Джес перестал ходить три дня назад. Джо не надо было ни в чем убеждать Роузи. Она согласилась. Пора. Роузи уже попрощалась. Она знает, что так правильно, но видеть, как все случится, для нее невыносимо. Джо благодарит Господа, что у нее есть малыш Джозеф, на которого можно отвлечься, а то она бы совсем расклеилась от безутешного горя.

– Кто поведет? – спрашивает Кейти.

– Давай ты, – говорит Меган. – Я не хочу ехать. Слишком это грустно.

– Давай мне ключи, – говорит Патрик. – Я поведу. А вы с Кейти оставайтесь тут. Мы с папой займемся грязной работой.

Кейти протягивает ключи Патрику, и Джо первым идет к двери, пытаясь сделать вид, что разговор о том, кто поведет, не имел к нему никакого отношения. Но он знает, что он тут причина каждого слова, и, несмотря на поддельное неведение, ощущает стыд и беспомощность.

Две недели назад Джо попросили сдать табельное оружие. Три дня спустя по рекомендации врача департамента Рик известил его, что им придется сообщить в управление автотранспорта, что Джо по медицинским показаниям больше не может водить. Рик пояснил: если Джо когда-либо попадет в аварию и причинит кому-то вред, – такой сценарий врач и Рик явно считали возможным и неизбежным, – и если пострадавшая сторона узнает, что у Джо болезнь Хантингтона, а полицейское управление Бостона знало о ней, на них можно будет подать в суд. Позволить Джо водить, даже на службе, означало бы накликать беду, огромный иск и бурление дерьма в медиа. Так что Рик сообщил в УА до того, как известить Джо, и штат аннулировал его водительские права.

Лишившись табельного оружия и водительских прав, Джо без переводчика прочел, что ему сулит будущее. Четыре дня назад он официально и без церемоний завязал с работой. А потом, словно из солидарности, Джес завязал ходить. Жуткая выдалась неделя.

У Джо все еще есть лицензия на ношение и владение личным пистолетом. Но он подозревает, что эту лицензию скоро тоже отзовут. Кто-то где-то уже крикнул: «Бойся!» – и дерево падает.

Так что ведет Патрик, а Джо с Джесом устроились на пассажирском сиденье. До ветеринара в Сомервилле ехать недалеко, но движение плотное, а впереди минимум шесть светофоров – у Джо полно времени, чтобы поговорить с сыном. Джо замечает, что костяшки на руках Патрика, лежащих на руле, содраны и розовеют, как сырое мясо. Поговорить-то он хочет, но сидит в тяжелом молчании, поглаживая голову Джеса. Джо часто требуется проделать огромную внутреннюю работу, чтобы начать разговор, это еще один номер в цирке, который устраивает БХ. Он представляет, как толкает гранитный валун вверх по Банкер-Хилл, – изматывающая, мучительная, потная работенка, – и может выдавить из себя первый слог того, что хотел сказать, лишь когда доберется до вершины, и дело довершит сила тяжести. Чертов камень наконец катится вниз.

– Что с тобой творится, Пат?

– Ничего.

– Что за драки все время?

Патрик пожимает плечами.

– Народ в баре буйный.

– У вас что, вышибал нет?

– Есть. Но их превзошли числом. Я просто помог.

– И это все?

– Да.

– Мы тебя по утрам уже давно не видим.

Патрик смотрит прямо перед собой и делает вид, что ничего не слышал. Кейти Перри поет «Roar» на Кисс 108. Окна запотевают. Хантингтон сжигает тонны калорий и, таким образом, выделяет много тепла. Джо теперь затуманивает стекла любой машины, в какую ни сядет. Патрик включает дворники и переводит обдув на «сильный». Шум потока воздуха и Кейти Перри заполняют машину. Джо чувствует, как проваливается обратно в уютную лежанку молчания, как разговор сходит на нет. Надо сопротивляться и продолжать говорить, иначе он снова окажется у подножия холма, и ему придется катить вверх еще один валун.

– Где ты ночуешь? – напрямик спрашивает Джо.

– То здесь, то там.

– У тебя девушка?

– Да нет.

– Тогда где ты спишь?

– Чаще всего у одной девчонки.

– И эта девчонка тебе не девушка.

Патрик пожимает плечами.

– В общем, нет.

Джо качает головой.

– Ты употребляешь?

– Что?

– Наркотики принимаешь?

– Господи, пап. Нет.

– Не вешай мне лапшу, Пат.

– Не принимаю. Просто выпиваю с друзьями после работы. Ничего особенного.

– Держись от этой дряни подальше, Пат. Я серьезно.

– Не надо мне лекции читать, пап. Я не принимаю наркотики.

– Твоей бедной матери и так есть из-за чего волноваться.

– Обо мне не надо. У меня все хорошо.

Дворники и обдув ничего толком не меняют. Патрик тянется вперед и протирает ветровое стекло рукой, оставляя на стекле сложную паутину мокрых следов от пальцев среди тумана. Джо смотрит, как Патрик ведет машину, пытаясь понять, верит ли сыну. Его не поймешь. Даже когда Патрик сидит рядом, на расстоянии вытянутой руки, Джо кажется, что тот за много миль от него. И продолжает убегать.

Джо его, в общем, не винит. Этому молодому человеку есть от чего бежать: от невозможной правды о том, что случится с его отцом, братом и Меган; от пятидесяти процентов вероятности, что так будет и с ним, Кейти и малышом Джозефом; от того, что по-настоящему не чувствует ничего к девушке, с которой спит; от того, что превратил свою невинную жизнь в изрядный кошмар; от того, что ни к кому ничего по-настоящему не чувствует.

– Вон, вон там, – говорит Джо, указывая вперед. – Приехали.

Патрик паркуется и выходит из машины. Приехали. Патрик стоит перед машиной, засунув руки в карманы, нерезкий за мокрым запотевшим ветровым стеклом, и смотрит. Джо обнимает Джеса, целует его в тусклую спутанную шерсть на голове, жалея, что нельзя заняться чем-то еще перед последним делом. Он бережно заворачивает хрупкое тельце Джеса в зеленое флисовое одеяльце. Подносит указательный палец к запотевшему стеклу пассажирской двери и пишет.

«Здесь был Джес».

Потом еще раз целует Джеса и открывает дверь.

Вернувшись домой, Джо сидит в гостиной, в своем кресле и пьет пятую бутылку пива, его голова уже слегка гудит. Лежанка Джеса пуста, но там, где он обычно спал, ткань немного выцвела и как-то дико, что пса там больше нет. Больше нет. Вот так вот. Джо прижимает к глазам рукав рубашки, промокая слезы.

Он смотрит вечерние новости. Как раз середина спортивного блока, рассказывают о досадном проигрыше «Брюинз» в игре с «Канукс» прошлым вечером, и тут включается Стейси О’Хара с экстренными новостями.

«Около пяти часов вечера неизвестный белый мужчина с черным рюкзаком зашел в вестибюль реабилитационного медицинского центра Сполдинга в Чарлстауне; рюкзак был изъят, оказалось, что в нем находилось полностью заряженное полуавтоматическое оружие. Неизвестный выпустил несколько очередей из другого оружия, которое было спрятано у него под пальто, прежде чем его схватили и задержали. Ранен один офицер полиции Бостона. Мотивы стрелка не выяснены. Офицер доставлен в центральную больницу Массачусетса. О его состоянии пока не сообщают. Мы будем держать вас в курсе событий».

Вялый мозг Джо пронзает электрический разряд. Он пишет эсэмэску Томми, потом Донни. Смотрит на свой телефон, и сердце его бьется в глотке. Ждать приходится вечность. Он вспоминает всех. Роузи и Колин наверху с малышом. Но вдруг Колин сегодня заскочила на работу, чтобы похвастаться коллегам малышом Джозефом? Джо пишет Колин.

«Ты где?»

Потом пишет Роузи.

«Ты где?»

Новости продолжаются, начинается прогноз погоды. Уроды. На улице холодно. Всё. Возвращайтесь к Сполдингу. Какой офицер? В каком он состоянии?

Внимание Джо переключается между синей картой Массачусетса на экране телевизора и экранчиком его телефона – ни тот ни другой не сообщают ничего, мать его, полезного. «Офицер пострадал». В голове Джо звучат эти два слова по рации, от которых останавливается сердце, но это слуховая память о другом дне. «Офицер пострадал». Джо должен был быть там. Должен был быть там, а не сидеть в кресле в гостиной во вчерашней футболке и трениках, не быть пассивным свидетелем последствий случившегося по телевизору. Трата кислорода впустую.

Телефон Джо звякает. Эсэмэска от Колин.

«Мы наверху. Роузи и Джоуи придремали».

Джо пишет ответ.

«ОК. Спс».

Телефон Джо снова звякает. Это Томми.

«Я норм. Шон ранен в живот. В хирургии в ЦБ».

Твою мать. Джо швыряет телефон через всю комнату, сшибая со столика фарфорового ангела. Ангел падает на пол и лишается головы. Взгляд Джо перемещается с его тела влево и упирается в пустой матрасик Джеса. И тут чаша переполняется. Разбитый ангел Роузи, их мертвая собака, его раненый сослуживец, который борется за жизнь, Джо, сидящий в гостиной, Джо, который ни черта не может поделать ни с чем из этого.

Он встает и идет в кухню. Замирает перед мисками Джеса на полу, все еще полными воды и еды. Надо их освободить и помыть, а потом что? Выбросить? Джо так не может.

Он оборачивается и видит остатки стены, отделяющей кухню от бывшей комнаты девочек. Три дня назад он начал переделку, как раз в тот день, когда Джес перестал ходить. Сперва ему показалось, что заменить одну работу другой – хорошее решение, но почти сразу он понял, что рвение его угасло, и обосновался в кресле перед телевизором, без сопротивления согласившись именно на ту жизнь, которая его страшила. Так что стена частично снесена, и Роузи каждый раз, проходя в кухню или из нее, злится, издеваясь над Джо и за завтраком, и за ужином.

Он смотрит на разрушенную стену, отворачиваясь от телевизора и внезапного, такого ощутимого отсутствия Джеса, и чувствует, как внутри него просыпается знакомая первобытная ярость, тянется к нему длинными косматыми руками. Ярость сжимает кулаки, угрожая этому белому идиоту, решившему пострелять невинных людей, хороших людей, которые посвятили жизнь лечению других, таких людей, как его невестка, мать его внука. Они могли бы оказаться там.

Ярость поднимается и проклинает этого белого идиота за то, что подстрелил Шона. Ярость закипает от омерзения к репортерам, которые, как слышит Джо, теперь говорят про Линдси Лохан, вместо того чтобы сообщить ему новости о состоянии его друга. Шон должен выжить. У него жена, дети.

Ярость колотит себя в грудь и рычит на Джо за то, что бросил работу. Это он должен был быть в Сполдинге, а не Шон. Он прекратил бой. Сдался. Ушел, чтобы сидеть дома в трениках, пить пиво и смотреть телик. Он не Сила Бостона. Он чертов трус.

Ярость ревет глубоко у него внутри, и дьявольский звук отдается дрожью в каждом уголке его существа, его слышит каждая клеточка. Джо достает кувалду из чулана для швабр и принимается за стену. Замахивается. Бам. Опять замахивается. Бам. Снова замахивается и падает спиной на пол. Поднимается, замахивается, и – бам. Грохот кувалды о стену и физическое ощущение каждого удара невероятно радостны, это лучше, чем бить по мячу серединой биты.

Он вдыхает пыль штукатурки, вскидывает кувалду и бьет, замахивается и падает, замахивается, ударяет и падает. Бам. Осколки стены виснут на его грязных белых носках. Бам. Он слышит, как кричит какую-то чушь, хрипит, как трескается стена. Бам. Бам.

В конец концов, вымотавшись, Джо роняет кувалду на пол. Трет глаза и садится на кровать. Кровать? Он не в кухне. В комнате темно. Он в спальне. Стены. По всей спальне вмятины и дыры, куски штукатурки валяются на полу.

Он считает. Девять дыр. Черт. Как это вышло?

Нетвердыми ногами он выходит в коридор. От гостиной до кухни все испещрено дырами от кувалды. Он движется к гостиной, словно осматривая место преступления. Комната нетронута, не считая обезглавленного ангела. Он возвращается в кухню. Стена разрушена, развалена.

Джо проводит пальцами по потному лицу. Что с ним, черт дери, было? Он в прямом смысле ума лишился. А если бы тут были Роузи или Патрик? Смогли бы они его образумить и остановить или он бы и на них замахнулся? Причинил бы он им вред? Он на такое способен?

Джо возвращается в темную спальню и созерцает бессмысленное разрушение. Он полностью потерял контроль. Это его до смерти пугает. Он смотрит на свои руки. Они дрожат.

А если бы, пока Джо тут буйствовал, вошла Колин или Джей Джей с ребенком? Он даже думать об этом не может. Он садится на край кровати, смотрит на руины и плачет. Роузи его убьет.

Кто-нибудь, пусть убьет.

У него звякает телефон.

«Шона прооперировали. Стабилен. Все будет Ок».

Джо пишет:

«Час перешита себя».

Чертова автокоррекция. Клавиатура для карликов. Чертовы сведенные пальцы. Даже эсэмэски у него бредовые. Он пробует снова.

«Спс береги там себя».

Джо выдыхает и благодарит Господа за то, что Шон выживет. Потом видит изуродованные стены, богомерзкий бардак, который учинил, и благодарность быстро уступает место невыносимому стыду за то, что натворил, за то, что с ним, за то, кто он.

Он офицер, который перестал быть офицером. Он не защищает город Бостон. Он никого не защищает. У Джей Джея и Меган будет БХ, и это его вина. Патрик, и Кейти, и малыш Джозеф, благослови его бог, все в группе риска, и это его вина. Он даже ни разу не держал на руках собственного внука, он слишком боится, что каким-нибудь непредсказуемым, невольным движением повредит ему. Он не может обеспечить жену, ничего не может ей дать, кроме жалких тридцати процентов пенсии, которых не хватит на жизнь. Он собирается с ней развестись.

Он не может защитить ни Бостон, ни своих сослуживцев, ни семью. Он смотрит на дыры в стенах. Он только что разнес собственный дом. Он все разрушает.

Так что ему осталось? Вариться в отвратительном бульоне стыда годами, сидеть в гостиной, а потом в государственной больнице, чтобы какая-нибудь несчастная сиделка ежедневно вытирала дерьмо с его костлявой задницы, пока с ним не приключится истощение или пневмония и он наконец не умрет? А смысл? Зачем заставлять всех пройти весь этот стыд и ужас?

Джо вспоминает Джеса. Он прожил хорошую, полную жизнь. А потом, когда качество его жизни сошло на нет, его не заставили страдать. Джес ушел мирно и с достоинством, быстро и безболезненно. Ветеринар сделал укол, пять секунд – и пса не стало.

Это было по-человечески. Джо слышит слово «человек» в этом «по-человечески», но такое «человеческое» сострадание достается только животным, людям – нет. Джо пятисекундный укол не светит. Врачам нельзя поступать с людьми по-человечески. Джо и таким, как он, предоставляют страдать и смириться, вытерпеть нулевое качество жизни, будучи обузой для всех близких до горького страшного конца.

Да пошло оно.

Джо идет к тумбочке. Снаружи воет полицейская сирена: звук распространяется, плывет, уходит вдаль. Джо застывает и слушает. Тишина.

Он открывает верхний ящик и вынимает пистолет, свой «Смит и Вессон Бодигард». Снимает с предохранителя, берет в руку. Обхватывает пальцами рукоятку, наслаждаясь мощью, спрятанной в этой легкой вещи, тем, как естественно она ложится в ладонь. Вынимает обойму и изучает ее. Шесть патронов плюс тот, что в патроннике. Полностью заряжен. Он защелкивает обойму на место.

– Джо?

Он вздрагивает и поднимает глаза.

– Ты что делаешь? – спрашивает Роузи, стоя на пороге спальни.

Ее озаряет свет из коридора.

– Ничего. Возвращайся к Джей Джею.

– Джо, ты меня пугаешь.

Джо смотрит на черные дыры и тени на стенах, на пистолет у себя в руке. На Роузи он не смотрит.

– Не бойся, крошка. Я просто проверяю, работает ли он.

– Работает. Убери пистолет, ладно?

– Тебя это не касается, Роузи. Возвращайся к Джей Джею.

Джо ждет. Роузи не двигается с места. В Джо начинает ворочаться первобытная ярость. Он сглатывает и стискивает зубы.

– Джо…

– Иди, я сказал! Уходи отсюда!

– Нет. Никуда я не пойду. Что бы ты ни задумал, тебе придется сделать это при мне.