Долгое время после последнего описанного в моем дневнике происшествия я всерьез задумывался над тем, чтобы покинуть этот дом, и мог бы это сделать, если бы не великое чудо, о котором собираюсь рассказать.

Как же я был благоразумен, когда остался здесь, несмотря на эти видения, на необычные и необъяснимые феномены, потому что если бы уехал, то не увидел бы вновь лица той, которую люблю. Да, хотя мало кто знал об этом и сейчас уже никого из них, кроме сестры Мэри, не осталось в живых, я любил ее и — увы! — потерял.

Я бы мог написать историю прекрасных давних дней, но это значило бы бередить старые раны; хотя какое это имеет значение после того, что произошло? Ибо она пришла ко мне из неизведанного. Удивительно, она предупреждала меня, горячо предостерегала против этого дома, умоляла меня уехать, но вместе с тем, когда я задал ей вопрос, призналась, что не сможет приходить ко мне, если я окажусь в другом месте. Тем не менее она не переставала повторять, что это место давно уже отдано злым силам, что оно под властью жестоких законов, о которых никто здесь не имеет представления. А я… я просто снова спросил ее, сможет ли она приходить ко мне, если я буду находиться где-нибудь еще, и в ответ она ничего не ответила.

Получилось так, что я оказался у моря сна — именно так она называла его в своих милых беседах со мной. Я находился у себя в кабинете, читал и, наверное, заснул над книгой. Вдруг проснулся, поднял голову и огляделся в недоумении: у меня было ощущение, что происходит нечто необычное. Комнату окутала дымка, придав удивительную мягкость столу, стульям и всей остальной мебели.

Постепенно все заволакивалось туманом, возникшим ниоткуда. Затем по комнате стал разливаться свет. Пламя свечей казалось в нем бледным. Я все еще мог разглядеть всю мебель, но она казалась удивительно нереальной, словно место каждого крепкого стола или стула заняли его призраки.

Буквально на глазах они понемногу исчезали, пока совершенно не растворились. Я снова взглянул на свечи. Они слабо светились и, пока я наблюдал, становились все менее реальными, затем пропали. Комната была наполнена мягкими белыми светящимися сумерками, напоминавшими легкую дымку. Кроме этого, я не видел ничего. Исчезли даже стены.

В окружавшей меня тишине стал слышен постоянный слабый пульсирующий звук. Я прислушался. Звук сделался отчетливее, и я понял, что прислушиваюсь к дыханию моря. Не могу сказать, сколько прошло времени, но мне стало казаться, что я вижу сквозь дымку. Мало-помалу я понял, что стою на берегу огромного безмолвного моря. Ровный гладкий берег простирался и исчезал в отдалении справа и слева от меня. Впереди мерно шевелился огромный спящий океан. Иногда мне мерещился слабый проблеск света под его поверхностью. За мной высились высоченные суровые черные утесы.

Небо надо мной было ровного холодного серого оттенка — весь пейзаж был освещен огромным шаром бледного огня, плывшим немного выше далекого горизонта и излучавшим на тихие воды похожий на пену свет.

Если не считать негромкого рокота моря, кругом царила тишина. Я стоял долго, рассматривая непривычный пейзаж. Затем мне показалось, что из глубин выплывает пузырек белой пены, и даже сейчас не могу представить, как это случилось, что я вижу лицо… нет, смотрю в ее лицо — ах! — в ее лицо, в ее душу; а она смотрит на меня с такой радостью и печалью, что я, не раздумывая, кидаюсь ей навстречу, зовя ее с болью воспоминаний, ужаса и надежды. И все же, несмотря на мои призывы, она осталась в прозрачных глубинах и только грустно покачала головой, однако в ее глазах светилась прежняя нежность, так хорошо мне знакомая, прежняя — до того, что случилось, до того, как мы расстались.

Ее несговорчивость привела меня в отчаяние, я попробовал пойти к ней по воде, но не смог. Какой-то невидимый барьер не пускал меня, мне пришлось остаться на месте, восклицая из глубины души: «О моя дорогая, дорогая» — волнение не давало мне сказать больше ни слова. И тут она на миг приблизилась и коснулась меня — словно небеса раскрылись. Но когда я протянул к ней руки, она отвела их, нежно, но решительно. Я был смущен…

…сквозь слезы… вечность шумит у меня в ушах, мы расстались… Та, которую я люблю. О Боже!.. Долгое время я пребывал в полубессознательном состоянии, а потом был один в ночной тьме. Я понимал, что снова возвращаюсь назад, в знакомую вселенную. Я появился из необъятной тьмы. Проплываю между звездами… огромный отрезок времени… далекое отчужденное солнце.

Я в бездне, отделяющей нашу систему от удаленных солнц. Пересекая пограничную тьму, я наблюдал, как яркость и размеры нашего солнца все возрастают. Оглянулся на звезды: они переместились у меня в кильватере на величественном фоне ночи, так велика была скорость моего блуждающего духа. Я приблизился к нашей системе и мог разглядеть сияние Юпитера. Потом различил холодное голубое свечение Земли… Я пришел в замешательство. Вокруг Солнца стремительно двигались по орбитам светящиеся объекты. Во внутренней части, неподалеку от яростного сияния, кружились две светящиеся точки, а подальше летела голубая сверкающая искра, и я знал, что это Земля. Она совершала оборот вокруг Солнца за период, казавшийся не более земной минуты… ближе с большой скоростью. Я увидел блеск Юпитера и Сатурна, двигавшихся по огромным орбитам с невероятной скоростью. Я подлетал все ближе и не мог оторвать глаз от удивительного зрелища — видимого обращения планет вокруг своего отца — Солнца. Время словно перестало существовать для меня, и год для моего бесплотного духа длился не дольше, чем секунда для жителя Земли.

Скорость планет, казалось, возрастала, и вот уже я увидел Солнце в тоненьких кольцах разноцветного пламени — то были пути планет, мчащихся с огромной скоростью вокруг пламени в центре…

…Солнце сделалось огромным, словно прыгнуло мне навстречу… Теперь я оказался внутри орбитального движения внешних планет, быстро продвигаясь к тому месту, где Земля, мерцая сквозь голубое свечение своей орбиты, словно сквозь огненную дымку, с чудовищной скоростью обращалась вокруг Солнца…