22
Но вера в красоту не означает готовности рисковать жизнью ради нее, не так ли?

Флаер замедлился, как перед посадкой, но для Н’Томо все выглядело по-прежнему, словно они были неведомо где. Из окна ей был виден только упавший дорожный знак, говорящий о том, что когда-то тут была дорога с крутым поворотом впереди. Знак выглядел новым, но, вероятно, ему был уже не один десяток лет – как и Стиву Роджерсу. В остальном, в поле зрения была только равнина и бескрайнее небо, как в саванне в Сомали. Место, где они встретились, очень напоминало место, где они, скорее всего, расстанутся.

Полный круг.

Она думала, что флаер сядет на землю. Вместо этого прямоугольный кусок песчаной равнины отъехал в сторону, открывая темную пещеру внизу.

– Голографическая проекция, – объяснил Фьюри. – Вроде той, что была у Черепа в замке. И причины те же. Хотя, технологии – это отлично, и все такое, но я всегда думал, что то, что сейчас будет, гораздо круче.

Коптер снижался, и стали видны стены пещеры очень причудливой формы в виде высоких шестиугольных каменных колонн. В своем роде они были так же геометрически совершенны, как и Спящие.

– Эта шестиугольная структура естественного происхождения. Здесь все из базальта, образовалось из потоков лавы около пятнадцати миллионов лет назад. Выемку грунта делали очень аккуратно, потому что все это служит опорной конструкцией. И в конце концов, это красиво.

Ниа поглядела на него. Никогда не слышав, чтобы Фьюри говорил о чем-то, кроме стратегии и тактики, она была приятно удивлена, и полковник заметил это:

– Да, я немного знаю геологию. И что такого, док?

– Это красиво, но я поняла, почему мы на флаере. Тут грузовой отсек меньше, чем на Геликарриере.

– Грузовой отсек? Это и есть вся база. Здесь просто хранились старые папки, мы их давным-давно оцифровали, и тут все заброшено с восьмидесятых. – Он скорчил рожу Кейду. – С тех пор даже разведчики вроде нас не парятся приезжать сюда.

– Тем лучше для наших целей, – произнес тот.

Черные стены иногда освещались прожекторами, но пространство внизу, с кубиками комнат и трубками коридоров, светилось белым.

– Это не чулан для швабр. Там полно места для изолятора, самой современной лаборатории, вспомогательных помещений, и так далее. Даже для стерильзой зоны с останками Спящих, – сказал Фьюри, проворчав про себя: «по вашему настоянию».

Коптер нацелился на одну из немногих открытых площадок и сел.

Кейд проворчал в ответ:

– Я просил, чтобы вы сожгли их дотла, на тот случай, если на них есть споры вируса в результате контакта с капитаном Роджерсом.

Открылся задний люк.

– Мы так и сделаем, после того, как изучим их. Если бы у нас не было подробных файлов о предыдущих Спящих, мы никогда не победили бы этих, поэтому это важно. Поверьте, они исчезнут задолго до того, как мы активируем, эээ… криокамеру.

Ниа почувствовала, что дрожит.

– Оба пациента на месте?

Фьюри вывел их наружу.

– Пациента. Ага. Их камеры рядом, через стену, но они не могут видеть друг друга, так что не надо им об этом говорить. Стив просматривает материалы о своем сражении с кубом, на случай, если мы что-то упустили. Черепа привезли в контейнере для перевозки биологически опасных грузов, сделанном по вашим спецификациям. Он оставался там, пока мы не выпустили его в его новое уютное гнездышко. Он сотрудничал, если можно назвать полное бездействие «сотрудничеством». Хотя, в данном случае, я думаю, можно.

Идя по пещере, полковник показал на особенно толстую металлическую дверь в изоляционный модуль. Рядом стояли два агента в защитных костюмах, с оружием на изготовку.

– Комната для переодевания там. Я буду наблюдать из командного пункта.

Ниа сделала несколько шагов к двери, но заметила, что Кейд пристально изучает модуль.

– Мы будем надевать костюмы? – Она постучала его по плечу. Дважды. – Доктор?

– Да. Конечно.

В первой камере модуля они начали хлопотный процесс облачения в двойные защитные костюмы, такие толстые и тяжелые, что их прозвали скафандрами. Хотя оба доктора надели экспериментальные мембраны, Кейд настоял, чтобы они следовали стандартной процедуре в качестве дополнительной меры предосторожности. Ниа не стала возражать, но спросила:

– Там, снаружи, вы искали утечки?

– Возможно, это глупо, но да.

– Вы думаете, что действительно могли бы их увидеть?

– Мы всегда полагаем, что кто-то другой уже заметил очевидное – отвалившийся разъем, трещину в трубе, – но иногда я думаю, что некомпетентность наносит больше ущерба, чем злонамеренность. Благодаря несвоевременному идеализму Роджерса, теперь мы имеем дело с вирусом, который проявляет активность и находимся в той стадии, когда невозможно быть слишком осторожным. Поэтому давайте проговорим процедуру, прежде чем войти.

Ниа кивнула:

– Когда пациент будет обездвижен, мы возьмем три пробы крови. Шприц будет немедленно уничтожен в защищенном дезинтеграторе. Две пробы будут храниться в изоляционном модуле, а третью вынесут, просканируют, чтобы использовать в компьютерном моделировании, и уничтожат.

Они надели шлемы. Включилась подача воздуха, и ткань скафандров надулась. Если в ней есть отверстия или порезы, давление воздуха не даст патогенам добраться до одетого в костюм человека. От громкого постоянного гудения вентиляторов Ниа почувствовала себя глубоководным ныряльщиком, отдаленным от всего мира – и, надо надеяться, от всего, что могло заразить ее.

С приборами подачи воздуха в одной руке и инструментами в другой, они вошли в коридор без окон. Дверь за их спинами закрылась, а через мгновение открылась другая, впереди. Она вела в тамбур перед изолятором Иоганна Шмидта, и последней преградой против болезни была прозрачная стена.

Когда Череп увидел их, он вытянулся во весь рост. Прочтя столько о нем, Ниа не знала, чего ожидать. Его голова была обезображена, но не до крайности. Сходство с голым черепом могло напугать других, но для того, кто видел тела, истерзанные всеми видами болезней, он выглядел просто очень больным и нездорово тощим человеком с признаками обезвоживания.

Кейд включил динамики.

– Сядьте, пожалуйста, в кресло.

Отрывисто кивнув, Шмидт подчинился. Когда он уселся, Кейд нажал другую кнопку. Толстые металлические полосы, покрытые слоем пластика во избежание случайных ран, обернулись вокруг запястий, лодыжек и шеи пленника. Это напомнило Ниа, как обращались с подопытными шимпанзе в менее гуманные времена. Это было жестоко, а жестокость всегда ее оскорбляла – даже по отношению к тем, кто ее заслуживал.

С шипением открылась последняя дверь, и они вступили внутрь. Череп посмотрел на обоих, но обратился к мужчине, который уже говорил с ним. Его голос доносился в шлемы через микрофоны, спрятанные где-то в стенах:

– Эта фиксация необходима?

Кейд профессиональным жестом закатал рукав халата пациента.

– Да.

Рука оказалась такой же мускулистой, как у Стива (что и следовало ожидать), но кожа была тонкой, точно бумага, и почти прозрачной, как у многих жертв болезней. Кейд удостоил ее лишь беглого взгляда и закрутил резиновый жгут на плече. Не дожидаясь, пока его попросят, Череп сжал кулак.

Как бы в благодарность, Кейд объяснил:

– Во время эпидемии бубонной чумы в Сурате у нас был пациент, сознательно пытавшийся запачкать спасателей своей кровью. Трое моих коллег умерло.

– У меня нет причин набрасываться на вас.

– У него тоже не было. – Протерев сгиб руки Черепа, Кейд ущипнул кожу двумя пальцами, проверяя вены. – И, в отличие от вас, он за всю жизнь никому не навредил. Кроме разжижения внутренностей, одним из эффектов вируса было размывание его личности. Он одичал. С тех самых пор я всегда настаиваю на фиксации.

С тихим детским восхищением Череп смотрел, как игла проткнула его кожу.

– Вполне понятно. Я полагаю, вы предпочли бы брать эти пробы из моего трупа?

– В наблюдении за болезнью в живом носителе есть некоторые преимущества. Решение капитана Роджерса помиловать вас было даже не идиотским. Но это не значит, что я должен отказаться от тех выгод, которые оно мне дало.

– В этом я вполне мог бы с вами согласиться, герр доктор.

Ниа передала Кейду вторую пробирку, потом третью. Вынув иглу, доктор промокнул ранку ватным шариком. Кроме маленького красного пятна он был чист.

– Свертываемость крови все еще нормальная, – отметила Н’Томо. – Это хороший знак.

– Возможно.

В стенах имелось два приспособления. Одно, со стороны тамбура, представляло собой безопасное устройство передачи. С этой стороны оно было закрыто, и позволяло передавать мелкие предметы пациенту, не нарушая герметичности. Второе, на пустой белой стене, похоже, вело в никуда.

Оно тоже было закрыто, пока Н’Томо не нажала кнопку, и не выдвинулся маленький ящичек. Ниа положила в него шприц и ватный шарик. Раздался хлопок, сообщивший, что содержимое не просто стерилизовано, а уничтожено.

Шмидт наблюдал за их манипуляциями с восхищением.

– Впечатляет! Могу я осведомиться, как ваши успехи в исследовании вируса?

Он снова обращался к Кейду. Ниа задумалась, станет ли доктор отвечать так, как ответила бы она, пытаясь внушить надежду, хотя бы и самую маленькую. Если она и не успокоит пациента, то сделает дальнейшее сотрудничество более вероятным. Но Кейд выдал голые неприкрашенные факты:

– В вашем случае это неважно. Международный суд приговорил вас к смерти. Так как Роджерс отказался исполнить приговор, сюда следует другой исполнитель, который выполнит свои обязанности, как только база станет безопасна.

Глаза Ниа засверкали, реагируя на глупость коллеги. Череп моргнул.

– Даже при том, что я и так умираю?

– Ваша биография свидетельствует о том, что вы слишко часто скрывались от правосудия.

– Я не собираюсь никуда убегать.

– Возможно, так оно и есть, но тот человек, который плевал кровью на врачей, тоже не имел подобного намерения.

Череп пожал плечами и замолчал.

Закончив работу, они вышли. Кипя, Н’Томо подождала, пока они не оказались в коридоре. Когда дверь тамбура закрылась, и ультрафиолетовые лучи окатили их костюмы, она повернулась к коллеге.

– Вы с ума сошли? Почему, во имя всего святого, вы сообщили одному из наиболее опасных на земле преступников, что у него нет никаких причин удержаться от побега?

Кейд поморщился.

– Доктор, вы удивлялись, почему это я пытаюсь отыскать утечки, в то время как вы сами должны были бы обращать больше внимания на окружающее. У него слабый пульс, он в лихорадке, а рука совершенно бессильна. Если бы мистер Шмидт не притворялся, исходя из ложно понятого чувства приличия, он бы упал, не дойдя до кресла. Его удерживали в сидячем положении только ремни фиксации. Он никуда не убежит.

Зная, что за ним постоянно наблюдают, Шмидт остался сидеть, когда мужчина и женщина ушли. Это было трудно. Как и предупреждал Зола, когда во время докучного путешествия в эту проклятую пустыню эффект эпинефрина закончился, у него наступила ломка. Без сомнения, тюремщики видели его слабость. Если позволить им поверить, что он скрывает свою слабость из гордости, тем большим сюрпризом будет, когда силы к нему вернутся. Если они поверят, что обнаружили ложь, будет проще их одурачить.

Преимущество, которое эта хитрость давала ему, было невелико и, вероятно, бесполезно, хотя Иоганну невыносимо было признавать это. Все его блестящие планы могли не привести ни к чему, кроме того, что он оказался в руках врагов.

Но почему? Почему Спящие не реагируют?

Он знал, что они здесь. Когда охранники конвоировали Черепа мимо трех запечатанных контейнеров, у него появились подозрения о том, что в них находится. Взгляд на маркировку подтвердил их, наполнив его уверенностью, что план сработал. Одно наличие Сониключа у него в желудке должно было активировать последнюю процедуру, но, хотя Спящие были от него не далее чем в пятидесяти ярдах, ничего не происходило. Может быть, оболочка, которая не давала его обнаружить, блокировала сигнал? Невозможно, это было учтено. Тогда почему? Он не имел понятия, каким чудом можно было бы починить эти кучи мусора, но он видел Спящих в действии и верил в них, хотя и несколько больше, чем следовало бы.

Может быть, старые технологии просто не сработали? Тогда почему именно сейчас, а не раньше?

Гнев испарился, и другое чувство вползло в извилины его усталого мозга – обреченность.

Время разъедает даже самые прекрасные мечты.

Возможно, Зола был прав, и все закончилось.

Тогда лучше сдаться этому их исполнителю, чем проклятому вирусу. В этом по крайней мере есть какая-то цель: наказание за то, что это стадо баранов считает его преступлениями. Он мог бы преподнести им сюрприз в последнюю минуту, забрав с собой на тот свет как можно больше этих презренных псов, чтобы показать им, что значит жить и умирать силой воли.

Идея взбодрила. Шмидт почувствовал себя лучше и больше не опасался, что упадет с кресла на пол. Может, он смог бы даже встать.

Конечности постепенно возвращались к жизни, и их мускулы заболели – цена сражения с Роджерсом. Хотелось распрямиться, и Череп встал, специально упираясь обеими руками и пошатываясь, чтобы тюремщики думали, что его плохо держат ноги. Он посмотрел на белый стол, белую дверь, белую стену, а потом на другие белые стены сквозь стекло. На месте, в котором располагалось устройство для стерилизации, не было видно никаких стыков, настолько точно его подогнали к стене, но Шмидт помнил, где оно. Он мог бы добраться до дезинтегратора, использовав его для разрушения своей тюрьмы, но это заметили бы в тот же миг, как он пошевелится.

Делать нечего, приходилось ждать.

И ждать, и ждать.

Могли бы хоть дать какое-нибудь чтиво. И они еще считают его варваром!

Череп постоял всего несколько минут, пока живот вдруг не сжало, как в тисках, вынудив его согнуться. Сначала он думал, что у него опять начинаются спазмы, одолевавшие его и раньше, но то были не они. Внутри него вибрировал Сониключ, только вот это был не пульсирующий сигнал, которого ждал Шмидт. Заглушенный плотью, звук все равно был узнаваем – это был тот самый звук, что он уже слышал три раза. И значить это могло только одно.

Существует еще один Спящий, четвертый.

И он проснулся.

Значит, ничего не кончилось. Далеко не кончилось.

Череп согнулся еще сильнее, но не от боли. Он согнулся, чтобы никто не увидел, как он улыбается.