Глава 21

Декер принял душ, переоделся, тщательно расчесал волосы и нацепил самое профессиональное выражение лица. Он считал, что люди, сидящие перед ним, этого заслуживают.

На него смотрели отец и мать Дебби Уотсон. Папа был маленьким робким человечком лет сорока пяти, с жидкими усиками над тонкой верхней губой. У него была недоразвитая правая рука, усохшая от локтя. В целом он выглядел так, как будто на него несется грузовой состав.

Мама Дебби непрерывно курила. Пепельница перед ней была набита окурками. Никотин, обедняющий кровь, поглощая из нее кислород, добавил преждевременных морщин вокруг рта и высушил ее лицо, не слишком привлекательное даже в молодости. Предплечья с разбухшими венами потемнели и покрылись пятнами – вероятно, от летнего отдыха в гамаке, замеченном Декером на заднем дворике, между двух деревьев. Мама не выглядела так, будто на нее несется поезд. Она выглядела как человек, из которого высосали всю душу. А через потертый журнальный столик до Декера доносился отчетливый запах спиртного.

Справа от Декера сидела Ланкастер. Она устроилась на диване, как кошка на полочке. Ее лицо было серьезным, деловитым и жестким – с того момента, как Декер показал ей рисунок человека в камуфляже в тетрадке Дебби. Ланкастер с вожделением посматривала на сигарету Бет, будто ожидая разрешения закурить свою.

Они не показали рисунок ни ФБР, ни кому-то другому. Решили пока придержать его у себя. Декер сказал, и Ланкастер согласилась с ним: прежде чем предавать находку огласке, нужно поговорить с родителями. Если набросок не связан с убийствами, незачем причинять семье Дебби лишние мучения. В мире круглосуточных новостей семью Уотсонов разберут по косточкам, перетрясут все грязное белье, и уже неважно, какие потом найдутся оправдания – правда никогда не поднимется выше самого первого электронного цунами.

Декер предварил главный вопрос множеством отступлений. Он дожидался, пока Уотсоны не будут готовы к виду наброска, сделанного их дочерью. Когда пара увидела рисунок, оба вздрогнули, а потом замерли, как будто их казнили на электрическом стуле.

Декер видел обоих очерченными кремово-белым. Для него смерть была синей, а белый олицетворял отчаяние. Целый год после убийства семьи он видел себя в зеркале белейшим из белых мужчин всего мира.

– Как вы полагаете, почему Дебби нарисовала эту картинку? – негромко спросил Амос и указал пальцем сначала на фигуру в камуфляже, потом на сердце. – Она с кем-нибудь встречалась? – добавил он.

Сердце указывало на такую возможность. Даже в двадцать первом веке сердце, нарисованное девушкой рядом с изображением мужчины, скорее всего, означает то же самое, что и в прежние времена.

Джордж Уотсон покачал головой, усы вздрогнули вместе со всем остальным. Высохшая рука качнулась у бока. Декер задумался, сколько насмешек, связанных с этим физическим недостатком, пришлось пережить мужчине. Должно быть, это уродство во многом определило его жизнь, но не само по себе, а жестокостью, которую временами проявляют люди и весь мир.

Бет Уотсон не качала головой. Она чуть кивнула, и Декер с Ланкастер тут же сосредоточились на ней.

– Кто он? – спросила Мэри.

– Не знаю, – запинаясь, произнесла Бет. – В смысле, она никогда не приводила кого-то домой, чтобы мы об этом не знали.

– Нас интересует каждый, кого она могла привести домой, – сказал Декер.

– Нет, я хочу сказать, это были мальчишки. Вы говорили, тот человек крупный. В газете сказано, шесть и два, и двести с лишним фунтов веса. Дебби никогда не приводила домой мальчиков выше ее отца.

Джордж откашлялся и горько сказал:

– Во мне даже нет пяти и восьми. В шестнадцать рванул вверх – и больше уже не рос.

Мужчина умолк. Казалось, он растерян и даже немного потрясен тем, что говорит о таких банальных вещах перед лицом ужасной трагедии.

– И они все были из школы. Один из них тоже погиб. Как моя бедная Дебби, – заговорила мать.

– Кто именно? – уточнила Ланкастер, нацелив ручку в блокнот.

– Джимми Шикель. Хороший парень, играл в футбольной команде. Очень популярный. Мы знали их много лет. Джимми и Дебби вместе ходили в начальную школу. Он пошел с Дебби на младший выпускной, но они были просто друзьями… – Она опустила голову и сказала: – Вы просто не можете представить, что такое потерять ребенка.

Бет схватила с журнального столика бумажное полотенце и вытерла глаза, муж неуклюже гладил ее по плечу.

При этих словах женщины взгляд Ланкастер метнулся к Декеру, но тот не обернулся. Он продолжал смотреть на Бет. Он точно знал, что такое потерять ребенка. Но сейчас это ничего не значило. Такие родители не могут сочувствовать друг другу, несмотря на мнимую общность потери, поскольку каждый из них попадает в свой личный ад.

– Но был кто-то еще? – подсказал Декер. – Кто-то, кого вы не знали и кого Дебби не приводила домой. Вы об этом говорите, верно?

Бет скомкала бумажное полотенце и швырнула его на ковер. Муж подобрал комок и положил на журнальный столик. Она раздраженно глянула не него и, заметив это, Декер задумался, насколько неудачен их брак. Маленькие уколы, которые следуют друг за другом долгие годы и которые переживает большинство союзов? Или все намного серьезнее? И они уже дошли до точки, когда потеря Дебби навсегда расколет их брак? А может, эта потеря заставит их сплотиться… Декер знал, такое тоже случается.

– Она постила всякие штуки в Интернете. Но никогда не говорила о нем напрямую. Однако я все равно замечала всякие следы в разных местах. Я же мама.

– То есть вы читали ее посты?

– Какое-то время я пользовалась ее паролем. Когда она об этом узнала, то сменила его. Дебби никогда не упоминала его имени. Но у нее было для него ласковое прозвище.

– Какое? – спросила Ланкастер.

– Джизес.

– А откуда вы о нем узнали? Оно было в тех постах?

– Нет. Я увидела его на доске у нее в комнате. Она написала маленькое стихотворение о Джизесе. Дебби не была верующей. В смысле, мы не ходим в церковь или еще куда, так что дело было не в этом. Это был парень. И стихотворение… чуточку личное. Определенно о парне. А когда я просила Дебби о нем, она побежала к себе в комнату и стерла его.

Декер и Ланкастер обменялись взглядами.

– А вы не знаете, – уточнил Декер, – у этого прозвища библейские или латиноамериканские корни?

Женщина озадаченно глядела на него, и он добавил:

– Я имею в виду, Иисус или Хесус?

– Вот ведь черт, ни разу об этом не задумывалась. Я просто… просто решила, что она вроде как обожествляет этого парня. Но я не думаю, что моя Дебби стала бы встречаться с каким-то мексиканским Хесусом, – оскорбленно добавила она, вытерла нос и закурила сигарету. – Я хочу сказать, мамы всегда знают такие вещи, даже если дочери думают, что у них глупые родители. Дебби наверняка думала, что мы бестолковые. – Она искоса взглянула на мужа: – Хотя некоторые действительно бестолковые. Определенно.

Муженек убрал руку с ее плеча и свесил между колен, как собака, поджимающая хвост. Может, он и в брюках, подумал Декер, но штаны в этой семье явно носит не он.

Декер взглянул на Ланкастер.

– Посты в Интернете?

Она кивнула:

– Мы все достанем.

– Так, значит, она ничего не рассказывала об этом человеке? Вообще ничего?

– Я спрашивала. И не один раз. Но она не клюнула. – Бет помолчала. – Ну, один раз она промахнулась: сказала, мол, я бы его не поняла. Он такой… зрелый.

– То есть старше ее. Не из средней школы? – уточнил Декер.

– Так я это и поняла, да. Я хочу сказать, она была в выпускном классе. И точно не говорила о своих одноклассниках. И не интересовалась младшими. А Дебби была просто красотка. Все, что нужно, и так далее. На нее положила глаз целая толпа мальчишек. Я пыталась дать ей совет, но девочки не слушают. Я сама не слушала, когда моя мама пыталась мне советовать. Мне всегда нравились плохие парни.

Ее муж почти сконфуженно посмотрел на детективов:

– А потом она вышла за меня.

– Пришлось выйти за тебя, Джордж. Дебби была уже на подходе. У моей матери чуть не случился сердечный приступ. Лучшим, что вышло из нашего брака, была Дебби. А теперь у меня нет даже ее. То есть у меня вообще ничего нет.

Ланкастер отвела взгляд. Джордж Уотсон прикусил губу и уставился на старое пятно на журнальном столике.

Декер внимательно разглядывал эту пару. После такой трагедии часто рушатся все нормы семейных отношений. Люди легко и с готовностью обсуждают темы, на которые вообще никогда не разговаривали. Похоже на плотину, которая долго сдерживает, а потом рушится. Дебби была такой плотиной. И после ее смерти все выплеснулось наружу.

– А почему она нарисовала камуфляжный костюм? – спросила Ланкастер и посмотрела на Джорджа. – Вы охотитесь? У вас дома есть камуфляж?

Тот решительно помотал головой.

– Я не смогу выстрелить в животное. У меня даже оружия никогда не было.

– Полагаю, что в вашем состоянии было бы нелегко правильно держать оружие, – заметил Декер.

Джордж посмотрел на свою искривленную руку.

– Я с этим родился. – Он помолчал и смиренно добавил: – Из-за этого вообще много трудностей.

– Значит, этот камуфляж может быть отсылкой к тому парню, Джизесу? – спросил Декер.

– Возможно, – осторожно ответил Джордж.

– Наверняка, – резко сказала Бет. – Она нарисовала рядом с ним сердце. – Одарила Ланкастер знающим и раздраженным взглядом. – Мужики в это не въезжают, верно? Они никогда не заходят в чертов «Холлмарк».

– Я видел на кухонном столе ноутбук, – сказал Декер. – Дебби им пользовалась?

– Нет, у нее был свой. Он в ее комнате.

– Мы можем сейчас взглянуть на ее комнату?

Бет провела их по коридору. Прежде чем уйти, она сделала последнюю затяжку и заявила:

– Как бы там ни вышло, моя девочка не имеет ко всему этому никакого отношения, даже если и вправду нарисовала того мудака в камуфляже. Никакого. Слышите меня? Оба?

– Громко и ясно, – ответил Декер.

Но подумал, что если Дебби и была как-то связана с происшедшим, она уже расплатилась по самой высокой цене. Штат не сможет еще раз убить ее.

Бет привычным щелчком отправила сигарету в полет по коридору. Красный огонек вспыхнул, а потом погас на выцветшей дорожке. Женщина развернулась и ушла.

Они открыли дверь и вошли в комнату Дебби. Декер встал посреди крошечной комнатки и огляделся.

– Мы отправим сюда спецов, – сказала Ланкастер, – чтобы разобраться со всеми ее интернет-штуками. Фотографии на телефоне, ноутбук, облака и все такое. Инстаграм. Твиттер. Фейсбук. Тамблр. Чем там еще гордятся дети… Все время что-то новое. Но наши ребята знают, где искать.

Декер не ответил. Он продолжал осматриваться, вбирал в себя комнату, выстраивал наблюдения на маленьких полочках своей памяти, а потом извлекал оттуда, если одно не складывалось с другим.

– Я вижу типичную комнату девочки-подростка. А что ты видишь? – наконец не выдержала Ланкастер.

Он не обернулся, но ответил:

– То же, что и ты. Дай мне еще минуту.

Декер обошел комнату, заглядывая под стопки бумаг, открыл платяной шкаф, опустился на колени и посмотрел под кровать, тщательно изучил развешанные по стенам картинки, включая целую секцию обложек журнала «Пипл». К одной стене крепились квадраты доски для записей. На одном были ноты, на других – обрывки стихов и послания к самой себе: «Деб, новый день – новые достижения».

– Захламленная комнатка, – заметила Ланкастер, присевшая на край стола девушки. – Отправим сюда экспертов и соберем все в кучу.

Она посмотрела на Амоса, явно ожидая его реакции, но вместо этого тот вышел из комнаты.

– Декер!

– Я вернусь, – бросил он через плечо.

Мэри посмотрела ему вслед и пробормотала:

– Из всех возможных напарников мне достался Человек Дождя, только огромный.

Ланкастер достала из сумки жвачку, развернула и засунула в рот. Следующие несколько минут она бродила по комнате, потом подошла к зеркалу, висящему на внутренней стороне платяного шкафа. Поразглядывала себя и смиренно вздохнула, как человек, который прекрасно знает – его лучшие дни остались в далеком прошлом. Рефлекторно потянулась за сигаретой, но передумала. Комната Дебби – часть расследования. Пепел и дым могут испортить результаты.

Она резко обернулась навстречу Декеру, входящему в комнату.

– Куда ты ходил?

– Задал пару вопросов ее родителям, а потом попросил взглянуть на остальную часть дома.

– И?..

Он подошел к нотам, написанным на доске, и указал на них.

– Дебби этого не писала.

Ланкастер уставилась на значки.

– Откуда ты знаешь?

– Она не играет на музыкальных инструментах. Я уже проверял ее школьные записи. Она не участвовала в группе. Я спросил у матери. Она никогда не играла на музыкальных инструментах, и в доме нет ни одного. Второе: в комнате нет нотных записей. Даже если ты не играешь, а только сочиняешь музыку, думаю, у тебя в комнате найдется несколько листов с нотами, тем более чистые листы. И третье: это не почерк Дебби.

Ланкастер подошла к стене и внимательно посмотрела на значки, потом сравнила их с другими надписями на досках.

– Но как ты это понял? – спросила она. – В смысле, нотные записи не похожи на другие надписи. Это же символы, а не буквы.

– Дебби – правша. А тот, кто написал эти ноты, – левша. И хотя ноты не буквы, это все равно заметно по изгибам, росчеркам и направлению значков.

Декер взял кусочек мела и написал на соседней секции доски несколько музыкальных символов:

– Я правша, и сейчас ты должна заметить разницу.

Он указал на несколько пятен на доске:

– А вот здесь левый рукав этого человека смазал ноты. У правши пятна были бы напротив. Как у меня. – Он показал на смазанные места, оставленные его собственным правым рукавом. – И Леопольд – правша.

– А это ты откуда знаешь?

– Он подписывал бумагу, которую я ему дал, когда заходил к нему в камеру.

– Ну, хорошо, может, это был какой-то ее друг-музыкант.

Но Декер уже качал головой:

– Нет.

– Почему нет? Вполне могу представить, как ее приятель записывает здесь мелодию или что-то в этом роде. Может, для вдохновения, подходящую к надписям Дебби…

– Потому что эти ноты бессмысленны. Их невозможно сыграть ни на одном известном мне инструменте. Это не часть музыкальной композиции, а просто бред.

– Ты что, занимался музыкой?

Декер кивнул.

– В средней школе, гитара и ударные. Короче, знаю, какой тут счет. Не имеющий отношения к футбольному полю.

Ланкастер вновь обернулась к нотам:

– Тогда что это такое?

– Я думаю, это код, – ответил Декер. – И если я прав, это значит, что Джизес бывал в этом доме.