надя потеряла самообладание и почти перешла на крик:

– Нет, ты не думаешь! Ты вообще не думаешь! Нашей конституции впервые бросают вызов, а ты только и смотришь, что от этого можно поиметь! Я такого подхода не понимаю! – Она помахала пальцем перед удивленным лицом Ариадны. – Если не проголосуешь за исполнение судебного решения, то в следующий раз, когда будет голосование, на котором тебе что-то будет действительно нужно, ты увидишь ответные меры. От меня. Поняла?

У Ариадны округлились глаза. Она сначала поразилась, потом испытала мгновение чистого страха. А затем пришла в ярость.

– Я никогда не говорила, что не буду голосовать за исполнение! – воскликнула она. – Чего вы так взбесились?

Надя возвратилась к более привычному для обсуждений тону, но все равно в ней чувствовалось напряжение и неуступчивость. Наконец, Ариадна всплеснула руками:

– Как раз это и нужно большинству членов совета Дорсы Бревиа, я бы все равно так проголосовала. И не нужно так из-за этого горячиться. – И она, расстроенная, поспешила покинуть комнату.

Сперва Надю охватило чувство торжества. Но воспоминание о страхе в глазах девушки осталось с ней, такое сильное, что Надя ощутила легкую тошноту. Она вспомнила Койота на Павлине, который говорил, что власть портит людей. Это было неприятное чувство – когда пользуешься властью, не важно, во благо или во зло.

Много часов спустя, ночью, ее все еще тошнило от отвращения, и она, едва не плача, рассказала Арту о случившемся конфликте.

– Звучит не очень, – мрачно проговорил он. – Наверное, это была ошибка. Тебе все равно еще придется иметь с ней дело. Когда понадобится, тебе нужно будет снова убеждать других.

– Знаю, знаю. Господи, как же я это ненавижу, – сказала она. – Хочется все бросить и заняться каким-нибудь настоящим делом.

Он тяжело кивнул и потрепал ее по плечу.

Перед следующей встречей Надя подошла к Джеки и тихо сообщила ей, что у нее достаточно голосов членов совета, чтобы высадить полицию у дамбы и остановить дальнейший выброс воды. Затем, уже на самой встрече, она напомнила всем, как бы невзначай, что Ниргал очень скоро присоединится к ним. Равно как и Майя, Сакс и Мишель. Это несколько озадачило нескольких представителей «Свободного Марса», хотя Джеки, конечно, виду не подала. И пока они продолжили о чем-то трепать языком, Надя сидела и чесала палец, не слушая, все еще расстроенная после встречи с Ариадной.

На следующий день каирцы согласились признать решение Мирового природоохранного суда. Они пообещали прекратить выброс воды из своего резервуара и перевести поселения каньона на водоснабжение из трубопроводов, что неизбежно приведет к замедлению темпа их роста.

– Хорошо, – сказала Надя, по-прежнему ощущая горечь. – Все по закону.

– Они собираются подавать апелляцию, – указал Арт.

– Не важно. У них нет шансов. А если и есть, главное, они согласились на судебный процесс. Черт, да если они и выиграют, мне будет все равно. Главное, что есть процесс, так что мы выиграли независимо от его исхода.

Арт улыбнулся ее словам. Это был несомненный шаг вперед в ее политической образованности, шаг, который Арт и Шарлотта сделали уже давно. Для них был важен не результат какого-либо единичного соглашения, но успешное применение процесса. Если «Свободный Марс» теперь составлял большинство – а судя по всему, так и было, учитывая, что их поддерживали почти все местные, эдакие малолетние дураки, – то их подчинение конституции означало, что они не могли просто давить на меньшинства и добиваться своего лишь численным превосходством. Поэтому, если «Свободный Марс» и выигрывал какое-то дело, его сначала должна была рассмотреть по существу полноценная группа судей, куда входили представители всех фракций. И это доставляло большое удовлетворение – как смотреть на стену, сложенную из тонких материалов, но благодаря хитрой структуре способную выдерживать бо́льшую нагрузку, чем казалось со стороны.

Но она прибегла к угрозам, чтобы подпереть одну из балок, и из-за этого весь результат оставлял неприятное послевкусие.

– Я хочу заняться чем-нибудь настоящим.

– Например, строить водопроводы?

Она кивнула, ничуть не улыбнувшись.

– Да, гидрологией.

– А меня с собой возьмешь?

– В помощники водопроводчика?

Он рассмеялся.

– Мне уже приходилось этим заниматься.

Надя внимательно на него посмотрела. Благодаря ему она чувствовала себя лучше. Это было необычно и старомодно: идти куда-то только затем, чтобы быть с кем-то. Теперь так редко кто поступал. Люди шли туда, куда было нужно им, и общались с любыми знакомыми, которых там встречали, или же заводили новых друзей. Таков был марсианский обычай. А может, обычай первой сотни. Или просто ее обычай.

В любом случае было очевидно, что такое совместное путешествие – это больше, чем дружба, а может, и больше, чем любовный роман. Но это не так уж плохо, решила она. И даже совсем не плохо. Хотя к этому, пожалуй, надо будет привыкать. Но ведь людям всегда приходится к чему-то привыкать.

К новому пальцу, например. Держа ее за руку, Арт слегка массировал его.

– Болит? Можешь его согнуть?

Он действительно немного болел, и она могла тихонько его сгибать. Ей ввели несколько клеток суставного хряща, и теперь он был чуть длиннее первого сустава другого мизинца. Кожа оставалась розовой, как у ребенка, без каких-либо мозолей или шрамов. И с каждым днем он становился все больше.

Арт мягко сжал его кончик, ощутив кость внутри него. У него округлились глаза.

– Чувствуешь?

– О да, так же, как другие пальцы, только он, может, немного чувствительнее.

– Это потому что он новый.

– Да, наверное.

Однако он был каким-то образом связан со старым пальцем. Из той части кисти исходили сигналы, словно подаваемые фантомным пальцем. Палец в мозгу, как называл его Арт. И несомненно, в мозгу существовала группа клеток, отвечавших за мизинец, который все это время был фантомным. За годы отсутствия раздражителей они зачахли, но теперь отрастали обратно либо снова активизировались и укреплялись. То, как этот феномен объяснял Влад, звучало слишком сложно. Но в последнее время, когда она чувствовала этот палец, ей иногда казалось, что он такой же крупный, как мизинец на другой руке. И это ощущение не пропадало, даже когда она смотрела прямо на него. Словно на него был надет какой-то невидимый щит. Но случалось и так, что она чувствовала его маленьким, каким он и был, коротким, тонким и слабым. Она могла сгибать его в основной фаланге и еще чуть-чуть – в средней. Ногтевой же фаланги пока не было. Но ждать оставалось недолго. Она отрастала. Надя пошутила: она теперь будет расти и не остановится, – хотя мысль эта казалась жуткой.

– Было бы здорово, – отозвался Арт. – Тебе тогда придется завести собаку.

Но сейчас она уже чувствовала, что этого не случится. Палец, казалось, сам знал, что делает. С ним все будет хорошо. Да и выглядел он нормально. Арт же вовсе был от него в восторге. Но не только от него. Он массировал ей кисть, которая немного побаливала, – а заодно всю руку и плечи. Он сделал бы ей массаж всего тела, если бы она ему позволила. А судя по ощущениям в пальце, руке и плечах после массажа, ей определенно стоило дать ему волю. Он здорово ее расслаблял. Жизнь для Арта все еще была каждодневным приключением, полным чудес и веселья. Люди каждый день вызывали у него улыбку – это был большой дар. Крупный, круглолицый, полнотелый, в чем-то похожий на Надю, но и лысеющий, невзыскательный и любезный. Он был ее другом.

Да, конечно, она любила Арта. Еще со времен Дорсы Бревиа, если не раньше. Она чувствовала к нему примерно то же, что к Ниргалу – своему любимому племяннику, ученику, крестнику, внуку или ребенку. Арт, таким образом, был одним из друзей ее ребенка. Хотя на самом деле он был несколько старше Ниргала, но они все равно казались братьями. И это было проблемой. Впрочем, все эти расчеты теряли свое значение с увеличением их продолжительности жизни. Когда он будет всего на пять процентов младше нее, разве это еще будет важно? Когда они провели вместе тридцать насыщенных лет как равные друг другу, как коллеги, архитекторы декларации, конституции и правительства, как близкие, задушевные друзья, во всем помогающие друг другу и даже делающие массаж, – разве играло какую-то роль то, что их молодость длилась разное количество лет? Нет, не играло. Если так подумать, это становилось очевидным. Но это нужно было еще прочувствовать.

В Каире Наде больше нечего было делать, и в Шеффилде прямо сейчас она тоже была не нужна. Скоро возвращался Ниргал, который сдержал бы Джеки, – приятного в такой работе мало, но это была его задача и помочь в ней ему никто не мог. Тяжело, когда сосредотачиваешь всю свою любовь на одном человеке. Как она не могла расстаться с Аркадием на протяжении стольких лет, пусть он и был мертв. Это не имело смысла, но она по нему скучала. И до сих пор на него сердилась. Он даже не прожил столько, чтобы понять, как сильно она скучала. Счастливый дурак. Арт тоже был счастливым, но не дураком. Или не таким дураком. Для Нади все счастливые люди были дурковаты по определению – иначе отчего им быть такими счастливыми? Но они все равно ей нравились, она в них нуждалась. Они были как музыка ее любимого Сачмо, а, учитывая общее состояние мира, для такого счастья требовалась большая храбрость – ведь его рождало не стечение обстоятельств, но отношение к жизни.

– Хорошо, давай будем водопроводчиками, – сказала она Арту и крепко его обняла – так крепко, словно хотела, сжав его, завладеть его счастьем. А отпустив, увидела, что глаза у него стали такими же круглыми от удивления, как в тот момент, когда он держал ее за мизинец.

Но она по-прежнему оставалась президентом исполнительного совета и, вопреки своему желанию, с каждым днем ее все сильнее затягивало в работу над всякого рода «усовершенствованиями». Иммигранты из Германии хотели построить на полуострове, что делил Северное море пополам, новый порт под названием Блохс-Хоффнунг, а затем вырыть поперек полуострова широкий канал. Красные экотажники выразили неодобрение этого плана и взорвали там железную дорогу. Также они взорвали дорогу, что вела к вершине патеры Библис, обозначив тем самым протест и против нее. Экопоэты в Амазонии намеревались устроить крупные лесные пожары. Другие экопоэты хотели в каньоне Касэй уничтожить пожарозависимый лес, что Сакс высадил в большой излучине долины (их петиция стала первой, что получила единогласное одобрение МПС). Красные, живущие в районе Уайт-Рок, белой столовой горе в восемнадцать километров шириной, желали объявить ее «местом ками» и запретить доступ людей к ней. Проектная группа из Сабиси рекомендовала построить новую столицу на побережье Северного моря на нулевой долготе, где находилась глубокая бухта. Нью-Кларк заполнялся людьми, подозрительно похожими на шпионов, работающих на наднационалов. Техники из Да Винчи хотели отдать контроль над марсианским космосом несуществующему пока агентству в структуре мирового правительства. Сензени-На стремились заполнить свой мохол. Китайцы запрашивали разрешение на строительство совершенно нового космического лифта, достигающего кратера Скиапарелли, чтобы наладить процесс своей эмиграции и заключать контракты с другими странами. Объем иммиграции рос с каждым месяцем.

Надя занималась всеми этими вопросами, проводя по ним получасовые совещания согласно расписанию, составленному Артом, и каждый день походил на предыдущий. В этой обстановке стало трудно замечать, что одни вопросы были важнее других. Например, китайцы забили бы Марс иммигрантами, стоило дать им хоть малейшую поблажку… Красные экотажники становились все более наглыми и даже угрожали убить саму Надю. Теперь, когда она покидала свою квартиру, ее сопровождали телохранители, и сама квартира тоже втайне охранялась. Надя не обращала на это внимания и продолжала работать над проблемами и сотрудничать с советом так, чтобы, когда проводились значимые для нее голосования, большинство было на ее стороне. Она наладила хорошие отношения с Зейком, Михаилом и даже с Мэриан. С Ариадной, правда, уже не было так, как прежде, и это стало для Нади хорошим уроком.

И она работала, пусть ей и постоянно хотелось покинуть гору Павлина. Арт видел, что ее терпение тает с каждым днем, а она по его глазам понимала, что сама становится несдержанной и властной. Она это понимала, но ничего не могла с собой поделать. После встреч с людьми, которые выдвигали необоснованные требования или чинили препятствия, она нередко извергала поток ругательств низким злобным голосом, который Арт находил пугающим. К ней обращались делегации, требовавшие отмены смертной казни, права на застройку кальдеры горы Олимп или восьмого места в исполнительном совете, и, как только дверь за ними закрывалась, Надя возмущалась: «Ну что за кучка дебилов! Они даже не думают ни о вероятности равенства голосов, ни о том, что лишение жизни другого человека подрывает собственное право на жизнь…» – и далее в том же духе. Новая полиция задержала группу Красных экотажников, пытавшихся снова взорвать Гнездо, но при этом был убит охранник, и теперь перед Надей стоял сложнейший выбор.

– Казнить их! – вскричала она. – Но, убив их, мы лишимся собственного права на жизнь. Однако, казнив их или навсегда изгнав с Марса, мы заставим их понести такое наказание, на которое остальные Красные обратят внимание.

– Ну, – в нерешительности отозвался Арт. – Да, все-таки верно.

Но она все еще была в ярости. В таких случаях она не могла остановиться, пока не остывала. И Арт видел, что с каждым разом на это требовалось все больше времени.

Сам теряя терпение, он посоветовал созвать новую конференцию, вроде той в Сабиси, что она пропустила, но теперь обязательно ее посетить. И темой назначить планирование работы различных организаций. Надя посчитала, что это, пусть и не настоящее строительство, но похоже на то, что им нужно.

Стычка в Каире заставила ее задуматься о гидрологическом цикле и о том, что случится, когда лед начнет таять. Если им удастся составить какой-нибудь план водного цикла, пусть даже ориентировочный, то они смогут упредить возможные конфликты, связанные с борьбой за воду. Так что она решила проверить, что из этого выйдет.

Как часто случалось в последнее время, когда она раздумывала над глобальными вопросами, то обнаруживала в себе желание обсудить их с Саксом. Тот уже, возвращаясь с Земли, был так близко, что отставание в сообщениях стало незначительным и разговоры почти не отличались от обычных звонков по наручной консоли. Так что Надя проводила вечера, беседуя с Саксом о терраформировании. И не раз он сильно ее удивлял, придерживаясь не того мнения, какого она от него ожидала, и будто бы постоянно изменяясь.

– Я хочу, чтобы что-то осталось диким, – заявил он ей однажды ночью.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

На его лице отразилась озадаченность, какая появлялась, когда он глубоко над чем-то задумывался. Прежде чем он ответил, прошло на порядок больше времени, чем составляла обычная задержка доставки сообщений.

– Многое. Это сложно. Но… я хочу сказать… я хочу сохранить первозданный вид планеты, насколько это возможно.

Услышав это, Надя едва смогла сдержать смех, но Сакс, заметив, спросил:

– Что в этом смешного?

– Да ничего. Просто ты говоришь, как… не знаю, кто-нибудь из Красных. Или ребята из Кристианополиса, хотя они не Красные, но говорили мне то же самое на прошлой неделе. Они хотят сохранить первозданный вид планеты на дальнем юге. Я помогла им устроить конференцию, чтобы обсудить южные водоразделы.

– Я думал, ты работаешь над парниковыми газами.

– Мне не дают над ними работать, я должна быть президентом. Но на эту конференцию я поеду.

– Хорошая мысль.

Японцы из Мессхи Хоко (что означало «самопожертвование во имя коллектива») приехали в совет с требованием выделить им больше земли и воды для обеспечения их купола на возвышенности южной Фарсиды. Надя встретилась с ними, а потом полетела вместе с Артом в Кристианаполис, на дальний юг.

Небольшой городок (а после Шеффилда и Каира он казался совсем крошечным) располагался в Четвертом крайнем кратере Филлипса на шестьдесят седьмой широте. В год без зимы крайний юг пережил много сильных бурь и выпадение невиданных ранее четырех метров снега – предыдущий годовой рекорд составлял менее одного метра. Сейчас было Ls=281°, перигелий только что остался позади, и на юге шла середина лета. И различные стратегии, направленные на предупреждение ледникового периода, вроде бы себя оправдывали; бо́льшая часть нового снега растаяла жаркой весной, и теперь на дне каждого кратера находилось круглое озеро. Водоем в центре Кристианаполиса был около трех метров в глубину и ста в ширину, и местным это было по нраву: они получили приятный парковый пруд. Но если то же самое будет происходить каждую зиму – а метеорологи считали, что следующие зимы принесут еще больше снега, – их город быстро затопит талой водой, и Четвертый крайний кратер Филлипса превратится в озеро, заполненное до самого обода. И это же грозило всем остальным кратерам на Марсе.

Целью конференции в Кристианаполисе было обсудить стратегии выхода из сложившегося положения. Надя сделала все, что смогла, чтобы собрать там побольше влиятельных людей, включая метеорологов, гидрологов и инженеров. Там мог появиться даже Сакс, который уже должен был вот-вот вернуться. Предполагалось, что проблема затопления кратера станет лишь начальной точкой глобального обсуждения водоразделов и гидрологического цикла планеты в целом.

Проблему кратера, в частности, договорились решить именно так, как предсказывала Надя, – прокладкой водопроводных труб. Они собирались превратить кратеры в своего рода ванны, пробурив стоки, чтобы их опорожнить. Брекчиевый пласт под пыльным дном кратера был чрезвычайно твердым, но в нем можно было с помощью машин устроить туннели, а затем установить насосы и фильтры и выкачать воду, при желании оставив небольшой водоем в середине или же полностью осушив кратер.

Но куда было девать выкачанную воду? Южные горы повсюду были комковатыми, разрыхленными, потрескавшимися, бугристыми, изломанными и – если рассматривать их как водораздел – безнадежными. Они ни к чему не вели, подолгу тянулись, не имея склонов. Весь юг представлял собой плато высотой от трех до четырех километров над старой нулевой отметкой, лишь с местными буграми и впадинами. Наде нигде не доводилось видеть гор, так сильно отличающихся от земных. Там, на Земле, тектоническое движение выталкивало горы наверх раз в несколько десятков миллионов лет, и потом вода стекала по этим новым склонам в море, выбирая пути наименьшего сопротивления и повсюду вырезая фрактальные узоры водоразделов. Даже районы сухих бассейнов на Земле были изборождены арройо и усеяны плайями. Впрочем, и на марсианском юге после падений метеоритов в нойскую эру земля была здорово побита, везде остались кратеры и изверженные породы, после чего эти избитые пустоши два миллиарда лет обдувались нескончаемыми пылевыми ветрами, проникающими в каждую трещинку и разрывающими их. Если вылить в эту землю воды, получится безумное скопление мелких ручьев, стекающих по местным склонам в ближайшие лишенные краев кратеры. Едва ли какой-нибудь такой поток доберется до моря на севере или даже до бассейнов Эллада или Аргир, каждый из которых окружали горные хребты, сложившиеся из их собственных изверженных пород.

Было здесь, однако, и несколько исключений. За нойской эрой следовал короткий «теплый и влажный период» в конце гесперийской эры, который, вероятно, длился около ста миллионов лет, когда при плотной теплой атмосфере, насыщенной CO₂, по поверхности могла течь жидкая вода, которая бы вырезала извилистые каналы рек в легких склонах плато между подножиями кратеров. И после вымораживания атмосферы эти потоки, конечно, остались, а арройо постепенно расширялись под действием ветра. Эти ископаемые русла, вроде каньонов Ниргал, Варрего, Протва, Патана, Олтис, были узкими и извилистыми и больше походили на настоящие речные долины, чем на грабены или борозды. У некоторых даже были неразвитые системы притока. Поэтому при попытке создать на юге макросистему водоразделов эти каньоны, естественно, использовались бы как первичные каналы, по которым воду можно было довести до изголовья каждого притока. Кроме того, существовало множество старых лавовых каналов, которые легко превратились бы в реки, поскольку лава, как и вода, стремилась стекать по пути наименьшего сопротивления. Также можно было использовать множество трещин и разломов вроде тех, что тянулись по подножию ступени Эридания.

В ходе конференции огромные модели Марса каждый день покрывались отметками, показывающими разные водные режимы. Также здесь были комнаты, полностью занятые трехмерными топографическими картами, где участники собрания стояли вокруг разных систем водоразделов и спорили о преимуществах и недостатках или просто рассматривали их, непрестанно возились с управлением, пытаясь их изменить, переключая с одной схемы на другую. Надя бродила по комнатам, глядя на эти гидрологические графики, узнавая что-то новое для себя о южном полушарии. На дальнем юге, возле кратера Ричардсона находилась гора в шесть километров. И сама южная шапка была довольно высока. С другой стороны, лавовые каналы Бревиа пересекали углубление, напоминающее луч, образованный при Элладском ударе, эта долина была настолько глубокой, что могла сама превратиться в озеро, только это не понравилось бы местным жителям. И конечно, район можно было осушить, если бы они этим озаботились.

Планов было несколько десятков, и каждый из них казался Наде странным. Ей еще не доводилось видеть столь явного различия между образованным под воздействием гравитации фракталом и хаотичности, вызванной ударом. В первоначальном метеоритном ландшафте было возможно почти все, потому что ничто не было очевидным, – ничто, кроме того, что в любой системе так или иначе образуются каналы и туннели. У Нади зачесался палец – она жаждала выбраться отсюда и сесть за управление бульдозером или горным комбайном.

Постепенно из выдвигаемых предложений стали вырисовываться более-менее действенные, логичные и красивые с эстетической точки зрения планы, в которых, словно мозаика, объединялись лучшие для каждого региона решения. В восточном квадранте дальнего юга предполагалось направить потоки к бассейну Эллада, чтобы оттуда по паре ущелий впасть в море Эллады, – это был очень хороший проект. В Дорсе Бревиа приняли план, по которому лавовый хребет в их городе, где тянулся туннель, должен был стать своего рода дамбой, пересекающей водораздел поперек так, чтобы над ней находилось озеро, а ниже – река, несущая свои воды в Элладу. Снег, выпавший в районе южной полярной шапки, должен был остаться мерзлым, но большинство метеорологов предсказывало, что, когда климат стабилизируется, снега на полюсе окажется не так уж много, и регион станет похож на холодную пустыню вроде Антарктики. В конце концов должна была получиться довольно крупная ледяная шапка, часть которой выльется в огромную полость под уступ Прометея, бывшую еще одним частично стертым древним ударным бассейном. Если слишком крупная полярная шапка на юге не нужна, ее можно расплавить и откачать воду на север и затем, вероятно, в море Эллады. То же пришлось бы сделать с бассейном Аргир, если бы его решили осушить. Юридическая группа умеренных Красных теперь даже требовала этого от исполнительного совета, настаивая на том, что хотя бы один из двух крупнейших песчаных ударных бассейнов, заполненных песчаными дюнами, должен быть сохранен. Никто не сомневался, что суд одобрит такое требование, поэтому на всех водоразделах его приняли во внимание.

Сакс разработал собственный план южного водораздела и, чтобы его рассмотрели вместе со всеми остальными, отправил на конференцию со своей ракеты, которая уже выполняла аэродинамическое торможение при выведении на орбиту. Он предусматривал уменьшение площади водной поверхности, осушение большинства кратеров, широкое использование туннелей, канализирование почти всей полученной воды в древние речные каньоны. Также по этому плану огромные территории на юге оставались бесплодными пустынями, образуя полушарие сухих плоскогорий, врезанных глубоко между узкими каньонами, по дну которых должны были течь реки.

– Вода вернется на север, – объяснил он Наде по видео, – и если встать на плато, то это будет выглядеть так, будто так было всегда.

То есть это понравится Энн, хотел сказать он.

– Хорошая мысль, – отозвалась Надя.

И в самом деле, план Сакса не так уж отличался от консенсуального итога, к которому они приходили на конференции. Влажный север, сухой юг – еще один пример двойственности в общей дихотомии. И идея наполнить водой старые речные каньоны казалась внушительной. При таком рельефе местности план выглядел прекрасно.

Но пройдет еще много дней, прежде чем Сакс или другие сумеют выбрать проект терраформирования и приступят к его воплощению. Надя видела, что Сакс не совсем это понимал. С самого начала, когда он разбросал по планете мельницы с водорослями, никому не сказав и ни с кем не согласовав, кроме своих сообщников, он все делал самостоятельно. Это была его закоренелая привычка, и сейчас он, казалось, забыл учесть, что план должен пройти через природоохранный суд. Судебный процесс неизбежен, а благодаря Широкому жесту половина из пятидесяти судей в той или иной степени относились к числу Красных. Поэтому любое предложение по водоразделу, выдвинутое участниками конференции, включая план Сакса, пусть он и был доступен только по видеосвязи, подлежало тщательному и придирчивому рассмотрению.

Но Наде казалось, что если Красные судьи внимательно рассмотрят предложение Сакса, то поразятся его подходом к проблеме. Он и в самом деле сулил перемены, словно Путь в Дамаск, – причем, если вспомнить прошлое Сакса, совершенно необъяснимые. Если, конечно, не знать о нем больше. Но Надя понимала: он хотел задобрить Энн. Надя сомневалась, что это возможно, но наблюдать за попытками Сакса ей нравилось.

– Человек-сюрприз, – заметила она Арту.

– Мозговая травма и не на такое способна.

Как бы то ни было, конференция завершилась тем, что они разработали всю гидрографию, обозначив все основные озера, реки и ручьи южного полушария, которые появятся в будущем. План следовало принять вместе с аналогичными проектами, которые касались северного полушария, но находились в некотором противоречии друг с другом из-за того, что до сих пор не было определенности относительно планируемой площади Северного моря. Воду уже не выкачивали так активно из вечномерзлого грунта и водоносных слоев – более того, многие насосные станции в прошлом году были взорваны Красными экотажниками, – но она все же поднималась из-за осадки грунта в местах, откуда воду уже выкачали. Летом вода стекала к Великой Северной равнине – и с полярной шапки, и с Великого Уступа, – и с каждым годом ее становилось все больше. Равнина, таким образом, служила водосборным бассейном для огромной площади, окружавшей ее со всех сторон. И так она обильно наполнялась каждое лето. Вместе с тем большое количество воды разгоняли сухие ветры, вызывавшие осадки где-то в других регионах. И вода испарялась значительно быстрее, чем таял лед. А подсчитать, сколько воды терялось и сколько добавлялось, было ученым под силу, и они наносили результаты на карту, только те разнились так сильно, что в ряде случаев предполагаемые ими береговые линии отклонялись друг от друга на сотни километров.

По мнению Нади, эта неопределенность не позволяла издавать никаких приказов относительно юга, тогда как суд должен был обработать имеющиеся данные и рассчитать модели, после чего установить уровень моря и определить все водоразделы в соответствии с ним. В частности, решить судьбу бассейна Аргир на данном этапе, не имея плана по северу, казалось совершенно невозможным. Так, некоторые призывали накачать его водой из Северного моря, если в том окажется слишком много воды, позволив тем самым избежать наводнения долин Маринер, Южной борозды и строящихся портовых городов. Красные радикалы уже угрожали построить по всему Аргиру «западнобережные поселения», чтобы упредить тем самым любое неблагоприятное действие.

Таким образом, МПС предстояло вынести решение по еще одному важному вопросу. Он явно становился важнейшим политическим органом на Марсе, который, руководствуясь конституцией и собственными постановлениями, определял практически любые аспекты будущего планеты. Надя считала, что, пожалуй, так и должно быть – или, по крайней мере, в этом нет ничего плохого. Им нужны были решения, которые имели бы глобальные последствия, которые бы так же глобально оценивались, и к этому все сейчас шло.

Но к чему бы ни шел суд, предварительный план по южному полушарию был хотя бы разработан. И МПС, ко всеобщему удивлению, очень скоро его одобрил – потому что, как было указано в его решении, его можно было выполнять пошагово. Так что причин откладывать начало его выполнения не было.

Арт, узнав новость, просиял:

– Теперь мы можем начинать строить водопроводы.

Но Надя, конечно, не могла. Нужно было возвращаться на встречи в Шеффилде, принимать решения, убеждать людей. Этим она и занималась, упорно исполняя свои обязанности, даже если те были ей не по душе, и со временем это выходило у нее все лучше и лучше. Теперь она знала, как можно оказывать на людей мягкое давление, чтобы добиваться своего, знала, как отдавать приказания, чтобы другие стали их выполнять. От нескончаемого потока решений ее взгляды стали более острыми; она заметила, что это помогало ей, по крайней мере, сознательно придерживаться некоторых политических принципов, а не судить, следуя инстинктам. Также это помогало заводить надежных союзников, в совете и за его пределами, а не предположительно нейтральных или независимых людей. Надя обнаружила, что стала хорошо ладить с богдановистами, чья политическая философия, к ее удивлению, оказалась ей ближе, чем чья-либо еще. Ее толкование богдановизма было относительно простым: во всем должна быть справедливость, как настаивал Аркадий, все должны быть равны и свободны; прошлое не имело значения; а когда старые порядки становились несправедливыми или непрактичными, нужно было изобретать новые, и это случалось довольно часто; единственное, что было важно, по крайней мере, для них, это Марс. Когда она начала использовать это в качестве руководящих принципов, ей стало легче принимать решения, видеть нужный курс и находить к нему кратчайший путь.

А еще она становилась все более строгой. Время от времени она явственно ощущала, какой развращающей может быть власть, и ее слегка тошнило от этого. Но она привыкала. С Ариадной они частенько ссорились. Надя вспоминала угрызения совести, которые преследовали ее после первой стычки с молодой минойкой, сейчас они казались ей нелепыми. Теперь она стала гораздо более жесткой и ежедневно отвечала нападками тем, кто ей перечил, рассчитывая микропорывы грубости так, чтобы сдерживать людей настолько, насколько было нужно, и выходило вполне действенно. По сути, чем больше она испускала гнева, тем лучше могла управлять людьми и использовать их для своей пользы.

Она обладала властью, и люди это знали, но власть развращала. Власть давала могущество. И сейчас Надя едва ли в чем-то раскаивалась, все-таки люди, по большей части, заслуживали такого обращения. Они-то думали отдать это важное кресло безобидной бабульке, чтобы тем временем вести свои игры друг с другом, но она была готова скорее провалиться, чем спустить им все это с рук. Она использовала эту власть, чтобы добиться того, чего хотела сама.

Все реже и реже она замечала, как отвратительно это было. А однажды, когда заметила, после одного особенно напряженного дня, она упала в свое кресло и чуть не заплакала от переполняющего ее чувства гадливости. Прошло всего семь месяцев из трех М-лет ее срока. А чем она станет к его окончанию? Если сейчас она уже привыкла к власти, то тогда, может быть, властвовать ей уже понравится.

Арт, обеспокоенный всем этим, украдкой смотрел на нее через стол, за которым они завтракали.

– Ну что ж, – произнес он наконец, после того как она поделилась с ним этими мыслями, – власть есть власть. – Он серьезно задумался. – Ты первый президент Марса. Так что ты в некотором роде сама определяешь, как тебе работать. Может быть, тебе стоит заявить, что ты будешь работать месяц, а потом два отдыхать – и посвятить два месяца своим делам. Что-то в этом роде.

Она, набив рот тостами, пристально на него посмотрела.

В конце той же недели она покинула Шеффилд и снова уехала на юг, присоединившись к каравану людей, которые устанавливали дренажную систему, проходя от одного кратера к другому. Каждый кратер немного отличался от остальных, но, по сути, их работа состояла в том, чтобы подобрать правильный угол выхода из его подножия и пустить в дело роботов. Кратеры Фон Кармана, Дю Туа, Шмидта, Агассиса, Хевисайда, Бьянкини, Лау, Чемберлена, Стоуни, Докучаева, Трамплера, Килера, Шарлье, Зюсса… Они устраивали водопроводы во всех этих и во множестве безымянных кратеров, хотя названия на картах появлялись даже быстрее, чем они их проходили: 85-й Южный, Сверхтемный, Дурачья надежда, Шанхай, Здесь спала Хироко, кратеры Фурье, Коула, Прудона, Беллами, Хадсона, 47 ронинов, Макото, Кино-Доку, Ка-Ко, Мондрагон. Миграция от одного кратера к другому напомнила Наде о ее поездках вокруг южной полярной шапки в годы подполья, только сейчас все происходило под открытым небом, и в эти дни середины лета, почти лишенные ночей, их команда наслаждалась солнцем, отражавшимся от кратерных озер. Они проезжали неровные застывшие болота, где на солнце сверкали талая вода и луговая трава, и, конечно, как всегда, – темно-ржавые скалы, нарушавшие своим видом светлый пейзаж, но они одолевали гряду за грядой. Они проникали в глубь кратеров, прокладывали трубы и подключали к экскаваторам мобильные фабрики парниковых газов, если в скалах обнаруживались хоть какие-нибудь газы.

Но едва ли это можно считать той работой, к какой всегда стремилась Надя. Она скучала по старым временам. Конечно, управление бульдозером уже тогда не было ручным, но, когда орудуешь лезвием и переключаешь передачи, вырабатываются важные физические навыки, которые возносят процесс на куда более высокую степень вовлеченности в дело, чем эта «работа», состоящая из общения с искином, наблюдения за роботами-землекопами высотой по пояс, мобильными фабриками размером с городской квартал и горнопроходческими машинами с алмазными зубами, растущими назад, как у акулы. Все они были изготовлены из сплава биокерамики и металла, сплава более прочного, чем провод лифта, и все здесь делалось само. Это было не так, как она себе представляла.

Очередная попытка. Она прошла новый цикл: вернулась в Шеффилд, погрузилась в работу в совете, испытав новое отвращение, теперь смешавшееся с отчаянием, осмотрелась в поисках того, что помогло бы ей сбежать оттуда, заметила какой-то любопытный проект и взялась за него. Уехала, чтобы взглянуть лично. Как и сказал Арт, она могла сама решать, как ей работать. Это тоже было в ее власти.

В этот раз она сбежала, чтобы работать над почвой.

– Воздух, вода, земля, – сказал Арт. – Выходит, в следующий раз будет огонь, да?

Но она заинтересовалась темой, после того как узнала, что ученые в Богданове Вишняке пытаются создать почву. И улетела на юг, в Вишняк, где не бывала много лет. Арт составил ей компанию.

– Интересно будет посмотреть, как старые подпольные города приспосабливаются к новой жизни, когда им уже не нужно скрываться.

– Честно говоря, даже не знаю, зачем они вообще там остаются, – сказала Надя, когда они летели над южным полярным регионом. – Они живут на таком дальнем юге, что зимы здесь почти не заканчиваются. Шесть месяцев в году здесь вообще не бывает солнца. Кто бы согласился тут жить?

– Сибиряки.

– Да ни один сибиряк в здравом уме сюда бы не переехал. Они-то знают, каково это.

– Тогда лапландцы. Инуиты. Те, кто любит полюса.

– Может быть.

Как оказалось, в Богданове Вишняке никто не возражал против зим. Местные преобразовали насыпи мохола в кольцо вокруг него самого, создав огромный круглый амфитеатр, обращенный к шахте. Этот ступенчатый амфитеатр должен был стать верхним Вишняком. Летом – зеленым оазисом, зимой – белым. Они планировали также осветить его сотнями ярких уличных фонарей, чтобы здесь всегда было светло как днем, и город был бы виден поперек круглой пропасти в середине, а с верхних стен открывался вид на ледяной хаос полярных гор. Нет, они собирались здесь оставаться и дальше, в этом не было сомнений. Это их город.

Надю встретили в аэропорту как важного гостя, как бывало всегда, когда она выбиралась к богдановистам. Она приняла их предложение занять гостевой номер у края мохола. Окна слегка выступали над шахтой, позволяя заглянуть на восемнадцать километров в глубь земли. Свет на дне мохола, казалось, исходил от звезд, которые были видны сквозь всю планету.

Арт был ошеломлен не самим видом, но даже мыслью о нем, и решил не приближаться к той части комнаты. Надя усмехнулась и, вдоволь насмотревшись в окно, завесила его шторами.

На следующий день она встретилась с учеными-почвоведами, которые оказались довольны ее заинтересованностью их работой. Они хотели добиться того, чтобы город мог прокормить сам себя, и чем больше людей переселялось на юг, тем более требовалась подходящая почва. Но они пришли к выводу, что создание почвы – одна из самых сложных технологий, за которую они когда-либо брались. Надя была удивлена: все-таки вишнякские лаборатории считались лучшими в мире в области экологических технологий, тем более что их сотрудники прожили несколько десятилетий в мохоле. А растительный грунт – это же просто. Грязь с добавками, которые, казалось бы, было совсем несложно в нее подмешать.

Она поделилась с почвоведами этими мыслями, и мужчина по имени Арне, который ее сопровождал, слегка раздраженно сообщил ей, что почва на самом деле очень сложна. Около пяти процентов ее массы приходится на живые организмы, и эта важнейшая ее часть состоит из нематод, червей, моллюсков, членистоногих, насекомых, пауков, мелких млекопитающих, грибов, простейших, водорослей и бактерий. Одни только бактерии включают тысячи разных видов, и их численность может достигать сотен миллионов организмов в грамме почвы. Другие представители этого микросообщества присутствуют почти в таком же изобилии – и в плане численности, и в плане многообразия.

Такой сложный экологический элемент невозможно создать так, как представляла себе Надя, – то есть просто вырастив составляющие отдельно, а затем смешав их в общей миске. Но они не знали этих составляющих и не могли их вырастить, а те, что могли, погибли бы при смешивании.

– Особенно чувствительны черви. И с нематодами не так все просто. Вся система норовит нарушиться и оставить нас с одними только минералами и органическим материалом. Это называется гумус. Мы отлично научились создавать гумус. Но растительный грунт должен вырасти.

– И в природе так и происходит?

– Точно. Мы можем лишь попытаться вырастить его быстрее, чем он растет в природе. Мы не можем собрать его, не можем вот так взять и изготовить. А многие из живых его компонентов лучше растут в почве сами по себе, поэтому существует еще и проблема в том, чтобы поддерживать их развитие на большей скорости, чем если бы они развивались при естественном почвообразовании.

– Хм-м, – произнесла Надя.

Арне водил ее по лабораториям и теплицам, заполненным сотнями педонов, высоких цилиндрических цистерн и трубок, в каждой из которых находилась почва или ее компоненты. Президенту раскрывали тайны экспериментальной агрономии, и Надя, вспомнив о Хироко, приготовилась к тому, что мало что сумеет в этом понять. Эта эзотерическая наука запросто могла остаться для нее непостижимой. Впрочем, она понимала, что они проводили факториальные исследования, изменяя условия в каждом педоне и наблюдая последствия. Арне показал ей простую формулу, описывающую большинство основных аспектов проблемы:

где любое свойство почвы S являлось фактором (f) полунезависимых переменных, исходного материала (PM), климата (C), топографии или рельефа (R), биоты (B) и времени (T). Время при этом – тот фактор, который они стремились ускорить, а исходным материалом в большинстве их исследований служила вездесущая марсианская глина. Климат и топография в некоторых случаях изменялись, чтобы воссоздать различные условия среды, но больше всего изменений претерпевали биотические и органические элементы. Это объяснялось с позиции изощреннейшей микроэкологии, и чем больше Надя узнавала об этом, тем меньше понимала – это не столько похоже на строительство, сколько на алхимию. Многие элементы должны были преодолеть в почве несколько циклов, чтобы ее питательная среда стала подходящей для растений, и каждый элемент имел собственный цикл, который проходил под воздействием разных наборов агентов. В ней содержались макронутриенты – углерод, кислород, водород, азот, фосфор, сера, калий, кальций, магний. И микронутриенты – железо, марганец, цинк, медь, молибден, бор, хлор. Ни один из циклов этих питательных веществ не был закрытым из-за потерь, вызванных вымыванием, эрозией, сбором урожая, выходом газов. Не менее разнообразно было их поступление, которое включало: впитывание, выветривание, деятельность микробов, применение удобрений. Условия, позволявшие всем этим элементам проходить свои циклы, также варьировались достаточно, чтобы различные типы почв в разной степени ускоряли или замедляли свои циклы. Каждый тип почвы имел свой уровень pH, соленость, плотность и прочее, поэтому только в этих лабораториях содержались сотни почв и еще тысячи существовали на Земле.

В вишнякских лабораториях марсианский исходный материал вполне естественно служил основой для большинства экспериментов. Эоны пылевых бурь перемешали его по всей планете, и теперь он повсюду имел одинаковый состав. Типичная марсианская почва по большей части состояла из мелких частиц кремния и железа. А в верхних слоях часто залегали рыхлые осадки. Ниже материал был затвердевшим и комковатым, в разных степенях междучастичной цементизации, и чем глубже он залегал, тем более глыбистым становился.

Иными словами – глины. Смектиты, похожие на земные монтмориллонит и нонтронит, с добавлением материалов, таких как тальк, кварц, гематит, ангидрит, дизерит, клецит, бейделлит, рутил, гипс, маггемит и магнетит. И всех их обволакивали бесструктурные оксигидроксиды железа, а иногда – более кристаллизованные оксиды железа, которые придавали им красноватый цвет.

Поэтому их универсальным исходным материалом стал ожелезненный смектит. Его свободная и пористая структура позволяла ему поддерживать корни, но вместе с тем предоставлять достаточно места для роста. В нем совсем не было живых организмов, но было много соли и слишком мало азота. Так что задача ученых, по сути, состояла в том, чтобы собрать исходный материал, вымыть из него соль и алюминий и добавить азот и биотическое сообщество. И все это как можно быстрее. Довольно просто, если так посмотреть, но за словами «биотическое сообщество» скрывался целый ворох проблем.

– Господи, это не легче, чем поставить работу этого правительства! – воскликнула Надя Арне однажды вечером. – Они в большой беде!

Вне лабораторий, в природной среде, в глину просто внедряли бактерии, затем водоросли и прочие микроорганизмы, затем лишайники и, наконец, галофильные растения. После этого ждали, пока эти биосообщества спустя множество поколений, живя и умирая, преобразуют глину в почву. Это работало и работало до сих пор по всей планете, но очень медленно. Ученые из Сабиси подсчитали, что за сто лет средняя толщина растительного слоя увеличивается на один сантиметр. И даже это достигалось лишь за счет популяций, созданных методами генной инженерии, чтобы довести скорость до предельно возможной.

С другой стороны, в теплицах почвы раньше обильно пичкали разного рода нутриентами, удобрениями и прививками. В результате получалось что-то похожее на то, чего добивались эти ученые, но количество этой почвы было мизерным по сравнению с желаемым – ведь они собирались распространить ее по поверхности планеты, их целью было массовое производство. Но Надя поняла, что они ушли несколько глубже, чем сами ожидали, и теперь напоминали собаку, которая пытается разгрызть слишком крупную для нее кость.

Вопросы биологии, химии, биохимии и экологии, вовлеченные в эти проблемы, находились далеко за пределами понимания Нади, отчего она даже не могла выдвинуть каких-либо предположений. Нередко ей даже оказывалось не по силам понять суть некоторых процессов. В этом не было ничего от строительства – даже никаких аналогий с ним нельзя было провести.

Но почвоведам приходилось включать в свои производственные методы кое-какие элементы строительства, и в них Надя, по крайней мере, была способна что-то понять. И, рассматривая проектирование педонов и резервуары с живыми конституентами почвы, она стала концентрироваться на этих сторонах процесса. Также она изучала молекулярную структуру исходной глины, чтобы понять, поможет ли это ее работе в Вишняке. Она выяснила, что марсианские смектиты – это алюмосиликаты, то есть каждая их частица имела слой алюминиевых октаэдров, зажатых между двумя слоями кремниевых тетраэдров. Разные типы смектитов имели разное число вариантов в этой общей схеме, и чем больше их было, тем легче вода просачивалась на межслойные поверхности. Самый распространенный на Марсе смектит, монтмориллонит, имел много вариантов, поэтому был весьма проницаем для воды и расширялся, когда намокал, а затем сужался, высыхая и расходясь трещинами.

Надя находила это любопытным.

– Слушай, – сказала она Арне, – а что, если наполнить педон образцами питательных жил, которые передадут биоту всему материалу. Взять партию материала, – продолжала она, – намочить его, потом высушить. Вставить в систему трещин образцы питательных жил. Потом добавить важные бактерии, какие нужно, и другие конституенты, которые вы можете вырастить. И если бактерии и другие организмы «проедят» себе путь по этим питательным жилам, преобразуя окружающий материал, а потом вдруг окажутся вместе в глине и будут в ней взаимодействовать. Это, конечно, будет непростой этап, понадобится множество проб, чтобы определить требуемые количества организмов, которые позволят избежать массового размножения, зато если им удастся прижиться, то ученые наконец-то создадут живую почву. Подобные системы питательных жил использовались для различных быстросхватывающихся материалов, а недавно я слышала, что врачи таким же образом вводят апатитовую пасту в сломанные кости. Питательные жилы делаются из белкового геля, подходящего для того материала, которым их наполнят, и лепятся в подходящие трубчатые формы.

– Образцы для роста. Над этим стоит подумать, – отозвался Арне, заставив Надю улыбнуться.

Оставшуюся часть дня она ходила довольная, а вечером, когда увиделась с Артом, сообщила:

– А я сегодня работала!

– Молодец! – ответил Арт. – Пойдем это отпразднуем.

В Богданове Вишняке это было проще простого. Город богдановистов был такой же жизнерадостный, как сам Аркадий. Каждую ночь здесь устраивались гуляния. Надя и Арт часто в них участвовали. Надя любила прогуливаться вдоль перил самой высокой террасы, чувствуя, что Аркадий тоже где-то там, будто он каким-то образом сумел выжить. Но в эту ночь, празднуя свой успех в работе, она чувствовала его присутствие как никогда сильно. Держа Арта за руку, она смотрела вниз на заросшие нижние террасы с их грядками, садами, бассейнами, спортивными площадками, рядами деревьев, аккуратными площадями, окруженными кафе, барами, танцполами, где музыканты бились за звуковое пространство, окруженные толпой, некоторые танцевали, но куда больше людей просто совершало ночной променад, как и сама Надя. И все это происходило все еще под куполом, который они надеялись когда-нибудь убрать. Пока же здесь было тепло, и молодые местные уроженцы ходили в диковинных нарядах, включавших панталоны, головные уборы, пояса, жилеты, ожерелья, что напомнило Наде видеозапись – прием Ниргала и Майи в Тринидаде. Было ли это совпадением, или среди молодежи появлялась какая-то межпланетная субкультура? А если так, то не выходило ли, что их Койот, тринидадец по происхождению, незаметно для всех завоевал обе планеты? Или, может быть, ее Аркадий, посмертно? Аркадий и Койот – короли культуры. Эта мысль вызвала у нее ухмылку, и она отпила из чашки Арта заварной каваявы, лучшего напитка в этом холодном городе, и посмотрела на молодых людей, передвигающихся, как ангелы, вечно танцующих, проплывающих под изящными арками от террасы к террасе.

– Замечательный городок, – проговорил Арт.

Пройдя дальше, они увидели старую фотографию Аркадия, висевшую в рамке над стеной возле двери. Надя, остановившись, вцепилась Арту в руку:

– Это он! Он в точности такой, как на этом фото!

Фотограф запечатлел его говорящим с кем-то. Аркадий стоял у стены купола с внутренней его стороны и размахивал руками. Его вьющиеся волосы и борода смешались с ландшафтом, имевшим точно такой же цвет, что и его непослушные кудри. Казалось, что лицо исходит прямо из склона, а голубые глаза сверкают среди торжества красного цвета.

– Никогда не видела, чтобы фото так точно передавало то, каким он был. Если он видел, что на него направлена камера, ему это не нравилось, и картинка получалась неправильной.

Она пристально разглядывала фотографию, взволнованная, со странной радостью – она встретила его, словно живого! Будто случайно наткнулась на кого-то, кого не видела много лет.

– У тебя есть с ним что-то общее, я думаю. Но ты более спокоен.

– Кажется, трудно быть более расслабленным, чем он здесь, – ответил Арт, внимательно глядя на фото.

Надя улыбнулась.

– Для него это было легко. Он всегда был уверен в своей правоте.

– И никому из нас это еще не мешало.

Она улыбнулась.

– Ты такой же веселый, как он.

– А почему бы и нет?

Они двинулись дальше. Надя все думала о своем старом друге, мысленно видя перед собой его изображение. У нее все еще сохранилось много воспоминаний. Но чувства, связанные с воспоминаниями, гасли, боль притуплялась – словно фиксирующее их вещество вытекло, а все те раны стали просто узорами на теле. И казались такими несвойственными нынешнему времени, в котором она чувствовала руку Арта, и все было настоящим, подвижным, постоянно изменялось и переполнялось жизнью. Здесь могло произойти все что угодно. Здесь можно было почувствовать все что угодно.

– Вернемся в наш номер?

Четверка путешественников, наконец, вернулась на Землю, спустившись по проводу в Шеффилд. Ниргал, Майя и Мишель отправились по своим делам, но Сакс прилетел на юг и присоединился к Наде и Арту, чем доставил ей крайнее удовольствие. Ей все чаще казалось, что, куда бы Сакс ни отправился, это место становилось основным местом действия.

Он выглядел так же, как перед отбытием на Землю, а то и более тихим и загадочным, чем прежде. Он заявил, что хотел бы взглянуть на лаборатории. Они отвели его туда.

– Любопытно, да, – проговорил он. А спустя какое-то время добавил: – Но мне интересно, что еще мы могли бы сделать?

– Для терраформирования? – спросил Арт.

– Ну…

«Чтобы сделать приятно Энн», – подумала Надя. Вот что он имел в виду. Она обняла его, отчего он несколько удивился, а потом положила руку на его костлявое плечо и не убирала, пока они разговаривали. Как здорово было снова видеть его перед собой, во плоти! И когда она так полюбила Сакса Расселла? Когда стала так сильно на него полагаться?

Арт тоже понял, что тот имел в виду.

– Ты и так немало сделал, разве нет? – заметил он. – Я хочу сказать, ты уже свернул все чудовищные проекты наднационалов, верно? Водородные бомбы под вечномерзлым грунтом, солетты и орбитальные зеркала, шаттлы с азотом с Титана…

– Шаттлы еще в пути, – ответил Сакс. – Я даже не знаю, как нам их остановить. Наверное, их нужно сбить. Но азот мы всегда сможем использовать. Не знаю, буду ли я рад, если их остановить.

– А Энн? – спросила Надя. – Чего бы хотела Энн?

Сакс сощурился. Когда он морщился, выражение его лица становилось точь-в-точь как у старой крысы.

– Чего бы вы оба хотели? – перефразировал вопрос Арт.

– Трудно сказать… – И его лицо исказилось в гримасу неопределенности, нерешительности, двойственности.

– Ты хочешь, чтобы осталась дикая природа, – предположил Арт.

– Природа, да, это мысль. Или этическая позиция. Только она не может быть везде, идея не в этом. Но… – Сакс махнул рукой и погрузился в собственные размышления. Впервые за сотню лет Надя понимала его, она чувствовала, что Сакс не знает, что ему делать. Он пытался решить проблему, сидя перед экраном и вводя команды в компьютер. Он словно и забыл, что он здесь был не один.

Надя сжала Арту руку. Он отпустил ее, а потом нежно взялся за ее мизинец. Тот уже вырос почти на три четверти, но ближе к завершению его скорость замедлялась. Уже вырастал ноготь, а на подушечке проявлялись тонкие узоры. Когда его сжимали, возникало приятное ощущение. Она на миг встретилась с Артом глазами, отвела взгляд вниз. Он сжал всю ее кисть, прежде чем отпустить. Спустя некоторое время, когда стало ясно, что Сакс полностью отвлекся и теперь долго не выйдет из своего мирка, они тихонько ушли в свой номер, где их ждала кровать.

Они работали целыми днями, а по вечерам выходили гулять. Сакс часто моргал, как в годы своей бытности «лабораторной крысой», и беспокоился из-за отсутствия вестей от Энн. Надя и Арт успокаивали его, как могли, но от этого было мало толку. Вечерами же они выходили на улицу и присоединялись к гуляющим. В городе был парк, где собирались родители с детьми, и люди проходили мимо него, будто мимо клетки зоопарка, где играли детеныши приматов. Сакс проводил в этом парке часы напролет, общаясь с детьми и родителями, а потом уходил на танцпол и танцевал там в одиночестве. Арт и Надя держались за руки. Ее палец уже окреп. Он вырос почти полностью, а учитывая, что он все равно был мизинцем, то выглядел нормальным. И, лишь если поднести его к мизинцу другой руки, была заметна разница. Арт иногда нежно его покусывал, когда они занимались любовью, и ощущение этого сводило ее с ума.

– Ты лучше никому не говори, что это так на тебя действует, – пробормотал однажды он. – А то случится страшное: люди будут отрубать себе части тела, чтобы потом их отрастить и стать более чувствительными.

– Вот извращенцы.

– Ну ты знаешь, какие бывают люди. Чего только не сделают ради острых ощущений.

– Не надо мне этого рассказывать.

– Как скажешь.

Но потом настало время возвращаться к работе в совете. Сакс улетел то ли искать Энн, то ли прятаться от нее – Надя и Арт не знали. Сами же они вернулись в Шеффилд, где Надя снова погрузилась в водоворот получасовых встреч, решая банальные вопросы. Впрочем, были среди них и важные. Китайцы просили разрешение на установку нового лифта в районе Скиапарелли, и это был лишь один из многих вопросов, касающихся иммиграции. В заключенном в Берне соглашении между ООН и Марсом было четко прописано, что Марс обязуется каждый год принимать не менее десяти процентов от своей численности населения, – с надеждой, что они будут принимать и больше, столько, сколько можно, до тех пор пока будут соблюдаться гипермальтузианские условия. Это в своем очень воодушевленном (и, по мнению Нади, нереалистичном) выступлении пообещал им Ниргал, заявив, что Марс придет на помощь и спасет землю от перенаселения, подарив свободные земли. Но сколько человек Марс мог выдержать, если они даже не способны создать растительный грунт? Какая у него вместимость?

Этого никто не знал, этого нельзя было как следует подсчитать. Так, оценки вместимости Марса расходились – от ста миллионов до двухсот триллионов человек, и даже серьезные, обоснованные расчеты давали разные результаты от двух до тридцати миллиардов. На самом же деле вместимость была весьма размытым понятием, обусловленным множеством искусственно созданных сложностей, таких как биохимия почв, экология, человеческая культура. Так что сказать, столько людей могло поместиться на Марсе, было практически невозможно. Население Земли тем временем перевалило за пятнадцать миллиардов, а Марс, почти с такой же площадью поверхности, имел в тысячу раз меньшее население – как раз около пятнадцати миллионов. Неравенство было очевидным. И с этим нужно было что-то делать.

Одним из путей решения проблемы было массовое перемещение людей с Земли, но его скорость ограничивалась возможностями транспортной системы и способностью Марса принять иммигрантов. Теперь же Китай и сама ООН предлагали начать интенсивную иммиграцию с усиления мощи транспортной системы. Еще один космический лифт на Марс должен был стать первым шагом в этом многоэтапном проекте.

На Марсе этот план воспринимался по большей части негативно. Красные, разумеется, противились дальнейшей иммиграции, хотя и понимали, что без нее не обойтись. Поэтому они препятствовали развитию транспортной системы – лишь затем, чтобы по возможности замедлить этот процесс. Такая позиция вполне соответствовала их общей философии и в целом была Наде понятна. Позиция «Свободного Марса», хоть и имела больший вес, однако оказалась не столь четкой. Именно Ниргал, выходец из этой партии, призвал землян перебрасывать столько людей, сколько они смогут. Хотя «Свободный Марс» на протяжении всей своей истории был противником тесных отношений с Землей и принимал так называемую стратегию виляния хвостом. Но нынешнее руководство партии, судя по всему, эту позицию не поддерживало. Причем в центре этого нового руководства находилась Джеки. Как припоминала Надя, эта группа еще со времен конституционного конгресса склонялась к более изоляционистской позиции, постоянно настаивая на укреплении независимости от Земли. С другой стороны, они тайком заключали сделки с рядом земных государств. То есть «Свободный Марс» занимал неопределенную, двойственную позицию, очевидно, направленную на увеличение своего влияния на марсианской политической арене.

Но если не принимать в расчет «Свободный Марс», то выходило, что изоляционистские настроения были распространены не только среди Красных, но и среди других групп – анархистов, некоторых богдановистов, «Первых на Марсе», в матриархате Дорсы Бревиа. В этом вопросе все они склонялись на сторону Красных, приводя свои аргументы: что останется от Марса, если сюда хлынут миллионы землян, – не от природы, а от марсианской культуры, которая развивалась на протяжении всех этих М-лет? Не поглотит ли ее этот новый приток, который может быстро обогнать местное население по численности? Уровень рождаемости сейчас везде падал, бездетные и однодетные семьи на Марсе были распространены так же, как и на Земле, поэтому существенного увеличения численности местного населения не предвиделось. Их быстро бы превзошли числом.

Джеки протестовала, по крайней мере на публике, и женщины Дорсы Бревиа вместе со многими другими были с ней солидарны. Ниргал, недавно вернувшийся с Земли, похоже, имел на них не много влияния. И Надя, видя смысл в доводах своих оппонентов, также принимала в расчет ситуацию на Земле и понимала, что те, кто думает, будто Марс можно вот так ото всех закрыть, попросту оторваны от реальности. Пусть Марс не мог спасти Землю, как заявил Ниргал, когда был на Земле, но соглашение с ООН было заключено и ратифицировано, поэтому они были обязаны принять хотя бы столько землян, сколько предусматривалось. Таким образом, если они собирались выполнить обязательства и поддержать соглашение, мост между планетами следовало расширить. Если же они отказались бы от исполнения договора, то, по мнению Нади, могло случиться все что угодно.

Поэтому, когда обсуждалось, стоит ли давать согласие на строительство второго лифта, Надя выступала за то, чтобы давать. Это повысило бы пропускную способность транспортной системы, как они пообещали, пусть и косвенно. К тому же это снизило бы нагрузку на города Фарсиды и всей этой части Марса в целом. Карты плотности населения показывали, что гора Павлина была будто центром мишени, от которой люди разъезжались лучеобразно, расселяясь так близко от нее, как им было удобно. А провод в другой части планеты поможет несколько уравновесить ситуацию.

Но для противников строительства провода это выглядело сомнительным преимуществом. Они хотели, чтобы население было сгруппированным, сдержанным, заторможенным. Договор для них ничего не значил. Так что когда пришло время голосования в совете, результаты которого, впрочем, имели лишь рекомендательный характер для парламента, заодно с Надей проголосовал один Зейк. На данный момент это стало крупнейшей победой Джеки, которая вступила во временный союз с Иришкой и остальными членами природоохранного суда, слывшими принципиальными противниками любых форм ускоренного развития.

Домой Надя в тот день вернулась расстроенная и обеспокоенная.

– Мы обещали Земле, что примем кучу иммигрантов, а теперь сами разводим мосты. Хорошим это не обернется.

Арт кивнул.

– Ничего, что-нибудь придумаем.

Надя шумно и с раздражением выдохнула.

– Придумаем… Да ничего мы тут не придумаем! Это не тот случай, когда нужно придумывать. Мы будем торговаться, спорить, препираться, трепать языком, – она глубоко вздохнула. – И так будет продолжаться снова и снова. Я думала, Ниргал нам поможет, но пока от него никакой поддержки.

– У него нет места в совете, – сказал Арт.

– А могло быть, если бы он захотел.

– И то верно.

Надя на минуту задумалась. И чем дольше думала, тем сильнее ухудшалось ее настроение.

– Я пробыла в должности всего десять месяцев. И еще два с половиной М-года осталось.

– Знаю.

– Эти М-годы чертовски долго тянутся.

– Да. Зато месяцы короткие.

Она фыркнула в ответ и выглянула в окно своей квартиры, откуда открывалась кальдера горы Павлина.

– Беда в том, что работа уже не та, что раньше. Ну, например, если мы будем разъезжать и участвовать во всяких проектах, это все равно будет не то. Я хочу сказать, я больше не смогу заниматься работой по-настоящему. Помню, когда я была молода, в Сибири, работа действительно была работой.

– Может, ты ее немного идеализируешь?

– Да, наверное, но, даже если взять Марс, я помню, как строила Андерхилл. Тогда было по-настоящему весело. А однажды, когда мы ехали на северный полюс, мы установили галерею в вечномерзлой породе… – Она вздохнула. – Что бы я только не отдала ради того, чтоб снова так поработать.

– Но у нас и сейчас много строек, – заметил Арт.

– И там все делают роботы.

– Может, тебе стоит вернуться к чему-то более человеческому. Построить что-нибудь самой. Дом в какой-нибудь глуши. Или жилой комплекс. А может, возвести какой-нибудь новый портовый город, построенный вручную для испытания новых методов, конструкций, да чего угодно. Это увеличило бы время строительства, так что МПС наверняка одобрит идею.

– Может быть. Ты хочешь сказать, после того, как мой срок закончится.

– А то и раньше. В перерывах, как в этих поездках. Пусть они заменяют тебе строительство, хотя это и другое. Это создание чего-то настоящего. Тебе нужно попробовать начать, а потом возвращаться к этому между другими делами.

– Конфликт интересов.

– Нет, если это проект общественных работ. Как насчет предложения построить мировую столицу на уровне моря?

– Хм-м, – проговорила Надя. Она открыла карту, и они принялись размышлять над ней. В районе нулевой долготы южное побережье Северного моря изгибалось, образуя небольшой круглый полуостров, омываемый кратеровым заливом. Это место находилось примерно посередине между Фарсидой и Элизием.

– Нам нужно съездить посмотреть на это место.

– Да. А пока идем в кровать. Поговорим об этом позже. Сейчас у меня есть другая идея.

Спустя несколько месяцев, когда они возвращались в Шеффилд из Брэдбери-Пойнта, Надя вспомнила тот разговор с Артом. Она попросила пилота сесть на маленькой станции, что находилась на склоне кратера Zm, более известного, как Зум, севернее кратера Склодовской. Когда они опустились на полосу, то увидели просторную бухту на востоке, которая сейчас была затянута льдом. За ней простиралась изрезанная гористая долина Мамерс и столовые горы Дейтеронил. Залив вреза́лся в Большой Уступ, который в этом месте был довольно пологим. Нулевая долгота. Сорок шестая северная широта. Далекий север, зато северные зимы здесь были куда мягче, чем на юге. Отсюда вдаль от береговой линии простиралось ледяное море. Круглый полуостров, окружавший Зум, был высоким и гладким. На небольшой станции, располагавшейся на его берегу, жило около пятисот человек, которые вели строительство с помощью бульдозеров, кранов и экскаваторов. Надя и Арт вышли из самолета и, отпустив его с пилотом, заняли комнату в общежитии. Там они пробыли неделю, беседуя с местными жителями о планируемом новом поселении. Те слышали о предложении построить здесь, в бухте, новую столицу, и некоторым идея нравилась, другим – нет. Они намеревались назвать город Гринвичем из-за долготы, где он находился, но они услышали, что британцы произносят это название не как «грин-вич», а «грэнич», и это им нравилось меньше.

– Может, назовем его просто Лондоном, – говорили они. – Надо еще подумать. Саму-то бухту долгое время называли бухтой Чалмерса.

– Правда? – изумилась Надя и не сдержала смеха. – Как удачно.

Это место ей уже нравилось: гладкое, конусовидное подножие Зума, изгиб большой бухты, красная скала над белым льдом и когда-нибудь – предположительно – голубым морем. Пока они были на станции, облака непрерывно проплывали под западным ветром, бросая тени и на землю, и на лед; то кучевые, пухлые и белые, похожие на галеоны, то прокручивающиеся «елочкой», подчеркивая темный купол неба и контуры извилистых скал. Здесь мог вырасти привлекательный городок, огибающий бухту на манер Сан-Франциско или Сиднея, такой же красивый, но маленький, с богдановистской архитектурой и построенный вручную. Ну, не полностью вручную, конечно. Но они могли спроектировать его в человеческом масштабе. И работа над ним была настоящим искусством. Когда они прогуливались с Артом вдоль береговой линии ледяной бухты, Надя сквозь маску с углекислым газом рассказывала об этих идеях, наблюдая за парадом облаков, скачущих на ветру.

– Конечно, – согласился Арт. – Здесь это получится. Тут в любом случае будет город, вот что важно. Это одна из самых удобных бухт в этой части побережья, ей просто суждено стать гаванью. Так что будет не такая столица, которая находится черт-те где, как Канберра, Бразилиа или Вашингтон. Она будет играть важную роль еще и как портовый город.

– Точно. Здесь будет здорово! – Надя шла и радовалась этим мыслям, чувствуя себя так хорошо, как не чувствовала уже многие месяцы. Учредить столицу не в Шеффилде, а где-нибудь в другом месте хотели многие: эту идею поддерживали почти все партии. Эту бухту ранее предлагали сделать местопребыванием сабисийцев, поэтому получалось, что нужно было лишь поддержать уже существующую идею, а не продвигать в массы новую. Тогда ее поддержат. Причем, поскольку это проект общественных работ, она сможет принимать в строительстве полноценное участие. В рамках экономики дарения. Может быть, ей даже удастся повлиять на эти планы. И чем больше она над этим размышляла, тем ей сильнее нравилась вся затея.

Оказалось, что они уже далеко прошли вдоль берега и повернули обратно к поселению. Облака плыли над ними, подгоняемые сильным ветром. Изгиб красной земли соединялся с морем. А под самыми облаками с шумом пролетел неровный клин гусей, устремившихся на север.

Через несколько часов, когда они возвращались в Шеффилд, Арт взял ее руку и, осмотрев новый палец, медленно произнес:

– Знаешь, построить семью – это тоже своего рода строительство вручную, самое настоящее.

– Что?

– И воспроизводство сейчас тоже далеко шагнуло.

– Что?

– Я говорю, пока ты жива, ты так или иначе можешь иметь детей.

– Что?!

– По крайней мере, так говорят. Нужно только захотеть.

– Нет.

– Так говорят.

– Нет.

– Это хорошая мысль.

– Нет.

– Просто, понимаешь, даже строительство… нет, это здорово, но прокладывать водопроводы ты можешь всегда. Прокладывать водопроводы, забивать гвозди, управлять бульдозером – это все довольно интересно, наверное, но все же. У нас много свободного времени. И единственной работой, которая будет оставаться интересной долгое время, будет воспитание ребенка, тебе так не кажется?

– Нет, не кажется!

– Но ведь у тебя никогда не было ребенка?

– Нет.

– Вот видишь.

– О Боже…

Ее фантомный палец снова начало покалывать. Только теперь он был на месте.