В обшитой деревянными панелями приемной службы охраны стоял металлический канцелярский стол с двумя телефонными аппаратами, настольной лампой с зеленым абажуром, настольными часами, чернильным прибором, перекидным календарем и отрывным блокнотом для записей. Перед столом вдоль стены выстроились три оранжевых кресла, по-видимому, когда-то служивших киносъемочным реквизитом. Сидевший за столом темноволосый мужчина с холеными усами только мельком глянул на нас и сразу снова уткнулся в свои бумаги, а Нокс направился дальше, к двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Дверь эта вела в коридор, в который выходили еще три помещения. Комната для инструктажа с четырьмя столами, двумя диванчиками и черной доской на стене. Второе помещение представляло собой что-то вроде кухни с огромным столом посередине и по меньшей мере тремя кофеварочными машинами. Нокс проследовал в третью комнату, отличавшуюся от первой только наличием фотографий Нокса на стене. На этих фото Нокс был заснят с разными кинозвездами, а также еще во времена, когда мы с ним оба служили в полиции, и во времена, когда Нокс работал в окружной прокуратуре и выглядел тогда более стройным и поджарым, чем сейчас.

– Закрой дверь, – сказал он, садясь за стол.

Я закрыл дверь и сел на стул перед ним.

– Ты уж извини за этого парнишку на проходной. У нас такая тут текучесть кадров, и работают либо копы на пенсии, либо такие вот мальчишки зеленые. Старичье духоты в будке не выдерживает, поэтому ставим туда молодых. Здесь большую часть работы мои ребята делают.

Я сказал, что на парнишку не обижаюсь, и Нокс, кивнув и попыхтев через верхнюю губу, сразу приступил к делу.

– Хочу сразу предупредить: работенка, которую я тебе предлагаю, вообще убогая. Убогая, зато платят хорошо, и никаких особых хлопот. И мне нужен именно такой человек, которому я могу доверять.

– Я возьму сколько обычно, не больше.

Он покачал головой:

– Нет, я положу тебе пятьдесят в день. Ну и компенсация затрат, конечно. Это кинобизнес, и здесь принято брать столько, сколько дают.

– Ну ладно, оставим эту тему, – сказал я. – А что за работа?

Снова попыхтев через верхнюю губу, он покачался на своем стуле, потирая пальцами раскрытый блокнот, словно ища на нем шероховатости. Ему не хотелось говорить. Говорить означало раскрыть подробности, еще не получив согласия. Наконец, шлепнув ладонью по столу, он сказал:

– Ну, ты уже видел, с какого рода вещами мне тут приходится иметь дело. Эти киношники живут совсем в другом мире, чем такие парни, как мы с тобой.

– А, то есть не так, как пишут о них в «Лайф»? Ты ж видел эти публикации? Богги собственными руками построил себе крыльцо, а Гарбо сама шьет себе наряды. – Эти мои слова вызвали у Нокса усмешку, и я прибавил: – Но они любят, ненавидят и умирают так же, как и все остальные. Разве нет?

– Это, конечно, так, только они делают это под звуки скрипочек и с дико помпезным видом. – Он снова шлепнул ладонью по столу. – Если у тебя после службы в полиции еще осталось какое-то чувство собственного достоинства, то здесь его выколотят из тебя в два счета. Тебе что-нибудь известно о Хлое Роуз?

– Видел ее картины, – сказал я.

– Так вот она умудряется в жизни изображать такую же капризную красавицу, как и в своих картинах. А теперь мы и вовсе стали думать, что она умом тронулась.

– А что она сделала?

– Да ничего особенно нового. Все те же слезные истерики и какие-то совершенно сумасшедшие требования, и отказ от работы – ну, в общем, все, что мы обычно получаем тут от женщин-кинозвезд, включая тех, кто приносит киностудии гораздо меньше денег, чем Хлоя Роуз. Но она теперь вообразила, что ее кто-то преследует. Все время нервничает из-за этого, так что это стало сказываться на съемочном процессе. У студии с ней контракт подписан на пять лет, и закончится он только через три года, так что люди тут обеспокоены не на шутку.

– Обеспокоены чем? Что ее на самом деле кто-то преследует или что она думает, что ее кто-то преследует?

– Думает. – Он побарабанил пальцами по столу. – Может, ее и правда кто-то преследует, я не знаю. Но я склонен в этом сомневаться. Они же тут все параноики. Это у них от самомнения. Но я все равно провел с ней беседу и умудрился как-то убедить ее, что все держу под контролем и что здесь нет посторонних людей. Хотя, по правде сказать, посторонних у нас тут пруд пруди. Только поспеваем выводить за проходную.

– Ну а я-то что должен буду делать?

– Просто последи за ней, когда она не на съемках. Подежурь ночью возле ее дома.

– Так тебе нужен телохранитель. Я не телохранитель.

– Нет, не телохранитель, это другая работа. Я же сказал, она просто думает, что ее кто-то преследует. Поэтому тебе надо просто сделать так, чтобы она успокоилась. Ради съемочного процесса.

– То есть я должен устроить за ней слежку, чтобы она успокоилась насчет того, что кто-то устраивает за ней слежку?

Откинувшись на спинку кресла, Нокс развел руками:

– Ну, брат, это шоу-бизнес.

– Ладно, давай вернемся к таинственному преследователю мисс Роуз. Это ведь мужчина, не так ли?

– Она утверждает, что мужчина.

– Ты сказал, будто тебе удалось убедить ее, что на территории киностудии не бывает посторонних. Но как знать? Может, ее преследователь как раз не из посторонних.

– Может быть. Но ей ты об этом не говори. Она, похоже, об этом еще не думала.

– А как он выглядит?

– Как всякий обычный человек, если верить ее описаниям. Среднего роста, темные волосы, среднее телосложение. Ну, это ты у нее сам спросишь, она тебя просветит.

– И она видела его на киностудии?

– На киностудии и за ее пределами. – Он подался вперед. – Но это если верить ей. Я же говорил тебе, здесь ее никто не преследует. У нее просто крыша поехала. Несколько раз закатывала такие истерики!.. А ее личная жизнь хуже, чем в дешевом бабском романе.

Я вопросительно изогнул брови.

Он набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул.

– Ее муж – Шем Розенкранц. – Лет десять-пятнадцать назад его книги пользовались в Нью-Йорке большой популярностью, но последние несколько лет он ошивается здесь, правда, без особого толка. Без особого толка – потому что он больше трется вокруг актрисулек и даже не удосуживается скрывать это от своей жены. Картина, над которой они работают сейчас, снимается по его сценарию, но только потому, что там снимается его жена. И при этом он все равно крутит роман с молоденькой актрисой Мэнди Эрхардт. А режиссер Стёрджен имеет виды на Роуз, ну, то есть на миссис Розенкранц. У них даже могло бы что-то выйти, если бы она тоже захотела, только…

– Ты уверен, что он непричастен к этому делу?

– Кто? Стёрджен? Да ну, нет. Стёрджен ведет себя безупречно. И у него для этого есть основания. У него последние три фильма развалились в процессе съемок, так что если он не докажет, что способен хоть что-нибудь в своей жизни довести до конца, то просто умоется и все.

Я молчал, переваривая полученную информацию, потом спросил:

– Это все?

– А этого недостаточно?

– Ну а какие-то бывшие ухажеры могут ходить за ней по пятам?

– Да никто не ходит за ней по пятам! – процедил сквозь зубы Нокс.

– Не, ну, я так просто спросил. Для создания общей картины.

Нокс расхохотался.

– А ты ни чуточки не изменился. По-прежнему относишься к каждой работе как к настоящему расследованию.

– Ну а как еще относиться, если мне сказали, что за работу заплатят?

– Это киностудия, парень. Нам всем здесь платят за создание видимости работы.

– Во, а я-то, дурак, пытаюсь делать все как положено.

– Ты так ничему и не научился, когда тебя выгнали из полиции?

– Ну почему, я, например, понял, что закон – это та штука, о которой пишут в книгах.

Он вскинул руки ладонями наружу.

– Ладно, ладно, я же не прошу тебя идти на сделку с совестью. Я только хочу, чтобы ты посидел, поговорил с нашей кинозвездой, выслушал ее версию, записал все обстоятельно, а потом объяснил, что ей не о чем беспокоиться. И ты свободен, гуляй на все четыре стороны. Это всего на несколько дней, пока не закончатся съемки.

– Ох, не нравится мне это. Не нравится, что тебе нужен телохранитель, а ты почему-то обратился ко мне. Мне не нравится работа, которую и работой-то нельзя считать, – выслеживать человека, которого, может, и не существует вовсе, только чтобы какая-то там актриса успокоилась. Отправь ее к доктору.

На лице его появились признаки надвигающейся бури.

– Нет, я уже выложил тебе тут все наше грязное белье! – сказал он, хлопнув руками по столу. – Рассказал больше, чем положено!

– Ты не рассказал мне ничего такого, чего я не нашел бы в гламурных журналах.

– Ну ладно тебе, Фостер, давай соглашайся! Что с тобой такое? Это же легкие деньги! Где еще ты найдешь такое место, где бы платили по пятьдесят долларов в день? С каких это пор ты стал отказываться от таких предложений?

– Я не сказал, что отказываюсь, я только сказал, что мне это не нравится.

Я заметил, как мускулы его лица расслабились. Он улыбнулся и кивнул. Бедный Нокс, ему приходилось постоянно быть настороже, в напряжении. А с такой жизнью в любой момент из-за какой-нибудь мелочи может хватить удар.

Он встал, и его стул на колесиках, освободившись от тяжести, немного откатился назад.

– Я раскрыл тебе несколько фактов, о которых не говорят в этих гламурных журналах. Остальное, я уверен, ты выяснишь сам. Если б я не знал, как ты всегда осмотрителен и осторожен…

Да, уж кто-кто, а Нокс действительно знал. В нашу с ним бытность полицейскими он далеко не раз мог лишиться работы, если б не моя осмотрительность и осторожность.

– Ну, тогда пошли, познакомишься со своей клиенткой, – сказал он.

Я тоже поднялся и пропустил его к двери первым, сказав:

– Эл, мой клиент – ты.

Он открыл дверь.

– Ну хотя бы сделай вид, изобрази восторг от того, что тебя знакомят с кинозвездой.